К барьеру! Пятница. Рисую страх

Конкурс Копирайта -К2
Друзья, К2 и секундант сердечно приветствуют вас!

У нас снова дуэль))  На этот раз Пятница против РобинзонКи.

Голосовать будем как обычно - под специальным постом.

А сейчас, встречайте, наслаждайтесь триллером:


***


Автор – Пятница


РИСУЮ СТРАХ

22 250 зн.




Что я здесь делаю?


Накрываюсь одеялом с головой, прижимаю к себе Тошку. Кошка Тошка. Никакой фантазии у меня, букву поменяла и получилось имя. Она урчит. Теплая. Сколько дней я здесь? Темно. Все время темно. Сквозь крохотное окошко под потолком свет почти не проникает, а электричество он, должно быть, экономит. Включает только когда приходит сам. Правильно, зачем мне свет? На что смотреть?


Тошка выползает из-под одеяла, идет хрустеть сухим кормом. Хорошо ей.



***


Я сама во всем виновата. Настолько свыклась с этой мыслью, что все происходящее воспринимаю как… искупление, что ли? Никогда не понимала значение слова «грех». Что это? Но вот искупление – это да, это то, чем занимаюсь последние дни. Сколько же времени прошло?


Я впервые увидела его в придорожной кафешке. Почему-то обратила внимание на затылок – такие коротко стриженные и явно волнистые волосы. Жесткие, должно быть. Плечи, спина – она была напряженной. Я прямо чувствовала это. Странно. Странным было уже то, что я на него смотрела. Только рассталась с Ильей, и мне следовало переживать и мучиться. Может быть,  просто хотела переключиться? Не знаю. Не помню. Как-то все размывается в последнее время, путается, мне уже трудно понять, что было до, что после. Есть лишь постоянное сейчас  – и оно безвкусное. Чаще всего безвкусное.  Хотя…


Отношения с Илюхой в последнее время были странные. Ни тепло , ни холодно. Есть он рядом  –  хорошо.  Нет  –  еще лучше.  Временами накатывало дикое раздражение, и тогда мне хотелось убить своего милого, уничтожить его, нет, даже не так. Уничтожать. Долго, мучительно. Раз за разом. Потом отпускало, и опять вроде все хорошо. Илюха постоянно таскал мне молочный шоколад,  будто не знал,  что молочный я не люблю. Но вот почему он был таким невнимательным, я ведь не раз говорила – только горький? И эта его мама… Его мама. Когда я начала встречаться с Ильей, млела от его мужественности. Такой уверенный, сильный. Такой… мачо. Мачта, на которой мне, подобно парусу, хотелось раздуваться от счастья и гордости. Этакий баобаб, а я беззаботная цветущая лиана. Как же! Все такое и мое. А как ему идет форма… Илюха  –  полицейский, и не какой-то там, а что-то такое серьезное и страшное, не знаю что. Он объяснял, я не поняла. И все у него впереди. Может быть...

Не мужик, а сопля зеленая. Мама то, мама се. Ох, не стоило мне с ним расставаться, наверное. Если уж мама его так выдрессировала, наверное, и я смогла бы отыскать более эффективные способы управления. О, как я заговорила… Красиво. Нравится.



***


Тошка снова урчит. Наелась. Глажу ее за ушком. Кошка Тошка глупая немножко. А может, наоборот умная. На улице холодно, а тут она в тепле и можно сказать заботе. Вот что нужно кошке? Еда, вода, тепло и чтобы кто-нибудь гладил за ушком.  А мне что нужно?


Встать может, размяться? Не хочу. Ничего не хочу. Щиколотка болит. Если дернуть ногой, цепь звякнет. Можно сделать так, чтобы она звенела громко, а можно – чтобы едва слышно. Я так развлекаюсь иногда – создаю звуки. Сколько же времени я здесь?


Вспоминаю.



***


В тот день, что мы расстались с Илюхой, он вернулся с дежурства, я соскучилась, мы должны были в кино пойти, и билеты я уже купила, но тут позвонила его мама, попросила привезти ей хлеб. Как будто она старуха убогая и не может сама дойти до соседнего дома. Прости, - сказал Илья, - надо ехать.


