Зелёные молнии. Одонышек. Из Первого поцелуя

                Зеленые молнии

     Я не узнал тебя утром.  Помнишь – «Не проспи утро в горах»?
Модно-романтическая тема для сочинений в старших классах. Утро я не проспал. Почти проспала его ты, а я пошел встречать рассвет с твоей сестрой. На тебя разозлился. Больно хитро ты метала зеленые огни по углам ночной турбазы. Куражилась. А мне не понравилось. 
     Мы устроились  вшестером на четырех сдвинутых кроватях. Твоя сестра и ее подруга  не волновали, я лежал с тобой почти в обнимку, сквозь легкое трико чувствовал, маялся.
А ты все подавалась ко мне, будто мерзла жаркою ночью. В бесстыжей прикосновенности почудилось нарочитое, не твое. Ну не стоило превращать н а ш е  в беззазренную интрижку. Да еще на глазах у всех. Ночь только разгоралась. Вот уснут они, и мы выйдем  в горы, на лунную траву…
   Нет, злобно зашипела, отвернулась и пристроилась поближе к  моему беспечальному  дружку. Только зевнула, потянулась, и он откликнулся. Вы похахатывали, возились  в темноте. Но по-змеиному извиваясь и шипя уже на него, ты не упускала меня из зоны внимания. Ради меня и устроила цирк. Впрочем, когда дело стало заходить дальше намеченного, влепила пощечину и отодвинулась от него. Лежала, глядя в потолок. Зеленоватые блики мерцали в комнате, и только я догадывался, что это не луна в окне, а ты распускаешь искры обозленных, суженных глаз.
      Что ж, на войне как на войне!..

                Одонышек

     Я взял за руку твою сестру, легко потянул, и она согласно пошла за мной. Я обнял ее за воротами турбазы, усадил на поваленный ствол ели и она положила голову на мое плечо. Смотрела на луну, думала о чем-то неинтересном. Жизни ей не хватало, - это ты, хищница, высосала соки, положенные вашей родове. Совсем без меры хапнула девочка, показавшаяся мне  м о е й. Обокрала сестренку. Ей остались слабые капельки, одонышки, напоенные луной…
     Годы спустя я осознал свою дикость.
Младшая сестричка прежде твоего вышла замуж, наплодила погодков, построила дом и жизнь, устроила мужу работу за рубежом, и ворожа, ворожа, повела по миру разросшуюся, буйно разветвившуюся семью…
    Сейчас было иначе. Тихой капелькой – боязно прикоснуться – сидела со мной, согласно кивала каштановой головкой, соглашалась встретить рассвет на вершине. На самой вершине горы, у подножия которой сейчас сидели, коротали ночь. В покорном поддакивании виделась только слабость. А вглядись повнимательнее, отрешись от мстительных намерений, и открылось бы иное. Совсем иное.
     Ну хотя бы то, что не я  жалею сейчас, она, понимая мое жалкое положение, жалеет. И даже готова превозмочь  предутренний сон, совершить бредовый, совсем ненужный ей бросок на вершину.
     Забрезжило, и мы пошли.
Мы поднимались по старой, слежавшейся осыпи. Невольно сталкивали гремучие камушки, которые в свою очередь образовывали камнепады.
     По грохоту ты и догадалась в чем дело.
     Твоей сестренке становилось плохо.
Превозмогая дурноту, она терпеливо карабкалась за мной, но у самой вершины не выдержала. Села на камень и я ужаснулся. - Только стонущие глаза жили на залитом белизной лице. Я ненавидел себя, я не знал как быть – вершина близко, но еще ближе человек!..