Ушастик

   У моего отца было три «Запорожца», и не по очереди, а одновременно. Эта марка за годы выпуска имела значительное число модификаций, в первую очередь: Горбатый, он же Божья коровка, Броневичок, Бурундучок… Количество имён собственных стремилось догнать количество выпущенных экземпляров. На смену первенцу пришла модель с кузовом купе и кличкой «Ушастый» - раковинообразные выступы по бокам кузова являлись воздухозаборниками системы охлаждения. Понятие антифриз в те времена отсутствовало. «Ушастого» в середине восьмидесятых сменила «Мыльница» - принцип был тот же, но вместо округлых пазух в районе двигательного отсека, где хозяева хранили инструмент и прятали от супруг водку, появились вертикальные жаберные щели. Почему у кого-то эти «жабры» ассоциировались с контейнером для переноски мыла, я не знаю, но название «Мыльница» закрепилось за моделью. У отца были две «Мыльницы» и «Ушастик». Белого, грязно-жёлтого и лимонного цветов. За всё время нашего с отцом знакомства он обладал завидной комплекцией – просто так сдвинуть его с места было трудно. И я не могу назвать его толстым – больше подходит слово налитой, с ударением на последний слог. Поэтому за рулём своих любимцев он выглядел потешно: всем своим крупным телом обнимая руль и почти упираясь выпуклым лбом в лобовое стекло. В те времена о продольных регулировках водительского сиденья не было речи, оно было просто привинчено к полу. И наши многочисленные выезды на охоту и рыбалку сопровождались сидячим ночным бдением и усталым утренним поношением отечественного автопрома. Но в целом свою работу «Запорожцы» выполняли исправно: они дружелюбно перевозили нас из пункта А в пункт Б в любую погоду, по любой дороге, а случалось: и в отсутствие оных. Когда один автомобиль ломался, а ломались они завидной периодичностью, отец пересаживался в следующий. Когда из строя выходили все три, папа брал на работе отпуск за свой счёт и монотонно восстанавливал своё автомобильное хозяйство. Из всей троицы мне был душевно ближе «Ушастый», я ему почему-то больше доверял. Лупоглазая его «физиономия» с серебристым обводом фар вызывала в моей памяти что-то уютно-коровье, и я его любил. В тринадцатую или четырнадцатую свою зиму я на охоте провалился под лёд. Не целиком, а до пояса. Снизу. До машины было километра четыре, а морозы зимой двадцать лет назад были делом нормальным, а не от случая к случаю, как сейчас. В общем, пока мы с отцом добрались до «Ушастого» я обледенел. Но чем были хороши «Запорожцы» - это тёплой печкой. Причём, она одинаково хорошо грела и салон, и окружающую атмосферу. И за ночь на соседних с припаркованным «Запорожцем» деревьях вполне могли набухнуть почки. Я помню обеспокоенного отца, крутящего полными плечами горячий руль, и себя, счастливого, сидящего во влажном белье на тёплом заднем диване нашего ушастого друга.