Ярослав

Здравствуйте, меня зовут Ярослав, и я пассивный курильщик. Это выражение не имеет ничего общего с распространенным понятием «пассивный курильщик». Это не значит, что я вынужден вдыхать чужой табачный дым заражая себя раком. Я называю так себя, потому что я очень пассивный по жизни и мне не хватает сил признаться, что я курю. 
Каждый раз, уходя на работу, я целую свою маму в обвисшую, нарумяненную щеку,  затем я вхожу в лифт, жму черный расплавленный кругляк пластмассы в самом низу табло и жду. Выходя из дома, заворачиваю за угол прохожу еще десяток метров, и когда скрываюсь с глаз матери провожающей меня взглядом из окон дома как надзиратель на вышке в колонии, закуриваю.
Первая сигарета это лучше чем секс, лучше, чем алкоголь, лучше, чем mdma и lsd вместе взятые. Я растягиваю удовольствие, курю очень медленно, сигарета тлеет и разбрасывает пепел по ветру, когда пепел попадает в глаз, я жмурюсь от удовольствия как кот от солнечных лучей. Сигарета покрывается желтыми пятнами и иногда шипит, стреляет, отсырела за ночь в полиэтиленовом пакете, в котором я держу пачку. Я заворачиваю цветную коробочку с моими маленькими миленькими убийцами в целлофан и прячу в бочок унитаза. Там мама точно его не найдет, она терпеть не может туалет, всякий раз когда она заходит в него она некрасиво морщит свое и так сморщенное старое лицо. Она ненавидит запах туалета, все из – за моего кишечника и канализационных труб. С кишечником и трубами есть проблемы, не помогают даже самые сильные освежители воздуха. Стойкий запах гниения. Моя мать терпеть не может мой запах, он напоминает ей запах моего отца, который по ее словам пах как дерьмо, так же поступал по жизни, так же и помер.  Она точно не станет открывать крышку бочка, даже если заподозрит что-то, не сможет пересилить свою брезгливость. Это мне на руку.
 Даже во время нашего секса с бывшей женой я не испытывал такого удовольствия. Мама говорит, что курить это плохо, но я-то знаю, что она и сама не против выкурить сигаретку после обеда или с утра, когда думает что я спокойно сплю в своей старой детской комнате с разрисованными фломастерами обоями.
Я любил рисовать в детстве, я рисовал везде, где  мог. Я рисовал всем, что оставляло после себя след. За это мне часто попадало от всех, кому не нравилось мое творчество, и кто мог дать мне тумаков. Мать делала это чаще всех, отец реже, но лишь потому, что бросил нас, когда мне было десять лет. Учителя в школе, где я учился, тоже были фанатами метода кнута, совсем забывая про пряник. Но они не смогли выбить из меня художника, но смогли вбить в меня робость.  Я рисовал и боялся. Боялся и поэтому рисовал. Рисовал и получал за это, получал и рисовал это. Я превращал все места, где нахожусь достаточно долго в пещеру с наскальной живописью. Я изучал работы великих мастеров, но не находил их интересными. Я смеялся на уроках в художественной школе, в которую меня отдала мать что бы я «подавился этими маляками»  и больше не портил мебель и стены. Но из меня, по словам преподавателя, никогда не выйдет толк. Я полная бездарность и совершенно неконтролируемый сорвиголова. Я был с позором изгнан из художественной школы, что прибавило маме причин испытывать на мне отцовский военный ремень с блестящей звездной пряжкой. Моя спина была исписана не хуже чем стены в комнатах.
Я работаю грузчиком на водочном складе и при приеме на работу меня спрашивали о вредных привычках. Я соврал, сказав, что у меня их не имеется. Поэтому когда мои коллеги собираются на перекур, я выхожу на улицу вместе с ними и стою рядом. Мне нравиться вдыхать табачный дым. Никто на свете не знает о моей привычке, и я не горю желанием открываться миру.
