Глава 60. Эстер и Лия

Осторожно, ступая по неубранной с ночи постели, прошла в конец каморки, где в осязаемой нише за шерстяным пологом находился потайной ход с винтовой каменной лестницей на крышу и в подвал. Этим ходом почти никто не пользовался. По крайней мере, за то время, что она здесь спит, ни один человек не воспользовался возможностью тайно куда-либо пройти.

Вероятно, о тайном ходе знали избранные, да и Зара велела помалкивать, чтобы не проведали и не прошли злые люди. Хотя, что они смогли бы сделать на крыше или в глухом подвале, где всегда царит звонкая тишина, отдающая загадочным эхо, если случайно зашуметь? Она сама видела, что вход в подвал со стороны сада закрыт потайным замком, не всякий догадается, как открыть тяжёлую дверь с тринадцатью отвлекающими отверстиями толщиной с мужской палец.

Однажды она, любопытствуя, попробовала спуститься в подвал с канделябром на три плошки, но уже внизу, перед шерстяным пологом, её охватил непонятный страх, едва не взвизгнула, вдруг представив, что там может находиться чудище. Бог знает, какое, но страшное и непонятное до ужаса, до онемения в ногах. Бегом, на цыпочках поднялась в каморку и больше не пыталась исследовать таинственное помещение.

Сейчас Эстер взобралась на плоскую крышу П-образного дворца, залитую солнечным светом и окаймленную с трёх сторон зеленью пышных крон окружающих деревьев. С любопытством осмотрелась. Огромное, ровное, бесхозное пространство, засыпанное толщиной в два пальца песком и засохшей листвой, занесенных ветром с ближних деревьев. Лишь над винтовой лестницей каменная будочка в три локтя высотой, с выходом на южную сторону. И этот выход снаружи занавешен тяжелым войлочным пологом на крепком навое, ни один ветер не продует.

Кое-где на крыше лежали ноздреватые, оплывшие кучи жёлтой глины, неубранные со дня окончания строительства дворца, уже три десятилетия обветриваемые и поливаемые зимними дождями. Да и зачем делать лишнюю работу — сбрасывать уже поднятое? Глина ещё может пригодиться для каких-то пока неведомых нужд — заделать возникшие трещины, соорудить новую постройку. Здесь можно играть с Лией в догонялки, если бы не опасение, в азарте погони сверзиться с высоты, — не было ограждающих преград. Строители не рассчитывали на детскую беззаботность.

Эстер осторожно подошла к краю крыши и легла на живот, — песок с платья легко стряхнуть, следа не останется. Да, высоко. Если и не убьёшься, то сильно покалечишься. Будешь всю жизнь ходить перекособоченный, как Рашап, продавец плетеных корзин. Смахнула вниз сухой лист сикимора, который, словно охотничий бумеранг быстро закрутился по невидимой спирали, неумолимо приближаясь к земле. Раз, два, три, четыре, пять. Никто из пирующих и глазом не повел на упавший лист, и её не заметил на крыше.

Доедая ароматный плод, и одновременно грызя миндаль, забавное ощущение, словно ешь яблоко с большими косточками, грустно наблюдала за весельем пирующих вельмож. Огрызок хотелось бросить кому-нибудь из них в голову, вот завертится, выискивая обидчика, но сдержалась, положила рядом, почти на край. Когда высохнет, может упасть от дуновения ветра на голову. Кому повезет? Да и здесь не скоро его увидят и поразятся несуразности. Что общего между крышей дворца и сухим яблочным огрызком? Если вообще увидят. На крышу редкий взбирается. Мало кто знает об этом потайном ходе.

И она представления о нём не имела. Его показала Зара, когда понадобилось, чтобы Эстер с высоты проследила за центральными воротами, в которых должен был показаться грозный Ахисар, внеурочно вернувшийся во дворец из города. О его прибытии и нужно было вовремя доложить Заре, которая вместе с рабынями и служанками устроила весёлую пирушку с музыкой и танцами, пользуясь редкой свободой — царь тоже отсутствовал, уехал в Хеврон с женами и старшими детьми хоронить двоюродного брата Гейгера сына Аминадава, и можно хоть на короткое время вволю покуролесить, почувствовать, представить себя влиятельными госпожами. Ахисар тогда так и не появился до самого утра, тоже предпочёл отдохнуть от обременительных обязанностей. Напрасно она напряжённо всматривалась в сторону ворот, боясь заснуть и подвести влиятельную рабыню, без которой ничего важного не происходило во дворце и за его пределами, во дворе.

