Скалы империи. глава 11

Домициан погиб от заговора ближайших друзей и вольноотпущенников в четырнадцатый день до октябрьских календ. Ему не было еще сорока пяти лет, пятнадцать последних он властвовал.

Домициан чувствовал приближение гибели, как животное чувствует грозу. Он становился все мрачнее и мнительнее, ему повсюду чудились враги, и убийство следовало за убийством. Наконец, он казнил Эпафродита, своего советника, по абсолютно ничтожному подозрению. Узнав об этом, Августа воскликнула:

- Домициан – параноик! Но, безумная жестокость не продлит его жизни!

Накануне гибели император был молчалив и задумчив. В приемной зале он сказал приближенным, что назавтра Луна обагрится кровью в Водолее, и случится нечто, о чем будут говорить повсюду. Потом подошел к окну и долго глядел на холмы.

Около полуночи Домициан вскочил в сильнейшем испуге, с головной болью, смутно припоминая хаотичные обрывки каких-то кошмаров. Бронзовый фавн держал в руке восковую свечу, которая прогорела почти до основания. Было так тихо, что на секунду Домициану показалось, будто он оглох. Свеча зашипела и погасла.

- Света! Эй, кто там! Света сюда! – закричал он.

Послышался топот ног, и император в ужасе отпрянул. Невольники внесли масляные лампы, зажгли курительницы. Ароматный дымок потек к потолку. Тяжело дыша, император вскочил, стиснул кулаки. Разжал их и сел. Потом приказал всем удалиться и долго в задумчивости ходил по спальне.

Наутро к нему привели гадателя. Домициан сидел в высоком кресле, не в силах повернуть голову, пылающую адской болью, и со злобой глядел на халдея из-под набрякших век.

- Скажи мне, колдун, - болезненным голосом проговорил император, – почему я вижу столько молний? Рим от начала века не помнит такое множество их. Что сие означает?

- Император, можешь ли ты поклясться, что оставишь мне мою жалкую жизнь, если…

- Если что?

- Если я отвечу на твой вопрос.

- Хм. Ты забываешься, колдун. Требуешь клятвы от императора! В уме ли ты?

- Прости! Я отвечу на твой вопрос, господин.

- Ну!

- Такое множество молний…

- Говори!

- Такое множество молний, император… предвещает…

Домициан издал звук, похожий на рычание. Он всматривался в коричневый синтесис гадателя, его жидкую бороду, в маленькие черные глаза, не отражающие света. «Черные, как предательство», - промелькнуло в воспаленном мозгу императора.

- Вот что, халдей, - сказал он. – Я хочу знать свою судьбу. Ответь мне.

- Император, - голос гадателя зазвенел, как струна. – Молнии над Римом – это знак! Боги сообщают тебе о перемене власти.

Наступило тяжелое молчание. Потом Домициан сказал:

- Твоя жизнь, гадатель, и вправду жалка. Так избавься же от нее.

Он сделал незаметный жест, и преторианцы уволокли предсказателя.

Морщась от бели, император тяжело поднялся, опираясь на подлокотники. Какой тяжелый день! Слишком сильно пахнут розы, аромат которых сводил его с ума. Покачиваясь, император удалился в спальню.

- Сегодня Луна обагрится кровью, - в мистическом оцепенении проговорил он.

Домициан никого не хотел видеть. Он ждал окончания дня. Почесывая лоб, царапнул по нарыву, брызнула кровь.

- Если бы этим и кончилось! – пробормотал он и, приподнимаясь на ложе, крикнул: - Парфений!

Спальник почтительно остановился у входа.

- Который час, Парфений? – спросил Домициан, прикрывая рукой глаза.

- Шестой, император, - ответил спальник.

- Вот как, - с удивлением проговорил Домициан. – Кажется, вот только было четыре… Ну, что ж, тем лучше! Пятый час был опасен кровью. Значит, она пролилась в другом месте, не здесь! – Он в волнении поднялся. – Мне необходимо вымыться. Вода смоет с меня всю накипь этого дня.

Парфений кашлянул:

- Император, прости меня, но один человек хочет что-то спешно сказать тебе.

- Что за человек?

- Очень важное лицо…

- Я отпускаю тебя сегодня, - сказал Домициан. – А тот… Пусть он войдет. Нет! Постой. Кто это?

- Это Стефан, император, - отвечал спальник. – Управляющий Домициллы.

- А! Этого растратчика, что сейчас под судом! Что ему нужно?

- Он поклялся, что ему известно о заговоре, и что он может раскрыть его.

Домициан окаменел.

- Заговор… Пусть человек этот войдет.

Перед ним предстал человек средних лет, невысокий, с плохой осанкой и желтыми глазами. Он приблизился к Домициану и молча подал записку. Император обратил внимание на то, что левая рука мужчины обмотана повязками. Он перевел взгляд на записку.

- Что это?

- Прочти, господин.

Домициан хмыкнул и развернул лист. Пока он в недоумении читал записку, Стефан вытащил из повязок нож и ударил его в пах. Домициан пытался сопротивляться, в спальню ворвались корникулярий Клозиан, вольноотпущенник Парфения Максим, декурион спальников Сатур. Они набросились на него и добили семью ударами.

«Тело его на дешевых носилках вынесли могильщики. Фимида, его кормилица, предала его сожжению в своей усадьбе на Латинской дороге, а останки тайно принесла в храм рода Флавиев.

К умерщвлению его народ остался равнодушным, но войско негодовало: солдаты пытались тот час провозгласить его божественным и готовы были мстить за него, но у них не нашлось предводителей; отомстили они немного спустя, решительно потребовав на расправу виновников убийства.

Незадолго до смерти Домициан видел во сне, будто на спине у него вырос золотой горб, и не сомневался, что это обещает государству после его смерти счастье и благополучие. Так оно вскоре и оказалось, благодаря умеренности и справедливости последующих правителей».


***

- Уедем отсюда, мой Адонис, забудем это страшное место, где так много пролито слез! Ты видишь, нет в Риме счастья! Пусть он бурлит, мы не ищем славы. Мой Адонис, возлюбленный богиней, мы уедем в Арицию, о которой ты тоскуешь, а потом отправимся к берегам твоей Сирии, полной древних городов и развалин, сверкающих в водах Евфрата. Я не желаю зла никому: ни императору, ни солдатам, ни Риму, отнявшему у меня половину сердца, никому!.. Я забуду Рим, как страшный сон, обещаю тебе, моя любовь.

Так говорила Юлия, и голос ее струился нежностью в таинственных уголках сада. Светило опускалось за горизонт, освещая западную часть Рима с его галереями, зданиями, гордыми арками, площадями и кварталами бедняков. Виноцветное небо дышало, чувствовался легкий запах дыма.

Адонис привлек к себе Юлию, коснулся губами ее губ и, улыбаясь, они исчезли во тьме веков…