После работы я иду домой пешком, это занимает примерно час, за этот час я выкуриваю столько сигарет сколько смогу. За долгий рабочий день без них я становлюсь нервным и уставшим. Меня может вывести из себя любая мелочь. Однажды по пути с работы домой на меня напала дворняга, которую подкармливали все рабочие нашей промзоны и я в их числе. В обычных обстоятельствах я бы не обратил на это внимания. Ну и что лает себе старая дворняга, так может она просто хочет поиграть. Она же не скалиться и не прижимает уши. Значит, не представляет опасности для меня. Так бы я думал, будь во мне хоть одна затяжка. Но ее не было, я еще не отошел достаточно далеко, что бы закурить, чувствуя себя в безопасности. Так что я был похож на сжавшийся и пульсирующий комок воспаленных нервов. Я попытался ускорить шаг, что бы скорее добежать до укромного места замороженной стройки, где я был бы абсолютно незаметен и мог спокойно выкурить сигарету. Но эта дворняга действовала на нервы, лаяла и не отставала. Когда я шикнул на нее, она вцепилась мне в брюки и оставила рваную рану на моей ноге под разорванной брючиной. Будь во мне хотя бы одна сигаретка, я бы выдержал и такое. Пусть даже мне досталось бы дома от матери за рваные брюки. Мои последние чистые брюки. Потому что в последнее время моя мать проводит слишком много времени за телевизором и у нее не хватает времени на стирку. А меня к стиральной машине она не подпускает, говоря, что я слишком косорук и не  смогу справиться с элементарной стиркой в стиральной машине. Поэтому наш дом напоминает свалку грязного белья.
Но до заветной стройки с ее обвалившимися кирпичными стенами и сенью молодых тополей, под которыми можно укрыться было еще метров триста. А мне уже было невтерпеж. Нервы сдавали. Сил не хватало даже на то, что бы отогнать озверевшую псину. Я понятия не имею, чем я ей насолил, но видимо причины были, потому что она не отставала. Я был уже весь искусан и кричал на нее что есть мочи, людей вокруг почти не было, а те, что были, просто смеялись надо мной, думая, что я идиот. Как бы там ни было. уже приближаясь к моему разрушенному укрытию, я зачал, выносил и родил план мести, Я знал, что гадкий пес не отстанет, и будет кусать меня до самого дома, пока я не истеку кровью.  Когда мы зашли в тень, прохлада подействовала на меня совсем, так как я ожидал. Я думал, что остыв и закурив, я успокоюсь, но я был зол, а свежесть только прочистила мне мозги, которые уже начали плыть от жары и никотиновой жажды. Я стал машиной мести, я решил следовать своему плану, не смотря ни на что. Даже если это пес был не псом, а ангелом принявшим облик пса, что бы наказать меня за мои грехи. Я помнил, что спрятал бензин для своей зажигалки неподалеку. Приближаясь  к тайнику, я думал: «Клянусь, если бы пес отстанет от меня сейчас, до того времени как я доберусь до бензина, ничего не случиться». Я давал ему шанс, но наглая тварь не отставала, кровь с моей ноги уже стекала в ботинок, и хлюпала в нем, а собака все кусала и кусала в одну точку, и тогда я решился. Я сделал последний рывок к своему схрону взял в одну руку кирпич, который скрывал клад в другую бензин, большим пальцем откинул крышку и одновременно с этим саданул собаку по голове кирпичом. Та не успела увернуться, и кирпич угодил прямо по уху. От удара пес заскулил, лапы у него подкосились, и псина рухнула в кучу пыли, жалобно скулила и возилась в ней, поднимая клубы в воздух от которой я зашелся сильным кашлем, пыль попала в глаза, они начали слезиться. От всего этого я пришел в необузданную ярость, как древний берсеркер, только вместо топора у меня был бензин и четкий план. Я облил собаку бензином и поджег. Она горела довольно долго, какое то время она выла и скулила, так что мурашки бежали, но замолчала после того как я еще раз ударил ее кирпичом больше из страха, что ее услышат, чем из жалости. Скажу даже, что испытал в тот момент разочарование от того, что оборву ее мучения слишком рано, ведь она пытала меня всю дорогу до стройки и продолжила бы без мук совести. Я смотрел, как она догорала, пока вонь от паленой шерсти и мяса стала невыносимой. Только тогда я выбежал со стройки и помчался домой. По пути я приходил в себя от случившегося. Бежать было больно и каждый раз, когда я наступал на истерзанную ногу, мне в голову как будто вбивали гвоздь.  Последний гвоздь был вбит с последним шагом, тогда-то я и понял, что именно прибивал ими в мою голову невидимый столяр. Как крышку к гробу он вбил в мою голову слово – убийца. От осознания этого я сел на раскаленный за день асфальт и зарыдал. Мне было наплевать видит меня кто-то или нет.
