Ясвеы М. Д. Родной аул. ГлавыIX-X Перевод с чеченс

 без лит.обработки               
                IX

 Долго они шли. Казалось, что на свете нет ничего кроме гор Тянь-Шаня.
Когда добрались до двенадцатого хребта Хан-Тенгри,перед ними  словно на ладони открылась долина.Казалось, что кто-то специально сотворил вручную хребты вокруг ее. Гранитные горы охраняли красоту долины. Трава по пояс, сенокосные угодья, а  людей мало из-за удаленности. Редко кто сюда заглядывает. Много дичи и зверей водится. Табунами ходят олени, косули. Тетерева, дрозды, перепелки прямо из-под ног вылетают, словно и не боятся человека. Чистый воздух, холодные родники.  И как не влюбиться  в долину Арпа.
     В этом удивительно красивом месте на  склоне западного хребта  лежит небольшой киргизский аул,  с немазаными саманными домами. И крыии из земляной насыпи. Через все село тянется широкая дорога. Изредка встречаются ограды. Здесь проживают уйгуры, в их числе   родители, брат  и сестра Гюльджан.
     Родственники с искоенней теплотой встретили дорогих гостей. Но как бы ни было хорошо в родительском доме, родном краю, где выросла,  усиливалось желание Гюльджан вернуться к своей семье.  Погостив два месяца, собралась она домой, на Кавказ.
        Среди  большой толпы провожающих Серижа и Лох-Беташ. Гульджан возвращается туда, где мать качала их колыбель.
- Гулю, на кого ты нас оставляешь? На краю света  по вечерам в час тоски к кому мы пойдем? – едва произнесла Серижа, пытаясь не расплакаться.
- Я попросила родителей и родственников присматривать за вами. Мой брат Юсуп  определил  место,  где построите  себе дом. Приобретите корову, несколько овец.  Со временем соберется стадо, - советовала Гюльджан.
 Гюльджан – умная, рассудительная женщина. Она возмужала рядом с мужем. Маса прошел через испытания политической ссылки. Гюльджан не стала объяснять родственникам, по какой на самом деле причине здесь Лох-Беташ и Сериже. «На Кавказе мало земли. В горах Тянь-Шаня много. Когда я об этом рассказала, то молодожены  изъявили желание пожить здесь» - рассказывала им Гюльджан. На всякий случай представила Лох-Беташа Алымкулом, а Серижу – Асылой. Их настоящих имен никто из местных все равно не знал.
    Проводить Гюльджан до равнины, где живут люди, на поджаром коне, с высоким киргизским оседлом, поверх которого накинуто одеяло, собрался ее брат Юсуп.  Точно также подготовлен и второй конь.
 -  Гулю, передай привет родине и селу. Сестре и матери передай, чтобы не скучали,  – говоря,  плакала Серижа.
- Пусть не плачут. Передай, что мы  за них и за себя будем тут плакать в этой дальней стороне, - обнимая Гульджан, сказал на прощание Лох-Беташ.
  Долго стояли провожавшие, пока всадники не исчезли за хребтом. Мысли Серижи и Лох-Беташа  улетели далеко вперед. Они не видели ничего вокруг себя, так как непроизвольно текли слезы.
Заметив это, мать Гюльджан тронула локтем мужа, Аксакал подошел, взял обоих под руки и завел в дом: «Болды, болды,Алымкул! Кетти кибит»
- Пока Гулю находилась здесь, мне казалось, что наша связь с Родиной не порвалась. Будто мы вернемся с ней домой, - сказала Серижа  Лох-Беташу. - А сейчас, когда она уехала, тяжело  на душе. Сердце успокаивает осознание того, что тебе тут безопасно.
 - Да, это единственный бальзам для наших раненных сердец,  и он  облегчает нашу боль, - ответил Лох-Беташ. - Слишком дорогой ценой куплена эта свобода  моему телу.
- Не все же время нам быть тут гостями. Надо себе уголок какой-то заиметь.
- Вот сейчас я полностью осознаю,  что пришлось оставить родной дом. Надо нам построить свой.
 - Давай построим такой, как у нас строят, чтобы он напоминал нам о своем родном крае.
 - Так будет правильно, - согласился Лох-Беташ.
               
