Сокращение

СОКРАЩЕНИЕ


Таким ласковым прежде видеть директора не доводилось.


– Плохи наши дела, Куркин, – признался он. – Нас сокращают.


Такого рода откровенность со стороны Главного была для меня новостью, если не самой приятной, то достаточно почётной. Прежде обсуждать производственные проблемы мне доводилось только с самим собой. Но, опасаясь нарушения субординации, я удержался от комментариев, а когда узнал, что нам определили месяц  на размышление, по привычке, вытянулся по стойке «смирно». 


– А размышлять зачем? – радуясь, что могу, наконец, позволить себе беседовать с Недоступным, как равный с равным, поинтересовался я.


– В последнее время сам  себе постоянно задаю этот вопрос. – Директор снял пиджак, жестом дав мне понять, что я тоже могу расслабиться. – Но раз что-то дают, надо сначала взять, а после разбираться, как жить дальше.


– Так же, как и жили. Продолжать трудиться, будто ничего не произошло.


– Странный вы, Куркин, – впервые за двадцать лет безоблачного сотрудничества, пришёл к нерадостному для себя выводу директор. – Забембанный какой-то. Как же не произошло, когда зарплату платить не будут.


– Не одной зарплатой жив человек! – выпалил я и снова удостоился внимательного директорского взгляда.


– Не узнаю вас, Куркин. Вы же за грош способны убить и крест на могилке не поставить.


Есть такой грех, – я скромно опустил глаза, снова дивясь проницательности директора. – Но все упирается в принцип: ежели грош полновесный, то за крестиком дело не станет.


– Как бы там ни было, Куркин, а мне не хватит духа вас поддержать. Я привык к наличию наличных, а не свободного времени. Да и  тем, с кем его провожу, это не объяснишь.


– Мне трудно вас понять, потому что те, с кем провожу время я, прекрасно осведомлены о моих возможностях, вот и наловчился пользоваться любой возможностью, как пользуются случайно найденным лотерейным билетом. 

Директор задумался.


– Похоже, Куркин, – сказал он примирительно, – в отличие от вас, я не боец. Нет во мне внутреннего стержня. И возраст даёт себя чувствовать. Стимулы мне нужны. Иначе, как за деньги, работать не научён.


– Возьмите себя в руки, – воззвал я. – В нашем положении необходима собранность, чтобы не смяли.


– Разделяю вашу правоту, Куркин, – впервые за много лет директор сердечно пожал мне руку. – Жаль, что вас прежде не разглядел: мы бы многое сумели и успели. Заварили бы такую кашу, что хлёбова досталось бы не только детям, но и внукам. Но я по натуре трус. Боялся, что хлебать эту кашу придётся не с тарелки, а с котелка.


И ушёл. За ним потянулись остальные, дивясь тому, что, проведя столько лет в компании с чокнутым, ни о чём не догадывались. Не вскоре, но объявились новые хозяева. И с удивлением столпились у моего стола, заваленного незапылёнными бумагами.


– Каким образом вы проникли в закрытое здание? – строго поинтересовался новый директор.


– Я и не уходил.


Он, если и поверил, то не сразу:


– Без выходных, еды и зарплаты? 


– Так точно! – вытянулся я в привычной стойке. – А мне ничего не надо, кроме удовольствия видеть довольное начальство.


– Учитесь! – указал на меня новый директор, неприятно поражённым моим усердием новым сотрудникам. – Бескорыстие, при нашем скудном фонде материального обеспечения, вполне способно заменить умственное напряжение. / И снова ко мне /. А вы работайте, работайте, не отвлекаясь. Считайте, что для вас ничего не изменилось. Поскольку в ведомость, не посетуйте, включать вас не станем. Получится, что управляемся с производственными задачами меньшими силами. Опасно, согласен, могут раскопать, но тот, кто не рискует, получает  не то, что хочет, а то, что ему дают.


Мне понравился ход мыслей Нового, особенно его замечание о том, что ничего не изменилось. Для него возможно, но не для меня. И мы обменялись рукопожатием, довольные друг другом. 

Борис Иоселевич