Я курю без остановки. Постоянно. Я прикуриваю следующую сигарету предыдущей и так до тех пор, пока мне не становиться дурно, но к этому моменту я уже приближаюсь к дому и попадаю под «обстрел из окон» мать всегда ждет меня в одно и то же время. Она как часовой стоит у рассохшейся рамы окна и выслеживает меня. Я замечаю ее фигуру в окне раньше, чем она заметит меня, выдыхаю последний дым из легких, тру глаза, что бы избавится от следов слез. Пока я поднимаюсь в лифте, у меня есть время завернуть пачку в целлофановый пакетик и спрятать ее как прячут наркотики его транспортеры. Это жутко неудобно, потому что приходиться постоянно держать задницу в напряжении и ходить, мелко передвигая ногами как будто нужно скорее попасть в туалет и при этом не растерять по пути содержимое кишечника, которое из-за моей нервозности сегодня и так старается выбраться из него с неимоверной силой.
Все эти ухищрения для того что бы, мать не узнала о моем пристрастии к табаку. Она очень хитрая и подозрительная женщина. Каждый раз, когда я подхожу к двери, она слышит мое шарканье по подъезду и открывает дверь перед моим носом, прежде чем я успею постучать или открыть ее своим ключом, это раздражает. Я делаю шаг за порог, и дверь с кошмарным металлическим лязгом тут же захлопывается за моей спиной. Затем мать начинает меня обнимать, но только для виду на самом деле она проводит обыск, с целью обнаружения у меня запрещенных в доме предметов. Это длинный список, но я приведу несколько примеров: алкоголь, сигареты, наркотики это и ежу понятно. Дальше по списку мясные продукты. Однажды я старался пронести с собой несколько сосисок, спрятав их вместо пачки сигарет. Мать не заметила, и когда я извлекал их оттуда, это было похоже на выход поезда из тоннеля. В этом было мало приятного, да и места для пачки сигарет не хватало. К тому же следующее утро без сигарет расставило приоритеты по своим местам.  Я испытывал сильнейшее желание покурить, и не мог дождаться когда пискнет будильник на моих наручных часах, чтобы отправиться на работу и купить себе пачку по пути. В общем, сосиски того не стоят.
 Кстати купить пачку сигарет в моем районе практически невозможно. Как и другие запрещенные в нашем доме предметы: кино и музыкальные носители в нашем доме под запретом, мать разрешает смотреть вместе с ней телевизор только в определенное время и одобренные ею передачи, но они мне совсем не нравятся, так что телевизор я смотреть перестал. А после того что случилось сегодня по пути с работы я вообще не мог думать о развлечениях. Эта собака стояла перед глазами и с немым укором, свойственным всем собакам, смотрела на меня. Я даже забыл, что прячу в своей заднице пачку сигарет, и прошаркал сразу в свою комнату, чем вызвал недовольство матери. «Куда направился, засранец? – спросила она – весь дом хочешь провонять своим пердежом, вон как булки сжал, сразу видно что из тебя прямо льется! А ну ка быстро на горшок и побрызгай после себя хорошенько, а то после тебя войти не возможно, весь в отца. Вонь, только вонь от вас и можно дождаться. Вонючки засранные!» так она бубнила себе под нос еще долго и в том же ключе, но меня как будто молнией ударило, страх разоблачения перевесил угрызения совести и образ собаки растаял. Я стоял на месте как вкопанный и не знал, куда мне деться. У меня был ступор. Что вызвало еще больше бубнежа матери.  Она говорила, что то вроде «что прямо здесь хочешь мне наделать? А мне после тебя убирать? И так почти тридцать лет тебе задницу подтираю. За что мне такие мучения, не грешила по жизни, такого мужа вытерпела, сына на ноги поставила и ни какой благодарности» -  причитала она, уйдя в свою комнату в самой дальней части квартиры. И от туда еще долго доносились ее ругань, причитания и голоса из телевизора . Но я уже вышел из ступора и забежал в туалет. Извлек пачку и спрятал ее в бачок. Закрыл крышку как можно тише, сидел и ждал какое то время для правдоподобности. Затем обильно побрызгал освежителем воздуха и вышел.
