Глава 51. Воспоминание о юности Соломона и первой

Сейчас был уверен, память об этой ночи Милка сохранит надолго, если не на всю жизнь, как и он о своей первой возлюбленной, когда-то доставившей ни с чем несравнимое наслаждение в далекой юности.

Это случилось на второй год пребывания в Египте, когда он уже привык к чужбине, неожиданно оказавшейся намного интереснее обыденной и скучной жизни в царском дворце Хеврона, ограниченной многочисленными религиозными запретами первосвященников и жрецов, стремящихся вразумить и приручить царского отпрыска, а затем и перетянуть его на свою сторону.

Быстро освоился с местными обычаями, трудным языком, и даже начал смиряться с потерей матери и невозможности возвращения на родину, о которой вспоминал всё реже, чтобы лишний раз не расстраиваться. Предательство отца воспринималось не так остро, как нечто заданное с рождения: в царской власти лишать кого-либо жизни и как угодно с ним поступать. Обидно, но спорить с царским помазанником не приходится. Послушание привили с малых лет, едва ходить научился.

Подружился со сверстниками, особенно с братьями, сыновьями своего покровителя, верховного жреца храма Амона Энноя, в семью которого Соломона определили жить в Мемфисе. Мальчики спали в большой комнате на тростниковых циновках, постеленных на земляном полу, — было не так жарко.

 По вечерам долго не могли уснуть от перевозбуждения, вызванного дневными впечатлениями. Делились догадками, предположениями, негромко рассказывали друг другу таинственные и страшные истории, пытались предугадать своё будущее.

Хотя у озорников Салу и Карина оно было ясным, предопределенным на всю жизнь, но они мечтали стать купцами, которые могли свободно путешествовать по царствам, чтобы видеть не только привычный Нил, надоевшие пирамиды, квадратные гробницы мастабы  и желтую бескрайнюю пустыню с извилистыми барханами. Заслушивались повествованиями пилигримов о чудесах таящихся в иных царствах: долгих путешествиях по штормующим морям, портах с бесчисленными парусными кораблями и галерами, наполненными редчайшими товарами, встречах с удивительными людьми, умеющими изрыгать огонь, залезать на небо по вздыбленной верёвке, невесомо парить над землёй.

Но выбора у мальчиков не было, сделаются жрецами, как и отец, старшие братья, дед, прадед. В мире всё так устроено, упорядочено: сын гончара становился гончаром, сын красильщика — красильщиком. Лишь незаурядный человек мог вырваться за рамки наследственной профессии.

У Соломона же всё расплывчато и зыбко: редкие устные весточки из Иерусалима приказывали смиренно терпеть и ждать благоприятной ситуации, которая может когда-нибудь последовать. Он догадывался, что на лучшее не стоит надеяться, чтобы последующее разочарование не раздавило отчаянием.

Жил, как все окружающие, с единственным отличием, учился старательнее сверстников, сознавал одиночество, отсутствие семейной опоры, больше времени уделял различным рукописям и клинописным табличкам, которые поражали неведанным и удивительным знанием возможного.

Мир раскрывался до необъяснимых границ, за которыми правили бесчисленные боги, богини в виде зверей, сфинксов, кентавров, гибридов, если верить египетской мифологии. Шагу нельзя ступить, чтобы не наткнуться на божество, скарабея, катящего солнце — навозный комок, муравья — повелителя земных недр.

С наступлением второй весны пребывания в Египте, окружающее вдруг стало чувственно иным, с ним произошли неожиданные изменения: начал ломаться голос, неприятно набухли соски, больно соприкасаясь с грубой тканью одежды, в сознании появилось нечто непонятное, — начал заглядываться на встречных девушек, которые почему-то стали мучительно привлекательными и интересными.

В них волновало всё: стан, походка, голос, случайные неприличные жесты, и даже то, как они, попадаясь на пути, смотрели на него: чуть насмешливо и почему-то оценивающе, словно он мог что-то сделать, но не спешил проявлять инициативу.
 
В дни праздничных торжеств и церемоний, по-возможности старался находиться ближе к девушкам, жадно вслушивался в звонкие голоса, в их насмешливые разговоры, споры, заливистый, безудержный и, казалось, беспричинный смех.

Но и только, их пути почти не пересекались. Учились раздельно. У каждой группы свой строгий наставник и наставница, которые следили, чтобы не было нежелательных контактов. Да и требовательный распорядок дня не давал возможности уединиться, что-либо сделать по своему желанию. Даже в праздники учеников заставляли прислуживать жрецам, чтобы знали все тонкости обряда и последовательность ритуала. И всё же встречи случались.

Ребята постарше хвастливо рассказывали о ночных вылазках, своих победах над влюбленными в них девчонками. Соломон завидовал и не представлял, как это может случиться с ним. Ему так и не выпадала возможность, хотя бы коротко поговорить с понравившейся девочкой. Учеба и послушание в храмах отнимали всё дневное время. Лишь вечером, после ужина, надзор ослабевал.

Наставники расслаблялись личной жизнью и неумеренным потреблением пива, теряли бдительность, некоторые уходили домой, и подростки могли вырваться на манящие площади города, купить у уличных торговцев сладостей, фрукты, пошалить, посмотреть на соблазнительно разнаряженных молодых женщин, неспешно шествующих по улицам, в ожидании приглашения богатого мужчины.

