Своя история

               
                СВОЯ  ИСТОРИЯ


Годы, годы, годы… Теперь с высоты своего полета, а скорее от ностальгии по тем годам, утрачивая эту вертикаль жизни,  возвращаешься туда всё чаще и чаще и , чтобы не так было горестно, повторяешь для себя, что неплохо пожил и есть, что вспомнить. Эх, молодость моя! Постоянно и все про тебя пишут, говорят, а ты, увы, для всех – явление временное. К тому же, воспоминания о себе приходят  в основном уже в зрелые, мягко говоря, годы, а потому становятся не менее горестными. Наверное, поэтому , при коллективных посиделках,  всегда принято вспоминать что-нибудь веселое и занятное. Вроде, как пытаешься восстановить что-то более приятное, хорохоришься, хотя кругом всё говорит и кричит, что времена давно иные. А ежели кто  надумает повторить что-либо из того времени, то и это называется не молодеть, а всего лишь - тряхнуть стариной. С другой стороны, слава Богу, человеку отпущен не такой уж короткий промежуток жизненного времени по сравнению со многими «братьями меньшими». Нас, живущих –в основном- воспоминаниями, ничуть не меньше молодых людей , аж Пенсионный Фонд трещит по швам, пытаясь изо всех сил поддержать наши воспоминания и потуги каждого продлить свою личную историю. История эта личная, а потому никто её изучать не будет, да и не обязан. Она у каждого, повторяюсь, своя.  Она - то, с чем остается жить человек, жалея это прошедшее время и надеясь иметь еще хоть что-то впереди.
Пенсионер МВД Марат Аминев пустился в воспоминания после ухода Павла, с которым проработали вместе не один год бок о бок. При Паше тоже можно припомнить некоторые отдельные случаи из былого, но долго прибывать в воспоминаниях не получалось. Все, кто присутствует в коллективе в это время,  должны были слушать только его. У него так заведено. А ещё став, со временим глуховатым, он любил вспоминать те или иные случаи очень громко.
- Не ори, Паша! - Кричали на него собутыльники.
- Я плохо слышу, - отвечал он, не понимая,  с чего вдруг всполошились неблагодарные слушатели, - поэтому говорю громко.
- Но мы-то тебя нормально слышим, чего ради рвешь задницу на Британский флаг!
Однако, Павел продолжал орать и даже тыкать кулаком в грудь тех, кто, как ему казалось, не так внимательно его слушает:
- Слушай дальше, потом выпьешь!
В этот день Паша пришел один со своей бутылкой, хотя и знал, что хозяин «завязал» решив, что он уже выпил столько, сколько ему положено, не забыв при этом халкнуть  малость  «за того парня и его друзей».   Гость разошелся было вспоминать свои студенческие годы в Высшей школе милиции, но заметил, что трезвые глаза Марата не настроены внимать его крикам и ушел,  прихватив недопитую бутылку.
- Лучше бы ты курить бросил, чем водку халкать, придурошный!
У Марата даже появилось чувство, что зря человека обидел, мог бы и потерпеть, посидеть с ним за компанию. Пусть бы чуток покричал, куда он теперь   пойдет. Домашним своим, поди, надоел уже, а для воспоминаний ему нужны слушатели. Сам Марат давно привык к одинокой жизни, если к ней можно привыкнуть вообще, вспоминать научился без слушателей, хотя часто пускался говорить вслух и спорить с самим собой, поправляя некоторые точности.
