Душевный разговор

«Вот ведь знат, что болею, и ехидно эдак –  хворашь, пади!?
Баба вредности необнаковенной!  Язык змеючий! Похмелиться ж  надо!»
Кряхти намеренно сильно, дед отвернулся от стенки и оказался лицом к занавеси, которая закрывались полати. Снизу от печи шло пряное сытое тепло, которое он любил с детства.
- Оклемался маненько, пенёк трухлявый?! – донеслось снизу.

Дед отдёрнул занавесь и бросился, было,  в словесную атаку.
- Кто б говорил, курица безмозгая!
- Молчи, уж, петух общипанный! Нализался вчерась на пару с Федькой, вот и кряхти тепрь, попукивай!  С какого перепугу нахрюкались-то?!
- Так Фёдор же зимний был! Этот… как его… Стратилат!
- Во-во! Насратилатились в зюзю! А всё Федька, поганец,  сманыват…
- Не говори, чего на знашь! Я чё те, телок на верёвочке…

Дед со злостью задёрнулся и возмущенно засопел.
- Крепше  сопи до первой сопли! – засмеялась бабка, не переставая передвигать кухонную утварь возле устья печи.
«Вот скважина! Наказанье по жисти! Смолоду мной крутит, как хотит!  Вот чё я тада на Лизке не обженился?! А всё Федька, гад!
 Гармонист хренов! И сам не ам, и другим не дам!  Дуська-то его сама нагнала, вот он к Лизухе и прислонился, было.  Ан, нет! Покружился
с ней, и взад обратно. А Дуняху-то ужо мне  присватали!  Как он  опосля   подбивался, вьюном увивался! Так и кружил коршуном, пока я ему оба глаза не подсветил!... О, Господи, как хреново-то! Попить ба!»
- Дууунь!
- Плюнь! Чё надо?! Лежишь, и лежи до поры! – был ответ.

Хлопнула выходная дверь.  Затем послышался скрип творила - уже  в сенцах.
«О! В погреб лезет! Мож рассолу? Да, рази она достанет! Так и будет  гнобить из вредности! Хоть бы за хлебом ушла! У меня там в сенях припрятано!  Да, навряд!»
По звукам, возникшим в горнице – что-то ставили на стол, что-то звякало, он понял, бабка вернулась.   
- Эй, страдалец! – послышалось из-за занавески. –  Не суетись зазря! Я твою заначку перепрятала.
- Дура старая! – с досадой ответил дед, тоскливо смотря в потолок.

«Бросить её чё ли!? Накой она мне?  Одиннадцать натикало, а  я - ни похмелиться, ни пожрать!.... А куды идтить-то?! К Лизке!? Эээ! Там враз ноги протянешь…  Фугуру всё блюдёт… кубики каки-то глотат… «Кнор»… Ужасть! … Тут, тока брось! Энтот, пердун старый, мигом обернётся… Моргнуть не успешь, как здеся Федька валяться будет!
А чё!? Если честно, так Дуняха любой старухе сто очков вперёд даст! И хозяйка, и готовить – за уши не оттащишь! А уж деньгу беречь?! Сейф!  Молодым делом, в бане крыша трещала, как мы махались…. Сладко вспомнить! Эх, Дунька, хороша твоя прунька!...»
- Да, кому ты нужон-то!? Хрен мочёный!  Ишь чё…  махалки  вспомнил! Када это было-то!? Вылазь из рогожи на свет Божий!

Дед, кряхтя, сел на полатях, свесив ноги в шерстяных носках.
- Аппарат флюрогра… - он осекся и вытаращил глаза. – Мать честна! Это што за чудо!?....
 
Евдокия стояла у накрытого стола, вытирала руки белым расшитым  полотенцем и улыбалась.
На блюде - нарезанное сало, буженина, окорок. Слегка парИл  картохой небольшой чугунок. По отдельным плошкам горкой  были разложены  соленые огурцы, помидоры, мочёные яблоки и квашеная капуста с клюквой. В центре стола ножками вверх торчала варёная курица. Рядом красовался  мочёный арбуз. А возле запотевшей бутылки  водки поблескивали в миске солёные рыжики, обложенные кружками репчатого лука. 

- Бааа! Водка! – опять изумился дед и начал торопливо слезать с печи. – С чего тако застолье!?
- Эх, ты! Вася-василёк! Рубин ты мой, в стопку огранённый! Нынче ж годовщина свадьбы нашей!
- Иди ты!... Это ж скока… Ё-моё! Шейсят годов чё ли!?
- Золото справили, теперь очередь рубина!
- Ах, Дуняха, разлюбимая моя птаха! Брильянт ты мой бесценный!

Они обнялись, расцеловались, прослезились и чинно уселись за стол, пировать.
«Хрен те, Федя, а не Дуня! Оботрись!» - подумал дед, разливая водку.
 - Уж, скока годов минуло, а ты всё не угомонишься! Будем здоровы! – ответила Евдокия, поднимая стопку.