Фигуры перед зеркалом

«Мы не имеем тела, отдельного от нашей души, тело - это лишь часть души, наделенная пятью чувствами».
      У. Блэйк


***

      Прошлое лишь подстилка, на которой произрастало настоящее, подстилка уже успела сопреть. Ничего не иметь – одна из граней свободы. Слушаю тишину постоянно. Внимаю новым голосам, что звучат в тишине. Чувствительность к звукам обострена невероятно. Шелковый кокон уберегает меня от чужих голосов. Пережитое есть моя пища. В силу телепатии живу жизнью других людей. Смерть и воскрешение, новая школа для нового, неведомого бытия. В тюрьме сидеть легко, ведь там полно «одиночества». В домашней тюрьме. Домашний арестант. Мертвый дом. Записки из подполья. Боб видит из окна мир людей, вообще-то, он сновидение видит наяву, вот только это и манит его: сны на оконце плавают, он понимает людей без слов, идет впереди стада ослов. Его зовут на праздник духи, там они накормят его кокосами, жажду там утолит горячим песком. Крючок в горле, мысль в орле, длинный нос – источник бед, попадет на обед.

           Кто у нас тут князь Тьмы? Темному морю осознания нужны наши личные переживания. И тут вдруг взрыв такой мощный хохота за конем раздался, бледным, что скачает по крохотному полю, на котором дети рисуют свои фантазии. Поле все в следах сажи. Смех все дурное разрушит. Соседи дубинками стучат. Пещеры залиты дождевой водой. В небесах тучи алые замерли, словно бы им делать больше нечего. В Крыму теперь десять градусов тепла. Конь бледный не продался случайным попутчикам на маршруте своем бесконечном. Боб бьет изо всех сил по скале, чтобы из нее родник полил в банку пустую. Никто не скажет, что он не прав. В лесу никого кроме него нет. Ведьмы сидят в своей избе и ждут Боба на обед. Красный борщ и килька с хлебом черным. Чай зеленый и конфеты шоколадные.
   
         Жидкий борщ на столе, на стенах плакаты Брюса Ли, Боб, что сидит предо мной, молчит, ждет у моря погоды, мать, что гладит свою дочь, жалеет ее, за окнами льет дождь, все такие мрачные. Боб снова молчит, ему тошно, ведь скоро в могилу ляжет. Пытается съесть котлету с луком. Участка на кладбище нет у него, но родственники обещают, что в селе его родном они купят ему участок рядом с могилой его жены. Боб берет гитару и поет свои песни. Он всю жизнь пел их в метро и в переходах. Его вся страна знает.

        Там где мы, центр ада. Истинное бытие отсутствует, мы живем не в мире. Солнце бродяг прекрасно! Воздух Парижа сладок и чист. Великая иллюзия бытия так честна и беспокойна. Осенняя соната звучит там, где земляничные поляны после репетиции оркестра «Из жизни марионеток». Лицо от стыда испарилось. Сатирикон поскакал по холму, обнажив свои острые и стальные клыки. Боб всякую надежду потерял. Богу верит лишь, а людям не верит. Люди все демонами одержимы. Все врут и все хотят ему погибели.

