Даже Солнце плачет

Был сверкающий весенний день – с радостным звоном разбивались сосульки, падая с крыш. Солнце искрилось фонтанами ультрафиолетовых красок, покрывая золотым блеском еще не растаявший снег. В побежавших по бульварам ручьях плавали самодельные кораблики, а « великие капитаны», присев на корточки и шмыгая сопливыми носами, следили, чтобы они не сбивались с правильного курса.
Рыжий вихрастый пацан, задрав голову и приоткрыв рот, в котором еще не доставало передних зубов, хитровато прищурился на светило. Он играл с солнцем: зажмуривал поочередно то один, то другой глаз - и солнце прыгало то вправо - то влево, как мячик!
- Артёём!- позвала его с балкона третьего этажа красивая молодая женщина с
длинными каштановыми волосами. – Не смей глядеть на солнце – глаза испортишь. Ну сколько можно тебе одно и то же говорить! И шапку надень, куда опять шапку
бросил? Вон, на качелях она, вроде… Твоя?

Артём Лукашин проснулся. Опять ему приснился тот же сон, из далекого детства.
Опять мама звала его… Надо бы в церковь зайти, помянуть. Лукашин тяжело поднял себя с постели и направился в ванную, сбив по пути две пустые бутылки из-под пива, стоящие прямо на полу, которые с виноватым дребезжанием покатились в разные стороны. В ванной он не сразу включил воду, а сначала долго, с
бессмысленным взглядом рассматривал себя в помутневшем зеркале. Из зеркала
глядел обросший тип с впалыми глазами и бледно-желтым цветом лица. Лукашин
оскалил зубы: они были такого же цвета, если не темней. Еще бы: по две-три пачки
сигарет в день – и что им, блестеть яко жемчужины? Приподнял пальцами свои длинные рыжие пакли, у висков волосы были седыми.
- А ведь тебе всего тридцать три! - укоризненно сказал он своему отражению.—Всего… Уже, говоришь? Неет, брат, всего. Возраст Христа, между прочим… А Илья сказочный вообще до тридцати трёх на печи сидел, ничегошеньки в жизни не сделал… А потом - взялась… откуда ни возьмись силушка богатырская, да как пошел он всех врагов мочить… да как начал добрые дела делать…
М-да, откуда ни возьмись… откуда ей взяться-то?
Разговаривать с самим собой вошло у Артема в привычку. Поначалу он ужаснулся,
заметив это за собой, но потом привык. От одиночества это все, от полнейшего
кромешного одиночества и пустоты в душе, возникшей после разрыва с Ирой и сыном Яшкой.
Эта пустота ужасающе чернела где-то внутри и поедала его заживо, словно ожившее чудовище. Она полностью затянула Артёма  в себя, и как «выйти из себя», наружу – он не знал.
Другое дело – застрять в лифте. На это существует Служба спасения. А
застрять в прошлом? Из этой беды только самому себя можно вытянуть – ну, например, как Мюнхгаузен… Ведь вытянул же он себя из болота за волосы...
Лукашин недоверчиво потёр зеркало рукавом старой пижамы. Дыхнул на стекло и ещё разок потер. Картина не изменилась. Только резче стали видны круги под глазами от бессонных ночей, и неприятно повеяло перегаром. Казалось - это его отражение дыхнуло ему перегаром в лицо.
- Фу, еще немного, и ты само со мной заговоришь,- с тоской в груди пробормотал Артём и открыл кран - набирать ванну.
Честно говоря, больше всего ему хотелось вернуться на свою несвежую постель и проспать там… до смерти. Но всё же тонюсенький солнечный лучик надежды иногда, совсем редко, возникал где-то очень далеко, в подсознании. И Артём цеплялся за него, как утопающий за соломинку, желая ухватиться покрепче и как по канату – подтянуться и выбраться на свет из внутреннего мрака. Оборвется лучик —тогда уж все. А вдруг да выдержит?


