Печаль моя светла

Мертвецам всё равно: что минута, что час,
что вода - что вино, что
      Багдад - что Шираз.
      О. Хайам


1.


         Снова и снова они пили всю ночь зеленый чай и болтали о том, что накипело. В той избе печь горела, кот белый спал на диване, напившись молочка, Кира направила внимание на восковые свечи, что горели на столе. Пристально так глядела она на свой портрет, что висел над столом, дабы ощущать себя на высоте. В один из дней между ними произошел такой вот странный диалог.
- Все-таки пришел, не забыл о том, что я существую в твоем мире?
- Не забыл, да и как я мог забыть о тебе, дорогая моя звезда.
- Ты вечно являешься ко мне, когда тебе в голову взбредет. Ты просто непредсказуем. Это все жизнь в горах на тебя так повлияла безумно. Горы в твоем уме. Я жадно хотела тебя. Ждала, что ты приедешь ко мне, не могла ни с кем общаться. Все дома сидела. Я хочу, чтобы мы летели в космос подальше от земли. Давай проговорим всю ночь за чаем о Боге и душе. Я не могу тебе говорить об этом громко, я могу тебе об этом лишь шептать.
       Кира идет к печи и бросает связку сухих дров в огонь. Огонь быстро пожирает дрова. За окном падает сосулька в колодец, тени бродят под окнами, слышны вздохи и пение, ощущение, что снег уже давно растаял или же, словно ты ладонью со всего размаху бьешь морскую волну. За окном кто-то тихонечко плачет. Выпив пару кружек чая, она сказала:
- Жизнь - это путешествие из ниоткуда в никуда, предпринимаемое никем. Мне снился все время один и тот же сон. То был знак того, что ты вернешься ко мне, что мне стоит ждать тебя дома, что твоя лесная фея отпустит тебя ко мне, потому что я ведь тоже не лыком шита. Даже когда я лыка не вяжу, то все равно могу подхватить куплет и допеть его вместе с тобою, любимый. В твое отсутствие мне снился странный сон. В этом сне все предметы были синего цвета. Могу тебе начать его рассказывать в таком вот стиле, так вот слушай-слушай, думаю, тебе есть, что тут уяснить для себя, чтобы ты еще крепче полюбил меня. Ты ушел, не сказав ни слова о том, что же служило тебе причиной для расставания. Я не знала, что же мне и делать теперь без тебя. Пруды не манят. Солнце не светит. Все синее такое стало, зыбкое. Казалось, что мой мир умер, что без тебя Киры нет, что все для нее кончено больше на этом свете. Все, что радовало Киру, что его приводило в чувство блаженства ее душу, теперь же ни капли не притягивает. В комнате ее лежали твои краски, кисти, мольберты, а я пыталась научиться рисовать, чтобы быть как ты, мой малыш. Но я с презрением смотрела на всех мальчиков. Я с тоской в сердце глядела на свое былое увлечение. Кира хотела лишь одного, чтобы ты снова был с нею рядом. Чтобы ты мог целовать мои плечи и ощущать своими ладонями нежность моей кожи, чтобы утром ощущать и смотреть тебе суждено было на мою спящую фигуру. Снова и снова. Всегда! Но теперь все конечно, ты уже не ощутишь аромат моих пухлых теплых  губ, не сможешь обнимать меня во сне и прижиматься всем телом к моему телу.
      Савва пел песни, сидя на печке, глядя на свои руки. Под утром он укутался одеялом с головой и уснул до самого вечера. Он мечтал о полете в небеса, вспоминал их первое свидание, слова, что шептал он ей, первую ночь любви и многое другое, он поклялся, что будет вечно ее любить. Кира же говорила ему ласково, что она не станет ему говорить продолжение этого страшного сна.
- Нет, скажи же мне, что было дальше! – стонал Савва.
- Хорошо, но леса нас отпоют в случае чего. Не стоит мне жить либеральными установками. Хватит. Всю ночь за окном буран чудовищно страшно ревел. В том кошмарном сне, я взяла красную краску и вышла на улицу. Там я стала все заборы и стены домов исписывать такими сентиментальными фразами вроде «Любимый, вернись ко мне. Буду нежной и ласковой. Буду такой, какой ты меня хочешь видеть и слышать». Я с энтузиазмом рисовала большого белого лебедя на красной стене, и писала под ним «Навечно твоя, мой милый Ромео». «Савва, вернись ко мне, я стану другой». И такую надпись можно было увидеть на стенах больниц. На стенках домов терпимости, трудовых колоний, здания мэрии, пожарных и военных частей, банков, супермаркетов. В трюмах кораблей, музеях, банях, стадионах, универсамах, зоопарков. Одним словом, я исписала весь город своими сердечками и призывами к любимому. Когда же я истратила всю краску, то поняла, что это не помогает, тогда я ушла к себе домой. Ты же, как оказалось, давно уже не жил в этом доме, ты переехал на Урал. 
- Вот это сон! Да, я был на Урале, в 60-ые годы играл панк-рок в гараже на гитаре фирмы «Урал». Ева была и есть общением.
- Так вот, потом мой старый поклонник умер у двери твоей квартиры. Я из газет узнала о том, как подло бросил ты меня. Мои сны все были о том самом. Я плакала на кладбище, глядя на фотографию задумчивого мальчика моего в синем пиджаке и в узких, черных джинсах, казалось, что ты не умер, что твой образ будет жить вечно в моем сердце, ведь камень не может дать мне ощутить тепло твоего тела. Я рвала на себе волосы, я не знала, как дальше жить, теперь я играла на рояле в одном джазовом клубе, теперь же меня тошнило от людей, я ясно понимала, что мне пора идти вслед за тобою. И жить дальше нет смысла, я должна идти вслед за любимым на костер. Я взяла ружье из кладовки и выстрелила из него в пожарного, что шел по улице. Его мозги разлетелись по всему кварталу и утром, когда я обнаружила себя в постели, то закричала дико, ведь пришло мне на почту твое письмо. Я тогда упала в обморок от радости, хотя все это банально, просто решила стать иной. Это неприятный сон. И все они поняли, они знали, что Кира ушла вслед за любимым, что жить без него для нее больше невозможно было на этой земле. И так, я уехала в глухое село, чтобы день и ночь молиться за душу твою, любимый. Но это уже не сон, а явь, то уже не сновидение, то настоящее чудо, что произошло с моим сознанием. Помню, как тихо шел дым из трубы, я сидела на черном камне, я ждала тебя, я собирала грибы, сушила их на бревне. Ночами плавно горел огонь в печи, мои ночные гости пели песни ночные. Я ушла в лес, там у меня был домик, таким образом, мне было удобно там молиться за души наши. И это уже не сон, а явь, явь, понимаешь, я так хотела, потом вернулась сюда, в эту уютную квартиру на краю городка, где ты меня и нашел. Снова и навечно.
- А я-то всего-то художник, который бросил все.
- Конечно, ведь ты понял однажды ночью, когда спал без меня в моей комнате, что я не буду больше с тобой.
- Да, но нам надо выпить бы сейчас – трезво высказывается Савва.
- Конечно же! Только так! Да! – ликует Кира.