И тогда я разоралась. Даже не помню, что кричала – гадкое что-то. А он краснел, краснел, как синьор помидор, а потом стал отвечать. Тоже помню не все. Вот про то, что не модель, не красавица и в сексе ноль – это да, было. А вот что еще? Какая разница. Я отчетливо поняла, что все – точка невозврата пройдена. Схватила ключи от машины и выскочила во двор. Меня трясло, и энергию эту нужно было срочно куда-то деть. Газанула, едва не сбив соседку с коляской. Неловко, надо будет извиниться.


 Дорога была почти пустой – меня ждала, наверное, и я неслась, не обращая внимания на протестующе пищащий антирадар. Включила музыку – так громко, что аж стекла дребезжали, пела, орала точнее, не попадая в ноты.


Пролетела по трассе километров пятьдесят наверное, прежде чем поняла, что мне для счастья, вернее, для заглушения несчастья чего-то не хватает. Шоколада – черного, как нефть, несладкого, как моя жизнь, а еще капучино. С высокой такой молочной пенкой и корицей.


Быстро темнело.


Увидела кафе у обочины, вошла. Конечно, не было там ни капучино, ни горького шоколада. Взяла сникерс и кофейную бурду «три в одном» в бумажном стаканчике, села за столик. И вот тогда взгляд мой уперся в затылок, скользнул по плечам и остановился на страшно напряженной спине.


Вообще не удивительно, что я обратила на него внимание. В кафе никого не было. Только женщина восточной национальности у кассы, да и та к тому моменту скрылась в подсобке.


Я взяла стаканчик и подсела к нему.


До сих пор не знаю, как его зовут. Не спрашивала. Да и какая разница? Что в имени тебе моем, ведь розу как не назови, все пахнет розой. Все перепутала, да? От него хвоей пахло и мандаринами. Такой вот одеколон, показалось - приятный.


Сначала села напротив, потом спросила:


- Хотите сникерс?   


Улыбнулся.


- Хочу.


То, что он взял шоколадку, настроило меня на мажорный лад.


Может, и не на мажорный, но я тщательно фокусировалась на этом факте – он взял шоколадку. Мне нужно было думать хоть о чем-то, только не о расставании с Ильей. Так чем плоха шоколадка?


Отчего-то неловко было его рассматривать, опустила взгляд, увидела стоящий у стула фанерный прямоугольник, большую сумку под столом, перевела взгляд на его пальцы. Загорелые руки, обручального кольца нет. Десять дней назад Илья сделал мне предложение, а сегодня мы расстались…  Нет, нет, не думать. Чтобы не думать, нужно говорить. И тогда я спросила:


- Где ваша машина?


А что, резонный вопрос. Стоянка перед кафе пуста, до ближайшего населенного пункта… не знаю, сколько. Далеко.


- У меня нет машины.


- А что вы тут делаете?


Опять улыбнулся.


- Жду.


После паузы добавил:


- Пока меня кто-нибудь подвезет.


- Хотите, я?


Это само у меня вырвалось. И сначала пожалела, что сказала, а потом подумала – так лучше, поговорим в машине, и тоска может и не уйдет полностью, но пока не будет меня мучить. Может, она ослабнет даже, сдохнет, как змея, которую не кормят. Хотя змеи – они без еды долго могут, я читала. Удаву хватает кролика на месяц. Вот и она меня сожрет, а потом найдет себе другую зверюшку. Я представила, как тоска ползет по дороге и ищет новую жертву, развеселилась.   


- Хорошая у вас улыбка, - сказал он.


- Спасибо. А вам куда нужно?


- Недалеко. Покажу.


Мы подошли к машине. Помню, как нажала кнопку на брелоке сигнализации, открывая багажник. А он примерз, пришлось подойти, потянуть вверх. А вот, что было дальше, не знаю.


Очнулась уже здесь. Одна и с цепью на ноге.


Лежала на полу на матрасе. Голова болела. Когда открыла глаза, первое, что увидела – это стакан с водой, блюдце и лежащую на нем таблетку. Это сейчас знаю, что он так обо мне позаботился – всего лишь обезболивающее, а тогда перепугалась, уронила стакан, разбила блюдце, таблетка укатилась куда-то. Я так испугалась! Так испугалась. Не передать. Решила, что меня привезли в притон, посадят на наркотики и будут делать со мной всякое непотребное. Фантазия немедленно разбушевалась, подсказывая – что именно. Когда я устала представлять себе ужасы, вернее, когда новые ужасы перестали приходить в голову, а старые были представлены в подробностях и ни по разу, я огляделась.  Было темно, но под потолком виднелось маленькое окошко – сквозь него проникал свет. Чуть-чуть сероватого холодного света. Наверное, было утро.


