Родовые муки Иеговы

Долина была как игрушечная, она лежала перед ним, круглая, ровная, зелёная, похожая на стол, покрытый хорошим сукном. Со всех сторон долина окружена была горами, пики которых даже днём упирались к мерцающим в небесной синеве звёздочкам...
«Это то, что нужно, – сказал себе Пред Ам с лёгким чувством жалости к себе. – Пусть я не найду желаемого, но всё же это лучше чем ничего...»
Он стал спускаться в долину, она росла на его глазах, увеличивалась, целый день он спускался по камням в долину, мимо зияющих мраком ущелий и расщелин, источающих холодный пар, растворяющийся в тёплом воздухе. Один раз он увидел, как из расщелины пробивается зеленоватый свет, напоминающий своей мягкостью прозрачные воды Моря Суме-рек, где он купался очень давно, – с тех пор память многое вычеркнула из себя, как ненужное, но воспоминание о подводном мире, доставляя ощущение невесомости и какой-то вневременности существования, осталось в глубинах его Я. Увидев зелёный поток, бьющий из расщелины, струящийся по камням красного и оранжевого цвета, поросших ядовитыми грибками, что питаются микроорганизмами, а также мелкими насекомыми, Пред Ам обратил внимание на двух существ в глубине открывшегося ему пространства, краешком сознания он уловил в их беседе что-то относящееся к нему, к Пред Аму, поэтому он остановился, заглянул в жилище Соамов – это были они, порождение реальности и фантастики, умеющие растворяться в атмосфере и приобретать какие угодно очертания и окраски – и стал слушать, о чём они говорят. Это были древние мифы этой планеты, в которых рассказывалось о деяниях сына богов, пришедшего издалека, из той части неба, в какую нельзя было проникнуть, ибо там было запретное и тайное, о котором Соамы ничего не знали. Однажды Соамам сообщили их соседи Эфеты о том, что можно достигнуть той части неба, если познать законы распределения материи и духа, свойственные той части мира, что не поддаётся восприятию существ, обитающих во времени, то есть речь шла об лежащих за границей осуществимого и вероятного предметах... Слушая истории жизни Соамов Пред Ам испытывал тоску по прошлому, истории его собственного народа подогревали его рассудок, он подумал, что напрасно не может простить недальновидности тех соплеменников, что избрали для себя иной путь развития. «Кто знает, – сказал себе Пред Ам, – что есть Истина!.. Вот они, эти существа, Соамы, столь далёкие от нас, мыслят примерно о том же, а там, где мы не видим надобности мыслить, они, возможно, ушли так далеко, что нам и не понять!.. Что есть Истина, как достичь того состояния духа, когда уже не надо стремиться дальше?.. Возможно, эти Соамы дальше нас ушли, а мы до сих пор этого не можем понять, если нам вообще дано понять?!.»
Некоторое время он ещё прислушивался к разговору двух Соамов, наблюдая за этими существами, не обращавшими на него никакого внимания, словно он для них не существовал, затем отправился дальше – и размышлял о судьбах живой материи, которую дух обуздал для своей цели познания... Он шёл и прислушивался то к звукам собственных шагов, то к далёким раскатам громов – там, за грядами горных цепей. Иногда ему казалось, что цветы, встречающиеся на его пути, переговариваются между собой, а ящерка, или змейка, устроившиеся на валуне, пытаются проникнуть ему в душу, узнать его мысли...
Наконец он спустился в долину. Ей не было конца, она тянулась без края до самого горизонта, это была не та игрушечная долина, которую видел он, когда находился наверху. И она не была такой ровной и зелёной. Глазам его представились стада диких животных, пасущихся по берегам речушек и озёр, а в тени лесов предавались отдыху те, кто вели ночной об-раз жизни. Пред Ам направился к возвышающемуся неподалёку храму, когда он подошёл к нему, один из местных гуманоидов, служителей храма, выйдя ему навстречу, сделал ему знак, означающий приветствие. Пред Ам мысленно обратился к нему: «Я не беглец и не изгнанник, не посланец, которого вы ждёте, я Пред Ам, что означает Обособленный, и у меня нет определённой цели...» Служитель храма ответил: «Если ты не имеешь никакой цели, значит, ты находишься на полпути к цели... Проходи...» Прохладой дохнули своды храма, из глубины его доносилась странная, наводящая на грустные размышления музыка. Несколько гуманоидов, собравшись в кружок, о чём-то негромко говорили. Пред Ам хотел было подойти к ним, но передумал, их мысли он различал и знал, что на сердце у каждого из них. Они верили, что дух планеты обитает здесь и мысли их были обращены к нему. Отойдя к нише в каменной стене он опустился на каменную скамейку и погрузился в размышления. Снова его память вернулась в те времена, когда он ещё не был Пред Ам, что значит Обособленный. Его плане-та была поражена недугом, который мог излечить только контакт с теми, кто шёл иным путём. Умы, один за другим гибли, не находя для себя выхода, а он, Пред Ам, жил и боролся, надеялся, что когда-нибудь будет иначе, что живительный источник пробьёт бездну пространств и даст себя знать...

