Руины

Евгений Клодт


РУИНЫ

Время, разбрасывающее камни

 

Руины – слезы на лице земли

Наш тихий плач

О невозвратном…

 

 

Знакомый архитектор как-то сказал мне, что одним из главных признаков, по которым можно отличить хорошее с архитектурной точки зрения здание от плохого является то, что хорошее по истечении жизни  превращается в руины, а плохое просто разрушается. Красивым словом «руины» то, что от него осталось, не назовешь. В лучшем случае  это просто развалины.

Есть выражение,что архитектура – это застывшая музыка. Тогда  руины – это музыка, которую уже не воспринимает наше ухо, но она продолжает звучать в нашем сердце. Сначала мы ее слышим отчетливо, можем даже напеть, потом ее контуры постепенно размываются в потоках времени, и мы уже не помним саму мелодию, но чувство, которое она вызвала, остается с нами навсегда.

Любовь к руинам возникала в культуре тогда, когда приближались роковые, переломные моменты истории, старый мир еще, казалось бы, в полной силе, но художники, как люди чуткие уже слышат «шаги командора» и заранее оплакивают еще не состоявшиеся потери.

В восемнадцатом веке одни настойчиво торопили крушение старых патриархальных устоев,  другие погружались в грезы о давно минувшем «Золотом веке» и любовались руинами, как отблесками этого золота. На многочисленных картинах, гобеленах и гравюрах мы видим величественные остатки дворцов, старые заброшенные мельницы, гроты. Тот же ностальгический образ и в парках. Какой  уважающий себя английский парк без руины? Иногда их даже имитировали. Англичане уже пережили революцию и не были самодовольны как французы, считавшие, что их мир построен на века, и потому  парки  во Франции были гладкими и холеными.

Вторая волна любви к руинам возникла в начале девятнадцатого века, когда Европа после наполеоновских войн казалось бы восстановила прежний уклад. Но необратимые изменения уже произошли, прагматичный буржуазный дух уже захватывал все слои общества, а художники-романтики, плоть от плоти этого духа, одновременно и отрицали его. Всем своим творчеством они как бы говорили буржуа: - «Да, мы, как и вы, индивидуалисты, но нам глубоко отвратительна приземленность ваших интересов». И как  образ этого пафоса снова возникают руины на живописных полотнах Гаспара Давида Фридриха. Входит в моду певец руин сэр Вальтер Скотт, гид по придуманному прошлому.

И, наконец, «Серебряный век», тоскующий о «Золотом», в предчувствии наступления железобетонного. Старые усадьбы, в которых одну за одной заколачивают комнаты, вывозится старинная мебель перед сдачей в аренду родового гнезда и, наконец, звук топора в вишневом саду, и вишни как капли крови падают на землю и соединяются с ней. И также смиренно соединяются с землей руины, постепенно возвращаясь в природу. И камни, когда-то ставшие зданиями, снова становятся камнями.

 

Р.S. В Крыму, между Судаком и Новым Светом, у подножья скалы «Сокол», которая когда-то была коралловым рифом, стоят руины, которые все называют «Домик». «Вы куда идете купаться» - спрашивают – «под Домик». Он стоит, возвышаясь над морем, сквозь него проросли деревья, кто его построил и когда уже никто не знает, это не величественные руины Генуэзской крепости, пропитанные историей, это просто Домик, безымянный свидетель. Жить в руинах физически уже нельзя, жить в руинах духовно тоже невозможно, душа заболеет, но иногда посещать их целительно. «Прах ты и в прах обратишься» - сказал Бог падшему человеку. И руины напоминают нам, что бесполезно собирать сокровища на земле.