       Будь злей, покричи, наори, нахами, возьми в руки бомбу или ружье, чтобы тебя вдруг в один прекрасный момент взяли и заметили. Страшно, ведь не оставить никакого гона после себя. Да лучше на Марс лети. Там яблок полно и грибов, мы смогли поставить все на свои места, и теперь космос наш дом. Ударь свою любимую кошку, оскорби снова и снова ее на потеху своему отчаянному страху перед убогостью самого себя. Матов, больше матов используй в своих речах, чтобы казаться грубым и неотесанным мужланом. Феминистки знают, как мужчины любят насиловать женщин, которых и в грош не ставят. Просто кусок мяса для них есть женщина. Стань байкером, воякой, революционером, террористом. Взорви здание, где сидят политики, ведь все они жалкие нытики. Желание изгнать из себя страх перед самим собой. Глубинный страх перед мистической ночью и одиночеством Вселенной, где нет Бога, а раз его нет, то какой ты после этого капитан. Речь, эмоционально окрашенная запретами на исследование существ и мифов, является в существе своем замком для каждого, кто привык доверять тому, что пишут те или иные авторитетные люди. Пройди по лезвию бритвы, чтобы открылся тебе иной взгляд на путь, но эмоции никуда не деваются, ибо любое чувство все равно открывает новую возможность для того, чтобы родилась новая мысль. Боб сидит в подвале и курит травку, его мысли остры, он звонит своим друзьям и говорит им о том, что завтра никогда не наступит, что железные века остались позади, что хаос всегда убедит всех в том, что его не существует.   
       
         За стенами пещеры мистический мороз стоит, летучие мыши нашли здесь приют. Вдруг ясно всем, что там просто все ждут подарков от своих боссов и кумиров, робкие чернорубашечники жгут свои табеля и грамоты, чтобы навеки уйти отсюда. Эта позиция уже не возбуждает. Лопухи растут вместо волос у них на головах. Все вдруг исчезает. Пещеры уже не в горах. Толпы людей валят из пещеры в поля, где им девы читают Пушкина, сидя на крыльце у своего уютного фамильного гнезда. В поле полно ягод, детишки вертятся, им хочется роз, возбуждать себя игрой в бисер перед сном, обнять своего мишутку, увидать сон без крови и насилия. Свою любимую куклу. Чтобы та стала живой навеки. Чтобы цвет обрела и нашла себе кавалера. Кто знает, тот поймет ее любовь к этой кукле, которая лежит на подушке и ждет свою любимую девочку. Все шкафы завалены тряпками и книжками. Некуда вещи новые складывать. Вся квартира забита вещами. Ночью сна нет, лежишь на диване как труп, что укутан в тулуп. Чувствительность к звукам неимоверная, да и к цветам тоже. По радио сегодня передавали песни о чудных мишек северных. Мол, Европа – это ладони искореженные руинами пробитых домов, чернокожий ислам в каждой бутылке джина, шейхи курят гашиш в своих подвалах и жаждут своего личного шайтана забить до смерти. Тор и Один выпили пива и сели в мечете отдохнуть от праведных дел. Боб сидит в соборе и читает Гюисманса «Собор». Вроде бы стало легчен. Отпускает приступ ужаса, становится легко, снег уже не падает за окном, все стало иным, вроде бы и дня нет, вроде бы и ночи нет, он уже в зеркалах не отражается.