Сейчас Соломон располагался между Милкой и строгой Вирсавией. Рядом с царицей и напротив сидели Рисий, Ровоам, Ваалимаф и почти все жены царя, кроме гордячки Астис — Ифамарь, Авитала, Ависага и Наама Аммонитянка. Каждая отличалась своей индивидуальной красотой. Невольно думалось, станет ли и она такой же привлекательной? От хрупкой на вид юной Ваалы, которой так и не удалось затяжелеть, возвышались за столом влиятельные вельможи и дальние родственники царя. Всех невозможно запомнить.

Снизу шел невнятный и ровный гул голосов, изредка прерываемый отдельными восторженными выкриками пирующих, восхваляющими мудрого царя и царицу Вирсавию. Про Илию почему-то все забыли, словно сегодня никто не был свидетелем чуда — вознесения пророка на божественной колеснице.

Неожиданно Эстер заметила, что не она одна наблюдает со стороны за царем и гостями. В стороне купальни, на нижней толстой ветке сикимора, росшей не более двух локтей от земли, привалившись спиной к стволу, сидел Шаллум, сын Соломона от Авиталы, недавно прошедший обряд Бар-мицве, знаменующий совершеннолетие, которое наступает в тринадцать лет. Он тоже что-то увлечённо грыз, не разобрать издали, да и зажимал в руке. Скорей всего, кусок медового шербета. Не одна она пасется на кухне Елханана. Эстер, будучи на кухне, не захотела брать шербет, чтобы не пачкать руки — потом прилипает вся грязь, а воды поблизости не всякий раз найдёшь.

Опасный юноша, и сильный не по годам. Как-то в жаркий полдень он подстерег её в саду, когда она бежала с поручением Ахисара во дворец Вирсавии, схватил в охапку, и молча потащил за кусты можжевельника, где навалился всем телом. Больно прижав спиной к остро выпирающему из-под земли корню, задрал платье, оголив ноги, и, пыхтя в лицо вонючим, чесночным ртом, пытался чем-то тёплым и вялым проникнуть в её промежность. Но что-то у него не заладилось, видимо, из-за чувства близкой опасности — послышались шаркающие по тропинке шаги садовника Авессы. Шаллум, прошептав угрозу:

 «Зарежу, если скажешь отцу», поднялся с неё и убежал вглубь сада. Эстер даже не успела испугаться и сообразить, что нужно делать в подобном случае. И нужно ли? Шаллум до этого никогда не пытался с ней заговорить; проходя мимо, мрачно провожал тяжелым взглядом из-под круто выступающих бровей.

Он совершенно не походил на отца. Некрасивый, коренастый, словно обезьяна для потехи одетая в халат, лишь руки короче и не столь волосаты. Не согрешила ли Авитала с кем-то другим, кроме Соломона? Странно, почему царь не озабочен этим вопросом и не выяснит истину?

С тех пор она остерегалась ходить одна по саду, или летела по дорожке стремглав, чтобы никто не успел перехватить. Мало ли ещё какие охотники появятся в саду? О случившемся никому не сказала. В признании было что-то стыдное. Хороших дел не станут стесняться. А это все делают в темноте, за кустами, украдкой, будто воруют огурцы с чужого огорода, лишь Соломон выше условностей. Ему можно и не таиться. У него это получается красиво и волнующе заманчиво.

Эстер, почему-то вдруг остро почувствовав своё одиночество и незащищённость, горько зарыдала, уронив голову на руки, — призналась бы сёстрам, но их давно уж нет. Одна на всём белом свете, никому не нужна. Забыта, заброшена. «Горькая сиротская судьбинушка тебе предстоит» — в который раз прозвучал в ушах голос соседки, держащей её за плечи в тот памятный ужасный день.

Тень высоченной пинии уютно накрыла девочку от солнца, и она незаметно уснула.
Постепенно редкая тень сползла в сторону, соскочила на землю, и началось пугающее сновидение — пожар в царском дворце. Она в страхе бестолково металась по горящим комнатам с рушащимися балками, в поисках выхода и отчаянно зовущего её по имени знакомого голоса.

Эстер вздрогнула и проснулась. С удивлением взглянула вниз и увидела Зару, которая, озираясь по сторонам, в раздраженном нетерпении громко звала её.
Когда Эстер спешно  спустилась по тёмной винтовой лестнице и выбежала на улицу, с силой протирая глаза от предательских следов сна, та упрекнула:

— Где ты всё время пропадаешь?! Обыскалась. В каморке нет, на ужин не пришла. Никто не видел. Когда нужно, ни тебя, ни скороходов не найти. Дармоеды! Ахисар всех распустил, никто не желает хорошо служить. Быстро беги за Хусием. Он срочно понадобился царю.
— Можно Лию с собой возьму?

