Бессонница. Восемнадцатая глава

Глава 18
Когда я слышу слово «нормально», то почти рефлекторно впадаю в бешенство. Нормально – это не хорошо, но и не плохо, не богато, но и не бедно, не кончил, но хоть потрахался. Для кого-то нормально, а для кого-то нет. Установленная и определенная норма чего бы то ни было есть самая непостоянная и сугубо относительная величина. Голос: «Чья это фраза?» Я: «Моя». Для кого-то парень в пирсинге и татуировках по всему телу, это долбоеб, другие вообще ничего зазорного не видят в том, чтобы расписать себя как детскую раскраску, а третьи готовы поклоняться таким в ноги и приносить кровь юных девственниц в металлической чаще с резным орнаментом. Смешно, но скольких бы я не спрашивал, никто не мог дать однозначный и понятный ответ касаемо их лично установленной нормы. Думаете, вы другие? Допустим, у вас есть семья. Обычная, хорошая, нормальная семья, где ваша вторая половинка приходит с работы и целует вас, дети послушные, а кот жирный. Вас спрашивают, как вы относитесь к гомосексуалистам? Вы отвечаете: «Отрицательно, они уроды, их нужно сажать в тюрьмы, они насилуют наших детей». А через пять лет ваша дочка за семейным ужином заявляет: «Мама, папа, я лесбиянка, мы с моей подругой хотим пожениться, но все равно останемся полигамными, ведь бессмысленно тратить всю жизнь на одного партнера». Вам веревку мылом натереть или револьвером, по старинке? Или, скажем, сыночек ваш вдруг встает и на том же семейном ужине рвет рубашку с криком «Белая сила!»- и убегает. * Как там дела с вашей нормой? И если не отречетесь публично от этих засранцев с вашей, между прочим, генетикой, то, значит, практикуете политику двойных стандартов. Просто у людей должно быть право выбора, некоторые уже понимают, что можно мыслить самим и не слушать великое большинство. С моим правом выбора были проблемы: огромная тяга бросить университет за пару месяцев до выпуска, послать все к чертям и отправиться в путешествие по миру, практиковать йогу и ту самую полигамию, курить косяки и спать на привокзальных площадях, или же окончить университет, впахивать пару лет в паршивой газетенке и потом, если повезет, перейти на более популярные журналы и начать писать лабуду для тупых подростков. В первом случае, буду счастлив я, во втором – общество во главе с собственной семьей, вложившей немалые деньги в мое образование. У Фромма есть крутая, на мой взгляд, мысль. Он говорит о том, что есть норма для человека, и норма для общества. Например,  для общества норма, что человек отсиживает свои восемь часов в офисе, а оставшиеся - перед телевизором и в постели. Здесь, нормален тот, кто выполняет "общественный заказ" и не имеет собственного мнения, отличного от общепринятого, то есть человек абсолютно конформный. И обществу наплевать, что у бедняги от этого невроз и переварить он это может только с большим количеством алкоголя и табака. Норма же для гармоничного существования и развития самого человека, скорее всего, будет совсем другой.
Я не выбрал ничего и решил просто плыть по течению, вдруг, куда и вынесет. В итоге я получил хроническую головную боль, тупого босса, вшивую газетенку. Все это периодически отбрасывало меня в прошлое, где я не был никому и ничем обязан. Я был одинок, но совсем не так, как почти год назад. Один раз почувствовав, что тебе есть ради кого жить, хочется повторить это вновь и уже неважно с кем. Ты просто остро нуждаешься в человеке.
 Периодические звонки от Алекс и взаимные звонки от меня - вот, что меня спасало. Она стала одной из тех людей, которых принято называть лучшими друзьями. Я так думал, потому что она выслушивала мое нытье о проблемах на учебе и работе, натерших хорошую кровавую мозоль на одном месте, при названии которого приличные девушки падают в обморок. Она была всегда очень эмоциональна, но рассудительна, душевна и открыта, казалось, что она до сих пор верит в идею добра и мира, в людей и единорогов. С ней я понимал, как мне не хватало простоты, отсутствия цинизма в словах. Она обладала способностью лечить словом, она баловала и берегла, как мать. При встрече взвизгивала и кидалась на шею, каждый раз меня этим удивляя, ну не привык я к такой доброте. Она была еще младше своей подруги, но обладала какой-то необыкновенной житейской мудростью. Просто маленький Будда, если честно. Как-то раз, Саша позвонила мне и дрожащим от напряжения голосом попросила о встрече. Через сорок две минуты я уже сидел в маленькой кофейне при городском парке и смотрел, как она греет руки о большую широкую керамическую чашку с малиновым чаем.