***
 

         Боб ночами посещает мою комнату. Он ложится на диван, калачиком скручивается, руки скрестил на груди, почти не дышит, ему сладостно ощущать себя мертвецом. Словно плод, который ушел глубоко на дно океана, где усталые киты ласково глядят на лучики солнца, что едва достигают их царства. Словно усталый и одинокий лист, что быстро мчит сквозь стены навстречу безвременью. Словно барашек на заклание, без которого бы не было монотеизма и пьяной ватаги, что поселилась в трюме корабля, что мчится на всех порах к старушке-Европе, а ведь она просто лужа. Он чихает и кашляет громко, идет отливать прямо в раковину. На него кричат все родственники, а он в ответ лишь молчит. Лишь сны свои пытается вспомнить. Сны величиной с ладонь твою. Машину желаний он изобрел, но она невидимая для людей из этого мира.
      Боб говорит вдруг каждому встречному.
- Сынок, святым духом питаешься? Скоро примешь «роды». Я ведь того уже давно. Здесь, чтобы уйти. Камасутру не разводи мне тут только! Остыл во мне эпицентр наслаждений. И слава богу что остыл. Надоел он до чертиков.
        Боб обычно всю ночь лежит напротив меня. Его кровать скрипит, он мается от того, что мало кто его может понять. Он переворачивается и кряхтит, кашляет, грезит о своем мире новом, где полеты в небесах будут одни лишь только, где ангелы укажут ему путь и дадут огненный меч, дабы он рубил им всю нечистую силу. А когда идет в туалет, то всегда шаркает ногами, словно бы забылся во сне. У него тут живет дочь, что не дает ему еду до тех пор, пока он не отыщет свою искусственную челюсть. Громко кашляет, бриться и купаться не хочет. Писает в раковину. Ругают. Воняет как утюг. Горячая вода есть, но у него нет сил у него на мытье. Он лежит и смотрит в одну точку или спит, радио слушает, мечтает о том дне, когда сможет пользоваться интернетом, чтобы посылать приветы всем людям, что борятся за мир. Диван скрипит, ему славно думать о будущем. Ему хочется быть молодым, чтобы щипать молодых людей за попки. Водку пить из горла и читать «Орля» Мопассана своей девушке всю ночь напролет на берегу Черного моря. Романтик Боб, да еще какой!   
     Боб даже придумал о себе историю новую, которую теперь уже все соседи знают. Мол, суть в том, что он провел лет 70 под героином. Но ему теперь 93 и ему так хочется спать с мужчинами и женщинами, но ему никто не дает. Соседи смеются, да и Боб смеется. Всем весело. Все хотят уйти в леса. Всем надо всего и сразу.
- Я люблю Будду, он милый, такой романтичный, - вдруг слышу я его слова, когда он глядит в пыльное окно на двор, где дети мешают бетон, а их папаши роют траншеи для новых труб, что обеспечат горячей водой весь район. «Люблю Будду, словно бы мяч любит вратаря!» - повторяет он снова сотни раз про себя. Я даже не спрашиваю его ни о чем. Он пребывает уже где-то там, где одна лишь безмятежность и боли нет там. Его мальчики уже не посещают его, а то он бы с радостью переспал с одним из них, ведь раньше у него было полно мальчиков, что ломом били замки складов, в которых хранились тюфяки с рисом и мясные тушки.
         Ружье достал из-под дивана Боб и в окно дуло выставил. Стрельнул в полицейского и в попа, что шел в рясе по лужайке. Два трупа за пару минут. Неплохой улов. Поп шел из борделя, где ему сделали подарок в виде кожаных штанов и комиксов про чудеса божьи. Полицейский искал своего коллегу, что пропал в этом районе неделю назад. Простор открыт и нет истины. Все дозволено.
        Боб из окна часто смотрел на громадный экран, что был установлен на площади. На нем он видел трехметровые пенисы и блестящие вагинальные расщелины, открытые рты стонущих гейш, откровение школьников, порно-рассказы домохозяек, записки самураев и монахов. Школьницы под окнами устраивали оргию прямо на грядках капусты. Как кошки вели себя. К ним приходили генералы, банкиры, торговцы пивом и просто бродяги со всего города. Трубы Германия зовут молодых на бойню. Фюрер хочет крови. Германия превыше всего.
       Окна домов сияли в гущу темной ночи, под покровом которой прячется даже луна и звезды. Боба взял трубку телефона и попытался позвонить случайному абоненту. На том конце провода луна. Он ищет солнце. Мыло у него в руках, он только из душа. Не успел тело вымыть как следует. Вещество в нем течет, морфия в его крови, ему легко шутить, он убил депрессию свою.

