3. 5. Ненависть

     Пациенты больницы видят друг друга достаточно часто. Может быть даже каждый день. Если же пациент по каким-то своим личным причинам не желает встречаться с остальными или с кем-либо определенным, то он может быть на сто процентов уверен, что этой встречи не последует. Он не столкнется случайно нос к носу с нелюбимым соседом или давним врагом. На прогулку их станут вывозить в разное время и в разные места.
      Далеко не все пациенты представляют собой такую вот неподвижность и беспомощность, какой являюсь я. Они тоже, как правило, путешествуют в инвалидных креслах, но при этом достаточно мобильны для того, чтобы махать при встрече руками и оживленно переговариваться. Некоторые даже сами ходят. Хотя таких, конечно, не очень много. Большинство же просто сидит, отрешенно смотря в никуда. Каждый о чем-то думает, что-то вспоминает. Мне так кажется. Может быть они ни о чем не думают. Может быть они просто фиксируют время, следят за изменением освещения в течение дня, слушают звуки. Не знаю. Мне сложно говорить о том, что чувствуют другие. Наверное, это вообще невозможно. Откуда я знаю, о чем они думают? Откуда я могу знать, о чем они думают? Ниоткуда. Я просто предполагаю.
      Мне нравится ездить по парку в ветреную погоду. Ветер создает иллюзию движения. Моего движения. ДВИЖЕНИЯ МОЕГО ТЕЛА. Если ветер достаточно силен, то у меня возникает ощущение, будто я шевелю головой или поправляю волосы, или плюю. Мне нравятся листья, которые облепляют мне лицо. Меня не волнуют, что они грязные. Когда поднимается ветер, я всегда прошу отвезти меня в парк. Это еще одно, за что Елена меня не любит. Конечно, если бы я был в состоянии двигаться, я вряд ли бы обрадовался грязному мокрому листку на своем лице, но я не могу двигаться. А Елена может, поэтому она так недовольна каждый раз, когда поднимается ветер. Она знает, что ей придется возить меня по парку до тех пор, пока я не захочу обратно в больницу (а я не захочу никогда), или пока не начнется дождь. Я бы гулял и в дождь и, наверное, даже с большей радостью, но это вступает в противоречие с правилами больницы. Елена сошлется на то, что такая погода вредна моему здоровью, и мне не останется ничего, как согласиться с ней. Хотя я знаю, что дождь мне не вреден. Скорее полезен. Но… каждый раз я вынужден слушаться.
       Сейчас как раз поднялся ветер. Я думаю, по крайней мере, полчаса прогулки мне обеспечены. Жаль, что так мало. Хотелось бы гораздо больше. Елена толкает сзади мою коляску и что-то недовольно бурчит о том, какая я старая никчемная сволочь. Я не разбираю слов, но догадаться вполне могу. Не хочу тратить на это время. У меня его мало. Полчаса. Плюс-минус.
      Из-за поворота (еще чуть-чуть и была бы аварийная ситуация) выезжает инвалидное кресло. На нем расположилась старая почтенная хорошо выжившая из ума дама в сиреневой шляпке с вуалью. На груди дамы болтается внушительный медальон с портретом ее покойного мужа. Это целая икона, на которой запечатлен Гадкого вида мужчина за пятьдесят на коне в образе древнего генерала. Тупо глядя мне в глаза, он величаво простирает руку куда-то себе за спину, очевидно имея в виду, что все это Его. Или все это будет Его. За спиной ничего нет. Может быть и есть, но всадник все загораживает.  Это должно свидетельствовать о его ВЕЛИЧИИ. Дама жестом останавливает толкающего ее кресло санитара и перекрывает нам дорогу. Сквозь вуаль она пристально смотрит в мое лицо то ли изучая его, то ли ожидая от меня знака почтения. Естественно, ничего не происходит. Дама приподнимает вуаль, являя мне свой неприятный лик, и не отрывая глаз от моего лица обращается к своему санитару:

      - Молодежь нынче совсем распустилась.

      Санитар, который младше меня лет на тридцать, ничего не отвечает.
 
      - Если бы Грегори был жив, - теперь она обращается непосредственно ко
      мне, - Он бы научил вас, молодой человек, хорошим манерам. Грегори   
       всегда умел осадить наглых молодых людей.

      Молчание.

      - Он бы отправил тебя, сосунка, в такое место, где ты бы всю жизнь жалел о своем поступке! – старуха начинает кричать, - Ты грязная дешевая сволочь! У тебя нет ни капли уважения к старшему поколению! Будь ты проклят! – она подается вперед всем телом и протягивает мне морщинистый 
кулак, - ПРОКЛЯТ!

      Я вижу, что даже невозмутимый старухин санитар чувствует себя неловко. Неожиданно мне на помощь приходит Елена. Она стоит у меня за спиной, так что ее лица я не вижу. Мне слышен только ее спокойный голос.

      - Капитан просит простить его за молчание, а также за то, что он не в состоянии изъявить свое почтение вдове великого генерала Грегори. Капитан полностью парализован и надеется, что его увечие не будет расценено, как неуважение. Тем более, что Капитан является большим поклонником генерала Грегори и больше всего на свете сожалеет о том, что ему не довелось послужить под его мудрым командованием.

      На глазах старухи показываются слезы. Они сползают вниз, прокладывая глубокий ров в слоях пудры.