Тем временем Ирина Лукашина с новым мужем Олегом и сыном сидели в
кафе-мороженое и от души хохотали над Яшкиными перлами. Сегодня утром они
провожали тетю Олю, Иринину сестру, домой в Киев. Яшу так и спросили: пойдешь, мол, с нами в Киев Олю провожать?
«Пойду!»- радостно согласился малыш и уже на железнодорожном вокзале, походив туда-сюда, в недоразумении развел руками: «Мам, а где же Киев?! Что-то я не вижу. Или мы отдохнуть присели?»
Трёхлетний Яшка был счастлив, что так развеселил взрослых и, чтобы продлить им
удовольствие, с сияющими глазами театрально вопрошал на всю столовую:
- Киев? А где же Киев?! Мы еще не дошли до Киева?!
- Ну, хватит, Яша, не кричи так громко, ты тётям и дядям мешаешь, — улыбаясь,
попросила мама, вытирая ему рот салфеткой.— Доедай мороженое и пойдем…
- В Киев! — радостно блестя глазами, крикнул сорванец.
Ирина с Олегом переглянулись и опять прыснули со смеху — невозможно было
рассердиться на этого лучезарного голубоглазого мальчугана.
- Нет, пойдем в кино, боевик смотреть, — негромко сказал Олег. Голос у него был
мягкий и в то же время мужественный, с приятными интонациями. Такими голосами в мелодрамах озвучивают героев-любовников. Да и внешность его соответствовала этому типажу: подтянутый, с волевым подбородком, широко поставленными карими глазами и даже небольшим шрамом на правом виске. «Шрамы украшают мужчину».
-- В кинооо?! Так бы сразу и объявили, — Яшка спеша кусками стал заглатывать
оставшееся мороженое.
- Не торопись, а то опоздаешь – подтрунила Ирина.— Горлышко заболит и вместо
кино—постелька.
- Не заболит! - уверенно ответил Яшка.- Я ему пригрожу: если заболишь, гулять с
собой не возьму. Будешь само в постельке валяться!… Ну, ладно, пошли в кино, я уже готов!

Втроём вышли на улицу. Птицы щебетали и резвились, обалдевшие от рано
наступившей весны. Люди, скинув надоевшие за долгую зиму шубы, казались
лёгкими, почти невесомыми.
- Мам, а знаешь, какой день я больше всего люблю?— Яшка вышагивал между Ирой и Олегом, держа обоих за руки. Иногда он поджимал под себя обе ноги, и взрослые, к его неописуемой радости, проносили его несколько метров, а он словно летел!
- Ну всё, не балуйся… Какой?
- Субботу! Потому что «во субботу мы не ходим на работу, а у нас суббота каждый
день, да-да!» - пропел Яшка весело.
Ирина промолчала. Эту песню Яше всегда напевал отец, подбрасывая его, совсем
еще кроху, под потолок. Надо же, запомнил…
Артём не мог уделять сыну достаточно внимания, они виделись только в субботу, и то не каждую неделю. По воскресеньям Лукашин подрабатывал, а уж в будни — уходил, когда они ещё спали, а приходил – уже спали.
«Не каждая баба такое выдержит… - подумала Ирина.- Я вот не выдержала.»
Олег посмотрел на жену со своей очаровательной улыбкой:
- Откуда у него такая забавная песенка?
- Не знаю… Услышал где-нибудь… Может, в садике… Ой, смотрите!
Высоко в небо уносилась гроздь разноцветных воздушных шаров. И вправду,
календарного праздника не было, а все люди праздновали – праздновали Весну!
- Ух тыыы! Вот бы полетать-то… как Винни-Пуху! — восторженно размечтался Яшка.