***

   Боб взял микрофон в гараже, где его друг делал колонки для огромных самосвалов. Он смотрел на свое тощее тело в зеркало на полгаража и кричал из всех сил:
- Я тот, кого любят миллиарды людей. Звезда, что даю свет мотылькам. Вы все мои рабы, вы все давно мертвы. Миллиарды муравьев. Планета зверей.
     В гараже зажглись свечки. На стенах были плакаты с голыми бабами и сатанинские рожи фанатиков рок-музыки. Странно и страшно стало другу, глядя на то, как Боб иступлено орет о том, что ненавидит человечество.
      Боб властно схватил в автобусе за пухлую попу женщину, что кормила грудью ребенка.
- Ой, что вы делаете, как вам не стыдно! – завизжала она, - рой мне яму лопатой, человек, или не рой – не суть ли важно?
- Ни капли не стыдно. Я хочу вас, мадам, бросай гранату в окоп врагу, пока яблоки на Марсе спеют, - трагично произнес Боб, - в гараже есть диван, на нем мы славно покувыркаемся, киска. Смерть никогда не лжет. Советчик надежный. Роман новый под вкус рома будет лететь на ковре-самолете, а белокрылые лошадки умчатся в небеса без всякой думы о боли.
- У меня муж, ребенок, гуси в поле и коровы в сарае, долги и заводной апельсин в кармашке жужжит! – снова завизжала она, - у меня семья, что вы себе позволяете, вы же рокер, что мчит себе наугад в пустоте. А я буду жить вечно в раю и на земле, мне моя старуха дала крест и молитву, чтобы я спаслась, а вы все погибли. В моем храме сидят тени у алтаря.
      Боб мигом ударил себя по ляжкам и разразился таким диким хохотом, что все пассажиры автобуса дико взвыли от ужаса, что проникал в каждую клетку их мозга.
       Вдруг Боб мощным ударом ножа бьет по спинке сидения, на котором сидит кондуктор. Обнажился белый оскал бытия. Кондуктор охает и причитает. Мол, хулиганы. Мол, снова платить надо за жизнь свою скотскую. Пассажиры визжали уже минут пять. Им казалось, что это ад. Каждый из них пел псалом 50-ый, дабы спастись. Водитель нажал на газ, чтобы забыться в скорости. Пассажиры попадали на пол. Кувыркались дяди и тети. Стонали. Обнажились гениталии. Началась интенсивная работа по убийству в себе «нормы». А водитель за рулем пел тихонько в микрофон: «Барыня, барыня, сударыня, барыня».
      Тетка с ребенком уже забылась в тихом ужасе, ведь ее облепили со всех сторон дети, смотрели на нее с остервенением. «Только черному коту и не везет…» - послышалась новая песня водителя. Ребенка старуха бросила в окно, ведь она теперь пыталась найти себе мужчину, чтобы снова почувствовать себя девушкой. «Никогда не будет известно, что чувствует жаба, что сидящая на дне пруда и толкующая свой жабий мир, что ее окружает» - вдруг пропел тихонько водитель в микрофон.    

***

       На книжном рынке один парень усилено искал «Тошноту». «Где она, кто даст мне ее, прошу вас, люди, замечайте мое волнение, ведь без этой книги мне жить незачем. Где она, где? Дайте мне опиума, дайте мне морфия» - кричал он, роясь в гуще книг, но ответа не было, только дождь вот-вот грозился вывалиться из густых и лиловых туч, что висели над рынком. Продавец совсем не мог ему ничем помочь, просто потому, что был пьян и жутко хотел спать. Вдруг я обнаружил пару экземпляров «Тошноты», что стояли на соседней полке. Как оказалось, то был мягкий переплет, парень не хотел дать за них сорок гривен. «Эх, если бы толстый переплет был, то тогда бы дал сорок гривен. Много ли в жизни мне надо? «Тошноту» бы в твердом переплете почитать, да рома бы бутылку на кладбище каждое утро выпивать» - удручено отвечал он продавцу, что пытался найти сигарет в своем дырявом кармане пиджака. Боб же весело ответил, найдя сигареты и спички, закурив, и сделав тяжелый вздох:
- «Тошнота» дорогая нынче, мой парень, ибо ее читают все любители экзистенциализма, рок-музыки, беспорядочного секса, наркотиков и смерти от удушья. Мы тут все пытаемся стать орлами, сделать двадцать три шага за горизонт. Ты за сорок гривен купишь три бутылки пива или в мечети коран купишь, забудешь о себе, выбрав аллаха в качестве точки ориентира. Монотеизм полная дрянь. Выбирай, что тебе дороже: книга или три бутылки пива, а то коран небось купить хочешь, а, малыш, а может «Дробь номер сорок семь»? Мода на «Тошноту» вечно будет будоражить умы панков, потому за книгу прошу сорок гривен, но ты не думай, что я жадный, пошли ко мне домой водку пить, мне нужен человек, что будет слушать мои истории, если ты согласен, то я тебе подарю книгу.
- Дорого-то как! Дайте опиума, колбасы, жизнь новую дайте, люди, – отвечал парень и шел себе восвояси, ибо просто не знал, куда ему идти и о чем думать. В голове хаос и гул и никакого маршрута.
   