- Слушай, ты же не общаешься сейчас с Денисом?
-Давно нет, если сейчас март, то получается, что пять месяцев. А к чему ты это спрашиваешь?
Алекс подтянула свой большой шерстяной черный шарф ближе к лицу, обхватила себя руками и посмотрела на меня.
- У него день рождения в апреле будет. Двадцать четыре года исполняется мальчику. Не хочешь сделать ему сюрприз?
-Встретиться с ним? Не думаю, что эта идея претендует на звание разумной.- Я ухмыльнулся и посмотрел на нее более пристально.- Тем более, он сам принял решение прекратить всякое общение со мной и, если честно, я его понимаю.
 -Просто, я думаю, что ему не помешал бы сейчас старый друг.
- Почему сейчас? Что-то серьезное случилось?
 - Если считать побег его сестры из наркодиспансера  серьезным, то да. – Она спокойно сняла свой шарф, повесила его на стул и принялась размешивать свой чай, мерно постукивая по краям железной чайной ложечкой.
- Извини, я, наверное, плохо расслышал, мне показалось…
-Она наркоманка, Леон. Героинщица.  Довольно быстро подсела, хотя, для такого дела не особо много времени надо, верно ведь?- Короткая, кривая и печальная, изнывающая от боли улыбка.
-Героин? Она же не употребляла ничего сильнее травки и экстази. И просто так, раз и героин? Так не бывает.
Алекс пожала плечами и не сказала больше ни слова до самого конца вечера. Она считала, что так все же бывает и отказалась посвящать меня в подробности.
 Где ты, Настя?
                Ненс.
-Здесь будут проходить тренинги,- медсестра в голубой форме открыла очередную дверь,  которая  ничем не отличалась от ряда всех предыдущих. Такая же белая, с такой же облупившейся краской.- Вы можете зайти посмотреть. Очень светло и уютно. 
Денис первым сделал решительный шаг внутрь комнаты, стены которой были оббиты серыми пластмассовыми панелями с белыми разводами. В нем было столько уверенности. Жаль, что показной.  Вдоль стен стояли мольберты, а на деревянном, покрытым  лаком столе лежали упаковки красок, были банки с кисточками и фломастерами, валялись простые карандаши. Деревянный пол был чист и будто недавно окрашен.
-Здесь очень даже неплохо. Заходи, не бойся,- он протянул мне руку в надежде, что я протяну свою в ответ. Ха-ха! Не собираюсь я этого делать. Не надо было меня сюда привозить. Я бы сама прекрасно справилась. Я бы смогла бросить. В любой момент, когда бы захотела. И это не пустые слова и не поиски оправданий своим поступкам. Я ведь не такая, как все и они это знают. Я бы бросила. Но ради чего?
Они такие смешные. Все они. Я шагнула в комнату и прошла в самую ее середину. Они думают, что знают, как мне будет лучше. Да ни черта они не знают!
- Настя?
- Ну что?
- Пойдем, нам покажут твою палату, и я перенесу туда вещи, если она тебе понравится.- Ублюдок, будто меня спрашивать будут, хочу я здесь находиться или нет. Я окинула комнату взглядом, а проходя мимо медсестры, как можно ближе прислонила свою щеку к ее щеке и вдохнула запах ее кожи у самого уха. От нее разило лекарствами. Я хотела почувствовать ее страх, ее отвращение, хотела, чтобы ко мне почувствовали что-то столь же сильное, что испытывала ко всем я. Ненависть, например.
-Настя...
Я отодвинулась от нее, задрала голову и постаралась одарить взглядом как можно более тяжелым. Я должна стоять и смотреть на всех с высока, это Я должна снисходительно улыбаться им! Это должна быть Я, а не она.
Но, как обычно, я просто прошла мимо прямиком в коридор, а из него в палату. И это все, что меня ждет? Эти ****ские медсестрички и бездарные, но тщеславные, меркантильные доктора? Да пошли вы! Со своими вещами и чемоданами, со своими уколами, таблетками и тренингами, да пошли вы все! Да, я колюсь, но с мозгами у меня все в порядке. Я не больна! И здесь я сидеть точно не буду.
