Герой не нашего времени. Часть 3. 33-1

А я бывал, как молот, ударила мысль. Я тяну его по своим родным местам? А может он показывает мне жизнь, которую я мог бы прожить?
     Боже, как становится скверно во время раздора души и тела, находящихся в одном месте.
     Но делать нечего подчинюсь неизбежности.
Вы уже поняли, что эта Татарочка стала моей любовницей, язык не выговаривает это слово. Наложницей - унизительно, вот сожительницей - это по нашему, наиболее приемлемый термин.
     Только страсть моя, как выкуренная до фильтра сигарета, была раздавлена в ложе девы, как в пепельнице. Грубо конечно, но это правда.
     Она стала тяготить меня и Максим Максимович заметил это. Я чаще стал ходить с ним на охоту и на рыбалку. Просто выезжать на одиночные конные прогулки. Словом достало всё, хоть вешайся!
      Девушка это заметила. У женщин весьма чуткий организм. Он, как губка, впитывает все эмоции, анализирует их, как компьютер и делает выводы.
     А вывод в этой ситуации был банально прост. Бэла, её так звали, выстрелила себе в сердце из пистолета, который, как в пьесе, висел заряженным на ковре. Словно ждал, когда из него выстрелят. Вот это и произошло. Ни один мускул не дрогнул на моём лице, я был готов к этому финалу.
     Капитан всплакнул, казаки многозначительно закашлялись. Им налили по чарке и они отошли в сторону.
     Похоронили Бэлу за оградой. Ночью я беззвучно выл, сдирая ногтями, засохшую на полу глину. Потом сидел у окна и долго смотрел на луну. Утром выглядел, как покойник. Написал рапорт о переводе меня в часть, которая участвует в боевых действиях, только подальше от этого места. Максим Максимович всё понял и рапорт подписал.
      Опять седло, денщик трясётся сзади на своей кляче, как мешок с отрубями. Тропа, море блестит, кое где появляясь сквозь кустарник...

     Во время ночёвки мне стало плохо, жар охватил всё тело, сознание тускнело. Я плохо помню, что было. Очнулся от этого кошмара в лазарете.
Доктор в халате сидел рядом, держал мою руку и считал пульс. Рядом были ещё кровати, в них возились и стонали люди. Пахло карболкой, потом и кровью.
   Доктор, где я?
"Успокойтесь, вы на водах",- бодро ответил доктор: "Ваш денщик молодец, сообразил, что надо везти именно сюда. Начальство уже в курсе, вам дали отпуск для поправки здоровья." Я облегчённо вздохнул, повернулся на бок и провалился в глубокий сон.
   А на "Водах" не плохо. Цивилизация какая никакая. В этом я убедился, когда вышел на прогулку:
По аллее, посыпанной мелкой галькой, прогуливались раненые и просто отдыхающие. Все они шли к фонтану, вернее к навесу круглой формы. Там из кранов текла лечебная минеральная вода, на вкус очень похожая на Горяче-ключевскую. Да Лермонтов здесь конечно же не был, а в Кисловодске видимо другая вода.
    Но это был Горячий Ключ. Те же горы, тот же лев в грозной позе. Словом - дежавю. Пусть будет так.

     Пью водичку, наблюдаю за публикой. Смотрю, один военный, по виду из благородных, но в солдатской форме, шарахается на костылях. Никак не может воды напиться. Костыли падают руки не слушаются, кружка беспомощно брякает об край кирпичного бортика...
И тут, как бабочка капустница на лакомство, летит к нему белоснежное создание в шляпке. И ловко так помогает напиться этой живительной влаги. Все смотрят на них, она смутилась, кивнула и убежала.
   Ах!Ах!Ах! У меня аж комок в горле образовался, еле проглотил оставшуюся в стакане воду. На следующий день из любопытства познакомился с этим "калекой" Это оказался прапорщик раненый. Одежда его пострадала во время взрыва гранаты. Ноги посекло осколками, самого слегка контузило. А так ничего, смотрит молодцом, Грушницкий его фамилия.
     Разговорились, он мне про это белое создание начал нудить. Понятно - молодой, кровь играет, женщины нет. Но эти завывания, как по ангелу небесному, меня удивили. У меня после пережитого, такой рубец на сердце. А  этот нудит и нудит...
    Решил я, пока он не ходячий, с его предметом воздыханий поближе познакомиться. Сразу себя остерёг, что это не дикарка какая-нибудь, а настоящая княжна и за мои с ней шашни, можно и головы лишиться. Но молодость не слушает разум. Спортивный азарт, плюс кровная неприязнь к богатым гордячкам сделали своё и я увяз в игре.
Любовь - это Будина, Плятт и "Ольга Сергеевна" - Доронина. Так я смотрел в свои 70-е, 80-е и даже в 90-е. Но здесь всё было совсем не так.
      Эта княжна Мария, она мне кокетливо представилась Мери, опустила глаза, но её пальцы в моей руке дрогнули, так откровенно, что я готов был тут же заключить её в свои объятия.
     Потом вся моя сущность издевалась надо мной же. Когда я хотел спать, то ворочался. Когда я желал поработать над романом, то выезжал на своей лошадке и демонстрировал Мери достоинства персидского ковра, прохаживаясь под её окнами. Я громко кашлял и, на манер торговцев, выкрикивал: "Ковры! Ковры! Кому ковры?"
      Она заспанная, юная, свежая выглядывала из за занавески второго этажа и звонко смеялась.
       Как дальше было, я почти не помню...
Вдруг приехала дама в шляпке с вуалью и с глазами полными любви и я побежал за ней. Это была Вера. Да, мы были знакомы по Питеру. Да, мы любили друг друга. Но моей шестидесятилетней душе было скучно. Вера, очередная Вера, после такого увлекательного приключения.
         Вскоре она уехала с мужем и я опять был свободен. А княжна к этому времени совершенно созрела, как персик на ветке, пахучий и сочный. Так и манила: возьми, насладись...
         Грушницкий тоже не терял времени, оправился от ран, сшил новый мундир и ходил гоголем. Он даже изменился, стал заносчиво-гордым и глупость, которая дремала в его сути до поры, вдруг открылась на всеобщее обозрение.
         Я перестал с ним встречаться, как-то отдалился от общества, загрустил. Но княжна меня не забыла. Она ведь бабочка, чуяла нектар и летела по запаху, не разбирая пути.