8. Ясли. Восток в моей памяти

Декретных отпусков  в середине 60-х  как таковых не было.

Неделя до родов, да две после – вот и весь отпуск.  Выходите, мамаша, на работу. 

Поэтому в ясельках я оказалась сразу после своего рождения. Молока у мамы не было.

- Искусственница! – говорила  подругам мама, рассказывая о моем  младенчестве, и со смехом добавляла:

- Но молочка материнского отведала! Прихожу забирать Танюшку после работы, а  моя красавица  на руках у нянечки-узбечки титьку наяривает.

Еле оторвала, так ей вкусно было. А апа улыбается: молока много – всем хватит! Ребятишки в очередь к ней стоят!

                *****

На  первой фотографии от 19.05.1956 года (х/с Баяут Гулистанского р-на)  ясельная группа.Я  в центре верхнего ряда (на руках  няни-узбечки). Мне 11 месяцев.

На второй, от июня 1957 года,  я  сижу в первом ряду (крайняя справа). Мне один год.

Вот что я замечу.

На всех  групповых фото ясельного и детсадовского периода, которые сохранились в моем альбоме,   дети будут всегда ОДЕТЫ ОДИНАКОВО.

В СССР, по-видимому, именно таким образом, начиная   с пеленок,  приучали детей  к РАВЕНСТВУ и БРАТСТВУ.

                ****

Период жизни в Средней Азии (для мамы он составит 15 лет, для меня - 9)   останется самым ярким  и теплым воспоминанием в нашей жизни.

Как только я слышу слово Ташкент,   сразу  волны тепла  пробегают по моему телу.

                *****

Я закрываю   глаза и  … втягиваю носом  горячий  раскаленный воздух.  Жарко.   

Я иду по  песчаной пустыне вслед за местной ребятней. Мы ищем  черепашьи гнезда.

В моих ладошках крохотные, размером в десятикопеечную монетку, черепашата. 

Они вылупились из желтков прямо на моих глазах.  Какие они забавные.

Я осторожно кладу их обратно, потому что  начинается новая  игра: кто найдет самую большую черепаху.

Черепах, как  грибов в лесу, – много. Если не смотреть под ноги, то можно нечаянно наступить на них.

И мальчишки балуются: наступают, переворачивают неуклюжие тела  лапками кверху и смеются  над   беспомощной неуклюжестью живых «танков».

Я иду следом  за ними и    возвращаю  черепах на место.

Ой, кажется, я раздавила черепашонка: плачу.

Большие мальчишки смеются надо мной.

Неожиданно налетает ветер, и начинается танец верблюжьих колючек.

Огромные шары перекати-поле, взлетают, подпрыгивая. Я хватаю один из них и начинаю кружиться.

Сквозь  сухие сплетения травы я вижу свою маму.

Она бежит ко мне в заляпанном комбинезоне, хватает меня на руки и  бережно несет к себе на работу.

- Я хочу на арык, - говорю ей я.

- Нельзя, - отвечает мне мама.

Я знаю, что  мне нельзя на арык, потому что там  грязная вода, но туда  уже побежали мальчики в тюбетейках.

Я оглядываюсь  в их сторону и машу им рукой. Они мне тоже машут.
               
                *****

Раннее утро. Восточный базар. Удивительные своей насыщенностью  запахи и звуки.

Чайхана, пиалы с зеленым чаем.  Бородатые аксакалы в ватных халатах  сидят, подогнув под себя ноги,  за низенькими столиками и неторопливо потягивают напиток.

Звучит восточная музыка из громкоговорителя.   Мы двигаемся между рядов.

У меня в одной руке новый  эмалированный горшок, другой я держусь за подол матери.

- Манты горячие! Манты горячие! Покупайте манты горячие! – кричит усатый  дяденька возле огромной кастрюли.

- Мам, купи мне манду горячую! –  дергаю я родительницу за юбку.

- Тише! – сердится она и шепчет.  –  Запомни: ман-ты! Пельмени большие, значит.

- Почем? –  подходит  мама к прилавку.

На  плоской посуде огромных размеров лежат большие пирожки, щедро усыпанные красным перцем. Они горячие, над ним ароматный пар.

Я  почти вровень с низким  прилавком. Я вижу манты. Мне хочется их потрогать, но мешает горшок.

- У вас в мантах, наверное, опять один лук вместо мяса, - начинает торговаться мама.

- Зачем адын лук? – удивляется  узбек. – Туть мнёго-мнёго лук!

- Ай, джан-джан! – цокает он   языком, перегнувшись через прилавок. –  Кушыть  красависа хочат?