Я находилась в каком-то полуподвальном помещении. Деревянный, крашеный темной масляной краской пол, оштукатуренные стены. Стул посреди комнаты. Дотянуться до него не смогла, и страх совсем затопил меня. Вот зачем там этот стул? Не понимала и боялась, боялась, свернулась клубком, зажмурилась и тряслась. Когда услышала, что дверь открывается, затряслась еще больше.   


Услышала шаги, вздох, почувствовала запах хвои и мандаринов, глаза не открывала. Пусть буду чувствовать, слышать, но хоть что-то позвольте – видеть не хочу.  Лежала и лежала с закрытыми глазами, боясь пошевелиться. Меня здесь нет. Меня нигде нет. И уснула. Проснулась от странного звука. В комнате было темно, пусто, тихо, и только в окно кто-то скребся. Может быть…  Нет, тихое мяу. Кошка. Хочет войти, а ее не пускают. Ну , прости, киса, не могу. Не дотянусь.


Рядом с матрасом лежало одеяло – аккуратно сложенное и вполне безопасное на вид. Меня, должно быть от нервного напряжения, все еще потряхивало. Кошка снова мяукнула. Я села, потянула одеяло на себя, и тут дверь открылась, щелкнул выключатель. Я замерла, глядя на вошедшего.  Это был он. Стоял возле стула, смотрел на меня задумчиво, оценивающе даже. Сказал:


- Здесь достаточно тепло. Раздевайся.


Я скомкала одеяло, прикрылась им, барьер такой вот установила глупый.


- Раздевайся.


В голове было пусто, и никак не могла вспомнить – как это – говорить. Потому просто покачала головой. 


- Ты сделаешь это.


- Нет.


Вспомнила, да. Нет. Оно правда тихое такое вышло, но шипение сложилось, как мне казалось, во вполне узнаваемое сочетание. Нет.


- Ты сделаешь то, что я сказал.


Нет, не сделаю. Не хочу.


Он выключил свет и ушел, а я сидела и уговаривала себя насладиться победой. Уговорам поддавалась плохо. Предчувствие было нехорошее. Кошка снова мяукнула. Глупое животное, упертое. Шла бы уже по своим делам. Неужели непонятно, что никто ее сюда не запустит? Одна буду здесь сидеть. Пока меня кто-нибудь не найдет. Должен же меня кто-то искать? Не бывает, чтобы человек растворился в воздухе, особенно, если этот человек – я. Вот! Буду сидеть, пока не найдут.


Или пока не убьют.


Сколько потом пробыла одна – не знаю. Не знаю. Час, быть может, сутки, двое. Хотелось пить просто до безумия. Еда вряд ли в меня бы залезла, а вот пить… Пить… Засыпала и видела кошмары – озера, водопады, дождь. И не мои. Губы сохли. Вены на руках грызть хотелось – ведь там влага. Мысль о венах заняла меня ненадолго. Ведь безвыходных ситуаций не бывает, и это тоже выход – пусть даже в никуда.


Когда зажегся свет, обрадовалась. Ну, насколько это было возможно.


Он вошел и поставил на стул полуторалитровую бутыль с водой. Велел:


- Раздевайся.


Я расстегивала рубашку торопливо, смотрела только на бутыль. Пуговички маленькие такие, не поддавались.


- Медленнее.


Медленнее? Зачем?


- Пить, - прошептала я.


- Знаю. Медленнее. 


Подчинилась, конечно. В тот момент меня занимала только вода, это потом стыдилась, негодовала, злилась, размышляла, что стоило гордо отвернуться к стене, что я слишком легко сдалась. Много всякой ерунды потом лезло в голову.



***


Тошка встает, потягивается, раскрывает мелкую зубастую пасть и, задрав хвост, несется к двери. Мяукает. Он идет? Да вроде рано.


Надоело ей со мной. Глупая кошка.


Она постоянно приходила и скреблась, пока он однажды не принес ее ко мне. Такая маленькая черная кошечка – молодая, худенькая. Выпустил ее, она подбежала, залезла на матрас, потерлась о ногу. Я ее погладила по спинке, сказала:


- Спасибо.


Но это было уже после того, как я поняла, зачем я здесь.



***


Одежду мою он забрал, и я куталась в одеяло, размышляя о том, что странно это – как современный человек нуждается в защите. Ведь здесь, действительно, тепло, а я сижу, как в коконе. Лишь бы хоть что-то было между телом и миром.  Пусть даже защита эта иллюзорна, но ведь и иллюзия может защитить.


