***

«Лежим мы как христосики, между нами врач-нарколог ходит и говорит со мхатовским драматизмом все громче и громче, о вреде пьянства, словно сам себя убедить в этом пытается. Кровати в больничной палате по кругу были расставлены, наши кровати с Володей Высоцким рядом, мы с ним переглядываемся, с трудом удерживаясь, как бы не рассмеяться над докторским красноречием. В одном кармане халата у доктора ватка, а в другом спирт. И вот голос доктора сделался очень громким, и он внушает, что спирт это яд, и при этом он меня спиртом окропил, а спирт у меня на усы попал и я этот спирт слизнул, а Володя это увидел и прыснул от смеха. Доктор на меня как заорёт: «Володарский! Вон!» Я и выбежал, а Володя остался с докторишкой и долечили его до того что он стал наркоманом. Так вот пить, пейте, только умеючи. Но если увижу что кто-то из вас наркоман, не пощажу, выгоню из института, никогда ко мне не подходите, я такого, как с Володей, второй раз не переживу!» С такой истории начал свой первый семинар во ВГИКе, перед набранными им студентами, кинодраматург, писатель Эдуард Яковлевич Володарский.
Семинары проходили по вторникам и четвергам, в тех аудиториях, что были свободны. Студенты всегда поджидали его в коридоре. И только завидев его фигуру, кричали : «Любимый идёт!». Первое время Эдуард Володарский требовал от нас рассказы, новеллы и небольшие истории «из блокнота», говорил о том, что писать надо много, всегда при себе иметь блокнот или тетрадь, что бы что-то, что замечаешь записать. Повторял на каждом занятие: «Пьяный, трезвый, пришел домой, пиши. Хоть пару страниц. Это совсем не трудно. И записи эти потом вам обязательно пригодятся.» . Он много писал сам и приучал своих студентов к такому же трудолюбию. Как-то приказал своим студентам принести ему свои рукописи на студию Горького, где снималось кино по его сценарию. Мы простояли час, Володарского все не было, студенты то и дело выбегали на улицу, к проходной студии…И вдруг мы увидели нашего мастера Володарского, идущего по лестнице вниз из студийного коридора. Он шел, в одной руке у него были страницы, а другой рукой он выписывал какие-то немыслимые фигуры в воздухе, на нем были очки (тогда еще он редко одевал очки), под нос себе он что-то проговаривал, разыгрывая ведомую только ему одному сцену, да ещё и подпрыгивал при ходьбе. Точно так в театре изображают Моцарта. Студенты гурьбой стояли у подножия лестницы. Они окликнули его, и он с изумлением и улыбкой стал на них смотреть, застигнутый врасплох их появлением и, спрашивая, как они здесь очутились. Кто-то из студентов неловко промямлил: « мол, вы сами нам встречу тут назначили, что бы мы рукописи вам принесли.» Володарский смотрел на ребят ошарашенно, извиняясь, что забыл и заставил ждать, и не вышел к нам вовремя. Оказалось, что и сейчас он шел не к студентам, а читать сцену режиссеру…. Он широко нам улыбался, сожалел, что заработался, и на разговоры нет времени, собрал со студентов рукописи и стремительно скрылся в студийном коридоре. А на ближайшем занятии он отдавал рукописи студентам обратно с карандашными пометками на полях и в тексте и как прилежный школьный учитель он исправлял фразы, вычеркивал абзацы, писал, где историю надо расписать, исправлял грамматические и орфографические ошибки. На свои семинары Эдуард Яковлевич приносил пачку хорошего чая, конфеты, хлеб, сухую колбасу на бутерброды. Шли голодные девяностые, для Эдуарда Яковлевича было важно, что бы студенты были сытыми. Узнав, что у кого-то из студентов нет печатной машинки, принес из дома. Сам он ставил на стол перед собой термос с чаем с молоком, опустошая его за занятие. Он всегда кашлял, часто был простуженный, жаловался, что болят легкие и при этом много курил. Рассказывал, что в молодости был драчливым и даже сидел в тюрьме. А как-то задрал футболку и показал студентам шрамы на груди.