Артём Лукашин, укутавшись в синий плащ, вышел на улицу.
 С крыш капало. Под ногами – чёрт-те что, месиво какое-то. Солнце светит, но не греет. Дождя, вроде, нет, но может, и ливанет ещё...
Конечно, если бы Лукашин догадался взглянуть на небо, то увидел бы, что оно высокое и лучезарное, голубое-голубое, и дождя ничто не предвещает — ни единой тучки. Но мужчина хмуро смотрел себе под ноги каким-то незрячим взглядом и видел только грязь и лужи.
«Вообще, что это – осень или весна?—подумалось ему.—Мерзкая демисезонная погода… Не то ноябрь, не то апрель… не то дожди, не то капель»…
Он хмыкнул – скоро в рифму начнет думать.
Куда ему идти –  Артём не знал.
Он и так насильно поднял себя с постели, насильно заставил принять ванну и даже побриться. Это уже было подвигом! За шиворот вытолкал себя на улицу… Вот и всё.
Легче не стало. Привычная тоска хозяйкой заслонила от него солнце и невыносимой болью разлилась в груди. Привычной невыносимой болью. Боже
мой, что за тварь человек – ко всему привыкает, даже к тому, к чему невозможно
привыкнуть. Поговорку «время лечит» Лукашин опроверг собственным опытом, сыном ошибок трудных. Может, кого и лечит, а его – калечит. Для него время просто остановилось. Чудовищно вспомнить, но даже наручные часы, подаренные когда-то Иркой ко Дню рождения, вдруг пошли в обратную сторону! Он сменил батарейку – тогда часы вовсе остановились. Чушь какая-то, мистика. Раньше он первым посмеялся бы над такой ерундой, а может, просто не заметил. Сломались - выкинуть. И всё. Какие проблемы? А теперь – теперь проблемы. Большие проблемы. Само время двинулось вспять. Само.
Прошло полтора года, как они расстались. Казалось бы, приличный срок, чтобы
прийти в себя. 567 дней и столько же ночей. И что же?…
Нельзя сказать, что совсем ничего не изменилось, но эти изменения были такие ничтожные, так медленно протекали, как, наверное, изменяется ландшафт Земли: где-то гора на сантиметр подвинулась, где-то в океане на полметра увеличилась какая-нибудь впадина.
Так методично и долго море омывает камушки, пока из острых и угловатых они не
превратятся в безупречно круглые, «морские». Но у моря – столько времени, у моря – вечность, куда морю спешить? А у него, Артёма Лукашина, считай половина времени уже утекло в прошлое, как вода в песок—сквозь пальцы… А со второй половиной он абсолютно не знал как распорядиться.
По своей сути Артём был человеком очень добрым и щедрым от природы. И если было бы такое  возможно – он подарил бы оставшееся время жизни кому-нибудь, кому оно действительно нужно, кому его не хватает, кто мечтает, чтобы в сутках было 28 часов, ну хотя бы 25!

Лукашин бесцельно направился вниз по дороге, мимо ларьков печати, табака,
распродажи дешёвой обуви. Надо же было что-то делать, куда-то идти. Даже если
некуда. Не вечно же стоять у подъезда, вызывая любопытство соседей, которые и
так подозрительно поглядывают на него в последнее время?
Обогнув универсам с громким названием «Родина», около которого почему-то тусовались местные проститутки (Артём никогда не мог понять – почему они именно здесь выбрали себе место: окраина, народу мало, к универсаму идут всё больше домохозяйки, а если и мужики – то явно с целью купить себе другие удовольствия).
Мужчина машинально свернул к городской свалке, за которой протекал довольно широкий ручей. Конечно, многие бы его не поняли: нелепое место для прогулок. А вот Артёму здесь нравилось! Во-первых, он любил смотреть на воду, а реки в городе не было. Происхождения этого ручья Лукашин не знал. Возможно, даже канализационный, да не все ли равно? Вода есть вода.
Странно, но и вид грандиозной свалки тоже утешал его расстроенные нервы. В овраге теснились поломанные в авариях машины, ржавые кузова и прицепы некогда величественных КАМАЗов и ЗИЛов, Жигули без колёс и с глубокими вмятинами от лобовых столкновений. Здесь же была брошена старая мебель: от массивных гардеробов и шкафов до диванов и табуреток без ножек. Все они безмолвно вздыхали: «Всё не вечно, Артем, все мы, и машины, и мебель, и люди –  рано или поздно оказывается на свалке».
Когда-то эти машинки, новенькие и блестящие, неслись по дорогам, а владельцы бережно сдували с них дорожную пыль… Кстати, что произошло с их хозяевами – тоже ведь неизвестно…
Артём вдруг решил спуститься в овраг и, присев на остов какого-то доисторического запорожца, достал мягкую пачку «Явы».