Соломон не понимал, что с ним происходит, не с кем было посоветоваться — слишком тема интимная. С друзьями не поговоришь, засмеют. Ну да, он растет, становится взрослее. Но почему всё так сложно и запутанно? Почему меняется мышление, отношение к жизни, к людям?

Днем, развертывая очередной папирус, вдруг надолго застывал, вспоминая увиденную накануне девочку, её томный взгляд, стройную фигуру в льняной ткани, которую хотелось приподнять, чтобы увидеть тайну.

 Его тело сладостно напрягалось от предчувствия, пока ещё неведомой страсти, которая уже сейчас начинала туманить голову и не позволяла запомнить содержание текста. Приходилось обливать лицо водой и в который раз вглядываться в череду иероглифов.

Чаще о себе напоминала обаятельная, курносая хохотушка Хефер, четвертая из шести дочерей верховного жреца Энноя. Проходя с подругами в просторном дворе после занятий с учителем, она постоянно показывала Соломону маленький розовый язычок, чуть высовывая его из тонких, розовых губ. Это заставляло его с недоумением оглядываться, неловко натыкаясь на идущего впереди сверстника, и снова видеть, как она тоже оборачивается и насмешливо смотрит, довольная, что вынудила красивого мальчика засматриваться на неё.

Возможно, совсем не случайно, однажды, когда он пошел с корзиной за кизяками для кухонной печи, в дальний, закрытый высокими штабелями кизяков, конец двора,— все слуги и рабы были заняты спешными работами из-за разливающегося Нила, где вслед за красными, пошли зеленые, не питьевые воды, — она неслышно возникла рядом, и задорно спросила:

— Соломон, это правда, что твой отец одним ударом кулака в голову сразил филистимлянского великана?
— Мой отец нормального роста. Как же он мог кулаком достать до головы рефаима? Нет, он к нему даже не подходил, издалека метнул камень из пращи. Прямо в лоб. Рефаим так и рухнул без сознания.

— А если бы Давид промахнулся?
— Тогда бы ты не спрашивала меня о смерти рефаима. Не было бы кого.

— Почему некого? Я любопытная. Люблю задавать вопросы. Мне жрица храма Изиды рассказала по секрету: твой отец победил великана одним ударом, отнял у него царство и стал царем. Значит, ты царевич, будешь управлять царством? Но почему ты не дома? В своем царстве?

— У нас нет хранилищ папирусов. Есть только Тора, а по ней много не узнаешь. Прислали учиться вашей мудрости, чтобы не растерялся, когда поставят править царством.

Девчонке совершенно незачем знать обидную правду. Неизвестно, как она ею распорядится. Пойдут ненужные сплетни, разговоры.

— Ну, этого у нас много. Даже слишком. Мне папирусы уже надоели. Тоску наводят, когда их вижу и разворачиваю. Бесконечные сказания, нравоучения, бесчисленные надоевшие боги. Каждому нужно принести жертву, произнести зазубренную молитву, иначе твою просьбу не выполнит. Скучно. Соломон, как-то я слышала от брата, что ты интересуешься старинными храмами и иероглифами на них?

— От Салу слышала? Это правда. Как-то он случайно рассказал о древних храмах на другом берегу Нила, мол, на стенах кое-где сохранились надписи, удивительные рисунки времен первых царей. Я попросил показать, и он пообещал как-нибудь повести меня на западную окраину города, где стоит храм Собека. Но Салу всё не найдет для этого время. А сейчас к тому же, Нил начал разливаться.

— Ну и что с того? Ты не любишь грести? А мне нравится. На лодке чувствую себя Изидой, разыскивающей Осириса, который был ей братом и мужем. Хочешь, я покажу тебе храм Собека? Не побоишься сегодня после обеда сбежать к трем пальмам? Я там буду тебя ждать. Мне хочется развеяться, прискучило все время быть с девчонками. Они такие занудливые, предсказуемые. Не опаздывай.

Хефер повернулась и убежала быстроногой газелью, не дослушав его недоверчивого вопроса: Не обманешь?

 Слишком невероятно предложение дочери Энноя, от которой можно ожидать и подвоха. Пригласит на встречу, а сама потом посмеется с подружками над легковерным простофилей, который напрасно будет её высматривать у трех пальм.

До этого Соломон и не пытался вырваться из-под наблюдения обучающих жрецов, не было достойной причины, да и побаивался грядущего наказания, которое могло незамедлительно за этим последовать. Видел мальчиков, наказанных пальмовыми прутьями по оголенной спине. Жалкий вид и скулящий плач до взвизгивания во время экзекуции отвращал от желания очутиться на их месте. Но сейчас все здравые мысли моментально испарились. Перед глазами стояло милое лицо Хефер, в нем хотелось угадывать обещание на нечто большее, чем рядовое свидание, которое, впрочем, тоже волновало, потому что было в первый раз.

После обеда Соломон, с предосторожностями и оглядкой на скучающих мальчишек, выскользнул из-под опеки надзирающего жреца, который отчаянно боролся с дремотным состоянием, — вяло обучал подопечных учету поступающих товаров на городские склады, последовательности их заполнения, — и выбежал на улицу, заполненную громогласными продавцами, придирчивыми покупателями и просто зеваками, которые не знали, как убить время до вечера, когда в темноте весь мир меняется, происходят удивительные превращения, встречи с любимыми.

продолжение следует: http://proza.ru/2012/05/11/549