Как-то в марте, в начале 90-х, кашлял уж очень отчаянно. Провалился под лёд его пёс, и ему пришлось его вытаскивать. Володарский часто на семинарах рассказывал о своей жизни, про свою жену Фариду, про историю их знакомства, про своих друзей: Владимире Высоцком, Никите Михалкове, Алексее Германе, операторе Павле Лебешеве, писателе Юрии Нагибине, Юрии Трифонове, о своём учителе Евгении Габриловиче. Говорил он и о своем быте, о своих собаках. В те времена на даче у него жило несколько кавказских овчарок. С продовольствием в стране было тяжело, в магазине продуктов не было, да и кормов ещё не было и приходилось собак кормить кашей и с трудом раздобытым мясом, тушенкой и т.д. На приготовление еды для собак уходило много времени, каша долго остывала. Да и процедура это непростая, кормление восьми кавказцев, боксера и пуделя. На семинарах Эдуард Яковлевич вспоминал свою жену Фариду. Она как-бы незримо присутствовала с нами на семинарах. Он рассказывал нам историю их знакомства, как развивался роман, как они жили первые годы и дальше. Когда угощал своих студентов, просил не говорить ничего Фариде. Не так уж часто тогда случалась работа. Я убеждена, что без Фариды не было бы сценариста Эдуарда Володарского, такого, каким мы его помним. Фарида, сама выпускница киноведческого факультета ВГИКа, красавица, очень грамотная и талантливая, посвятила свою жизнь Володарскому, окружая его заботой и теплом домашнего очага.
На приёмных экзаменах, получив три пятёрки: за литературный этюд, рецензию на фильм (повезло, был фильм « Холодное лето 53»), собеседование, сорвалась на истории…Шёл 89 год, я не понимала что моим экзаменатором по истории была руководитель партийной организации ВГИКа, и решила блеснуть знаниями, рассказывала историю по Александру Исаевичу Солженицыну, конечно, поставили двойку, сочли меня антисоветчицей. Я перенервничала, писала апелляцию, умудрившись сделать ошибку в этом иностранном слове, написала его через два п. Но гораздо больше меня переживал Эдуард Яковлевич, он ругался с экзаменаторами, защищал меня как лев… В сердцах он написал заявление, что без меня, Александры Казарновской, отказывается вести курс! Такого не было за всю историю ВГИКа! В ректорате уверили, что когда через полгода будет набор в институт, мне разрешат пересдачу экзамена. Но через полгода про меня забыли. В те времена работала киномехаником во ВГИКе, во всех залах, часто на перезаписи, смена иногда заканчивалась в два час ночи. Уставала ужасно, но упорно ходила на занятия, а с занятий меня частенько снимали на работу. В дверь стучали, и приходилось уходить в разгар семинара. Это было обидно и мне и Володарскому. У меня наворачивались слёзы, когда поздно вечером шла по пустынному коридору ВГИКа мимо аудитории, где днём был семинар. Когда отказали в пересдаче экзамена, то заплакала и побежала в отдел кадров, забирать документы и хотела навсегда покинуть институт. У дверей отдела кадров меня увидел Эдуард Яковлевич, что было чудом, в этот день у него не было занятий, и через ВГИК он шёл на студию Горького. Он сжал меня крепко, в охапку и сказал, что пишу я хорошо, и неважно, что я устала, не нравлюсь этим тёткам, что это они меня не берут, а он меня на семинар взял, и он в меня верит! Главное, пиши! Только следующим летом, отходив год вольнослушателем, пересдав опять всё, на этот раз только с двумя пятерками за творчество и четверкой за собеседование, потому как фамилия моя не понравилась сценаристу, тогда набирающему курс, но по баллам я проходила, я стала студенткой ВГИКа и моим мастером был Эдуард Володарский!
У мастера Эдуарда Володарского был во ВГИКе только один выпуск. Так получилось из-за его «приступов дурной правды» (см. В. Шукшин) и вечных институтских интриг.
• Шукшин В. М.«И в приступе дурной правды он сказал ему, что его жена
 живет с агрономом».