В самосозерцании прошло несколько дней, за это время Пред Ам побывал во многих местах храма, он спускался в подземные помещения с высокими потолками и голубым освещением, бродил по лабиринтам безжизненных улиц с молчаливо глядящими тёмными проёмами окон домами, в которых не было ни души. Древняя цивилизация этой планеты внушала ему печаль и слышалось ему в каждом звуке, долетавшем до него, что-то такое, давно забытое, что он мучительно пытался вспомнить, но так и не мог вспомнить. Он всматривался в письмена, считавшиеся священными, что высечены были на стенах домов или прямоугольных каменных столбов, подпиравших потолок города, которого прозвали Усана, что означало Спящий город, и ему было странно, что тех, кто создали этот город и расписали стены этих домов, уже нет. Многие поколения мыслящих существ жили и умирали под толстым слоем камня и почвы, отделявших их от поверхности планеты, пока этот город не был оставлен его жителями, переселившимися наверх и так и не вернувшимися в него...
Когда он снова был наверху, к нему приблизился один из жрецов храма и сказал: «Нашёл ли ты то, что нужно было тебе?..» «Я пока ещё не знаю, – ответил Пред Ам, – это будет известно потом...» «Там, внизу, ты не встретил никого? – спросил жрец. – Ты не слышал ничьих шагов, не улавливал ничьих мыслей?..» «Я слышал шаги, но эти шаги принадлежали мне, я видел тень, но это была моя тень, и я улавливал мысли – и эти мысли принадлежали мне!» – сказал Пред Ам. «Это не твои слова, тебе это сказано было внизу, а ты принёс их сюда!..» – сообщил жрец храма, воздев руки, словно охватывая ими невидимую, но сокровенную вещь, или принимая её в свои объятия...
Пред Ам покинул эту обитель чужих богов и направился дальше. Хотя шаги его были тверды, как и прежде, чего-то ему не хватало, словно он утратил часть души, давно уже не знающей радость побед и горечь поражений. С некоторого времени ему казалось, что он утрачивает свою необъятную душу или она покидает его, не нуждающегося в ней. И теперь, после его встречи со Спящим городом, он был вправе спросить себя: не исчерпал ли он себя до конца и нужен ли он хоть кому-нибудь и прежде всего самому себе?.. Может быть, впечатления от Усаны и самого храма, оставленного им поспешно после разговора со жрецом, оказались слишком сильными? Но он много видел подобных храмов и бывал в таких местах, по сравнению с которыми Спящий город выглядел невинностью младенцев. И значит, тут причина крылась в ином и дело было не во впечатлении, полученном Пред Амом от Спящего города, а в самом Пред Аме...
Он остановился и оглянулся на храм, ему показалось, что очертания его колеблются в напоенном ароматом цветущей долины воздухе, ему почудилось, что он может растаять и исчезнуть, подобно миражу. Давно уже жизнь Пред Ама походила на сон. Верил ли он тому, что видел? Ценил ли он то, что трогал рукой, что брал, брал на одну минуту, чтобы поднести к глазам и получше рассмотреть, а потом положить на прежнее место или бросить?.. И может быть, зря спустился он в эту беспечную долину и пора ему было возвращаться назад?..
Он подумал: «Назад...» И спросил у себя: «До каких пор назад?.. К кому назад?!. И есть ли там кто-нибудь, куда склоняет меня вернуться моя слабость?.. А почему не вперёд?..» Он повернулся спиной к храму, уткнувшемуся остроконечным шпилем в голубизну небесных просторов, где вспыхивали одна за другой звёздочки, они манили к себе, но их было много против одного храма, служившего воплощением воображаемого центра Вселенной, – и пошёл дальше, всё более удаляясь от своего прошлого туда, где ждало его разочарование или успокоение. Он успел сделать сотню шагов, когда ему пришла в голову мысль, что он двигается слишком медленно. И он хотел одним движением руки перенести себя на значительное расстояние, чтобы скрыться от храма, служащего ему своеобразным укором прошлого. Надо было только прикоснуться к левому запястью и, нажав на одну из разноцветных выпуклостей на комбинезоне, передвинуть её движением пальца. Желание его угасло, едва он понял, что стоит за ним. Не для того он выбрал этот зелёный мир, само естество, торжество равновесия и гармонии в природе, чтобы противопоставить ему логику холодного рассудка и трезвый расчёт. В другом месте он бы счёл уместным прибегнуть к силе и скрытым в его организме возможностям, но тут ему хотелось быть таким же беспомощным и слабым, каким он начинал в незапамятные времена, припоминаемые им как нечто не имеющее к нему прямого касательства, точно это был не он, а кто-то другой...