Так и сидела в одеяле, переваривала оставленную им ранее лапшу из коробочки, размышляла.


Он пришел с сумкой – кажется, той самой, что была в кафе, и с мольбертом. Установил его, достал палитру, краски, кисти. Поставил планшет. Запахло растворителем.


Спросил с улыбкой:


- Страшно?


Я кивнула.


- Это хорошо. Сиди так, не двигайся. Помни, о том, что тебе страшно или… Или напомню.


Напоминать не понадобилось. Я испытывала ужас. Не двигалась. Думала, а что будет дальше? Даже фантазия моя притихла – тоже боялась пошевелиться.


Наверное, его устраивало выражение моего лица. Во всяком случае, улыбался он вполне удовлетворенно. Улыбался и рисовал.


А потом ушел, выключив свет и оставив меня наедине с мольбертом, на котором висела подсыхающая картина. Я вдыхала запах краски и уговаривала себя расслабиться. Ничего же не произошло, все в порядке. Все в полном порядке. 



На следующий день он поменял холст. Подошел ко мне, заставив сжаться, положил на кровать шубу – длинную, из чернобурки. Забрал одеяло. Сказал:


- Положи мехом кверху, ложись на живот. Смотри на меня.


Вот такими отрывистыми командами. Стоит ли говорить о том, что я немедленно подчинилась. Замерла, уставилась. Был недоволен. Сказал, нахмурившись:


- Понимаешь, что ты отсюда не выйдешь?


Не понимала. Надеялась, неправда. Но надеялась разумом, тело покрылось мурашками и сжалось.


Кивнул удовлетворенно. Что, нравится мой страх? Нравится. Так некоторые собаки радуются вдыхаемому запаху адреналина. Была бы здесь собака – задохнулась бы. Я лежала на мягкой теплой шкуре убитой лисы, сжалась вся, аж мышцы ломило. Страшно. Страшно так, что  больно, слезы на глазах. 


Спустя некоторое время сказал со смешком в голосе:


- Ты прямо Венера в мехах. Читала?


Я – читала, и потому аналогия мне очень не понравилась. Ответила:


- Нет.


- Врешь.


Врала.


Продолжал рисовать, я старалась не двигаться. Культивировала в себе страх, внимала ему, проникалась полностью.


Уходя, сделал мне комплимент:


- Ты была очень хороша сегодня.


Почему-то набралась смелости.


- Не думаю.


И торопливо добавила:


- У меня голова грязная.


- Эта проблема решаема.


Вцепилась ногтями в одеяло, заговорила быстро:


- Давай ты меня отпустишь. Пожалуйста. Я сама решу эту проблему, вернусь домой и решу. Ну я же некрасивая. Разве можно меня рисовать? Что люди скажут? А у тебя уже две картины. Отпусти, пожалуйста…


- Нет.


Свет был выключен, дверь закрыта. Я лежала на матрасе, пробуя на ощупь это «нет». Просто нет. Без объяснений и надежды. Но ведь так не должно быть?


Вскоре он принес ведро горячей воды, тазик, шампунь. Поливал мне голову из ковшика, потом сам вытер пол. Не прикоснулся ко мне даже.
 

В следующий раз принес кошку. Был таким радостным, воодушевленным чем-то. Сел на стул, наклонился, сказал:


- Придумай сама, как тебя нарисовать. Создай образ.


Образ. Образ? Образ… И тут я поняла, что следует делать. Я соблазню его! Он расслабится, и тогда… Тогда я что-нибудь придумаю. Определюсь по ходу. Сбегу, убью, на все готова, лишь бы отсюда прочь. Какую бы позу принять? Что нравилось Илье? А если… Изогнулась, как мне казалось, сексуально.


Встал, произнес сухо:


- Вульгарно.


Ушел, расплакалась. Было обидно, и, главное, не понять почему. Обидно и все. К тому моменту я почти перестала думать. Просто всякая мысль была дискомфортна, и что бы ни появлялось в голове, тут же вырождалось в страх. Да, каждая мысль в чувство. Я боялась насилия, смерти, одиночества, холода, жажды, себя, того, во что могу превратиться, если не перестану бояться.


Кошка Тошка урчала мне в ухо, делая вид, что сочувствует.