Мама берет четыре штуки и кладет в новый горшок. Горшок помещает в  сетку - авоську.

Теперь мы идем за фруктами.  Я вижу  белоснежные облака сладкой  ваты на палочке  и     без сожаления отвожу свой взгляд, потому что  её  я уже  наелась.

Вот ряды арбузов, дынь. Мы  выбираем дыню и  несколько штук крупных персиков.   

Самый крупный  мама тут же моет   водой из фонтанчика и подает мне со словами:

- На, доча, П Е Й!

Я беру двумя руками это бархатное чудо, подношу к лицу, надкусываю кожицу и начинаю пить мякоть.

Пью жадно и долго до тех пор, пока в моих руках не останется   шкурка с косточкой.

Мама умывает меня,  вытирает носовым платком, и мы   с  нелегкими поклажами  отправляемся домой.

Через неделю мы опять вернемся сюда.
               
                *****

Кишлак. Мы с мамой стоим у калитки дувала.

На скамейке  аксакал. Он уже постучал  суковатой палкой в дверь. Сейчас выйдет апа и вынесет нам лепешку.

Ой,  хлеб ещё не готов. Мы пришли рано.  Но апа нас знает и приглашает во двор.

Во дворе прохладно от садовых деревьев, мы усаживаемся в их  тени.

А в центре двора кипит работа.  Достают первые лепешки из тандыра.

Мне позволяют заглянуть в печь и даже подбросить кизяка.

Апа сбрызгивает  внутренние стены водичкой и начинает   сажать  на них  круглые сочни.

Я вдыхаю запах тандыра и запоминаю его на всю жизнь.  Я обожаю  узбекскую лепешку.

Мама  берет несколько штук, потому что они долго не черствеют.

Потом мы идем в сад,   набираем  трехлитровый бидончик виктории, рассчитываемся  и  выходим на улицу.

Глиняные заборы скрывают от людских глаз  жизнь   дехканина, но я  о ней знаю почти всё.

Потому что уже  была и на бахче, и на хлопковом поле.

                ******

Нестерпимое солнце. На мне панамка, на маме белый платок. Мы  на хлопковом поле.

У мамы огромный фартук, у меня  тряпичный мешок.  Сегодня мы зарабатываем себе на  дорогу  домой  сбором хлопка.

Хлопковый куст с меня ростом.  На его ветках  много семян в виде  крупных сухих  коробочек.

Коробочки раскрыты,  и из них, как из разинутых ртов, выглядывает куски ваты.

Надо отделить вату от коробочки и положить её в мешок.

Руки не сразу повинуются задаче, но я справляюсь. Мама хвалит меня, и мне интересно.

Я знаю, что если мы соберем с ней столько-то фартуков, то заработаем нужное количество денег.

Я очень стараюсь. Мама иногда сажает меня на землю в тень и требует отдыха. 

Вот мы идем с ней по  колючему полю и несем свои последние тюки   учетчице.

Она завешивает массу,  добавляет цифры против маминой фамилии,  и мы   с облегчением сваливаем хлопок в общую  гору.

Гора большая-пребольшая. Но совсем не белая, а серая.

Я оглядываюсь на  хлопковые развалы, когда мы отправляемся в бухгалтерию, чтобы разглядеть СВОЙ   ВКЛАД  в этой общей массе, и вздыхаю: труда было много, а результатов не видно.

А мама довольна подработкой. Вот накопим денег и поедем в Зауралье.
   
                *****


Наш дом сделан из саманного кирпича. Он выбелен изнутри и снаружи.

В нем две комнаты и в них живут две семьи. Наша и соседей.

Летом мы все спим на улице. Во дворе есть широкий топчан. От  укусов  насекомых нас спасает марлевый балдахин.

По утрам   мимо окон проезжает  старый аксакал на ишаке. Он продает зелень и редис.

Ишак маленький,    ноги деда  и полы ватного халата волочатся по земле.

Дедушка толстый и мне жаль ослика. Когда ослик начинает капризничать, я радостно смеюсь, потому что дед нехотя слезает со спины животного и идет рядом.

                *****

Однажды мы встали утром, а крыльцо наше съехало в сторону. Оказывается, ночью было несколько  подземных толчков.

Я запомнила южную зиму. Падал снег и таял, не долетая до земли. Я ловила снежинки ртом, а мама вздыхала.  Она вспоминала родные места, и часто снег ей снился во сне.
 
Я запомнила южную весну.  Разве можно забыть степной океан из алых маков?


              http://www.proza.ru/2014/02/01/2479