После ухода Паши, пошли воспоминания о своих студенческих годах. Свердловский юридический институт. Он не был тем юнцом, кто проживали в студенческой общаге, кто воровато клевали со сковороды девчат жаренную картоху в общей кухне, где стояли электрические плиты всего этажа. Марат уже был женат, имел маленькую еще дочурку и учился на вечернем факультете. В институт приезжал из дома на трамвае со «Вторчермета»  или прямо с работы. Именно в эти годы их инспекторов уголовного розыска, с легкой руки нового министра МВД Федорчука,  переименовали снова в оперов. Было непривычно, но привыкли быстро. Однако работа оперов продолжалась и поздними вечерами, а частенько и по ночам. Все лекции, которые пропустил, приходилось сдавать зачетом, самому находя преподавателя и договариваясь с ним, чтобы он выделил «окно», чтобы выслушать «хвостатого». Со временем их группу выделили из остальных студентов и перевели вечерне-заочное. Количество лекций сократили до двух разов в течении недели, вменив им писать контрольные и курсовые работы, как у заочников. Хотя  время учебы занимало теперь больше времени ( столько писанины!) , считалось, что ВУЗ пошел на встречу отдельной категории  студентов с ненормированной работой.  Были в группе еще несколько работников милиции, прокурорские и судебные работники, сотрудники управления КГБ и некоторых социальных служб.  Их группу многие студенты воспринимали действительно, как льготников и пытались уколоть словами «инвалиды умственного труда» и «дебильной группой».  Но дело не в том, на каком факультете ты учишься. Был коллектив молодых людей, занятых единым занятием и неписаным уставом студенчества, задорные и связанные единым порывом стать дипломированными. Вот почему все мужчины до конца жизни помнят своё армейское прошлое. Что-то общее в них есть.
Вспомнилось Марату, как он попал в санчасть УВД с воспалением легких и в больнице познакомился с дядей Мишей. Он пожилой работник милиции был барабанщиком в духовом оркестре гарнизона УВД города. Слово «барабанщик» тут не совсем уместно, поскольку дядя Миша окончил консерваторию и был замечательным ударником. 
Марат два раза в неделю, переодевался в палате и тайно бегал на занятия в институт, а возвратившись, слушал, как дядя Миша выбивает дробь на дощечке с обтянутой резиной  барабанными палочками. Он был виртуоз в этом деле. Казалось, что с такой частотой ударов невозможно сохранить цельность и ритмичность чего-то конкретного. Он мог, но и тренировал свои руки каждый вечер. Санчасть и больницу УВД Марат вспоминал нередко, потому что, во-первых, они были расположены в удивительном месте в районе улиц Репина и Малышева. Там рядом находилось всё то, что обозначает человеческое бытие. С одной стороны находилась тюрьма с институтом, с другой – церковь. Спереди, через дорогу, находится центральный стадион по соседству с роддомом ОММ, а сзади – кладбище.  Удивительное скопление всего необходимого для жителей. Школы не было. Ну и пусть. Детство не для этих таинств.
Во-вторых, дядя Миша из санчасти стал иметь некоторое отношение к их группе. Однажды, после сдачи сессии, почти вся группа ( костяк группы) забурились, как было принято, в правый зал ресторана «Ермак», чтобы отметить такое событие. Все гордые и денежные. Конечно, тогда оклады милицейские были небольшими, но воровать жаренную картоху из чужой сковороды госслужащими не принято. Оказалось, что оркестром, расположенным  в правом углу ресторана управлял дядя Миша, подрабатывающий после основной работы.
- Для Марата и его друзей из юридического института звучит песня «Поспели вишни в саду у дяди Вани»! – объявил знакомый голос и Марат важно посмотрел на сокурсников. 
Дядя Миша махнул ему приветственно, и пошла-поехала эта песня, которая часто там звучала. Её и заказывали многие.