      - Бедный мальчик. Такой молодой, - она всхлипывает, -  Я обязательно расскажу о тебе Грегори, когда он приедет навестить меня в выходные. Он будет счастлив, что такие храбрые мальчики мечтают служить под его командованием. Обязательно расскажу…

     Отрешенно уставившись в одну точку, она замолкает. Нижняя челюсть отвисает, показывая кончик розового языка. Она забыла обо мне. Машинальный жест рукой, и санитар начинает толкать кресло вперед. Не глядя на меня, он объезжает нас с Еленой. За спиной мне слышны его удаляющиеся шаги и скрип кресла вдовы бравого генерала Грегори. Мокрый лист падает мне на лицо. Мы тоже начинаем двигаться.

      Елена молчит. Я в свою очередь не пытаюсь вызвать ее на разговор. Я не говорю ей спасибо, в этом нет смысла. Что происходит сейчас в ее голове? Я ловлю себя на мысли, что за последние полчаса задавал себе этот вопрос как минимум дважды. Но ведь это не странно. Это совсем не странно. В основном я думаю о себе. Даже не думаю о себе, а скорее ощущаю себя. Немного я думаю о Мире.
      Что касается Елены, то она является своеобразным связующим звеном. Поэтому о ней я тоже думаю. Она ближе ко мне, чем Мир. Конечно, не в смысле духовной близости. Физически. Если так можно выразиться. В настоящее время Мир для меня практически не существует. Он расположен за стенами больницы, а там я не был уже много лет. Сама больница не ассоциируется у меня с Миром, хотя и является его частью. Представителем Мира в моей теперешней жизни. Больница ассоциируется у меня с Еленой. Тот факт, что она является всего лишь сиделкой, не имеет для меня никакого значения. Она воплощение больницы. К тому же я вижу ее постоянно. Разве это странно, что я думаю о том, что происходит у нее в голове? Не так давно я видел Елену во сне. Это был странный сон. Хотя все мои сны странные, этот был, наверное, самым странным. Я до сих пор не могу объяснить, ЧТО ИМЕННО СТРАННОГО было в этом сне. Не могу. Просто чувствую, что это так. Вот какой сон:

      Я нахожусь на Нижних Улицах. Квартал мне хорошо известен. Я иду по каким-то делам. Я не знаю по каким. Я уверенно захожу в бар, я был в этом баре много раз. Хозяин знает меня и, выскочив из-за стойки, спешит мне навстречу. Очевидно, для него я важная шишка. Подбежав ко мне, он останавливается и угодливо склоняется, ожидая вопроса. Его глаза выражают такое нечеловеческое подобострастие, что я нащупываю в кармане пистолет и аккуратно снимаю его с предохранителя.

      - Ты знаешь, кто ОНА?

      По его лицу начинает расползаться краснота.

      - Я ничего не знаю.
      - А ты знаешь, что я сейчас украшу стены твоего бара твоими мозгами, и мне за это ничего не будет?
      - Я действительно ничего не знаю.

      Я вынимаю из кармана пистолет и направляю ему в глаз. В моем пистолете всего семь пуль. И я могу сделать всего семь выстрелов.

      - Раз. Первая пуля попадет тебе в правую руку.
      - Не надо. Я действительно ничего не знаю.
      - Два. Вторая пуля попадет тебе в левую руку.
      - Мы же всегда договаривались.
      - Три. Третья пуля попадет тебе в правую ногу.

      Он закрывает глаза. Расслабляется.

      - Вы не один… - он не договаривает, потому что в этот момент открывается входная дверь и в бар входит Елена. Она сразу подходит ко мне.
      - Ты должен срочно уйти отсюда.
      - Но…
     - Слушай, что я тебе говорю, иначе будет поздно.

      Пользуясь моей растерянностью, эта срань убегает за барную стойку.

      - Идем, - Елена берет меня за руку и почти насильно выводит из бара.

      Мы быстро начинаем от него удаляться. Мы проходим шагов двести и за спиной раздается взрыв. Почему-то я не вздрагиваю от неожиданности. Почему-то я был готов к тому, что этот взрыв должен  произойти.

      - Это взорвался бар, да? – я спрашиваю, хотя ответ мне известен.
      - Да.
      - Что происходит? Ты знаешь, что происходит?
      - Твой Мир нарушен, - Елена останавливается, - Он больше никогда не будет таким, каким был. Никогда.
      - Но при чем здесь я? Какое я имею к этому отношение? Почему ты спасла именно меня? Там было много людей, даже дети были.
      - Потому что это ТВОЙ сон.
      - Сон?
      - Сон. Ты сейчас спишь.
      - Ты говоришь, что я сейчас сплю.
      - Именно спишь. Если бы все происходило по настоящему, меня бы не было. Согласен? И тогда бы ты взорвался. Вместе со всеми.
      - А почему я не взорвался сейчас?
      - Потому что во сне этого нельзя допускать.
      - Почему?
      - Потому что, если ты умираешь во сне, то ты умираешь и на самом деле.
      - А в жизни это можно допускать?
      - В жизни это не всегда можно контролировать. А во сне можно. Во сне твое подсознание почувствовало опасность и призвало меня, чтобы я тебя вывела.
      - Но почему именно тебя?
      - Потому что ты давно забыл, как выглядят все остальные. Ты помнишь только меня. Вот и все.
      - Что он хотел мне сказать?
      - Разве тебе это все еще важно?
      - Да. Что он хотел мне сказать?
      - В любом случае это мне неизвестно. Иди.

      У меня пропадает желание задавать еще какие-нибудь вопросы. Я закуриваю сигарету и, не говоря ни слова, ухожу вперед. Оказывается уже вечер. Нижние Улицы голосами своих жителей предлагают мне весь ассортимент запрещенных Законом удовольствий. Живые телефоны тупо смотрят перед собой. Я  иду в никуда, потому что мой Мир нарушен. Потому что он никогда больше не будет таким, каким был. Потому что так мне сказала Елена. Потому что я ей поверил.