***

   
       Боб сказал мне дрожащим от ужаса голосом после того, как выпил стакан водки, сидя в час ночи в теплой кухне многоэтажного дома.
- Я ублажаю бесконечность. Лишь только этим и занимаюсь. Мой Бердяев, как я люблю тебя, он же философ, который нес идею свободы людям. В Киеве где-то похоронен, мой дружок, лежит в земле сырой, а я брежу свободой от рока, но рок не знаю, как одолеть. Монотеистом не буду никогда. Водка – это мой бог. Я же язычник, вот в чем дело, я буддист, а потому растворяюсь в мире. Меня нет, вот нет и все тут. Я и есть весь мир. Зачем же я буду делать зло кому-то, убивать кого-то? Если все есть я, то я не буду никому мешать жить! Я буддист, ой буддист, такие вот дела! Вот, до чего философия Бердяева меня довела. Я боюсь жить, вокруг меня одна неизвестность, я словно экзистенциалист, который не видит координат. Пью, ибо мыслю. Существую, ибо пью. Пью, ибо дико умен. Я не хочу быть религиозным. Не ищу пути к Богу. Я тут Хайдеггера читаю перед сном, но не понимаю ничего из того, что прочел. Просыпаюсь и пытаюсь понять: что же я читал. Вообще ничего не понятно. Пустота, одна кромешная пустота кругом. Моя жена, сын и дочь – они тянут все из меня соки. Вампиры! Я уже тридцать лет пашу на юге как проклятый, чтобы кормить их и покупать им квартиры. Они меня вообще не ценят. Жена терпеть не может и сын мой мне не в радость. Как же они чудовищно близоруки! Я в молодости читал Бердяева. Лет сорок назад примерно. Свобода, вот моя цель! Свобода – это моя радость. Но где моя свобода? В ее норке лишь моя свобода. Грубо, но метко. Язычество мне близко к сердцу. Лежу летом на берегу моря рядом с нею и забываю обо всем, пью вино и забываюсь в сладких грезах, вхожу в нее и свобода! Лишь она дает мне свободу. Ее пещерка – это страшная и могущественная вещь. Я буддист, ведь совсем хочу выйти из людского потока, что заманил меня в свой омут. Порвать все связи с людьми хочу, чтобы пустоте навстречу идти без помех. Но моя семья меня держит, но ведь никто меня не ценит. Сон меня лечит. Эх, я свободен от всего лишь во сне. Вот в чем фокус! Вот лицом я алкаш, а что с того? Просто мое лицо это кусок говна, как и все, что меня окружает. Весь мир есть говно. Мы всегда нуждаются в наркотиках, музыка один из видов наркотиков. Мой Дионис, что даст мне экстаз и слияние со всем миром. Общество есть тень Сатаны. Бытие и Благо – это мой выбор. Пью водку и жду своего космического полета. Я буддист, поклонник пустоты, в которой лечу в глубины своего подсознания. Никто не знает смысла жизни. То ли поспать, то ли поесть, то ли поехать в Тибет и забить на свою семейку, которая ад любит. Политика и войны должны исчезнуть. Задача моя – это путешествовать в глубинах своего разума без компромиссов. «Мир и безопасность» - лозунг антихриста в знаменитом Ludus de Anichristo. В идеале пацифистского земного шара, в мире без политики мы видим «царство антихриста». В книге Бытия 3, 15 сказано: «И вражду положу…меж семенем твоим и между семенем ея». Враг – это иной, чужой в экзистенциальном смысле, он отрицает твой образ жизни, так что необходимо побороть его, чтобы защитить свою самобытность. Неполитическое мировоззрение рождает несерьезный мир буржуа. Стремление к вавилонскому единству – знак самообожения человека. Антихрист будет торжествовать, если ему удастся убедить людей в том, что различение друга и врага окончательно преодолено, что они более не нуждается в том, чтобы выбирать между Христом и антихристом. Человеческие существа – это существа, собирающиеся умереть. Непостижимая Вселенная. Разум слаб и ограничен. Люди в вакууме пусть идут прочь. Ни малейшего восхищения ими.         