— Милка не станет ругаться, что Лию приобщаешь к заботам дворца?
— Нет. Она будет только рада, что Лия осваивается и не скучает. Она ещё не была в той стороне города.

— Бегите! И нигде не задерживайтесь, скоро стемнеет. Вернувшись, расскажешь, как сбегали, чтобы я не волновалась за вас. Придет ли Хусий, и как скоро?

Лия, которая помогала рабыням наводить порядок после пиршества, убирать объедки, жирные кости, обрадовалась предложению Эстер — выйти в город, для неё это было появлением в новом, неизвестном мире. Виссоновое платье салатового цвета в зелёную полоску и жёлтые сандалии с высокой оплёткой изменили её внешний вид. Теперь она не была похожа на запуганную дикарку, вполне соответствовала энергичной подружке.

На выходе Эстер предупредила безбородых стражников, чтобы не закрывали ворота до их возвращения, и девочки стремглав побежали по опустевающей улице, чувствуя холодок за спиной от неведомой, умозрительной опасности, поджидающей за очередным поворотом.

Багрово-тревожное солнце медленно приближалось к верхушкам раскидистых пальм, погружаясь над горизонтом в тёмные облака, протянувшихся цепочкой на невысоких горах. Жара исчезла, но от раскалённой за день земли несло духотой.

Без остановки девочки добежали до дубовых ворот опрятного высокого забора из обработанного камня. Не переведя дыхание, Эстер в три приёма громко закричала:
— Елисаф, открой ворота! Елисаф!

Не сразу во дворе послышались приглушенные женские голоса вперемешку с глухими мужскими, последовал короткий переполох, странный непонятный шум передвигаемых предметов, отчаянный поросячий взвизг. Спустя томительное время, на воротах отодвинули тяжёлый засов. В узком проёме показалась лохматая голова Елисафа, управляющего делами Хусия.

— Зачем кричишь, несносная девчонка?! Здесь нет глухих.
— Позови Хусия. Поручение к нему от царя.

— На ночь глядя, беспокоишь хозяина, словно летнего дня мало, — упрекнул Елисаф, выходя из чуть приоткрытых ворот, и протягивая между пальцами седую бороду. — Неужели засветло нельзя было прибежать?

— Так Соломону и сказать, что Хусий не желает слушать его глашатая? — удивленно вскинула бровь Эстер.
— Я и говорю, несносная ты девчонка, всё время торопишься. Изрекай послание, я передам хозяину.
— Э-э, нет, так не пойдет. Я должна пересказать Хусию, а не его слуге.

Елисаф недовольно и внимательно, свысока посмотрел на девочек, харкнул в сторону тяжёлым плевком, который свернулся в пыли грязным голубиным яйцом, и сказал:

— Подожди, сейчас позову.

С глухим прихлопом закрыл ворота и ушел. Лия восхищенно смотрела на подружку, как та смело и независимо разговаривает с взрослым мужчиной, сама бы так не смогла, давно бы смутилась от стыда.

Эстер с недоумением разглядывала новые светлые ворота, покрытые орнаментной резьбой ещё не потемневшей от времени и зимних дождей. Для неё такое обращение было непривычным. Обычно мужчины охотно с нею общаются, а, зная, что она приближена к царю, так и вообще, чуть ли не пресмыкаются, угодничают, ласково улыбаются, льстят.

Другой на его месте позвал бы их в дом, предложил шербет, орешков, сикера; в ожидании хозяина, порасспрашивал бы о Соломоне, о дворцовых сплетнях, а этот прячется за высокими воротами и всех боится. Она пожала плечами, у каждого начальника свои причуды, ей не привыкать. Хусий один из немногих чиновников, с которым Соломон считается, прислушивается к его мнению. Значит, и она должна его уважать.   

Ворота пронзительно взвизгнули и открылись ровно настолько, чтобы можно было протиснуться боком, и показался Хусий, корпусом загораживая проход, словно девчонки стремились прошмыгнуть во двор.

— Что случилось у Соломона? Мы же недавно виделись. Почему он там ничего мне не сказал? Ещё не успел домой войти, как ты прибежала.

— Я понимаю так, что у тебя нет желания идти к царю? Я так и скажу ему, — пожав плечами, произнесла Эстер.
— Неправильно понимаешь. Я не говорил этого. Передай Соломону, что мне нужно переодеться, и я сразу же приду, не обращая внимания на приближающуюся ночь. Так это ты — Лия, рабыня Милки? — спросил он девочку, во все глаза рассматривающую его.
— Лия не рабыня, — резко проговорила Эстер.