        Кира идет в буфет, достает со шкафчика коробку конфет и настойку шиповника. Наливает настойку в длинный хрустальный бокал и вытаскивает из шкафа фотографии. Она кладет на стол эти снимки, фотокарточки Саввы, где он в черной рясе на фоне монастыря. Весь зарос бородой и волосы его черные до колен. Кругом горы в снегу, овраги, метель лютая бегает по вершинам холмов, мишки замерли у сосны, а книжки валяются вокруг бревна.
- Не читаю библию больше. Я уже вдали от этого пункта назначения. Я уже вне этого всего, - ответил Савва, глядя на эти снимки.
- А я читала в лесу много книг о жизни, которая вне тела.  Вне ума она даже. На мне нет прежних дум. Ты видишь, что мы теперь в лесной избушке.
- Да, Кира, теперь вижу, все иное теперь. Все иное. Мы иные – шепотом выговаривает Савва.
- И я теперь вся в белом, а волосы мои изумрудные.
- А я тот, кто смотрит на мир без фальши и лжи.
- А я та, кто зажигает свечу и начинает вдохновенно перечитывать романы о своей жизни, попивая ночную жизнь, обдумывая план действий, посматривая на свое веснушчатое лицо.
- Я трогаю твои веснушки пальцами, твою рыжую косу, какая она толстая, Кира!
- А я губы приставляю к твоему виску. Любить тебя и только тебя!
- Гулять по земле или летать в небесах – не важно! Дать или взять – все одно!
- Ты уже не тот, кто не может никак решиться.
- Да, я уже все знаю! Все о том, что нам надо быть вместе!
- О, я читаю страницы твоего дневника, в нем ты тот, кто читает до самого утра книгу жизни, а потом целый день бежит по горам.
-  Бутылка давно уже допита, Кира, куда же идти нам?
- Милый, я иду доставать еще одну бутылку вина из серванта.
- Подкидываю монету, если орел, то я убью себя, если решка, еще поживу.
- Декадент, черт бы тебя побрал, Савва, изверг ты!
- Он жизнью трупа поживет. Ха-ха! О, выпала решка! Славное дело!
- Так иди же отсюда куда угодно, но не ко мне твой путь лежит.
- Хорошо, иду в горы, я жгу старую жизнь в костре ночью, чтобы понять, что мне надо ехать на луну. Я сильно огорчен, что не может разделиться, ведь тогда бы мой двойник ехал на луну, а я поехал бы в Норвегию. Я понимаю, что если убью себя, то ты будешь вне меня, Кира. Все во мне. Мир во мне.
- Все в тебе, Савва, не спи только, любимый!
        Кира допивает залпом последнюю каплю настойки, и прикладывает пистолет к виску и жмет на курок, но выстрела нет. Пистолет не заряжен, как оказалось потом. Она ищет патроны, но их нигде нет. Она молчит. Она хочет быстрее забыть обо всем. И тут ей приходит на ум идея, что этот пилигрим лишь фантом, что это все сон и надо проснуться. Жутковато как-то стало у нее на душе. Кира хочет проснуться, чтобы все это наваждение прошло, словно туман.
  - Кира, а может в Индию или Тибет махнуть? Где же мне лучше всего будет забыть о тебе? Так я и сделаю, уеду в Египет, на пирамиды, чтобы там забыть о тебе.
        И вот он уже бежит по трассе без всяких вещей, прыгает через горы, осушает океаны, ибо его ждет путь в страну, где лишь одна боль и печаль. На одной скале он видел Грецию, та синела вдали. Великий бог Пан подмигнул ему в глубине рощи оливковой. И так, все складывается, как нельзя лучше. Он побудет на Афоне годик, а потом махнет в Мексику, но Кира ощутила всю абсурдность его вопроса. Она вышла из мира его сновидения, чтоб создать огромный общий сон. 
         Вылез из попутки и пошел в лес, где черный камень, где можно увидеть скалу, водопад, забыться в безумном сне. Он жаждал соединиться с нею, со своей девушкой из леса. По дороге в лес его поджидала Кира, что просто тут гуляла с волками себе без печали. Она, увидев его, сказала ему, глядя прямо на дорогу, что вела в город.
- Лекарство от саморефлексии - это остановка диалога, то есть глушить все мысли на корню. Тогда и о себе думать не получится!
      Савва бросился в реку, чтобы чуточку забыться в воде, и на дне нашел тот самый замочек с сердечком, что теперь висит у него на цепи, которую он обмотал вокруг шеи.
   

2.

   Жизнь кипит, все легко, больше нет помех в моей душе никаких. Я лечу над землей как орел молодой, вдали плавают лилии в огненных морях и голоса слышу постоянно с того света. Мчусь на ослике по горам, живу в домике бомжа, который я сделал из холстов. Рисую на них красных женщин, что прячутся от меня в рощах и садах, в водоемах и горах, а потом еду на восток, где продаю свои картины на базаре, а там люди жалкие гроши мне за них дают, ибо так велел им поступать Моисей. На эти копейки я покупаю новые холсты и краски. Дыни и арбузы. Сметану и творог. Так и живу. Год за годом. Мои краски, мои холсты. А вот «Пикник на обочине» отличная книга. Сделал на нее иллюстрации. Я рисую день и ночь. Я рисую горы, леса, реки, дома, ручьи, баб, мужиков. Трактора, холодные линии на небе. Но больше всего мне нравится рисовать листья осенние. Они играют со мной в прятки, но я выслеживаю их в заброшенных местах, где все фантастично, где таинственный мир вдали от шума городов живет по своим правилам игры. Я снова пытаюсь найти свою таинственную незнакомку, но ничего не выходит. Она пропала. Сколько их похожих на нее я видел, но нет ее среди них больше! Нет!
     Я по-прежнему ее одну-то и люблю, жажду быть с нею, тайны свои ей все расскажу. Ночами часто я по памяти лицо ее рисую мелком на стенах пещеры. Жизнь моя проста теперь, я ведь большой аскет. Ради творчества на все готов. Свобода творческая превыше всего. Сегодня я рисую ее тело по памяти, а завтра иду к болоту, что за лесом темным. Там я буду рисовать ее подругу в своем альбоме, ту, которая, быть может, даст мне ключ к тому, чтобы я нашел ее, ведь я люблю ее и только ее. Мне никто больше не нужен. Я просто не знаю, чем бы я занимался, ведь я только рисовать и способен. Буду рисовать и дальше, ведь я пил водку в бане с бабами городским, что бились в припадках эпилепсии о доски предбанника. То был морок. Я страшно пил в школе, но после встречи с нею, я понял одно: пьянство мое - это конец всего пути, а я жить, жить страсть, как хочу!
     Не кидаю тарелками в беременных женщин на своем факультете, не ищу по ночам в подворотнях проституток, а рисую себе на радость мою любимую, которая была тогда на том черном камне со мною. Сны мои сладкие теперь, никакой тьмы в них уже нет. Они о том, как плывут в бездне столетия, мечтают они о сгущенной конфете, а еще я стал православным христианином. Больше во мне нет боли и страха. Иисус мой вождь. Иисус мой рулевой. Иисус мой Господь! Во веки веков, аминь!
       Я забыл, чему вы меня учили, я познаю свою храм, что находится в сердце, все фразы в моей голове застыли, словно кристаллы льда, я ищу путь среди бушующего огня, ведь краски мои и холсты есть мой путь к Богу. Домик мой в лесу забыть нельзя, как и ее чудесные глаза, в которых я утонул с первого взгляда. Глаза любимой. Да, сидя в темном лесу, слыша вой волков, я думаю лишь о ней, о, как бы я хотел ее обнять!