- Чего тебе здесь надо?- произнес недовольный сиплый голос где-то совсем рядом.
Лукашин вздрогнул и огляделся по сторонам. Из кабины полуразваленного
микроавтобуса выбрался бомж и недобро уставился на незваного гостя.
- Да ничего,- примирительно сказал Артём.- Я здесь так… курю.
- А-а! И мне дай, – скорее требовательно, чем просяще, заявил мужик.
Лукашин протянул ему сигарету. Бомж подошел, слегка прихрамывая, по-хозяйски
протянул отмороженные пальцы. Мизинца на руке не хватало.
- Я уж думал, жилье ищешь,- полувопросительно сказал он. И, тане получив
незамедлительного возражения, тут же угрожающе добавил:- Здесь я живу, ясно тебе?
- Куда ясней. Не волнуйся, мне есть, где жить.
Казалось, мужик удивился:
- А какого же рожна ты тогда по свалке шатаешься? Украсть чего вздумал?

Артёма развеселил его вопрос, и Лукашин с интересом присмотрелся к своему случайному собеседнику.
Выглядел бомж, конечно, неважно: давно нестиранная одежда, подошвы привязаны к ботинкам грязной бечёвкой. Лицо – как кружевная салфетка.
Артёму никогда раньше не приходилось видеть так хаотично расположенных морщин на человеческом лице.
Но вот этот его взгляд!... Проницательный, острый, трезвый взгляд уверенного в себе человека поразил Артёма, больно ударил в сердце, в самые сокровенные чувства.
- Мне хуже,чем тебе. У меня… душа бомжует, - неожиданно для себя изрёк Артём.
Ему вдруг захотелось пожаловаться этому человеку. Все-таки он – живой, а не
отражение в зеркале.
- А откуда ты взял, что мне плохо?- почти обиделся тот.- Да мне!!! Да мне зашибись, понял? Да я – сам себе господин. Ясно?
- А мне плохо… Понимаешь ли ты, что такое одиночество?… Когда в целом мире, в целом огромном мире… некого окликнуть?
- Это я понимаю,- серьёзно ответил бомж.- Вон там Варюха обитает, - он
неопределенно махнул куда-то вглубь свалки. Артём машинально посмотрел в
указанную сторону, но ничего не увидел.
Уже темнело.
– Так вот, - продолжал бомж, -  иногда кликаешь её, кликаешь и ни-ка-ко-го тебе ответа! - Он значительно замолчал.
Лукашин вздохнул, загасил окурок и тут же прикурил новую сигарету.
- Как тебя зовут-то?- спросил он бомжа после незначительной паузы.
- -Меня? - мужик не на шутку встревожился.- А зачем тебе знать?... Ну, положим, Митчеллом. А что?
- Митчелл? Что ты, нерусский что ли?
- -Почему сразу нерусский? Никакой логики не вижу такой вывод делать. Ты
спросил, как меня люди зовут - вот я тебе и говорю: кому надо позвать, зовут:
«Митчелл, поди, мол…»
- Ну ладно. А мать-то тебя как назвала?
- Мать?- бомж придвинулся поближе и как-то услужливо заглянул в лицо Артёму,
изобразив на лице идиотско-блаженную гримасу, потом сосредоточенно нахмурился и с тревожной надеждой полувопросительно сказал:
- Мишей, что ли, а? Знаешь, я когда вспомню, то скажу тебе... У меня бывает такое: то всё ясно помню, даже фамилию, а то вдруг… как затмение какое-то.
Митчел не на шутку расстроился, а Артёма осенила внезапная мысль.
- А пойдем ко мне?! – Лукашину вдруг показалось невыносимым бременем возвращаться одному в свою пустую квартиру, к своему хмурому отражению в зеркале. – Пойдём, Митчелл, а? В гости. Я здесь недалеко живу. - Он почти умолял.
Мужик удивился.
- К тебе? На ночь глядя? Да неприлично как-то, - дипломатически не согласился он с первого раза, всем видом, однако, показывая, что его ещё ой как не поздно переубедить.- А кто у тебя там ещё есть?
- Никого. Пойдем, сделай мне одолжение.
Дольше Митчелла уговаривать не пришлось.