***

        Боб быстро ехал на мопеде по городу. Вдруг бабка выбегает из подъезда. Бросается под колеса, а после спрашивает.
- Скажи, брат, а в какой стране мы живем?
- В аду, бабка живем, в аду!
- А где в этом аду улица Гоголя?
- Пес один лишь знает, где эта улица!
- А ты не бог случайно?
- Да, бабка, угадала.
- Желаю удачи, бог, я лечу на Марс. Там война идет, буду военным летчиком.
     Боб под настроение играл панк-рок в гараже, сейчас он ехал на репетицию, дабы постучать на барабанах. Старуха испарилась после того, как Боб дал ей под зад. В гараже с гитаристом говорили о полете в иные миры. Марсиане создали себе отдельную реальность. Гитарист ходит на тренировки в космический центр, где его готовят к стезе космонавта. Там он занимает особое место у тренированных людей. Ведь весит он мало, но сила его велика. Гитарист думает о том, что он скоро улетит на Марс. Там яблоки его ждут морозные. Ангелы будут носить его тело над планетами солнечной системы. Под солнцем уйма нового.
    Боб надел черные брюки и черную рубаху, он сидит в башне и смотрит на закат. На барабанах сегодня в гараже. Тень ему подпевала. Тень вышла из стены, что была сделана из красного кирпича. Тень улыбалась, а после удавилась галстуком, что валялся на полу, а гитарист сказал, глядя на все, что творится в гараже.
- Я чутко реагирую на все, что творится вокруг. У меня болит голова сейчас и я не знаю, как я буду спать ночью, буду снова писать то, что диктует голос твой, Боб. Я ищу чего-то, что излечило бы меня от тоски, а потом понимаю, что для чего мне излечиваться от этой боли? Пусть будет. Люблю страдать. У меня болит левая сторона шеи, и что теперь? Это не повод для грусти. Я считаю, что это собирает меня во едино, я становлюсь бароном. Я теперь познал радость от разрушающегося тела и теперь не буду ему слишком много давать власти. Нет! Все иначе, когда чем-либо болеешь. Мир становится совсем иным и другие люди воспринимаются иначе. Нет суетливости и нет желания доказывать чего –то кому-то зачем-то. Понимаешь, что все это просто бессмысленно.
        В ларьке взяли пива, и пошли в огороды, где спали кошки в горшках. Горели звезды и дома стояли с правой стороны. Гитарист поставил велосипед на землю и сел на железную ограду. Выпив очередную бутылку пива, гитарист понял, что дальше пить не может. Тело вот-вот взорвется. Гитарист должен ехать домой.
- Боб, видишь ли, я ухожу в религию потому, что хочу легкости жизни. Я иду по пути сердца. Как отодвинуть смерть, которая пляшет в оврагах и окопах, на вокзалах и заводах, в барах и площадях. Вообще, это и тот факт, что надо б творить и еще раз творить, заставляет иначе смотреть на себя и свою роль в мире. Все не спроста, старина, пойми меня, мне не надо слишком легкого пути, пусть он будет моим и точка. Я лыка не вяжу, но надо воспринимать эту жизнь так, как приятный сон. Свой путь у каждого есть и прожить его надо безупречным образом. Чтоб не было стыдно перед самим собою за упущенное время, которого нету. Я чувствую, что не все делаю правильно и стараюсь идти своим путем  и не смотреть на других. Зимой я ходил в горы и понял, что я не могу там жить долго и когда пришел домой, то стал решать, что делать дальше, ведь я работать не боюсь, но работать не люблю на систему, я пишу рассказы, но жить порой невозможно от голода. Это все на психическом уровне проявляется: тоска охватывает неимоверная и физические боли в голове и шеи и сердце. Творчество - это единственное, что меня держит на земле.