      Я там целый год спал, рисовал, я ждал ее, но она не пришла. Черный камень одиноко себе стоит в лесу, я ждал на нем ее, но без всякой надежды ждал, ибо она забыла обо мне. Смерть уж лучше бы пришла, но теперь я понимаю, что ее красота есть сама смерть. По лезвию бытия скользя, я бьюсь о скалы, мое тело клюют вороны, я лечу над миром, мои потроха съели стервятники.
    Я попал в Афганистан случайно, просто не там пересек границу. Но там я встретил свою бывшую барышню, что когда-то осталась без меня. Я оставил ее потому, что полюбил лесную девушку. Это было словно вчера. Лесная девушка, где же ты? Кричу я в ночную тьму, но нет ответа, лишь ветер сердито северный завывает и холодит мои усталые кости. Я застыл в предвкушении того, что я стану великим художником, хотя, может быть, я просто считаю, что мои рисунки лучше, чем рисунки иных модных рисовальщиков, но я буду рисовать ее лик, чтобы жить лишь только в ее чудесном мире, ведь одну ее-то и люблю.
     Да, конечно, я лишь житель небес, который не может принять земную жизнь как нечто целостное и завершенное. Рисую себе что захочу и живу в горах, моя бывшая девушка пришла ко мне как-то в пещеру и стала плакать, чтобы я снова стал жить в ее квартире. Она теперь тоже рисует и живет ради искусства. Я понял, что надо мне снова стать для нее примером для подражания. Я вдруг забыл о девушке из леса, словно ее никогда и не было вовсе. Я сделал ей предложение, она отказалась, а теперь ревнует ко всем, кто меня приласкал в походах моих боевых, вот же лихо!
     Она в храм и ходить не хочет, не модно это ныне, а я-то хожу-то, позвольте, но ведь я был злым. Мол, говорит, что я и теперь злой, а я так не считаю, она хочет принять ислам, ведь мода на ислам пошла, а еще для того, чтобы забыть обо мне и позлить меня. Я считаю, что я подобрел так сильно, ведь сладкое что-то в душе появилось, а это все молитвы и причащения, а батюшки до чего красивы в нашем храме, вы бы знали! В храме на краю села, за монастырем, где бабки и деды стоят на службах и умилительно улыбаются божественному лику, что созерцают в приступах радости, есть некая тайна. Так вот я их рисую все дни напролет, всех прихожан. Беззубых стариков. Они мне ночами читают акафисты в келье, старухи садятся на мою постель и читают вслух святые книги. Мы так дружны с ними, что я рад, ведь это значит, что добро-то одно есть, а зла и горя нет никакого.
      Ушел отшельником в горы. Буду молиться за весь грешный мир, что забыл о том, что есть мир духовный. Девушка уехала домой, говорит, что жизнь в Афганистане трудна, что ей хочется снова в квартире жить, город манит ее своими соблазнами. Она слаба в вере, а еще и довольно-таки любит своего кота, что остался без нее у соседей. Может быть, мои молитвы спасут ее от греха. Кто знает? Один Господь знает!
      Я все больше и чаще молюсь в горах, когда ночами воют звери, им кажется, что мы все вместе выстоим ночную пору. Я всегда думаю о Христе, как ему было страшно, а его-то ведь сам князь мира сего искушал! Я–то со страху не знаю, чтобы с собой сделал, но Христос, сын божий, вот и дух в нем был могучий, а я лишь художник, который ищет красоту даже в ужасе и Бездне. Мое дело краски, холсты, кисти, а больше ничего не хочу в жизни, только чтобы лесная девочка моя была со мной, ведь снова о ней одной и думаю. Все забыл. Всех забыл. Только о ней и думаю. Когда же увижу ее снова, когда? Черный камень надо бы посетить, может и она меня там ждет? Господу одному все известно.
      Моя-то городская девушка, с которой я вроде бы помирился на время, ревновала меня страшно к страннице лесной. Но я ведь ж предан до глубины души, лишь ей одной. За стаканом чая темными ночами, я рассказываю ей, как мы сидели с моей любимой на черном камне, как пылали наши сердца, видя пульсирующий огонь солнечных протуберанцев, что несли нам свет, силу и желание плыть дальше по темному морю осознания.
     Кира во сне по горам гуляет, ее манит луна, она лежит в постели без сна, такая она вся из себя, мол, я не простая смертная, я стану сама Орлом. Мое сердце отдано лесной деве и ей. Как все запутано! Встреча не за горами, буду счастлив с нею, ведь мы, сидя у моря, поймем, что мы снимся друг другу. Тогда уж и время просыпаться настанет, и черный камень окажется вовсе не черным, а лесная дева превратится в лебедя и улетит на север в свою обитель, где ее встретят родичи с восторгом и трепетом.
      Я в школе пил, курил, имел много проблем из-за тяги к наркотикам, но в те дни я ощущал кислый вкус смерти, но я теперь стал иным, мне уже не хотелось умирать, как это было тогда. Никакой тяги к самоубийству я больше не испытывал. Рисовать бросил же я в ту пору. Я стал ленивым, но к компаниям и выпивке был склонен, ибо хотелось улететь отсюда куда угодно. Только позовите, я тут же, мигом, хватаю стакан и вперед. Бурная молодость, но теперь я остепенился. Я все больше думаю о своей девочке, что живет в лесу, что имеет красивые рыжие волосы до земли и веснушки, словно солнышко летает по всему лицу у нее. Если моя городская подруга еще раз скажет плохое слово на мою милую, то я уйду от нее в лес, я найду все-таки свою девочку, ибо она меня поймет, приласкает, приголубит меня, художника-бродяжку, ведь мне, ой, как тяжко сейчас.
   Я практически ничего больше не делаю в жизни, лишь рисую, а люди злятся, говорят, что я паразит. Ненавижу людей. Сволочи! Эти твари в творчестве ни бум-бум! Люди меня не интересуют вовсе. Я живу в лесу и счастлив. Абсолютно не хочу никого видеть и слышать. От людей одни проблемы. В кошмарных снах, что снятся мне в землянке по ночам, я вижу себя старым, больным, нищим, но верую, что в домике в лесу я буду всегда согрет мыслью о ней. Я вспомню холсты свои, девчушку, что пригрела меня на черном камне у своего очага, когда будет мне худо, а потом я уйду в неизвестность. Никому не скажу, где буду помирать, но ведь смерти нет, есть лишь переход. Мое тело не есть я. А зачем мне нужна метафизика? Пусть глядят на мои картины, меня вспоминают. Мне этого вполне достаточно. Мне снятся ужасные сны, где я снова и снова бросаю керамическую тарелку в беременную женщину, что сидит за столиком у окна, машет веером в уютном кафе, ожидая своего мужчину, который даст ей пачку банкнот за то, что она спит с ним в его номере по выходным дням. Стыдно мне за эти годы, но что было, то было. Я все забыл, потому и счастливым стал, только одну ее еще в памяти своей держу. Ее славный образ был для него всем. Все суета кроме нее.

3.

  Он к вечеру добрался со своим мешком к черному камню, но перед тем, как зайти к камню, он обыскал скалы, что были у площадки, ведущей к водопаду, дабы найти ее. Одиноко вдруг стал до жути на душе. Площадка была пуста, лишь только грохот водопада нарушал тишину гор, казалось, что это конец, он потерял ее навеки. Тогда он ударил себя по ляжкам и засмеялся, а после кричал водопаду:
- Это все похоть, гнев, алчность, заблуждение, зависть, стыд, страх и отвращение, что живет во мне виновато.