Так, стоп. Ты что несешь? Ты же сама сюда пришла, сама вернулась к брату, ныла как сука у него на коленях и просила помочь! Возьми себя в руки, дура. Что за тупые отмазки? Дозы опять захотела? Будешь бегать по своим грязным дружкам в поисках очередного укола? Сиди здесь и радуйся, что не сдохла.
- Тебе нравится комната? Как думаешь, жить можно?- Денис улыбался мне, сидя на постели.
Я стояла напротив,  у подножия другого спального места. Эта комната не была уютной. Она была обычной пустой и без излишеств. На кой черт мне кровать? Мне тепло нужно. Человеческое. Здесь были обои бледно-желтого цвета, а металлические прутья кроватей сияли белизной. У изголовья каждой стояла такая же белая тумбочка без дверец. Еще здесь был большой шкаф, куда полагалось складывать все вещи обеих соседок. А еще здесь было очень солнечно, потому что занавески на большом окне распахнуты и немного подергиваются от мартовского ветра. Просто погода сегодня хорошая, снега нет, одни лужи да грязь... А на подоконнике стояли подсолнухи.
- Как по мне, так неплохо. Ну что, я иду за вещами?
-Нет.
-Настя, мы же договорились.- Предатель свел брови и опустил голову вниз, глядя на меня исподлобья.
-Мне здесь не нравится! Давай найдем другой диспансер? Пожалуйста, Денис, я не хочу здесь быть, давай уйдем, пожалуйста, давай, давай?- Ты должен меня послушать, сукин ты сын, ты же мне обещал! Я же тебе верю.
-Это единственная частная клиника в городе, где лечат от наркозависимости, и ты это знаешь. У нас не так уж много выбора.
- Я здесь не останусь.- Я ненавижу тебя, предатель.
- Останешься.
                Денис
Она кричала, срывала голос и издавала только хриплые звуки, потом прокашливалась и кричала снова. Она проклинала меня и говорила, что я не сдержал обещание. Называла меня трусом, лжецом, тварью. Потом умоляла простить ее, говорила, что очень меня любит, и если я люблю ее тоже, то не оставлю здесь. Она падала на колени, плакала, вырывалась из рук санитаров и лягала меня ногами в грудь. Ее кричащие мольбы  вперемешку со слезами, звучали у меня в ушах еще четверо последующих суток. Это был словно дурной сон, который очень медленно тянется, причиняя ужасную боль своей реалистичностью, в которую, тем не менее, поверить очень сложно. Но когда просыпаешься, становится гаже и больнее вдвойне.
Когда ей вкололи седативный препарат, она обмякла и закрыла глаза. Я чувствовал вину за ее страдания. Она была огромна и уже не помещалась во мне, рвалась наружу. Это была такая вина, от которой внутри все чешется, твоим органам становится тесно в тебе, они будто увеличиваются в размерах и душат, душат.  И тебя это бесит, и сделать ты с этим ничего не можешь. И орать хочется от осознания своей беспомощности и бесполезности, от осознания того, что облажался, да все не на кого.
Ее положили на кровать, а мне дали несколько минут, чтобы попрощаться.  Худое, костлявое тело, жидкие, торчащие белые волосы, впавшие глазницы и скулы. Вот все, что осталось от моей девочки. Мне было невыносимо смотреть на свою сестру. Из-за меня она стала такой... я не уберег ее от всего того кошмара, который она пережила. Заботься я о ней чуть лучше, ничего подобного бы не случилось. Она бы не ушла из дома, не шаталась бы в этом, черт его задери, покинутом "Подсолнухе" и не кололась. И мне бы не рассказывали знакомые о том, что видели мою младшенькую, что она, кажется, на Невском стояла ночью, но может, конечно, и не она. Ненс бы такого конечно же не сделала. Не раздвигала бы ноги за дозу героина, чтобы пустить его по вене, а потом передать иглу другому, задыхаясь в жидких остатках пищи, выходящих наружу. Нет, моя Настя бы такого не сделала. Обидно только, что нет больше моей Насти.
*-Среди аббревиатур, которые активно используют нацисты, немецкие специалисты по борьбе с экстремизмом отмечают "WAW" ("белое арийское сопротивление"), "WP" ("Белая сила") и "B&H" ("Blood & Honour").