Избавление

Избавление

– Вы понимаете, что его можно вылечить? Да, это стоит дорого, да, опасно, но…
– Извините, но мы не можем отдать за животное столько денег. Тем более, если его в придачу опасно лечить. Вы же сами говорили, что еще не факт, что он вообще выздоровеет, что там уже большая стадия…
– Неужели вам его не жалко? Вы мне сами говорили, что он у вас столько лет, так жалко… – врач-ветеринар смотрела на них расширенными глазами.
Прошу, измените решение…
– Ну поймите нас, пожалуйста, – женщина склонила голову на бок. – У нас сын скоро в институт поступать будет, деньги копить надо…
– Может, лучше, чтобы не мучился… – тихо сказал ее муж. – Только сделайте так, чтобы… быстро и безболезненно. Или пусть уснет…
Ветеринар сжала губы и ничего не ответила. Только хрустнула кулаками в карманах белого халата и опустила глаза.
– Нам правда очень жаль, – женщина перехватила пакет другой рукой и забегала глазами, стараясь не встречаться с ней взглядом. – Не думайте, что мы такие…
Она сама не искала их глаз, а только пыталась не морщиться и глотала вязкую слюну.
– Думаю, мы договорились. Простите, – снова еле слышно сказал мужчина, обняв супругу одной рукой.
Врач опустила ресницы, а через мгновение услышала стук каблуков, направляющийся к выходу. Дверь скрипнула и хлопнула по косяку. Она резко раскрыла глаза. Сухие, как ни странно. Неужели издержки профессии?
 
* * *

Вечером в поликлинике почти никого не было. Пустые коридоры, одинокие кабинеты. Словно больница хочет испытать ее на нервы, решительность и отчасти равнодушие, присущее всем ветеринарам.
Иначе как проводить все эти процедуры, когда эти, мягкие и пушистые, смотрят на тебя огромными блестящими глазами!
Как завороженная она пошла в лабораторию и отыскала шприц, потом усыпляющее. Словно делая это не в первый раз, рука ловко влила препарат в мерную емкость, выпрыснула немного через иглу, и, держа шприц «дулом кверху», девушка поплелась в кабинет.
Странно, но рука не дрожит. Как будто привычно…
Откуда в ней это? Такая уверенность в движениях! Она же еще ни разу не делала… этого… А руки не трясутся, желудок не скручивает, глаза – сухие!
По коридору пустился стук от ее каблуков, отчетливый, как будто отмеряется время до…
Она тряхнула головой. Не думай.
Наверное, он уже услышал. Конечно. Коридор пуст, да еще и слух-то – собачий. Что он будет о ней думать?
Полумертвый исхудавший лабрадор недвижно лежал на полу. Едва наблюдается дыхание. Дрожат веки. На скрип открывающейся двери собака отреагировала, только открыв слипающиеся глаза. Воспаленные. В которых еще теплится жизнь.
Вот теперь трясет. Она чуть не выронила шприц. Так он пронзает этим умирающим взглядом. Умирающим… Только взгляд и остался живым, это последняя надежда на понимание, только глазами он и может попытаться что-то донести, что-то сказать.
И умолять, глядя на тонкое серебристое лезвие.
Она отвернулась и, чтобы не смотреть, стала двигать операционный стол к стенке. Потом опустилась рядом, поправила тряпочный ковер, где лежал пес. Провела рукой по разноцветным полосам подстилки. Как радуга… Видел ли он когда-нибудь радугу? Могут ли собаки вообще ее видеть?
Он такой мягкий, несмотря на жесткую шерсть… и теплый. Она водила по светлому палевому боку ладонью, по-прежнему боясь опять взглянуть на него, так изменившегося за последнее время.
– Ахиллес… – прохрипела девушка, уставившись в дверь, и сжала и без того короткую шерсть.
Как жестока жизнь. И беспощадна к слабым. «Выживает сильнейший» – закон природы… Почти исчезла жалость. Если слаб – не достоин…
Она положила шприц на прохладный кафельный пол и чуть отодвинула его. Повернула голову, осторожно опуская взгляд.
Пес моргнул. Девушка всхлипнула, и всхлип, казалось, прошелся по всей больнице. Раньше она гладила и чесала эту шерсть, играла с ним, проводя обследование… Тогда он еще мог стоять. Тогда еще были силы… Силы, которые угасают в воспаленных глазах.
Ей представился издыхающий костер. Пламени уже нет, остался лишь безжизненный уголек, но в маленькой трещине чуть-чуть краснеет, и то хорошо…
«Отдать столько денег за животное».
«У нас сын скоро в институт будет поступать, деньги копить надо…».
«Еще не факт, что он вообще выздоровеет, там уже большая стадия…»
Но шанс же есть?!
Что же они раньше… Может, на первых порах и удалось бы…
– Кого я обманываю, – сказала она вслух, поглаживая обвисшее ухо. – Там симптомов было не разглядеть… Кого я обманываю, Ахиллес?
Она зажмурилась. Нос защекотало… Вздох.
– Это не больно… укус комара. Тебя кусали комары?
Ветеринар потянулась за шприцем. Лабрадор приподнял брови и посмотрел в глаза. Она сглотнула и сжала шприц, едва не разламывая. Дернулась рука, и померещилось, будто дернулся пес. Нет, он же не может шевелиться.
Она снова зарылась пальцами в светлую, жесткую и мягкую одновременно, шерсть. Прощупала острые ребра.
– Если бы я могла помочь… – выдавила ветеринар, всхлипывая.
Приподнялась рука с иглой. В такт поднявшемуся во вдохе боку.
«Скоро пройдет боль… ты заслужил покой. Это лучше, чем…» – она опустила голову, не чувствуя руки, ощущая горячие струйки на лице. Почти обжигающие.
Сиплый вздох. И беззвучный выдох.
Навечно сомкнутые веки.
Девушка вытащила иглу, сжав светлую шерстку. Тело сделало все за нее. Само. Может, так надо… Может, так… лучше…
Она заставила расцепиться пальцы и выпустить иглу. Пустой шприц стукнулся об пол, и она быстро зажала себе рукой рот, подавляя крик. Не веря. Согнулась, касаясь равнодушного кафеля волосами.
Похолодевшие ладони еще ощущают тепло лап, лба, живота… Но не слышно дыхания.
Она часто задышала и трясущимися руками обняла собаку за тяжелую шею и прижала к себе так, будто хотела вдавить в себя. Впилась ногтями в холку, давясь слезами…
Он теплый. Теплый, но…
Краснеет трещина. Но и она потухнет скоро.