                Х

     Жизнь листала свой календарь Год за годом.
     Среди саманных мазанок с крышами из земляной насыпи выделялся добротный огороженный  дом  с  крепкими воротами, выходящими на улицу, как и два окна и  входная дверь. Подрастали дети. Они знали традиции и обычаи местных.
      С каждым днем, усиливалась боль сердца из-за тоски по родине. Месяц за месяцем, год за годом. Лишь кровная месть оставалась неизменной.
      В часы невыносимой тоски, Лох-Беташ находил успокоение в общении со своей женой, делясь накопившейся болью.
 – Мне кажется, что некоторые проблемы ты сам себе создаешь, притягивая их мыслями. Не загружай себя лишним, - сказала как-то Серижа, видя, как мужу тяжело.
- Как это понять,как не загружать себя? Можешь это объяснить?
- Ну,  не накручивай себя,не копи мысли в голове, не рисуй в своем воображении страшные картины. Что-то в этом роде. Думай только  о приятном. Вспоминай хорошее,  что было в твоей жизни и будет еще. Когда о проблемах думаешь,  то и душе, и телу тяжело, силы уходят, изнашиваются, притупляется сознание.
      …Бывало, что Лох-Беташ уходил на  несколько дней в горы. Охотился. Пытался привести в порядок свои мысли, найти покой для души. Иногда он жаждал превратиться в зверя, уйти жить к ним.
 «Даже в шкуре, вряд ли они примут меня, так как не знаю  их повадки. А чтобы найти общий язык многого не надо: выть как отбившийся от стаи волк, рычать как львица, у которой проголодались малыши, и приходить  в ярость как медведица,  потерявшая медвежат».
      «Если мы с ней привыкнем, - рассуждал Лох-Беташ, - то подрастающие дети станут похожими на местных, породнятся с местными, и, возможно, останутся здесь навсегда. Их никто искать не станет Они никому не будут нужны. Откуда они и кто они, никто не будет знать».
       Потом эти мысли сами по себе отступали, так как  повернуться лицом к горькой  правде, находились причины и поводы каждый день.
        Как только старший из детей  подрос,  то сын  стал понимать что к чему. Он часто задавал вопросы: «Отец, почему только мы говорим на нашем языке? Откуда он у нас?»
  А  ведь это - сигнал к тому, что  дети вырастут и начнут искать свои корни.
 У Лох-Беташа была   странная привычка: придя домой, он умывался, и прежде чем сесть за стол,   снимал со стены папаху и долго лежал, накрыв ее лицо: то ли плакал, то ли смеялся, тосковал или радовался. Серижа не беспокоила его,  ни о чем не спрашивала, чтобы не бередить его душу лишний раз.
… Но сегодня. И ужин уже стынет, и живот урчит, а он все лежит, накрыв лицо папахой.
- Может, покушаешь? – нарушила тишину  Серижа. Он слегка погладил каракуль и протянул папаху жене.
-  Каракуль до сих пор сохранил в себе запах  Кавказа.
     Здесь, в краю чужом,  Лох-Беташ не носил папаху. Уж  очень  любил он этот головной убор и отдал бы многое, чтобы хоть один день  надеть его. Своеобразны традиции кавказских гор. Здесь, в бескрайних долинах Тянь-Шаня,  достойный сын чеченского народа ни на секунду не забывал, что он – чеченец,  не нарушал традиции своего народа. Здесь он позволял себе только принюхиваться к запаху  родной земли, который источала папаха, слегка гладить мех, в надежде на лучшее. Что давала эта папаха ему? С чувством любви к родине брал он ее в руки, гладил, надеясь на лучшее…

Продолжение http://www.proza.ru/2013/12/18/324

_______________________________

От переводчика: Мовла Данкаевич Ясаев (1912 -1986) - член Союза писателей СССР (с 1960 г.), член Союза журналистов СССР (с 1965 г.) Ни одна из его работ, написанных на чеченском языке, ранее не переводилась.
Познакомиться с его биографией можно здесь:
http://proza.ru/2013/12/12/1821