Если уж он никого не мог любить и ничему не мог себя посвятить, то, может быть, был смысл самому стать богом, одним из тех, кому в исторические эпохи поклонялся его собственный народ?.. Не от физической усталости опустился Пред Ам на плоский камень, источенный тысячелетиями, на высоком берегу реки, а от бессмысленного движения вперёд, туда, где его никто не ждал и где он никому не был нужен, да и кого он, Пред Ам, надеялся встретить или отыскать в будущих днях своей жизни?.. Всему этому миру, среди которого он постиг себя, Пред Ам был бесконечно чужд...
Выдумав самому себе законы существования, он навсегда порвал с обществом себе подобных, их голоса, их деяния потонули в прошлых веках и тысячелетиях, они звучали ему издалека, напоминая ему о его происхождении, и он был для кого-то умершим, и даже более, нежели просто умершим, ибо он ушёл – и следы его затерялись среди невидимых миров, так далеко не уходил ещё никто до него...
«Я бог твой и Господь! – услышал он из глубины самого себя. – Я тебе буду говорить, а ты меня послушайся, если хочешь быть угодным мне и если я тебе ещё нужен, если не хочешь, чтобы отвернулся я от тебя...
Долго я смотрел за тобой, долго тебя лепил своей рукой – и ты должен знать, что за это ты мне ещё послужишь. Тебе кажется, что ты от всего оторван и существуешь без смысла и пользы для кого-либо. Но ты забыл меня и я напоминаю тебе, что я с тобой был всегда и ты мне сейчас более угоден, чем был когда-либо раньше!..»
Угрюмая улыбка появилась на губах Пред Ама, он подумал о том боге внутри себя, который настойчиво просился наружу, и которого он, Пред Ам, столь же упорно подавлял. Он сидел в этом месте на берегу реки и смотрел вдаль, не надеясь увидеть в ней ничего для себя неожиданного или нового, этот сын Космоса, растворившийся в окружающем мире. Он хо-тел о чём-то думать, возвышенно и страстно, но тайны исчезли, растаяли в воздухе, кроме одной, он до сих пор не мог решить, в чём его предназначение...
С усилием он заставил себя подняться с камня и двинуться дальше, туда, где он ещё не был. «Надо идти, во что бы то ни стало! – твёрдо сказал он себе. – Никому нет ни до кого дела, трудно всем, и преодолевая себя, делаешь то же, что делает и каждый, кто бы он ни был, на какой бы ступени он ни находился...» Шаг за шагом двигался он по миру, ступая тяжело от переполнявших его сил, которых ему некуда было деть. «Нет, я не от слабости иду так медленно, – думал он, – и иду я ХОРОШО, зная, зачем иду...» Он не мог не идти. В этом движении был он весь, Пред Ам, Обособленный, сын Космоса, и в каждом его шаге было что-то от ребёнка, научившегося ходить, и в его душе разверзлись бездны, в которые ему хотелось кричать – и те шаги были его бесконечно яростным и наполненным невыразимой тоски криком боли и отчаяния, так он шёл, сражаясь с самим собой, и никто не пришёл к нему на помощь, удивительная тишина сопутствовала его движению, будто мир замер и наблюдал за своим детищем...
«Сын мой, Пред Ам, ты создан мною для испытания, – говорил ему его бог, – тобою я хочу проверить ТЕРПЕНИЕ мира и измерить себя. Говори мне жизнью своей обо мне, пусть твой каждый новый шаг будет моим шагом ко мне самому. Не умирай, пусть не будет шага, который стал бы твоим последним шагом, возродись, Пред Ам, как ты возрождался раньше, не останавливайся!.. Смотри! Ты идёшь! Это ли не победа твоя и моя, это ли не новая ступень, не начало новой, прекрасной, целесообразной жизни, которая мне близка и понятна! Я вижу всё, я бог твой, знай это и верь в меня, ибо я всегда был с тобой там, где тебе было трудно, я был с тобой, это ли не добрая весть для тебя, это ли не знак того, что и в грядущих днях мы будем вместе и ты, следуя тому, что я тебе буду повелевать, приблизишься ещё более к Истине! В Истине – смысл жизни твоей, к ней направляешься ты, а я тебе помогу!..»
Остановившись, Пред Ам посмотрел на землю, расстилающуюся перед ним, на части своего тела, соединённые в одно целое для той будущей, далёкой и, может быть, вечно недостижимой цели, которая звала его издали, – не из той ли части Космоса, откуда он пришёл и куда позабыл дорогу?.. Он окинул взглядом эту живую, горячую своими недрами планету, насколько это было в его силах, охватил небесный голубой океан, – и разум его, казалось, во-брал в себя в эту минуту всё, что подарил Пред Аму мир... И он, зажмурив глаза от слепящего света, представил себе, как летит во Вселенной один – туда, где его ждут вместе с его богом и где он обретёт то, чего у него пока нет...
10 января 1982 г.