Потерял

  Девочка, которую я любил, пукнула на уроке. Я не присутствовал, потому что уже недели две болел, но мне рассказал друг. Он специально пришёл после школы, сидел на ковре, поджав ноги, и смеялся, вспоминая и придумывая подробности:
 
 - Прикинь: училка даже вздрогнула… А Валька Чухонская - так пальцами нос… А Авдей сразу губами так сделал – похоже получилось, чтоб на него подумали…

  Девочка была красивая. И то, что я был влюблён – второй раз в жизни, как я для себя решил – друг догадывался. Но меня не жалел. Может быть ревновал? А я делал вид, что мне смешно. А он говорил и внимательно меня рассматривал. Я сразу про себя решил, что это ничего не меняет. Что я люблю её по-прежнему, даже ещё сильнее. А этот случай сделал меня… как бы ближе к ней. Мне показалось, что сейчас я, как благородный и искренний человек, могу подойти и заговорить – до того я старательно маскировал свои чувства – и дать понять, что для меня всё «это» ничего не значит. И, кстати, у меня оказался лишний билет в кино или что-то в этом роде… Но трёп друга меня стал раздражать и он, по-видимому, тоже выдохся. Я «вдруг вспомнил», что сейчас должна вернуться мама – она друга не жаловала – и тот быстро натянул кеды с волейбольным мячиком на внутренней стороне – там, где косточка – и ушёл. Я вернулся к себе в комнату, сел у окна и стал придумывать различные варианты разговора, который я начну с ней, когда вернусь в школу. Но бывшее поначалу во мне умиление постепенно сошло на нет. Чем-то я был недоволен, и это «что-то», как мне казалось, было связано с другом. Вскоре я догадался, что, оказывается, я был оскорблён его явными насмешками над моей любовью: «Ведь он же знал… вернее: догадывался, а говорил про неё такие гадости. Да ещё и смеялся. По-хорошему: он вообще не должен был мне говорить, если он друг». Так, выплеснув своё справедливое негодование, и невнятно решив, что «при встрече обязательно с ним поговорю», я вернул себе благостное состояние духа и стащил с верхней полки томик «Шерлока Холмса». Когда я подолгу болел, я много читал, скорее даже: перечитывал. Так «Трёх мушкетёров» я прочёл пять раз, а «Двадцать лет спустя» - шесть.

  На следующий день друг явился хмурым и сообщил, что «её» друзья из старших классов подходили к нему на перемене и угрожали «настучать по балде», если друг ещё будет трепаться по «этому поводу».
 
 - Знаешь Корнея из восьмого «е»?

  В нашей параллели классы заканчивались на букве «ж» - заводская окраина, школ не хватало, а рабочие привыкли перевыполнять план во всём.

 - Знаю. Он в соседнем доме живёт. В сорок третьей квартире. У него на кухне полно тараканов. Я один раз был.
 - Корней обещал мне глаз выбить.

  Друг был потрясён и молчалив. И потому я решил не оттягивать серьёзного разговора:

 - И вообще, Андрюха, ты это зря про неё. Со всеми бывает. Тем более - смеяться.

  Друг зло и хитро посмотрел на меня:

 - А ты, что: влюбился что ли? Смотри: она с Корнеем ходит. Сам видел. Вечером. Хочешь, чтобы и тебе глаз выбили?

  Я, краснея, убеждал его, что я – нет, конечно. Просто нехорошо так о женщине. Тем более: при посторонних. Но друг иронически кивал, справедливо спрашивая, что ж я вчера её не защищал, а сам с ним смеялся? Я негодовал и отрицал. Уверял, что я – ни в коем случае, что ему показалось, и что я – нет, не люблю. При чём здесь Корней? И вообще: тебе пора, ко мне врач должен прийти. А когда друг, посмеиваясь, в дверях повернулся ко мне спиной, я неожиданно со всей мочи пнул его ногой под зад, даже пальцы заболели. Друг вскрикнул от боли и неожиданности, мелко переступая, отбежал на несколько шагов, обернулся. Ярость, горевшая в его глазах медленно сменилась… Тогда я не понял этого выражения. Он, уже не поворачиваясь ко мне спиной, бочком и прихрамывая, спустился по ступенькам этажом ниже. Там – я это слышал – прокашлялся, собираясь что-то мне сказать, но не сказал. И вскоре хлопнула дверь подъезда. Я отлично себя чувствовал. Я был горд – я это знал – что наказал негодяя и отомстил за поруганную честь… Я не очень хорошо помнил формулировки и потому достал с полки «Трёх мушкетёров» и принялся читать как раз в пятый, последний раз.

  А ночью я проснулся с неприятным металлическим привкусом во рту. Видимо, я во сне так крепко сжимал зубы, что у меня пошла кровь из десны. Я пососал больное место, проглотил. Но горечь не ушла, она переместилась глубже, куда-то за грудину. Я вдруг почувствовал себя очень плохо. Не физически - хотя мне и стало трудно дышать. Я показался себе очень одиноким и, почему-то, не очень хорошим человеком. Раньше я не чувствовал себя каким-то конкретным: добрым или злым, хорошим или дурным. Я чувствовал себя вообще. А теперь почувствовал. И не очень хорошим. И ещё мне почему-то показалось, что сегодня я потерял двух близких мне людей: друга и любимую. Почему – я не мог себе объяснить. Но в дальнейшем так оно и оказалось.