 После этого он поехал в город, мол, решил, что забудет о рыжей девушке, что станет вновь жить со своей земной девушкой, которую он бросил когда-то ради таинственной незнакомки из леса. Кира-то все-таки была тоже еще та загадка для него.
Савва закрыл глаза, сидя в уютном кресле, он  знал, что перед его взором стояла его девушка, которая столько раз просила его забыть о том лесном наваждении, молила, чтобы выкинул он из головы тот чудный образ раз и навсегда. Теперь же он знал, что все будет по-старому. Да, все будет так, будто бы он и не встречал ту девушку у водопада, которая отвела его к черному камню.    
    Савва открыл усталые и запредельные глаза. Он напряженно глядел на желтые прозрачные шторы на окнах, и говорил ей страстно о том,  что это уже было когда-то, что эти ее застиранные тысячи раз шторы он уже видел где-то там. А где – черт его знает. И не важно, ведь ничего нового под солнцем нет. Кира взяла статую Будды со столика, и стала сжимать ее безумно сильно, словно бы хотела раздавить истукана. Мудрая Кира тихонько ходила по комнате. Ее черные волосы до колен были шелковистыми. Она ощущала духовную близость с этим парнем. Она знала, что Савва художник и живет лишь ради творчества. Она понимала, что их объединяет духовная близость.
     В шальную пору, полную одиночества, у Киры завелся запасной парень, который младше ее на три года, на случай того, что Савва кинет ее ради своих картин. Он любит Киру по-своему, конечно же. Бесы нашептали ему, что, мол, Кира его просто использует ради материальных благ, хотя Кира часто ощущает одиночество и тоску, когда сидит рядом с ним, но ведь все пройдет, пройдет и это. Ей хочется вырваться из привычного круга понятий и условностей, но она боится подойти к берегу реки, ибо там ивы плачут над водой, там из воды глядят глаза. Вода унесет. Холодная вода. Бог даст так, что унесет туда, откуда выхода нет. Благо, что на дно, а то и на риф может вполне занести течение. Сильное течение. Пусть и бурное море будет впадать в океан. Кира хочет уйти к реке, чтобы стать одной из них и навсегда покинуть человеческую форму. Но это будет не сегодня.
  Кира зажмурила глаза и представила, как она бросается со скалы в воду, как бросает своего запасного парня навсегда. Она начинает подавать знаки глазами Савве, знаки, говорящие о том, что пора, мол, снова быть пылающими кристаллами воли, пора идти в странствие в страну без названия, где лишь шепот листочков на дереве и звук падающих капель сможет дать ощущение вечности для любящих сердец.
        Кира смотрела на свой портрет, нарисованный Саввой, что висел в ее комнате, портрет был нарисован прошлой ночью. На том портрете она имела вид отрешенной монахини, что неустанно молится день и ночь за весь грешный мир, а потому стигматы под рясой кровоточат так страшно красиво, что сил нет смотреть долго на них. Кира считала, что это видение ее образа Саввой очень точно, что ей оно по душе.
        Савва всегда изображал лица людей на своих портретах изможденными, будто бы они должны вот-вот отдать богу душу, он испытывал наслаждение, когда лица на портретах были скорбны и унылы. Он рисовал на этой недели монахинь с монастыря горного одного, а потом девушек с набережной, что искали своего принца, все такие нарядные, в шелковых платьях, в золотых цепях и в туфлях на шпильках. Рисовал он ночами у себя на чердаке школьниц, что хотели уйти в иные реальности, а он, словно бы и не хотел, смеялся и говорил, что грешно, мол, все это, но потом все-таки, поддавался искушению и сидел целыми днями и смотрел на свое отражение в огромном зеркале.
      Глядя целыми днями на свое отражение, он слышал, как гудели грузовики, проезжая мост, что стоял неподалеку, стонали кабинки лифта, что везли скучных пассажиров в пустоту. Лица, что виделись ему в зеркале, говорили ласково о том, что путь по-настоящему хорош тогда, когда земной мир уже не манит. То разные лица самых чудовищных исторических эпох. Они рассказывали ему о своем опыте, который испытали, но разговоры велись на уровне телепатии. Слова лишь убогие костыли.
        Он рисовал уличных певиц и танцовщиц местного варьете. И все они были  с такими странными взглядами, такими отрешенными, а тела они будто бы вовсе не имели, словно то были духи бесплотные, словно они за гранью физического мира пребывают. Призраков словно бы он рисовал.
          Савва окунулся в дела минувших дней, когда он бродил по горам и лесам, когда искал свою лесную девушку назло всему миру. Кира ходила по комнате, а потом легла на диван и сказала ему, чтобы он шел к ней, дабы подумать о своем сновидении. Экран ноутбука демонстрировал фильм «Изо», в котором показывалась ненависть к современному либеральному миру. Фильм был точен и правдив. Герой толкает свою бывшую жену в воду и, когда она захлебывается в воде, тащит ее на берег. Дабы преподать ей урок, он неистово совокупляется с нею. И тут в момент, когда герой уже снова желает мстить миру, она вдруг открывает глаза. Она охает и говорит, мол, твой ребенок не рожден, я убила его, ибо я стала клятой. Смотрит на него добрым взглядом и безудержным смехом давит на психику, смехом, от которого тряслись кишки у уличных кошек, да, таким образом, она довела всю страну до тюрьмы. Она была воплощением Великой Матери.
       Кира ощущает дискомфорт в груди, глядя на кадры, где Изо убивает представителей власти верным движением меча. Он ножом выкалывает им глаза и мочится на них так обильно, что потолок падает на них мигом. Изо, подмигнул свиньям в синей форме, громко крикнул, убитым псам режима, что корчились на асфальте затхлом и белесом: «Да, попам до рая сатана идти мешал. Убьем всех защитников режима!»
        Кира созерцает белые розы на обоях в коридоре, идет тихо на кухню ставить чай, она думала о том, что твое несовершенство есть сатана. Она думала об этом, сидя на кухне за чашкой чая, сыр с маслом поедает, за окном луна летает, слышен вой ветра за окном, мороз ударил - страна замерзла, да и кровь замерзает. Она хотела, чтобы ей дали вечность бытия, чтобы ей вечно падать в омут любви, ведь падение в омут любви есть лишь благо для нас. Даже путник, идущий в пустоте, ощущает, что любит пустоту, что страх и интуиция лишь его надежные гиды в этой мрачной вселенной, где все друг друга пожирают. Пусть путь с сердцем будет надежным путем каждому, кто понял: мы здесь для того, чтобы уйти.
       Все шло в пользу того, что пора лететь на луну, где мы будем танцевать вокруг костра и играть в индейцев. Савва пошел принимать душ перед сношением с Кирой. Кира допила чай, поцеловала небо в тучку в лоб, ведь она уже подмылась. Есть у Саввы девушка, которая живет в лесу. Имени ее он не знает. Кира дико ревнует его к ней, ибо вчера ночью он был мысленно в том лесу, на черном камне сидел он с нею. С нею он был в мыслях той ночью. Кира лютовала. Люди для Саввы сложили кости. Он их не любил и не ждал от них похвалы. Но сегодня сидит она у него на коленях, пьет чай, слушает  рассказы Саввы о том, как надо писать портреты, спасать душу, любить жизнь в лесу и девушку, что живет в этом лесу, что так похожа на Мону Лизу. Савва рисует маслом картину на тему того, как он сейчас будет улетать от земли. Следы взволнованного тела, вот что такое пот, которые появляется на телах, когда они трутся друг о друга. Савва хохочет до слез. Он пьет воду из ручья. Энергия в нем так и бурлит, словно атомный реактор. Тоска бродит в его теле.