— Неужели? А кто же тогда? — показно удивился Хусий, не отводя прищуренного взгляда от девочки. — Вольной на неё нет. Значит, рабыня. Пожелаю и куплю её. Хочешь у меня жить? Моей рабыней быть хорошо. Я не загружаю их тяжелой работой. Вечером вместе с моими женами слушают сказителя, грызут орешки, едят финики, запивают сикером. Потом весело поют песни. У тебя приятный голос? Ты всё время молчишь, в отличие от Эстер, которая не знает уважения к старшим, не умеет с ними разговаривать.

— Нет. Не хочу, — резко выговорила Лия, на шаг отступая и прячась за спину подружки.
— Ну, ладно. Об этом позже поговорим, когда будешь в настроении. Идите, я за вами следом. Мне кое-что нужно взять.

Хусий прямыми пальцами подтолкнул Лию в плечо, так что она покачнулась, и проводил девочек тяжелым взглядом.

Когда закрылись неприятно скрипучие ворота, Эстер оглянулась, словно проверяя, точно ли он ушёл, и спросила Лию:

— Зачем ты ему понадобилась?
— Не знаю.

— Может быть, он хочет сделать тебя своей наложницей? Но ты ещё тощее меня. Соломон говорит — мой костлявый вид его не привлекает. Надо будет Милку предупредить о его неожиданном интересе к тебе. Если он тебя в жены возьмет, пойдешь?
— Я не хочу быть его женой, — понурилась Лия. — Он меня раздавит. Туша тяжеленная.
— Как будто нас спрашивают. Предложит золото с твой вес, и кто откажется?
— Как это, с мой вес?

— А так. На одну чашу весов поставят тебя, на другую станут класть золото. Уравновесят, и ты продана. Видела, как дрова продают? На вес. Так и тебя. Правда, там противовесом отёсанные камни, а у тебя будет золото. Рассыпное золото, кольца, браслеты, цепочки, кулоны с редкими камнями. Большая куча получится.

Лия испуганно смотрела на подружку.

— А я растолстею так, что никто не захочет меня покупать. Слишком много золота понадобится.

— Не успеешь поправиться. Хусий уже заприметил тебя. Нарочно задержался дома, чтобы взять золото, которым расплатится с Соломоном и приведет в свой огромный гарем. Станешь жить за этими крепкими воротами, а меня к тебе не пропустят, если захочу поговорить. Да не плачь, плакса, я пошутила. Милка не даст тебя в обиду. Значит, и Соломон не станет тобой распоряжаться,  — рассмеялась Эстер. — Ну, прости меня! Я не подумала, что ты так остро это воспримешь. Вот, глупышка! Тебя так легко довести до слёз. Зара говорит, что девушки не должны проливать слёзы, пусть плачут мужчины, когда женщины не отвечают им взаимностью. Ты уже Хусию не ответила на его любовь. Теперь он пусть страдает и плачет от любви к тебе. Ты до этого кого-нибудь любила?
Лия покачала головой.

— А я любила. Иезекию. Мы жили по-соседству. Это он меня спас от похищения стариками, когда в ожидании отца смотрел через дувал, — я тебе рассказывала. Мой отец, в благодарность за моё спасение, купил ему тростниковую свирель, и мы с ним учились на ней играть. Только у него получалось, а у меня — нет. Я не способна к музыке. У тебя на арфе лучше выходит. Я люблю слушать арфу, свирель, цитру. Всё, всё, что красиво звучит. Побежим? А то навстречу идут два бородача, как бы ни перехватили нас. Потом продадут хеттам в гарем. А тебя в Ассирию, — Тиглатпаласару, Ашшурбанипалу, Гильгамешу!

Девочки тихо взвизгнули от воображаемого страха, которое было вполне осязаемым в непроглядной ночи, сорвались с места и побежали. Случайные бородачи пораженно остановились и долго смотрели вслед: так быстро редко кто бегал по улицам ночного Иерусалима под звёздным небом без лунного освещения — на глубоких выбоинах и колеях от колёс повозок легко сломать ногу.

Лишь завидев открытые возвышающиеся ворота дворца, девочки перешли на шаг, с улыбкой поглядывая друг на друга. Эстер бегала быстрей и меньше запыхалась. Она предупредила сторожей, что ворота закрывать за ними не нужно, скоро по вызову царя придет вельможа Хусий.

Девочки взялись за руки, и пошли на летнюю кухню, надеясь в кромешной темноте отыскать в корзинах, стоящих на лавках в два ряда с проходом между ними, что-нибудь вкусненькое.

продолжение следует: http://proza.ru/2012/03/20/546