Поспели вишни в саду у дяди Вани,
А дядя Ваня тётю Груню моет в бане… 
   
В те времена еще не было такого, чтобы так «вольничать с репертуаром», но это правило правого зала «Ермака», будто не касалось.  Можно было зайти небольшой толпой и услышать купеческую «Москва златоглавая, аромат пирогов». Пели они  так лихо и серьезно, словно возвращаясь к тем временам, что девки из группы казались курсистками. После ресторана группа отправлялась в исторический сквер, где распивалась последняя бутылочка, и уже на платинке, девчата, будучи до сих во власти старинных песен запивали: 
               
                Тихо плещется вода, голубая лента,
                Вспоминайте иногда вашего сту-у-дента...

 Пели в основном Таня Говура и Люда Акишева. Откуда только у них бралось это?
Марат вместе с Лехой Ждановым и Юрой Егоровым пытались поддержать, но за незнанием слов, только и могли подхватить окончание:

                Если насмерть не убьют на хмельной пирушке,
                Обязательно вернусь к вам друзья-подружки...

 
Последние полтора курса Марат учился, уже проживая в соседнем городе районного значения, куда переехал после рождения второй дочки. Пришлось малость поработать участковым инспектором, чтобы получить квартиру.  Ездить на занятия в поезде оказалось не так сложно. Он еще был молод и по истечении некоторого времени стал следователем. Учеба и работа дополняли друг друга, но переходы от одного к другому давались трудно.
Например, был случай, когда он вернулся с сессии, а его как всегда ждали целая кипа уголовных дел, которые имели свои сроки и требовали быстрого их разрешения. Подследственный Червоткин Слава с погонялой «червонец» отказался сотрудничать со следствием и объявил: «пока не женюсь, показания давать отказываюсь и никаких бумаг не подпишу». Из-за него могут не отпустить с работы раньше времени, чтобы ехать на учебу в Свердловск.  Пришлось Марату идти к прокурору Перемыкиной.
Прокурор  была на месте.
- Что скажешь? Проблемы какие?
- Не знаю даже как  сказать, Галина Дмитриевна. Мой «червонец» отказался выполнять любые следственные действия. Он жениться хочет.
- Не поняла, - смеялась  Галина Дмитриевна.- а у него невеста есть или все равно на ком?
- Невестой является «Гуляй – Гульнара».
Её знал весь район. Женщина она безотказная, могла «составить компанию»  всем, у кого есть выпить.
Галина Дмитриевна хохотала, хватаясь о край стола, но задумалась.
- А что делать, Марат. Придется тебе их поженить. Только сначала пригласи отца или мать «червонца», пусть попробуют отговорить его. Это мы обязаны проделать, - говорила прокурор, - хотя мы с тобой и знаем, что не ячейка общества создается. Смех, да и только. Но имей в виду нарушать сроки тебе не дам. Надо,  значит - жени. Продлевать сроки уголовного дела не стану, не вижу причин.
В те недалекие (далекие)  времена в начале восьмидесятых годов двадцатого столетия ( сплошная история) тоже была своя демографическая программа, но в отличие от нынешнего, с материнским капиталом, там выдавали деньги для покупки обручального кольца тем «молодым», кто вступал в брак впервые. «Гуляй-Гульнара» уже была однажды замужем, а вот  «Червонец» женился впервые, и очень ему хотелось уходить к «хозяину» женатым человеком, поскольку хотел: 1) получить хорошую передачку на деньги, выдаваемые для обручального кольца: 2) вести на зоне себя нормально и иметь возможность на получение длительных свиданий, положенных женатому человеку, когда приезжает супруга.
Теперь молодые этому могут не поверить, но «кольцевые» деньги выдавались всем, кто вступал брак впервые, а как они потратят, никем не контролировалось. Совсем вроде недавно было. И попробуй после этого утверждать, что ты еще не старый. Годы, годы, годы. Но именно в те годы, было решено, что человек, достигнувший совершеннолетия, вступая в брак, способен создать семью, и может начинать увеличивать народонаселение. Само «народонаселение»,  слово из тех же времен, также не означал  путаницу слов одного значения. Так называли население страны народом. Да и, надо сказать, в то время действительно сложно было видеть на наших улицах малолеток с детьми или с пузом, идущих попивая пиво, толкая коляску. Видеть таких мам больно, не говоря о пятнадцатилетних «самцов-производителей». Даже родить ребенка ещё до армии в те времена, уже считалось не совсем нормальным явлением.  Ничего плохого в том, может, и не было, но считалось исключением из правил.
Мать «червонца» разговаривать с сыном не стала , поскольку не привыкла разговаривать в условиях камерной духоты.
- Вы даже любовью-то занимаетесь не так, как надо! Тьфу!, - сказала она сыну и повернулась, чтобы быстрее уйти подальше от этого места.
Сын настаивал на своем, что Марату пришлось вызвать работников ЗАГСа и пригласить двух свидетелей из числа административных суточников, находящихся в обезьяннике.
Таким образом,  таинство было совершено. А что тут поделаешь? Ведь это «старое» уголовное дело подсунули Марату от следователя, который уходил в отпуск. Сроки «поджимали».
- Там не только сроку, но и следственных действий немного осталось. Успеешь, - сказала начальник следствия Катукова. - Это тебе, чтобы служба медом не казалась, студент ты наш. Из-за тебя вечно график дежурства приходится переписывать.
А в следующую пятницу нужно сдать зачет по судебной медицине. Предмет считался не основным, но преподаватель был из числа тех неразговорчивых. Заполучив «хвост» за неявку, поймать его будет трудно, а пересдать и того хуже. Очень уж плохо «шел на контакт» этот молоденький ещё доцент. Хочешь - не хочешь, рой носом землю, но сдай дело в суд вовремя. Иначе… Понятно, одним словом, что получится. 
Так и продолжались  студенческие годы для их «дебильной группы». То работа мешала учебе, то учеба работе. «Есть, что вспомнить, - подумал Марат, - а вот Пашу я зря обидел. У них в высшей школе были свои не менее интересные порядки. Пусть бы покричал – он  же плохо слышит».