« Фууу – закричала мать выбежав в коридор и встав уперев руки в бока – даже здесь твою вонь слышно! На тебя только освежители переводить! чем ты питаешься? Наверное на работе всякую гадость ешь. Я же просила Марину проследить за тобой, ни на кого нельзя положиться. Даже собственный сын как враг. Отравить мать хочешь, подлец! Вонью твоей весь дом провонял, перед соседями уже стыдно. Чего это, Евдокия Михайловна, говорят они мне, у вас за запах из дома? А  я стою и выслушиваю, как они мне косточки промывают! Приятно, думаешь, матери такое выслушивать? Да что с тобой говорить, уставился как баран и молчишь. Весь в отца».
Весь остаток дня я просидел в комнате и рисовал на обоях. На них почти не осталось места, от моих рисунков с детства, но я отодвинул шкаф и рисовал за ним, по сравнению с остальными местами на моих стенах за шкафом обои были чистыми как новые. Нужно было только стряхнуть пыль и паутину с мертвым пауком. Я рисовал дворнягу и костер, и дым и себя стоящего над ней. Рисовал сигареты, и мать, еще я пытался нарисовать вонь, но у меня ни чего не вышло, я устал от попыток к тому же было уже поздно. Я задвинул шкаф и порадовался, что у меня появился новый тайник, где я могу рисовать все что захочу,  у матери не хватит сил его отодвинуть. А всю остальную комнату она проверяет каждый раз, когда я ухожу на работу, в надежде найти что нибудь запрещенное. Если бы я нарисовал собаку и огонь в другом более заметном месте, мать бы тут же заметила и позвонила моему доктору, которая, конечно, навешала бы ей лапши на уши и тогда жди беды. Моя мать любит доверять всяким докторам из телевизора и прочим кудесникам. Их слова для нее истина в последней инстанции, так что попробуй я оправдаться, из этого бы ничего не вышло.
Ночью я спал плохо. Мне снились собаки. Они курили сигары в темном помещении, освещаемом только угольками этих сигар. Их морды был оскалены и злы. Я сидел в центре образованного ими круга, голый и заплаканный, дрожал как осиновый лист скулил и подвывал. То и дело кто-то из злых собак тыкал в меня сигарой, она шипела на коже, причиняя боль, но я не мог пошевелиться, потому что ноги и были перебиты кирпичами со следами крови, которые валялись рядом. По ходу сна собаки начали разговаривать, они говорили, что от меня воняет паленым мясом, и я им отвратителен.  Они говорили, что если бы я так не вонял, они уже давно бы меня отпустили, но меня такого нельзя отпускать иначе я потравлю своим зловонием всю округу. Так что в меня нужно тыкать сигарами пока я не умру или перестану вонять. Я  пытался им возразить, но когда я открывал рот, из него вместо слов вырывался лай.  Псы смеялись и говорили, что я человек, который не способен говорит по – человечески, и что они собаки справляются с этим гораздо лучше. Что я урод и бесполезная тварь только и делаю, что отравляю их тонкое обоняние своей вонью. Затем один самый важный бульдог, почему то вдруг в цилиндре, пенсне и с трубкой приблизился ко мне почти вплотную и выпустил дым вместе со своими слюнями мне прямо в лицо. И хотел вытряхнуть горячие угольки из трубки мне на голову. Он уже занес трубку надо мной как меч. И тут чаша моего терпения переполнилась, и я укусил его за обвислую щеку. Вгрызся в нее со всей силой. Я чувствовал во рту его кровь и шерсть он пах дорогим одеколоном, и мне было приятно его кусать, как будто ешь ванильную булочку. Теперь мне их нельзя, но в детстве отец втайне от матери покупал мне такие. Псы смеялись и тыкали в меня сигарами, а бульдог разозлился всерьез. Он кричал на меня, но его щека была в моих зубах, и я не понимал его слов. Тогда он схватил один из разбросанных всюду кирпичей и ударил мне по голове. Мое тело упало, а дух воспарил над ним. Собаки смеялись и поливали меня из канистр, а бульдог уже во фраке, который был ему велик и волочился по полу, читал отходную. Затем он поднес зажигалку к моему телу, и оно загорелось. Запахло паленым мясом и шерстью, я парил над всем этим, не в силах закрыть глаза или улететь. Меня как будто приковали к этому месту. Когда от моего тела остался только обугленный скелет, собаки разошлись, а я проснулся весь в поту, а в носу щекотал стойкий запах паленого.
