Разлука. Глава 36 Мейлах в октябре

               
                Объясню, как это можно
                Год с женой не говорить:
                Я, не против разговора,
                Но её не перебить!

Рахиль Менделевна возвратилась домой и в очередной, пожалуй, десятый раз, пересчитала найденные под половицей деньги. Разложенные на две равные стопки, она долго перекладывала с места на место, то добавляя в одну из них купюры, то перекладывая их опять в ту, из которых забирала.

Это она прикидывала, что отдать Мензелю за работу с молоточком. Денег было жалко в любом количестве. Их нужно отдавать на совсем. Разлуку с деньгами, Рахиль обычно переносила тяжело и решила – ни каких Мензелей.

- Это только подумать! Покрутил перед носом молоточком, стукнул пару раз по коленкам и на тибе… плати такие капиталы…  Люди за отбойный молоток столько не получают, а этот… Да за такие деньги я бы ни только Мейлаха простучала, я иго молоточком всех перещёлкала бы и иго в том числе! – кипятилась Рахиль.

Её рассуждения не были лишены логики. И дальше она стала себя уговаривать отказаться от инвалидности для супруга: ничего хорошего ни получится, если муж будет дома всё время.

 Во-первых, лишний раз будет мозолить глаза, когда его об этом ни просят. Во-вторых, лишний раз будит просить, когда мине совсем ни хочется. Затем обоснованно отговориться от миня, ссылаясь на инвалидность, когда мне хочется, а ему нет!

 Далее,  что приготовит из еды, то лишний раз сам слопает! И потом, рядом такая голодная в смысле мужиков Дора, будет всегда дразниться своим достоянием, и заманивать к себе.

 А что касается стихов, так Пушкин уже появлялся. Двух Пушкиных не бывает, а если Мейлах  равного иму таланта, так всё равно застрелить его некому, не то время. В общем, прославиться иму нечем – пусть работает, на благо Родины, как может! С этими словами, она соединила все деньги в один пакет и зашила в свой матрац.

Пятидневное отсутствие мужа в доме начало сказываться. Качество приготавливаемых блюд ухудшалось, полы не мылись, спать в одиночестве – холодно, ругаться было не с кем. Рахиль Менделевна загрустила.

 Нужно забирать Мейлаха домой, а то он там привыкнет, к какой-нибудь сестричке – лисичке. Это же медицина, такая подлая хиромантия – даст возбуждающий укол, потом ищи жеребца в поле!

Рахиль Менделевна почувствовала, что ей без Мейлаха, так же одиноко, как соседке Доре, тоже без него. На первом автобусе, ни свет, ни заря она помчалась в больницу забирать своего вдруг с новой энергией полюбившегося мужа.

 Заглядывая в приоткрытую дверь медицинского поста, заметила, что Мейлах, приятным, обольстительным голосом  расшевеливает интерес к себе у молодой булочной наружности дежурной сестры.

Она, хихикая, поправляла халатик, прикрывая с любопытством поглядывающие на Мейлаха аппетитные коленки. Мейлах был так любезен, что попытался помочь ей в этом, но нечаянно, приоткрыл их до обольстительной неприличности.

Рахиль, не стерпев откровенных интересов Мейлаха, распахнув дверь, с широкой улыбкой решительно подошла к растерявшемуся дуэту и, обращаясь к Мейлаху, заботливо спросила:

- Дорогой, как твоя диарея, ни очень беспокоит?
Мейлах недоумевающее глядел на Рахиль и переспросил:
- Какая диарея? Нет у меня никакой диареи, что ты придумала?
- Как нет?  Сичас будит!

Мейлах почувствовал, что внутри него произошёл какой-то переворот, подтверждающий слова супруги. Он, едва успев, выскочил за пределы служебного помещения и вприпрыжку побежал во двор, в направлении отдалённо стоящего тощего домика с неприлично распахнутой, висящей на одной петле дверью.

 Мейлах на ходу снял брючной ремень, повесил его на шею, чтобы не терять драгоценное время. Постепенно его движение замедлилось, перейдя с галопа на шаг. Потом Мейлах совсем на какое-то время приостановился, махнул рукой и изменил направление движения, от туалета, к небольшой речушке.

 Он медленно шагал, расставляя ноги, придерживая потяжелевшие штаны двумя руками. Брючной ремень, как ошейник на похудевшей собаке, имеющей большую голову, раскачивался в такт его шагам, но не падал.

 Мейлах был, как всегда, удивлён прозорливости своей жены! Ему стало страшно…
Ближайшие кусты на берегу реки могли сохранить тайну проблем Мейлаха, но он, ни предполагал, что со второй стороны куста, ранее раздевшись для купания, вышла молодая женщина и, увидав приближающегося мужчину, затаилась в камышах.