     Гитарист молча допил пиво и поехал домой через ночной город в свою берлогу. Боб знает вдоль и поперек Америку и ЕС. Гитарист остался один. Его баба ушла к солдатам в казарму жить. Гитариста потянула на философию, он знал, что Боб иногда любит обсудить подобные темы.
- Слушай, если Бог предопределил мне место в Аду, то не понимаю, почему я должен стремиться на Небеса. Он знает лучше, что является для меня благом. Если Бог тянет меня на Небеса, то даже если Его другая рука старается удержать меня в Аду, я все же должен стремиться наверх. Дурные вещи вокруг происходят. Люди сходят с ума от всяких тупых вещей. Порча, сглаз и подобная чепуха. Панически боятся люди таких вещей. Смерти боятся потому, что жить не умеют. У них жизнь начинается с того, что они закончат университет, поженятся , обзаведутся потомством – иллюзия все это , ибо я говорю, что жизнь всегда и везде вне того, что привыкли думать себе люди. Не зависимо от всего! Жизнь в тебе и если ее нет, то она подменяется каким-то ужасным  заменителем.
 Боб ответил на это.
- И так, насчет твоей бабы, что покинула тебя. Сыграй ей блюз, и она полюбит тебя. Это будет танец пьяных пальцев и растрепанных волос в куче пыли и воспоминаний в перевернутом с ног на голову мире, где улитка ползает по рельсам, а за ней ползет луч солнца и луны. Это будет тонкий юмор. Хватит пить, ты достал уже меня своим пьянством. Я больше не буду репетировать у тебя в гараже. Тут стало не уютно. Тут я чужой. Весь мир для меня чужой. Все чужое.
-Ты меня в этом не обвиняй – я избавился от этого. Бог мне запрещает! – пытался защитить себя гитарист, - я теперь в церковь хожу, - открыл тайну свою парень, - я крестился, понимаешь теперь, да? А все началось с того, что мне же в пионерском лагере снился страшный сон: я иду в туалет, но не дохожу туда – справляюсь прямо в кровать, а после этого слышу голос, мол, не пей водку, а то твое сердце к тридцати годам станет плохим, жить не сможешь толком-то. В этом гараже я часто вижу двух призраков. Как-то я отложил гитару в сторону, сел за ударную установку, и вдруг увидел, как из кирпичной стены вылетело темное облачко. Было так страшно, что я мигом покинул гараж. Эти призраки часто пили пиво и ели селедку. Они меня в конец достали. Паразиты.
       Однажды Боб сам зашел поздно ночью в этот гараж. В гараже были разбросаны строительные материалы и прочий хлам. Невидимки пили пиво и рассказывали друг другу истории на тему: кто с кем спит и пьет, кто откуда падает и что слушает и смотрит. Боб вспомнил вдруг о своем сердце и призраки исчезли. Снова ему кажется, что Америка в нем живет, он видит индейцев и понимает, что он сам из их рода. Сны теперь несут его в иную страну. Вот шашлык жарится на солнце. Он берет шампур и ест шашлык. Теперь легко, боль ушла, все стало иным. Нет больше зла. Страдания нет.