Книжный червь

           Некий тишайший человек, книжный червь, кабинетная мышь, библиотечный сверчок, назовем его здесь – Ыфыхоф, однажды наткнулся, заинтересовался, стал изучать, и в результате написал очерк. О человеке, показавшимся ему прекрасным, – Илье Исидоровиче Фундаминском (само имя героя для Ыфыхова звучало чудесно). Очерк, в пятом майском номере, опубликовала случайная газетка под названием «Петербургский пакетбот». На Ыфыхова обратили внимание читатели, и среди них наследники как самого Фундамиского, так и его друзей, сослуживцев и однопартийцев. Назревал скандал того рода, что оставляет после себя ни столько осадок стыда, сколько накипь непонимания.
           Суть очерка сводилась к перечислению биографических фактов касательно Ильи Исидоровича, и некоторых выводов самого Ыфыхова. Например, он, оставляя в стороне яркую революционную деятельность Ильи Исидоровича, писал о дружбе героя очерка с Буниным, о его, герое, тонком понимании момента и уникальной деликатности, умении сохранять баланс в непростых условиях любовного треугольника: Бунин-Кузнецова-Бунина (а баланс бывает нужнее резкого выяснения отношений, как иногда компас нужнее карты). Как часто юная соперница обращалась за помощью к Илье Исидоровичу, и тот всегда находил правильные слова. А вывод из этого следовал в том смысле, что спокойный уравновешенный характер Ильи Исидоровича, залог добропорядочных отношений любого самого экзальтированного и эгоцентричного, насквозь творческого сообщества.
           Или о работе Фундаминского одним из редакторов журнала «Современные записки». О его широте взглядов и доброжелательном отношении к начинающим даровитым авторам, позволяющим последним печататься и не умирать с голоду. Или о мужестве и глубокой порядочности, не давшим Фундаминскому сбежать от нацистов в Америку и принявшему мученическую смерть в концентрационном лагере смерти Освенцим. Лучшие и самые проклятые черты русского интеллигента окрыляли и убивали его. Бескорыстие и преданность, прекраснодушие и нелицеприятность, отсутствие сребролюбия и стяжательства.
           Тем болезненнее воспринял Ыфыхов, последующую в девяностые годы прошлого века травлю. Серию разоблачительных статей, где его, Ыфыхова, смешивали с грязью, обвиняя черт знает в чем. В спекуляции, в потакании, в непонятной здравомыслящим людям выгоде… да вы еще и сами помните ту разнузданную компанию, что развязали в прессе правые объединившись с левыми и примкнувшими к ним центристами. А когда травля вышла за пределы фигуры Ыфыхова и как проказа стала захватывать все более обширные слои спорящих, Ыфыхову пришлось совсем худо. Он уехал в деревню Круглое Воротынского района Нижегородской области и снял там домик с печкой и собакой Гудроном во дворе. Потом, как и любое информационное событие не связанное с поп-звездами первой величины, движение утихло. Но Ыфыхов прижился в деревне, и возвращаться не собирался, на все вопросы, иногда вспоминающих о нем корреспондентов центральных и районных газет, отвечал отказом отвечать. Да и самим Ильей Исидоровичем более не интересовался. 
           Каково же было приятное изумление Ыфыхова, когда он узнал о канонизации мирянина Фундаминского. Ыфыхов повторял в телефон, по своему обыкновению торопясь и задыхаясь: «Я знал, я знал, я чувствовал, что он святой праведник, Макоша, вы ведь меня понимаете?».
           Я понимал.