 Тогда купальниками не пользовались, их просто не было. При купании женщины чаще всего не оставляли на себе ничего. Молодуха выглядывала из камышей, ожидая, когда удалиться это неожиданно свалившееся на неё горе.

 Горе вытряхивало  из просторных штанов казённой пижамы своё добро,  и удаляться не торопилось, оно всё делало тихо, спокойно и обстоятельно.

Продрогшая от затянувшегося купания женщина решила украдкой пробраться к своей одежде, предполагая, что увлечённый своим занятием мужчина ни заметит её. Но Мейлах  решил прополоскать одежду и вышел из-за куста в то время, когда женщина к этому кусту продвигалась.

 Картина нарисовалась великолепная, напоминающая уединение на природе Евы и Адама. Казалось, что только змея-искусителя не хватало, для завершённости.

 Но, тут появилась Рахиль Менделевна с немедленным комментарием событий:
- Мейлах, ты такой молодец, везде пристроишься! Где же прячется тот змей искусатель, который тибя подтолкнул саблизнуть эту девицу? Или ты иго с сабой носишь? – сказала Рахиль и провела глазами по нескладной фигуре Мейлаха ниже пояса.

 Потом перевела взгляд на смутившуюся женщину, оценив её молочно – белую кожу, натянутую на обольстительные  формы. Да, это ни городская заморхлина!

 Пышные, гладкие ягодицы, пожалуй, не ущипнёшь из-за повышенной упругости, а наполненные до отказа чем-то прекрасным груди поглядывали розовыми пятачками и, вздрогнув,  колыхались, как хорошо приготовленный студень.

Оценив, по достоинству, увиденное, Рахиль милостиво решила не  тиранить  супруга и, простив ему всё, даже не стала разбираться в деталях. Настоящему мужчине трудно пройти мимо таких соблазнов, она это понимала и даже зауважала способность Мейлаха оказываться в кругу таких прелестных женщин.

- Пошли, будем выписываться домой, а то ищё нимножко,  и я тибя никогда  ни поймаю для сибя! – сказала Рахиль, сопровождая муженька к лечащему врачу…

                *  *  *

            Небольшой курносый автобус резво бежал по сельскому бездорожью, весело подпрыгивая на крутых дорожных кочках. Мейлах протянул кондуктору деньги, но одна монета, выпала из его руки, не попав в руку кондуктора, и покатилась под сиденья.

 Мейлах нагнулся, разыскивая глазами пропажу. В этот момент автобус тряхнуло на очередной кочке и - о, ужас!  Раздался выразительный звук, сравнимый с лопнувшим баллоном.

 Мейлах закрутился волчком, громко кашлянул, маскируя звук, но запах кашлем обратно, ни загонишь – и он сел на место возле жены. Пассажиры сделали вид, что ничего ни заметили, только внимательней стали смотреть в окно, как будто там, появились новые пейзажи  не менее выразительные, чем на картинах Шишкина.

 «Ох, ещё поживёт при такой силе!» – удовлетворённо подумала Рахиль, но, повернувшись к смущённому Мейлаху, заметила:
- Что у тибя за привычка создавать на каждом шагу проблемы. Заметь, почти все они с запахом! Может, ты серьёзно подумаешь о переходе на работу в парфюмерную промышленность.

 Там тибе цены ни будет, и можно  хорошие деньги заработать. В Париж поедешь, миня туда свозишь!
Мейлах ёрзал на сиденье, но огрызаться не решался. Может, жена, как всегда,  права?

Автобус подъезжал к перекрёстку. Стоящая сбоку от водителя пожилая женщина ограничивала обзор водителю и он, обращаясь к ней, спросил:
- Как справа? - имея в виду, нет ли там помехи.

Бабуля ухватилась за вопрос, как за возможность поговорить и, обрадованная, залепетала:
- Хорошие у меня справы. Вот с больницы возвращаюсь, подлечили, спасибо тебе, добрый человек, что ты моими справами интересуешься. У меня  никто, про дела не спрашивал.

- Водитель, рассмеявшись, оборвал её:
- Не нужна ты мне со своими справами, ворона! Нет ли там машин, с твоей стороны?
Пассажиры улыбались, водитель возмущался непонятливой старухой.  Напряженная обстановка разрядилась.

Автобус следовал дальше, подъезжая к одной из остановок, где наша пара должна была выходить.  Впереди сидящий мужчина средних лет, всю дорогу дремавший так, что, казалось, его ничто не могло отвлечь от этого занятия, наклонился, поднял с пола монету, во весь голос, обращаясь к Мейлаху,  заявил:

- Эй, ты, сярун, у шляпе! Вазьми свае грошы! -  и протянул растерявшемуся бедному Мейлаху оброненную монету.