Когда они вошли в однокомнатную лукашинскую квартиру, пропахшую табачным дымом и плесенью одиночества, Митчелл восхищенно присвистнул:
- Да у тебя дворец, братец ты мой! Не пойму я тебя что-то, а? С чего ты вообще киснешь? Я бы тут… развернулся бы всем на зависть!… Да я бы тут… офис открыл! Да мне бы…
Восхищённый бомж не находил слов. Бесцеремонно, не разуваясь, он подошел к гардеробу и открыл дверцу. Тёмно-серый костюм Артёма вызвал у него новый прилив восторга.
- Чего ж ты костюм-то не носишь? Такое добро и без дела висит…- Митчелл неодобрительно покачал головой, прищёлкнув языком.

Артём спокойно наблюдал за поведением своего необычного гостя.
- Забирай себе, если нравится...
Человеческие желания, которые демонстрировал бомж, так диссонировали с его собственным отсутствием всяких желаний! «Он живой, настоящий. Это я – со свалки…» - обреченно думалось Лукашину.
- Да ты что! Что ж я, зверь, по-твоему?- громко и грозно возмутился Митчелл. –
Ты, брат, совсем что-то того… Крыша не течёт?
- Ещё как течёт, - грустно усмехнулся Лукашин.- Вот со своим отражением в зеркале беседую, например.
Бомж недоверчиво покосился.
- И оно с тобой – тоже?
- Да нет пока.
- А, тогда порядок! И что – страшное кино по зеркалу показывают? - Митчелл
рассмеялся, обнажив почти беззубые десна.- Это ничего, Антон. Это знакомо.
- Артём, - лениво поправил Лукашин.
- Да какая разница!
- Бери, не думай, - напомнил Артём, кивнув на костюм. - Только помойся сначала.
Дважды уговаривать Митчелла не пришлось. Пока он около часа тёрся и мылился в
ванне, Артём достал бутылку початой водки и разогрел макароны с
тушенкой.
Увидев отмытого Митчелла в своём почти новом костюме, Лукашин не смог скрыть удивления - не такой уж этот бомж и глубокий старик, каким показался сначала. Брюки были ему длинноваты, а вот пиджак сидел как влитой.
- Ну ты… Неплохо ты выглядишь, надо сказать.
Бомж довольно крякнул.
- Ботинки бы еще, - без тени смущения объявил он. Но Артём промолчал: лишней пары обуви у него не было.
Выпили за знакомство, помолчали.
Лукашин поинтересовался:
- Сколько тебе лет, Митчелл?
- Писят. Или около того,- бомж серьёзно и утвердительно кивнул головой.
- И как же ты… Ну… Не все же пятьдесят лет ты жил на свалке? Раньше-то чем
занимался?
- О! Я был хорошим автослесарем, лучшим. Нет, самым лучшим! Это моё великое
призвание. Ты что, не веришь?!- Митчелл грозно посмотрел на Артёма, хотя тот еще ни словом, ни взглядом не высказал своего недоверия.
- Что ты, Миш? Конечно, верю. Почему мне не верить? Ты же еще ни разу не обманул меня.
- Это справедливо. - Бомж согласно кивнул. -  Я любую, лю-бу-ю машину знаю как свои пять пальцев! - Он растопырил ладонь и сунул её Артёму чуть ли не в нос. Хотя на руке было только четыре пальца. Артёму показалось это забавным, и он улыбнулся.
- -Ты что, не веришь?! - опять вспылил Митчелл. - Да я любую сигнализацию могу
обезвредить, любую тачку без ключа завести, собрать-разобрать - как два пальца обоссать! Вот все эти примочки, которые автолюбители ставят от угона, знаешь ты?.. Так вот они для меня, как конструктор для пацана: чем мудрей - тем интересней. Да я за секунды самую сложную сигнализацию нейтрализую!- он кинул гордый взгляд на Артёма. - Ты что, не веришь?
- Верить-то я верю, только не очень всё это работу автомеханика напоминает.
- Н, это да. - Митчелл понимающе усмехнулся и потеребил мочку уха. - Угоном я промышлял. А знаешь, это гораздо интересней. На такой, ёшкин кот, чепухе прокололся! За двадцать лет… Нет, за двадцать два даже – всего один раз прокололся, один единственный раз!  Ну и отсидел… сразу за всё. А когда из тюрьмы вышел, то уже ни жены, ни квартиры… Да, не хочу я об этом и вспоминать, Антон. Я ни о чем не жалею, давай лучше выпьем.
- Артёмом меня зовут. Не Антоном, Артёмом...
-Ааа, какая разница… Давай выпьем!