* * *


Утром ее нашли в том же кабинете. Трясли за плечо, что-то говорили. Она смотрела на пустую вешалку около двери и не моргала. Пальцы застыли, вгрызаясь в плечо палевого цвета.
– Эй, ты чего?! Очнись! Очнись!
Она расширила глаза, обернулась на голос и прохрипела будничным тоном, не находя собеседника:
– Я убийца… я его убила…
Перед лицом появилась встревоженная подруга, вцепившаяся в ее качающуюся голову.
– Ты не убила. Ты избавила от боли, – сказала она мягко.
– Он хотел жить… Я видела в его глазах, он умолял… – по стянувшейся от вчерашних слез коже покатились новые. Словно и не было ночи…
– Убивают, причиняя боль, – сказала подруга и вытерла с ее щеки соленую струю. – Ты же – спасла его.
Ветеринар тряхнула волосами.
– Зачем я стала ветеринаром? Чтобы видеть смерть и мучения? И чувствовать себя спасителем, вводя усыпляющее?
– Нет. Спасать животных, – серьезным голосом ответила коллега. – Лечить, делать все, чтобы… избавить от страданий. Иногда так даже лучше.
Она глянула на собаку.
– Теперь он обрел покой. Теперь его не мучает боль. Не переживай, ты сделала правильно.
– Но он же… – ветеринар закрыла глаза.
– Он не знал, что будет там. А потому не верил… Просто боялся. А ты спасла. Теперь он верит.
– Правда? – девушка красными глазами взглянула на подругу.
– Да.

* * *

Ночью ей приснилась морда Ахиллеса. Счастливая. Высунут язык, виляет хвост.
Блестят глаза, в которых больше нет боли.