- У меня все поступки пропитаны жизнью. Я живу иной жизнью, - сказала Кира.
- Еще бы, твой мир так велик. Ты герой своего романа. В нем твой образ лишь ездит со своими картинами по горам и городам и пьет водку с поэтами и музыкантами на загородных дачах и станциях метро, в бомбоубежищах и в мусорных кучах за городом, на кладбищах допиваешь портвейн и доедаешь пасхальные куличи ты и твои дружки.
- Художнику, и так тяжко, ибо в животе голод постоянный.
- А может быть, мне не надо больше рисовать. Стану я грузчиком, бригадиром, военным, музыкантом, искателем приключений, экспедитором или клады мне искать в джунглях Амазонки. Мне надобно, одним словом, чтобы я стал издеваться над творцами, чтобы вдруг стал буржуем махровым. Жидом таким лютым стать: банкиром быть или юристом. Или же фермером. Айя!
        Кира бросила огромную статую Будды прямо в окно, в кусты, в котором спали коты. Утром же Савва, лежа в палисаднике, понял, что лишь Кира все отчетливо видит. Она его звезда пленительного счастья. Они разные люди и этим все сказано. Он стремится к таинственной жизни творца. Одиночество удел его, а Кира страдает из-за того, что ревнует его к лесной даме. Если бы увидела, то перестала бы ревновать. Он влез в окно, пошел на кухню, налил молока в чашку, принес ей эту чашку ей в постель, чтобы она поняла, что надо пойти с ним в лес, найти там ту самую тайную подругу и жить вместе в лесу в избушке. Ведь только так можно распутать этот запутанный клубок, ведь воля у них есть, а это самое главное. Он желает любить их всех.
       Савва замер в странном беспокойстве у ее двери, с огромным усилием нажал железную кнопку звонка. Во дворе кричали дети, что играли в прятки. Старухи обсуждали взрывы офисов коммунистов по всей стране, им казалось, что теперь фашисты за каждым кустом теперь сидят. Савва ясно вдруг ощутил, что дверь ощетинилась, что теперь старая жизнь рухнула, а с нею все мечты и желания, теперь иной мир стучится к нему в его двери. Эта дверь, за которой была она, была лишь границей, ведь назад пути нет, в одну реку дважды не входят. Добро пожаловать в новый мир, сударь, приглашаю вас на казнь, где вы отдадите себя ей без всякой жалости к себе, без всякой попытки спрятать хоть малую часть себя от нее.
       Кира вышла вся сияющая, от нее исходило такое чувство, словно бы ты попал на седьмое небо. Она взяла его за руку, он прошел в зал, где стоял уютный диван, коты спали на ковре, а котенок пил воду из блюдца. Коты смотрели на них, ибо им стало любопытно. Одежды он на себе уже не замечал, на ней тоже ничего не было. Они же легли на диван. Он нежно гладил ее по головке, целовал в щечку сладко, читал ей африканские сказки, пел песни австралийских крестьян, читал ей стихи гвардейцев. Она взяла котенка и пожила себе на грудь, а после легонько поглаживала ему черную шерстку. Зеленый чай заварила, выпили пару чашек. Кира могла часами сидеть на полу и говорить без пауз. Она говорила, что теперь она знает, что такое нирвана. Она ужа давно покинула этот мир. Она сильно хочет жить в лесу с ним и с его лесной девушкой.
        Кира на кухне развесила три листа белой бумаги, на которых написаны имена его и ее и вопросительный знак, ведь никто не знает, как зовут лесную странницу. Три листа, на них два имени четко написаны черным маркером, а знак вопроса зеленым маркером написан. Там  под каждым именем сказано вот такие вещи: умный, любимый, красивый родной, Бог любит вас, люди, люди, любите друг друга, Господь же велел. Бесноватые вы, окаянные!
- Кира, для чего это все, зачем нам всем этот хаос в головах? – спрашивает тихо Савва, зная заранее ответ, - прости меня, но ведь ты спала со всеми ними просто ради того, чтобы понять их и изучить. Ты пыталась через постель понять их. Постель служила тебе надежной пристанью, где ты познавала их мир. Иного способа не было у тебя в те дни пасмурные. Лишь через кровать ты познавала этих людей. Твоя судьба, что есть такое вообще?
- Она-то знак вопроса для меня, - ответила мрачно Кира, - я не знаю о ней ничего, лишь только по твоим словам могу представление о ней получить, но это все не то. А хочу лишь одного: чтобы вы любили друг друга, но без меня. Это же возможно, ведь со мною у тебя все кончено, мне уже не нужен ты. Я не буду ждать  пятьдесят лет твоего отказа от нее, но все только хуже будет с каждым годом для меня, если я не забуду тебя. Ты же мне жизнь сломал. Из-за тебя я так страдаю с одной стороны, ведь все парни,  которых я встречаю на улице, они  есть лишь проекции на образ тебя, змей мой. Жаль, что так я вижу мужскую природу, сквозь призму твоего отражения. Жаль, но такова жизнь, что делать-то еще, я говорю тебе решительное «нет»! Спасу душу свою, если откажусь от тебя. Душу спасу, слышишь!
- Чайку бы, Кира, чайку бы – смеялся Савва, глядя на ее отражение в зеркале, которое исчезало на глазах. А к чайку бы медовик бы был бы кстати.
      Наливая в кухне чашку чая, она думала о том, что в соседнем доме ее ждал всю ночь паренек, который был ей необходим для занятий йогой. Когда Савва бродил зимой по горам, тогда-то она с ним скрашивала бессонные морозные ночи. Савва же ждал ее в зале, думая о том, что надо помириться все-таки для приличия, ведь хватит ссор и скандалов. Она несла чай по коридору, обдумывая, правильно ли поступила. Все ли верно в ее мыслях и чувствах к нему. В зале ждал ее Савва с распростертыми объятиями, он живенько показал ей письмо, что написал своей лесной девушке, но адреса не было на конверте. Кира же еле сдерживала себя, ведь она была зла на друга за то, что тот не ценит ее любви к нему. Снова была между ними стена. Снова было тяжко им быть вместе в одной комнате. Стена была лишь в их умах.
- Я бы не ревновала тебя к новым подругам, если бы знала, что ты верен мне до гроба. Мне нечего делать в жизни, вот и выдумываю я себе лихие истории о том, что ты мне изменяешь с лесной дамой. Я, сидя дома, изнываю от скуки и тоски, пусть даже я косяк могу за день выкурить, но толку с этого никакого. Мне от этого не станет легко-легко, я не могу исцелить саму себя от проклятой ревности. Ты меня не хочешь исцелить.