Лукашин внимательно смотрел на Митчелла и думал о своём. Его вдруг осенила чудовищная, простая и гениальная по своей сути задумка.
- Я тоже жену потерял. И сына вдобавок… Ты ведь поможешь мне, Миша, вернуть на землю справедливость, а?


Когда Артём проснулся, гостя уже не было. На не постеленном диване (Митчелл наотрез отказался от белья) валялся старый журнал, на обложке которого карандашом было накарябано: «Ещё увидимся».
Лукашин прошёл в коридор и закрыл на замок входную дверь.
Сапог у порога не было. Уходя, Митчелл всё-таки прихватил с собой хозяйские резиновые сапоги... Остальное, вроде, было на своих местах.
Вторым делом Артём высыпал в ванну всё содержимое пакетика с хлоркой - так, на всякий случай. Бережёного  - Бог бережёт.




Весь воскресный день Ирина с Яшкой и Олегом провели на даче. Выехали туда ранним утром, Ирина сама села за руль подержанной «девятки», она хорошо водила машину.
При разводе она уговорила Артёма переписать машину на неё. Если честно, то и
уговаривать не пришлось – бывший муж, не сказав ни слова, оставил им с Яшкой и
трёхкомнатную квартиру, и дачу, и машину. А сам ушел в «однушку» на окраине
города, которая досталась ему по завещанию после скоропостижной смерти его ещё молодой и красивой хохотушки-матери, любимой Яшиной бабушки.
Честно говоря, нечего им было делать на даче в такую погоду! Конечно, они
нарезвились до упаду: сначала снежки, потом баня… Им с Олегом, конечно, удалось уединиться от вездесущего Яшки на пару часов. Видимо, как раз за это время, когда взрослые упоённо занимались любовью, мальчишка успел наглотаться мокрого снега или замерзнуть…
В общем, теперь Яшка лежал в кровати с температурой и его тошнило. Ирина не отходила от него ни на шаг. Приезжавший врач прописал малышу постельный режим, лекарства, и Олег ушел в аптеку…
Уже три часа как ушел! За это время можно десять раз сходить туда и обратно! Ирина каждые полчаса звонила Олегу на мобильный, но «абонент был временно недоступен».
Как он смеет быть «недоступным» в такой момент?!
Ирина заметно нервничала и, выйдя на кухню, прикурила очередную сигарету.
Да, Артём всегда говорил ей, что Олег – хорошая компания для праздников, но не
для жизни с её повседневными заботами и трудностями.
«Если у тебя возникнут проблемы, - повторял он ей, - твой герой-любовник испарится так же незаметно, как и появился в твоей жизни. Неужели ты не видишь, что он – ненастоящий, что в нём нет ни грамма надежности? А чужие дети, Ира, запомни – чужие дети никому не нужны».
Ирину очень раздражала та навязчивость, с которой Артём внушал ей эту мысль. Она всегда полагала, что бывший муж говорит так из-за эгоистичной ревности, не в
силах примириться с её новым счастьем. Но сейчас… как говорится, первая ласточка пролетела.
Ирина решительно встряхнула головой, словно захотела выкинуть из неё
дурные мысли, загасила недокуренную сигарету и направилась в Яшкину
комнату. Она присела у кровати ребёнка и ласково погладила его вспотевший лобик.
Намаявшись, сын заснул.
«Нечего паниковать, ничего особенного не стряслось. Все дети болеют. День-другой – и будет весеёым и бодрым, как обычно, - успокаивала себя Ирина. – А Олег… Олег удивительный и любит меня… нас любит… Это всё «Артёмов дух»
вселяет в меня неуверенность в Олеге. Я не буду из-за таких мелочей ссориться с
любимым… И всё-таки, почему же он так долго не возвращается из этой чёртовой
аптеки?!»
Однако это были не такие уж и мелочи. Ирина решила, что пока Яшка спит, она и сама успеет сбегать за необходимыми лекарствами. Больше двадцати минут это не займет. И, оставив ночной светильник включенным, чтобы больной Яшка не испугался темноты, если вдруг проснётся, она неслышно вышла из квартиры.
Аптечный киоск на первом этаже в соседнем доме оказался закрытым, как нарочно! Ближайшая аптека была недалеко – за три квартала. Но пешком туда и обратно довольно долго… Ирина поискала что-то по карманам. Слава Богу, ключи от машины в куртке! Возвращаться за ними не надо. Но она бы и не стала возвращаться, пешком побежала бы.
«Хоть в чём-то повезло, Олег ключи не взял, - усмехнулась она про себя, - И, кстати, теперь понятно, почему он так долго. Не понятно только, зачем мобильный отключил. И почему машина не в гараже? Вроде бы, он её в гараж вчера ставил?»