Время шло, не оставляя следов, страх то истончался, то пульсировал, как воспаленная рана. Он был со мной – мой страх. Привыкала к нему, училась радоваться. Да вру, конечно. Терпеть училась.



Мысль, потерянная ранее, пришла вместе со светом. Я привычно зажмурилась и подумала, что если выйду отсюда когда-нибудь, буду ненавидеть свет. Стану жить по ночам, ходить по неосвещенным улицам, перебью все лампы в доме. В темноте было хорошо. Пусть не хорошо, но в темноте были мы с кошкой, и больше ничего. А когда вспыхивали лампы, я теряла себя. Теряла до тех пор, пока не щелкал выключатель.


Он подошел, стянул с меня, откинул в сторону одеяло.


- На колени лицом к стене.


Я сжалась.


- Ну!


- Не надо, пожалуйста.


Выдохнул, глаза сузились.


- Ты собралась мне перечить?


Нет-нет, не собиралась. Надеялась только на жалость. На капелюшечку жалости. Ведь не просила уже меня отпустить. Просто – не трогать. Не заставлять.


Встала, уперлась лбом в шершавую стену.


- Руки за спину.


Подчинилась, обмирая от ужаса – началось. Сейчас он убьет меня. Я ему надоела. Разозлила своей нелепой попыткой, тем, что была вульгарна. Мне не стоило.


Тошка прижалась к моему колену. Урчала так, что я чувствовала кожей вибрацию.


Надел на меня наручники. Услышала щелчок, почувствовала касание холодного  металла. Да, началось. И тут запястья мои обожгло. Дернулась, не понимая, что это. Потом поняла – он просто меня коснулся пальцами.


Да, звучит странно. Сначала же должно быть касание. Потом холод, потом щелчок. Но помню я все почему-то так, как говорю. Он коснулся меня впервые, и ноги задрожали.


- Не убивай меня, пожалуйста. Пожалуйста.


- Стой прямо. Только…


Он взял меня за подбородок и заставил повернуть голову в сторону.


- Вот так.


Лицо мое вспыхнуло.


- Стой так. У тебя тело такое… Красиво.


Разное у нас с ним понятие о красоте. 


Пока он рисовал…. Пока он рисовал, я пыталась вспомнить, как дышать. Думать уже разучилась, но дышать стоило. Кажется, убивать меня пока не собирались, если, конечно, он не решит, что тело мое без присутствия духа тоже не чуждо красоте. Стояла, болели спина и руки. Вспомнила о том, что мы с Илюшей пытались как-то поиграть с наручниками. Он приволок их домой. Надел на меня. Не понравилось. Мы тогда дружно решили, что это – занятия для извращенцев. Нет, мне и сейчас это не нравилось, не знаю, почему вспомнила.


Я наблюдала за ним искоса. Смена выражений на его лице завораживала. То хмурился, то сиял улыбкой, то размышлял о чем-то. Странные, должно быть у него мысли. Интригующие. Двигался порывисто и замирал. Посмотрел в глаза и пошел ко мне. Быстро. Я зажмурилась и попыталась втянуть голову в плечи. Дернулась, когда его пальцы коснулись спины.


- Мне нравится твоя чувственность, как ты передаешь чувство страха. Этого я и добиваюсь, - сказал мягко, - но все же выпрямись и старайся держать голову повернутой влево.


Провел пальцами по моей щеке, должно быть, проверяя, правильно ли я держу голову, но это было последней каплей.


Упала на бок, дрожа,  умоляя:


- Пожалуйста, не делай этого. Не могу больше. Убей лучше. Я больше не могу. Не могу! Хватит.


Спросил озадаченно:


- Не делай что?


- Не рисуй меня!


Выкрикнула и подумала – я о чем? Это ли самое страшное?


Тошка сидела возле мольберта и вытирала лапой морду. Меня трясло. Он молча снял наручники, укрыл меня одеялом, сказал:


- Жаль.


В этот раз темнота успокоение не принесла.


Лежала и думала. О себе, том, что происходит, о будущем. Будет ли оно – будущее? Конечно, пусть несколько часов, но все мои. Горела кожа. Тело, неожиданно чувствительное, требовало прикосновений, вздрагивало даже тогда, когда сама я проводила по нему кончиками пальцев.


Ему нравится, как я передаю чувство страха, будто намеренно это делаю. Будто актриса, нанятая им для странного эротического спектакля. В котором у него роль режиссера. Или зрителя. Смотрит и наслаждается, впитывая чужую эмоцию, переливая ее на холст, чтобы и другие такие же ловили мурашек на коже и ахали: как художник хорош! Надо же, какое воображение!  Подумают ли они о модели? Что она испытывала?