Люди, находившиеся в автобусе, покатились от смеха. Водитель, чуть ни съехал в кювет и бился в судорогах от смехотворной реплики. Он, выдохнув из себя воздух, никак не мог вдохнуть свежую порцию.

 Нарушенное дыхание угрожало его здоровью. Кто-то достал нашатырный спирт и подсунул к носу водителя. Он пришёл в жизнеспособное состояние и опять заржал! «Не автобус, а какая-то комната смеха»,  - сказал он и продолжил путь.

- Мейлах, ты только посмотри, что произошло по твоей вине, – сказала Рахиль, - ты нас всех чуть не уложил от смеха, и чуть не загнал в канаву автобус.  Хорошо, что мы не на поезде ехали, а то  бы мог устроить крушение!

Город встречал семейную пару как будто её никуда и не отправлял. Знакомые лица появлялись на каждом шагу, но одно из них давно, не мелькало и поэтому привлекло внимание.

- Хацкель! Это ты, или не ты? Я уже забыл, как твоя хитрая физиономия выглядит, -   обратился к старому приятелю Мейлах.
Хацкель,  или попросту – Аркадий, стоял на остановке автобуса и напряжённо морщил лоб, стараясь что-то вспомнить,  а может, наоборот, забыть. Он проворачивал множество дел, в том числе и такие, которые вспоминать ни хотелось.

- Мейлах, рад тебя видеть! Как поживают, правильные люди на грешной земле? Расскажи. Так и живёшь на одну зарплату, как кролик на соломе? Я слышал, что ты создаёшь партшколу в своём дебильном заведении? Это правда или Карьеревич по секрету мне наврал?

-Ой, Хацкель! Оцем дрэк и оцим дрэк! – И то дерьмо и это дерьмо. Дрэк мит фефер - везде говно с перцем. И не спрашивай… Ты же знаешь наше еврейское счастье – счастье, только наоборот…

Мейлах ни стал обсуждать свои важные перспективные дела с таким ловким человеком. «Украдёт идею – глазом ни моргнёт», – зная его возможности, подумал Мейлах и перешёл сам на наступательные вопросы:
- Чем, ты теперь занимаешься?

- Всё работаю, всё работаю. По двадцать пять часов в сутки вкалываю!
- Как же ты по двадцать пять часов работаешь, если в сутках только двадцать четыре часа?
- Так я  на час раньше встаю!

- Если  всё время работаешь, то ни понятно, когда  ты делаешь деньги?
- Всегда! Независимо от работы! – отрубил Хацкель.
- А дети, как? Где они?
- Всё хорошо, всё хорошо! В Париже они, на серьёзной работе!

 Сразу не получалось, сейчас нормально. Мотик работает евреем, а Додик – арабом. Каждому подают свои, кто кому предпочтительней. Сидят на разных концах площади Нотр Дам.

Уважающие евреев назло арабам подают Мотику, а уважающие арабов, назло евреям – Додику. Они же не знают, что деньги идут в общую кассу.  Не зря они кандидаты наук! У нас профессора столько не получают. Как говориться – «деньги не нюхают»!

- Между нами гаваря, у нас, что кандидаты, что профессора – они же по жизни неграматные. Если бы, не я, папа Хацкель, они бы лекции  по политэкономии читали, за фиг знает что! Потом, от пшённого супа из студенческой столовой мучались бы изжогой! А так они после работы имеют возможность на всю губу покушать в ресторане под кнопочки аккордеона!

- Ладно, Мейлах, пока! У миня  забот, как у еврея, очень много, я тоже скоро уезжаю  работать  арабом – им подают больше, чем другим, -  Хацкель  тут же отключил Мейлаха от своего внимания.

 Он, полуграмотный практик-теоретик, погрузился в свои мысли, разрабатывая очередную финансовую комбинацию недоступную разуму работников ОБХСС, налоговой службы и учёным – теоретикам,  изучающим и разрабатывающим  законы  мировой экономики!

- Что ты пристал к человеку! Пошли домой, хватит болтать, ты же ни взял с сабой зубы, тибе даже выбивать нечего, а лезешь с разговором к умному человеку.  Можно падумать, Хацкель скажит тибе, как делать деньги.

 Есть необразованные умницы и образованные  дураки. Определи, по какую сторону кто из вас, где стоит. Если ни определил, я подскажу! Ты оканчиваешь институт – и оно само собой становится понятно!