       Чай был допит, но кино про фашистов смотрели они, сидя за ноутбуком, там били русские немцев, кричали пушки, хохотали снаряды, пиликали пули, шептались бессонные трупы в окопах под Сталинградом. Они лежали на полу в ураганном полустанке, на стенах которого висели портреты вождей, которым вообще было все равно на все. Кира зачаровано смотрела на свой портрет, ведь она тоже вождь своего дивного царства, снова и снова глядела она в свои реки и озера, а потом быстро поцеловала свой портрет в щечку и в ушко. Нарциссизм в ней так и бил сквозь бездонную копилку бытия. Нравился ей этот портрет, и было спокойно на душе, что этот портрет не уйдет никуда. Этот портрет будет стареть, но не она, она будет бессмертной и молодой. Пусть старость идет в этот портрет, все болезни.
       Кира стала громко кричать «Ом Намах Шивайя». То была мантра великому Шиве. Эта мантра для тех, кто хочет исполнить свои желания. В мантре соединены пять первоэлементов - На” - это земля, “Ма” - вода, “Ши” - огонь, “Ва” - воздух, а “Йа” - эфир. Помогает найти свое истинное «я», которое украли летуны в ночь на рождество, спрятали его на темной стороне луны, где пирамиды устроились себе уютно и кони шевелят устами, выпивая святую воду из прохладных колодцев.
        Кире стало легко, ведь тут она ощутила в себе внутреннего мужчину, а это уже не мало. Теперь небо раскрылось перед ее глазами, на том небе все иное, а земля осталась позади. Луна выкатилась из-за белых туч, рассыпала свои ягоды, которые Кире пришлось съесть, дабы ощутить вкус к жизни иной.
     Савва ушел на балкон, чтобы увидеть звезды, чтобы подумать обо всем, что билось в его груди, теперь он осознал, что его та самая любимая в нем живет. После осмотра звезд, он готовился идти на север. Пока что же его лишь ждал мягкий диван, где он должен уснуть, простуженный после тяжких переходов по сибирским трассам, он же, дико жаждущий сна, молчаливо оглядел пустую кровать, а ведь завтра его ждет самолет, что умчит его прямо в Норвегию.
4.
      
      Кира не мыслила своей жизни без Бога. Она лежала в соседней комнате на   кровати родителей, которые уехали в Англию навсегда, где им надо было взорвать одну мечеть.
     Девушка закрыла свои веки, и тут она вспомнила своего друга детства, который был в компании кришнаитов в горном домике в те бурные годы, когда она шла пешком в Тибет. Туда пришли люди, которые убили в себе государство. Бойкие люди такие, что ждут истины своего «я» и доверяют только своей интуиции.
    Тот паренек в белом плаще и с черными длинными волосами обычно улыбался, глядя на улыбающуюся Киру, а она улыбалась так мило, что всем было хорошо от ее улыбки. А тот друг повел ее к ручью, что бил из скалы, и важно рассказал свой опыт, который заключался в том, что он сто раз ел мускатные орешки. Четыре орешка обычно в пачке можно купить на рынке. Запиваешь их водой, заедаешь шоколадкой, и все с тобой в порядке будет, тебе будет весело и славно: забудешь ты обо всей земной суете. Стоит лишь часов пять подождать и будут приятные вещи происходить.
       Он смеется, глядя на травку, что растет себе без мысли всякой из земли прямо на свет божий, словно бы ей все нипочем. Он все время шутит, он так играется с нею, она ему очень нравится, хромая судьба горит на костре, она улыбается ему. Он пытается сделать сальто, чтобы она посмеялась, но падает в ручей и хохочет целый час весь мокрый, но счастливый.
      Тот паренек хотел бы быть с нею вечно. Она же слушает внимательно его каждое слово. Она хохочет с ним над тем, как год назад пыталась раскусить грецкий орех и сломала зуб: вогнала себе кусок скорлупы в десну, а потом ехала в зубную поликлинику для того, чтобы ей сделали все, как надо, чтобы боль прошла. Боль утихла, а вот жажда жизни стала такой нешуточной, что сил не было сидеть дома, ходить в университет, искать работу.
        Кира дико ликовала от восторга, ибо поняла, что коммунизм есть изобретение христиан-масонов, ведь теперь все привычное растаяло, словно дым с полей после сожжения на них трупов врагов, которых земля съест без печали. Жизнь кипела во всем ключе, жизнь внутренняя, скрытая от посторонних под огромным и фантастическим слоем юродивости.
      Кира жаждала вечности так сильно, что не могла ничем заняться серьезно. Все ее занятие чем бы то ни было, оканчивались неминуемым крахом. Кошки, что жили в квартире Киры, любили бегать по столам, переворачивать горшки с цветами, кричать, драться, писать куда попало и кушать рыбу. Кира была очень рада от того, что сосед за стеной бьет мать и что один из белых котов побил страшным образом рыжую кошку. Дерзкий кот напал на нее из-за угла и стал бить лапами ее по шее, а Кира закричала на котов и они разбрелись по углам комнаты. В комнату Киры  периодически причаливали любовники. Все духовные бродяги были опытным образом испробованы Кирой на вкус. Кошка быстро убежала в коридор, но тогда Кира решила посадить кошку в шкаф, где лежали ее юбки и кофты цветные. Кошка замерла там, вероятно, она уснула, забравшись в одну из пушистых юбок хозяйки.
        «Куда катится мир? В мои ладони, наверное, я просто живу слишком быстро, ведь тысяча лет для меня лишь один миг» - причитала Кира по ночам, разглядывая свои фотографии на компьютере, где она крутая модель, что надела на себя черные кожаные юбки, которой платят за съемки не одну тысячу долларов. А вот она вскидывает руку в римском приветствии на фоне огромного флага с черной свастикой прямо в центре клуба, в котором собираются скин-хэды, что любят пиво и футбол, ска и регги, подтяжки и берцы, секс и Вотана. А тут она надела на себя папин черный колпак, черные колготки, черный плащ и на кладбище в склепе мрачно так созерцает кресты и могилы. То были разные ее периоды становления. Кем она только не была, в кого только не верила. Все так иллюзорно в ее уме, но это и славно.
       Савва проснулся в пять утра и ушел к автобусу, что должен был мчать его на вокзал, но вместо вокзала автобус мчал его к лесу, где его должна ждать лесная дева. Такой снился сон ему этой ночью, он аж сам прозрел. Савва считал, что сон вещий, что надо ехать в лес, чтобы увидеть свою ненаглядную девочку.
      Водитель просил, чтобы Савана рисовал его портрет, что пусть он будет за рулем, что это будет весьма элитарно, ведь такого портрета ни у кого не будет. В депо все умрут от зависти. Савва же отвечал, что не станет рисовать, что ему лень. Водитель автобуса проклинал, на чем свет стоит Индию. Он с ненавистью говорил обо всем западном.
- США и ЕС – это полный отстой. Все либералы должны быть расстреляны! - кричал он басовито, покуривая свою трубку, - понимаешь ли, друг, ведь только наше родное знание дает силу, а все чужие забирает твою силу. Все просто, мой брат. Я был на Урале, там был концерт гусляра из Японии. Там я понял, что только Рим-Киев-Токио есть наше все! Вот ось геополитическая, что сможет дать отпор либеральному Западу. Я недавно написал статью страшную об адвентистах, которые после прочтения покончили с собой. Мне жутко нравится твоя уверенность в том, что лесная дева ждет тебя на черном камне. Слушай, малый, а ведь ты очень слабый человек, ведь тебе надо любить Киру и забыть о лесной даме. Знаю, что теперь Христос твой лидер в этом смутном океане безграничного хаоса.