Ирина завела синюю «девятку» и через пару минут уже выехала на оживлённое Дмитровское шоссе.
Ирина Лукашина была аккуратным водителем, опровергала расхожие слухи «баба за рулем». Водить её научил отец ещё в детстве, а потом – хорошая автошкола, школа экстремального вождения. Многие важные московские таксисты со стажем позавидовали бы её навыкам.
Не сбавляя скорости, Ира повернула на нужную улицу и вдруг… Машина резко остановилась, а в следующий момент тряхнуло так, что женщина не успела ничего и подумать. Удар сзади был такой силы, что синие «Жигули» вынесло на встречную полосу. Оглушительная сирена мчавшегося по встречной полосе водителя… Фары… Ещё один удар.
Последним чувством было чувство отчаяния, последней мыслью: «Как же теперь Яшка?» И наступила темнота.



В прихожей раздался звонок. Артём, не спрашивая, кто там, распахнул дверь. И обомлел. Мужчина в оранжевом плаще бесцеремонно и без приглашения вошел в прихожую.
- Здрасте, - весело сказал он оглушительно громким шёпотом.
Лукашин, конечно же, сразу узнал его, несмотря на то, что не виделись они почти год.
- Как ты нашёл меня? – зашипел Артем и, взяв непрошенного гостя под локоть, попытался вывести его из коридора в подъезд.
Митчелл уперся.
- Ну уж дудки! – сказал он громче. – То сам меня в гости зазызвал, а теперь – выгоняешь?! Адресок сменил и что думаешь – на другую планету, что ли, переехал, что мне уже и не найти тебя?.. Никуда не годится! …Или так - теперь ты в шоколаде и знать меня не хочешь, да? А может, скажешь мне ещё, что мы вообще не знакомы?
Бомж добродушно засмеялся, обнажив вставные зубы из металлокерамики.
- Да ты и так вроде неплохо живёшь… Вон какие зубы новые вставил, - смягчился Артём.
- Ааа!... Заметил, заметил!...
– …Да я ведь тебе заплатил уже, как мы договаривались, чего тебе ещё-то надо от меня?.. Счастью что ли моему позавидовал? – Лукашин криво усмехнулся. - Дурак ты, Миша, вот что я тебе скажу! Дурак и есть! Знал бы ты, что тогда случилось, наверняка не пришел бы сюда…
- Да знаю я, - нахмурился гость. – Поэтому и пришёл. Совесть заела.
- …А откуда же ты знаешь-то? – опешил Лукашин.
- Нарочно узнавал. Только вот не пойму я одного… Бог-то есть на свете? Или нету его ни черта?... Ну? Вот когда у твоей «девятки»… ну, тормоза отказали, так скажем, почему в салоне одна баба твоя оказалась?... Объясни мне? Того суслика-то Бог зачем спас? Значит, коли Бог есть на небе, не виноватый он был, любовниче-то наш, так я считаю…
- Да тише ты, - зашипел на гостя Артём. - Совесть ходячая! Пошли отсюда скорей, а то Иру разбудишь. Она после операции и так еле-еле в себя приходит, а ещё и ты тут на нашу голову… Ишь, разоряешься.. Совесть, Бог... не будь сам лох!
Ты хоть в курсе, что я её полгода вынянчивал после аварии? Знаешь хоть, во что мне весь тот наш пьяный базар обошёлся? Ничего ты не знаешь… Припёрся он сюда… автомеханик херов…
- Да знаю я… Вот поэтому и пришёл… Виноватый я!
- А потише ты можешь? Ты тут причём вообще? – Артём нервничал, переходя на зловещий шёпот. -  Ты тут при чём, я тебя спрашиваю? Это я затеял, я, а не ты… Вообще не пойму, чего ты правда сюда-то припёрся, Митчелл? Нечистая тебя  что ли принесла, не сам ты пришёл? Совсем уже, крышу от свежего воздуха сорвало?!
- Виноватый я, - упрямо повторил Митчелл. – Вот и пришёл, - добавил он потише, потому что Артём округлил глаза и повертел пальцем у виска, призывая его замолчать.