О том ли я думаю, что должно…


Тело изнывало без ласки.


Какого черта он укрыл меня одеялом? Я просила, нет, я просила об этой нежности? Я боялась, черт его побери. Боялась до этого дурацкого, должно быть, ничего не значащего для него жеста. Что мне теперь делать? Лучше бы ударил. Было бы просто и понятно. Он – насильник, я жертва. Не ударил ни разу. Намекал. Или думала, что намекал. Отчего так было страшно? Чего так отчаянно боялась? Того, что нечто случится против моей воли? Но так ли я ей доверяю… воля моя.


Ладонь остановилась на груди, сжимая и обещая. Моя ладонь, к сожалению. Заползла между коленями и замерла, сдавленная ими. Нельзя. Я боюсь. Я должна. Должна бояться. Бояться того хотя бы, что он придет, откликнется на мой бессловесный зов. Я совершенно испорчена, ненормальна. Все, что происходит – случается по моей вине. Я за все отвечу. Может быть прямо сейчас.


Как прекрасен ты, о возлюбленный мой… Будь…


Он не пришел.



***


Вместо него настало утро.


Серый свет робко ползет из окошка, будто стесняется.


Тошка стоит напряженно, прислушивается. Хвост, еще вертикальный, подрагивает.


За дверью что-то происходит. Сажусь, слышу шаги по лестнице. Не его шаги. Чьи? Несколько человек, кажется. Что им нужно здесь? Тошка замирает, потом галопом возвращается ко мне, залазит под одеяло, дрожит. Дрожим вместе. Дверь распахивается с грохотом. Гляжу с ужасом на входящих в комнату. Один, второй, третий. Вооружены. 


И тут, расталкивая бойцов плечами, в комнату врывается Илья. Бросается ко мне, кричит:


- Милая, я тебя нашел. С тобой все в порядке?


Думаю, что в американских фильмах часто такое спрашивают: с тобой все в порядке? Да, конечно, лежу тут с огнестрельным ранением в живот, и все со мной в порядке.


Он меня нашел. Да. Надо бы улыбнуться. Гляжу: лицо его сияет. Симпатичная такая мордашка с румянцем во все щеки. Хорошенький.


Вжимаюсь в стену, поизношу сухо:


- Я не одета.


На лице Ильи растерянность. Ждал, наверное, что я брошусь на шею, обливаясь слезами облегчения. Потом – понимание. Конечно, придумал себе что-то удовлетворительное. Что его устроит. Такое – общественно понятное. Типа – у девочки шок. Да, шок у меня. Шок, черт возьми!


- Ничего страшного, - говорит, - укутайся в одеяло, никто ничего не увидит.


Никто ничего. Это верно.


Илья выводит меня из подвала. Холодно. Особенно по снегу босыми ногами.


Проходим к машине, садимся на заднее сидение, Илья рядом, трогает за руки, гладит плечи. Нервничает. Рассказывает, как испугался, не найдя меня на следующий день. Куда бегал, как искали… На уши всех поднял. Улыбаюсь, представляя себе всех стоящими на ушах. Длинные должны быть ушки, сильные, чтобы удержать. Серенькие, как у осликов, лохматенькие.


Илья рассказывает, как нашли этого извращенца и что с ним сделают. Говорит-говорит-говорит, пряча страх за болтовней… Смотрю в окно.


Решается, наконец, спрашивает:


- Что он с тобой сделал?


- Ничего.


- Нет, он же тебя похитил, он тебя бил, насиловал?


В голосе Ильи нотки паники.


Пожимаю плечами, с одного из них медленно сползает одеяло. Не поправляю. Не нуждаюсь в… Отвечаю сухо.


- Ничего. Он просто рисовал. Ничего.


Илья ободряюще похлопывает меня по коленке.


- Все в порядке будет. Тебе не стоит его бояться.


Смотрю в окно. Мне не стоит его бояться. Мне не стоит его бояться. А если я хочу?


Еду в машине домой. Рядом – человек, который меня искал и тоже боялся. Просто делал это иначе.


Тычусь носом в холодное стекло.


Не вспоминаю и не надеюсь.


Что я здесь делаю?


© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2014
Свидетельство о публикации №214012402160
обсуждение
http://www.proza.ru/comments.html?2014/01/24/2160