- Закрой свой рот, ибо Кира моя лишь только, но, позволь спросить, откуда ты про нее знаешь? – вдруг в ужасе спросил Савва.
Вместо ответа водитель громко рассмеялся и ударил себя по ляжкам и насыпал себе в трубку новую порцию табака.
          Автобус быстро переехал границу, что соединяла город и лес, теперь все было ясно - та история кончилась. Синий автобус с красными шторами тихо подъезжал к назначенной точке пути. И вдруг он увидел некое странное существо, в котором он угадала ту самую лесную женщину, что свела с ума его в те дни, хотел увидеть ее, дабы уже навеки забыть. У черного камня промелькнула некая тень, черты которой напоминали ту лесную деву, но это видение было лишь на долю секунды, а после исчезло.
      У черного камня стояла та самая странница в белом плаще, она ждала его, а он даже не взглянул ей в глаза. Автобус стоял себе в сторонке, мимо него пробегали лисы и зайцы. Водитель нервно вглядывался в поросший желтым мхом кирпич, что валялся на обочине пыльной дороги, вероятно, что кто-то забыл его здесь именно для этого случая. Они могли говорить сейчас обо всем на свете, но упрямо молчали. Казалось, что каждый смертельно устал от постоянных катастроф. Они с замиранием в груди делали вид, будто бы ждали лесную путницу. Водитель решил нарушить молчание, глядя на даму в белом плаще.
- А ты русский? – с лукавством спросил водитель Савву. – Русский же или как?   
- Да не знаю, наверное, кто же знает, но коль я православный христианин, то значит что и русский. Достоевский не обманывает!
- Как так? Мама, папа кто у тебя? Христос-то совсем не тому учил, паренек, – угрюмо стал учить его водитель. Мы рождены для того, чтобы бесов в котлы кидать вместе с чертями.
- Русские, но что тут такого? Что тут такого? – в голосе Саввы послышались сомнения, - я все равно гражданин мира и мне совсем нет дела до национализма. Либерализм – это смерть мира.
- Держись корней, мальчик, чтобы не уйти к басурманам на служение. Тебе бы в Железную Гвардию вступить, поезжай в Румынию. Будет легче тебе, а то пропадешь совсем ты, ведь ты слаб духом, - ответил водитель и замолчал.

5.

          Мы пошли вечером к озеру. Там было решительно нечего делать. Я предложил искупаться от скуки. Она аккуратно сняла с себя черный байковый халатик, и быстро побежала в воду, крича при этом слова любви к миру. Она забежала на пару метров, нырнула, завизжала, что вода холодная и мигом была на берегу. Я в то время лишь снимал штаны. Я тоже ринулся в воду. Декабрь стоял на дворе. Хоть и Байкал, но вода градусов десять где-то, но ведь я закалялся столько лет, чтобы потом плавать зимой в Байкале, чтобы не говорить о том, что мне холодно. Можно лишь быстро окунуться, а потом на берег. Я не стал мочить голову. Лишь окунулся едва ли, ибо плавать не хотелось, не та температура. Я на берегу стал вытирать тело футболкой. Она же уже оделась. Она хохотала и говорила медведям, что сидели на берегу, что она чудовищно сильна, что только любовь к жизни дает ей силу для подобных поступков. Она тихонечко ежились от холода, сидя на черных камнях: они были погружены в свои мысли, им не хотелось быть иными, странствовать в иных сферах бытия своим сознанием, ведь путь этот опасен, не для всех он.
       Берег Байкала потерял свою привлекательность после купания. Захотелось разойтись по лесным хижинам. По дороге к лесной хижине мы страстно болтали о всякой чепухе, которая вообще не имеет смысла. Она весело говорила мне о своих парнях, которые ушли от нее на северный полюс, ибо выбрали любовь к Снежной Королеве. Она ничего мне толком-то так и не сказала за вечер о себе. Она шепталась с медведями, лисами, волками о мальчиках, которых они съели легко и просто на обед. Я слушал ее рассказ о таинственной жизни в лесу. В нем я узнал про повелительницу пустынь и пустырей, которая укрощает диких мальчиков с помощью странных ласк. Кнут и яд в ее кармане был весьма уместен, ведь она приучала их к своей ладони. Она легко дарит им свое тепло просто ради забавы и игры в неожиданные фразы и поступки, которые рушили бы все координаты привычного мира, выводя сознание малыша в такие дебри, где он уже не знал ничего толком о себе. Она заманивала в свою хижину малышей и съедала их со зверями на обед. Малыш ужасается от того, что все так загадочно и неведомо в мире этом. Истина все ускользает. Она прячется за камнями, поросшими мхом, она визжит, извивается змеей, порхает вороном, дышит розой, пыхтит паровозом, дремлет совой, а малыш уже сварен в котле, что стоит в русской печи, которая тревожно потрескивает себе в самой чаще глухого леса. Кира держала в своих руках свою книгу, взирала на огромное озеро такое холодное и чужое. Она произнесла, наблюдая за тем, как край горизонта уходит вслед за солнцем.
- Нас ждет победа! Нас ждет успех. Мы победим, ведь у нас есть огонь, которым мы спалим всю заразу современного мира. Наш ждет успех среди зверей в этом тайном лесу. А ведь и у меня есть та самая избушка в сердцевине ночи для того, чтобы заняться духовными делами.
- Ты и есть та самая лесная дева! – вдруг взревел Савва изо всех сил.      

6.


      В ночи я уже стоял у порога ее избушки и ждал, пока она откроет двери, чтобы не будить ее спящих волков, что спали у самой двери.
      Она мигом открыла дверь, как только услышала мое дыхание в зимнем лесу, где сугробы доходили до пояса, а тьма стояла страшная, но мой факел был безупречен. Она была в черной рубашке до колен. Она взяла за руку меня, мы прошли по темному коридору до ее комнаты, которая была в самом конце коридора. Мы благополучно добрались до дивана, что совсем не скрипел, но был уже раскинутым и расстеленным. На столике горели три свечи: пламя их было не сильно ярким, оно чуточку освещало диван, на больше пламени не хватало, но меня все устраивало.
      Я разглядел на одной из стен портрет тот самый, что рисовал когда–то по памяти, тщательно вспоминая ее лицо и тело. Она с теми самыми густыми рыжими волосами, заплетенными в косу, в желтом свитере вязаном, с оленями, сидела она на черном камне и глядела строго на север. Портрет нарисован масляными красками мною, но как он оказался тут, в этой глухомани? Она, видимо, знала о моем тогдашнем решении жить в домике на вершине Памира.
      Она же медленно сбрасывает с себя рубашку, а потом тихо ложится в постель, я раздеваюсь и ложусь к ней, ибо хватит ждать чуда, чудо в нас. Она молчит и глядит на пламя свечи, а потом легко произносит: «Я твою Киру видела во сне этой ночью. Она мне говорила про подростков-самоубийц. Некоторые из них снимали свой суицид на видео. Твоя Кира молодчина! Она сильная женщина. Сильная, однако, и она не выдержала, разревелась, ведь на это невозможно смотреть без слез. Кира ждет тебя, ты ее герой, ее руки в шрамах, и я понимаю ее боль, ее тоску, ибо ей без тебя не жить. Мы их понимаем. И так, я хочу, чтобы ты сегодня увидел ее во сне, ведь я знаю, что ты во сне поцелуешь ее и скажешь, что хватит уже грустных историй, что пора бы идти против дня. Ты понимаешь меня, человече?».