- Да не волнуйтесь вы, я не сплю, - раздался за спиной у Лукашина тихий голос жены.
Артём вздрогнул, побелел как новая простыня и обернулся. Перед глазами у него поплыло, словно он смотрел кино и шёл замедленный кадр.
Ирина на костылях стояла рядом с кошельком в руках, тихая и спокойная, и тоже бледная, как привидение.
Из комнаты удивлённо выглядывал повзрослевший Яшка. Мальчика явно заинтересовал необычный гость, такой прикольный, необычный, в оранжевом плаще... Только вот – кто он и зачем пришёл к папе – неясно. Зато видно, что совсем не злой, неопасный.
– Да Вы не переживайте, - звонким голосом сказала Ирина Митчелу, - Пусть Ваша совесть чистой остается… Вы же добра всем хотели? Справедливости хотели, не так ли? Помочь ведь хотели?

- Яш, иди поиграй, - сказал Артём.
Ему необходимо было хоть что-то кому-то сказать, чтобы самому выйти из шока. Ежу понятно, что Ирина всё слышала и обо всём не досказанном этим идиотом догадалась сама. Не дурочка, увы. Но уж Яшке-то точно незачем знакомиться с этим горе- «автослесарем».
- А там, пап, чё-то комп завис, - мальчик пожал плечами и остался стоять в дверях.
Ирина засмеялась.
- Это, наверное, энергетика такая в доме стала с его появлением, - кивнула она на Митчелла. – Скажите же, сколько мы Вам должны?

Митчелл недолго молчал, пристально глядя на Иру. Потом перевёл взгляд на Яшку.
- Тыщу! – уверенно выпалил он и шмыгнул носом.
Ирина открыла кошелёк и протянула ему тысячную купюру.
- Точно всё? Или ещё придёте?
- Не позовёте – не приду. Можете быть уверены. Или вы мне не верите?! – гордо приподняв подбородок, нахмурился гость.
Лукашины промолчали. Тогда Митчелл, поклонившись Ирине, взял купюру, не спеша, с чувством достоинства, засунул ее во внутренний карман пальто и пошёл, не прощаясь, метнув быстрый и острый взгляд на остолбеневшего Артёма.
Ирина аккуратно закрыла за непрошенным гостем дверь.

- Ну и что ты словно кол проглотил? – улыбнулась она мужу. – Пришёл-ушел. Ну и всё. Больше не придёт, надеюсь…
- А кто это был-то? – спросил Яшка.
- Дядька это был чужой. Выпить не на что, вот и зашёл к нам за денежкой… И вообще – какая тебе разница – кто, зачем?! Пришёл-ушёл… И всё. Больше не придёт...
Ирина поправила правый костыль и лучезарно улыбнулась своим любимым мужчинам:
- А пойдёмте-ка мы с вами обедать и гулять, вот что! Такое солнце на улице, а мы дома сидим!