       Я киваю головой и говорю, что какие, мол, могут быть проблемы, все будет идти против того, что написала нам в напутствие на листе Кира. Мы, словно апостолы, бежим от всего известного туда, где нет этого мира, туда, где нет этого логического механизма проникновения в суть вещей природы. Тогда она сжимает мою руку в своей руке, потом шепчет мне своими узкими синими губами, что времени нет, что греха нет, что все позволено.
    И тогда я гулял с нею по жуткому городу, где в одном из парков с нами произошла смешная история. Я присел на лавочку, а она села ко мне на коленки, мы смотрели на яркое солнце, а потом мой взгляд остановился на ее среднем пальце левой руки, я увидел, что там сидела желтая бабочка. Огромная бабочка. Она была желто – огненной. Я закрыл свои глаза, а Кира выронила из рук свою книгу. Пойми, дорогая, что весь фокус в том, что после этого случая Кира совсем стала иной. Я часто замечал, когда работал кочегаром в монастыре, что Кира ходить стала туда по ночам. Она жила в  одной из  пещер, где был христианский монастырь. Кира часто стояла одна на краю скалы в сарафане ярком, я видел, что она так походить стала на эту бабочку, что сидела у меня тогда на пальце, но я тогда ей кричал, чтобы она опомнилась и не творила лиха. Она же стала видеть эту бабочку в своих снах, помню, что часто Кира мне говорила о том, что ей удалось снять эту бабочку на фотокамеру в один из дней, когда она сидела на одном из ее пальцев. Но лишь тогда, когда она проявила фотографию, то поняла в тот миг, что все иллюзия.
       А я тогда страшно смеялся от того, что вижу Киру на краю скалы, а она мне показала пальцем в сторону кельи, где жили монахи, сбросила с себя сарафан в пропасть и стала ходить голой по дорожке, что вела к кельям. Монахи закрыли шторки своих окон, а Кира стала стучать в их дверь кулаком и говорить им, что ей нужно воды попить, что летом очень жарко, что нужно прохлады, что без водички ей будет неуютно в этом монастыре.




7.


         Желтый автобус с потрескавшейся на солнце краской мчал себе к цели по узким дорогам, которые серпантином шли бесконечным числом колец, минуя огромные предгорные районы Кавказа. Ничто не истина, все позволено.
      Савва через окно автобуса разглядывал серые тучи, что висели над горами тяжким бременем. Во снах своих он часто видел притягательную Лизу, которая для него одного улыбалась своей загадочной улыбкой. Кто она для него? Просто безумный образ? Она сама пустота. Он и сам не знал. Пустота так притягательна. Видел ее во снах и все тут. Ему так хотелось в Рим ехать, но ощущал, что там чужой будет и все там будет ему чуждо. Европа выродилась, а Моисей мечтал построить социализм в отдельно взятой стране. Страны не было, а была горстка людей, с которыми предстояло эту страну создать. Нет никаких братьев, ведь каждый всегда один. Приключение каждого человека одиночное.
       И вот он лежит на поле, горы перед глазами, подъем займет часа три. В полях пели птицы, уж в кустах извивался, а ведь тут хорошо можно узнать, что есть летний дождь и зной, что есть звездное небо. Савва был словно выпимши, ибо уже на подходе к горам ощущал, как все вокруг него закружилось. Земля уходит быстро из-под ног, того и гляди, что и сам взлетит над горами.
      Устал от города. Отдых нужен ему, вот потому и приехал в горы. Все мысли его были вокруг этих гор. Он лютовал, когда думал, что когда-нибудь разлюбит горы. Он будет овладевать искусством одиночества. Полюбит одиночество так сильно, что ночью ему станет сладко спать в палатке в крепких объятиях одиночества. Он решил, что даже станет жить в горах, ведь в городе такая суета и шум дикий стоит там.
       Жажда бесконечности вдруг охватила человека. Пора идти к водопаду. Водопад у подножья гор был мощным,  он окунулся с прозрачные струи, заплыл в пещеру под скалой, замер там, а после поплыл обратно к берегу, залез на возвышенность, с которой открывался вид на озеро и лес. Савва уже предвкушал горы в ночи. Он вышел к скале и увидел туманные горы, где ему предстояло провести целую вечность.
      Белый пик самой высокой точки, туда он не станет идти, он будет жить, где снегов нет. Он готов бежать изо всех сил к горам, но решил все-таки поберечь силы. Были пики пониже, но они были остры и черные от ветра и бурь. Вот там он и думал найти себе приют. Сидя на краю утеса, он наблюдали тучи, что плыли над землей. Тучи внушали ему мысль о том, что горы его родной дом. До чего же прекрасный водопад, что лил прямо в горное озеро. Савва подбежал к краю скалы, глянул в бездну, после вернулся к палатке и развел костер.
       Звездные дорожки были до самой земли. Вились они как паутина. В желтом лесу они уединились себе славно, а на черном камне им было уютно сидеть, и стало им легко общаться друг с другом, словно жили они всю жизнь вместе.
- А вы лев, вы из пустыни пришли сюда, я вот схожу в магазин за вонючей колбасой, - сказал самоуверенным голосом Савва, - а вот тотем и табу – это лишь миф, единственный миф, на который современная эпоха способна. Фрейд придумал этот миф. Христианство свергло богов с пьедестала. В самом христианстве есть определенная атеистическая идея. 
- Я воду люблю, рыба, - ответила та, - из океана приплыла сюда, а вот Генри Торо, как вам? А это один из моих любимейших авторов. Его книгу «Жизнь в лесу» постоянно читаю. Еще люблю читать Сэмюэля Беккета.
- Лесные тайны узнаем! – хохотал Савва на весь лес. – Хотите, вас сфотографирую? Мои очки дома остались на полке, а в моей комнате спит дед теперь вместо меня. Но вот беда одна – забыл фотоаппарат дома. Он спит для того, чтобы проснуться. И так, вы подождете меня тут на камне, я съезжу за фотоаппаратом домой. Если проснется, то уйдет отсюда.
- Беги, кролик, беги, - ответила холодно она, - но вам надо встать на путь истинный. Кто меня любит, тот стремиться быть святым. Если вы хотите быть со мной рядом, то вы будете иным. Больше никакого пьянства и игр в карты. Никакого джаза и героина. Все свое время будете проводить со мной в лесу. Зимой же будете купаться в холодном пруду. Я вылечу вас от всяких душевных невзгод! Листик осенний в небе кружится, ветер легко подкинул его до луны. Листик разглядывает в небе лица звезд, что кружат мимо него.
- Да отлично же, мы тут не просто так,- мечтал Савва, - мы тут для полета на Юпитер собрались. А вот Кира, обычная барышня, она учится в моем институте, но теперь это все в прошлом. Я не вернусь туда больше. Я раньше был злым, но встретил вас, полюбил вас, и теперь нет злости во мне. Не кидаю тарелок в бухгалтера беременного и не бью стекол по ночам старухам. Это все в прошлом. Это все не надо мне больше. Иная жизнь у меня теперь. Все иное. Я иным стал. Прошлое осталось позади, и кто его помянет, тому два глаза выколоть надобно. Вы волшебная, а Кира обыкновенная, вы лучше ее. Хотя все равно Еву из ребра сделали.