Оказалось, что уже утро и мать готовит завтрак. Она поставила сковороду с хлебом на плиту и ушла в свою комнату смотреть телевизор. Хлеб сгорел, а она даже не заметила этого, присосавшись к экрану, лакала как антилопа из грязной реки забыв про осторожность.  Я пошел на кухню снял раскаленную докрасна сковородку с плиты, поставил под кран и открыл холодную воду. Меня обдало горячим паром, а мать завопила: « Чего ты там делаешь?!».  Я промолчал и поплелся в туалет. Мне дико хотелось курить. Но до выхода на работу был еще час. Я не мог ждать. Зайдя в туалет, я извлек мокрый пакет из бачка, достал пачку, из нее сигарету и дрожащими от страха и желания курить руками поднес ко рту. Я еще боролся с последними сомнениями, когда подносил зажигалку к сигарете. Но желание взяло верх, я закурил прямо в туалете.
Первую сигарету я выкурил в три затяжки. Вторую растянул на десять, а третьей наслаждался как можно дольше, мне обожгло пальцы, потому что я выкурил ее до фильтра, так что он расплавился, а пальцы болели и пульсировали, но это была малая плата за приятную тяжесть, сковавшую все тело. Я осел на унитаз, придерживаясь за стенки, и закрыл глаза. Когда желание было утолено, передо мной встала проблема заметания следов. Я ни когда не курил дома и как избавляться от дыма и запаха я представлял с трудом. Да и к тому же после первых сигарет думалось очень трудно.
Я уходил в дрему, и мне пришлось приложить усилия, чтобы заставить себя подняться и исправлять последствия моей слабости.
я истратил целый баллон освежителя, но запахи смешались, и я стал задыхаться, оставлять все так было опасно. Поэтому я стал думать. Прошло уже довольно много времени, как я сижу в туалете, и мать начала ворчать: «Сколько же в тебе дерьма? Весь в отца. Давай выходи мне тоже надо». Обстановка накалялась. Я нервничал, и вместо того, что бы избавляться от последствий моего необдуманного домашнего перекура, я скурил еще сигарету, что бы успокоить нервы.
И использовал еще один баллон с освежителем, который нашел за унитазом, но это не помогло, как и в первый раз. Стало только хуже. Я мог бы сжечь бумагу, как это делал раньше отец после себя, но тогда у матери появился бы вопрос, откуда у меня спички, что бы жечь бумагу, а ее допрос я бы не выдержал. Страх перед гневом матери сводила меня с ума, я уже не мог ни о чем думать. Я искал варианты ответов и напрочь забыл о главной задаче. Тут зазвонил будильник на моих электронных наручных часах. Я провел в туалете больше часа. Нужно было выходить на работу. Я не могу опаздывать. Тетя Марина, сестра матери, работала со мной на одном складе кладовщиком, и наверняка доложила бы матери о моем опоздании, и тогда на меня обрушился бы град из вопросов, сопровождаемых тычками и оскорблениями. Я вылетел из туалета. Пока мать доберется до него меня уже не должно быть в квартире. Я быстро собрался и выбежал в подъезд без ее обнимания на прощание, чем, конечно, вызвал серьезные проблемы себе на голову. Я был уже в лифте, когда закурил. Я так никогда не делал, потому что был риск встретить соседей, а они бы мигом доложили матери. Но нервы мои были на пределе. В моей голове что-то щелкнуло. После того, как я так глупо выдал себя матери, мне уже было плевать на соседей. «наверное так рождается бесстрашие» - подумал я. – «или безумие». Добавил уже вслух.
 Конечно, мать наблюдала за мной из окна, и выражение ее лица не предвещало ни чего хорошего, но я сделал вид, что не заметил ее. Хотя она прекрасно знала что это не так. ей доставляло удовольствие
 Я приближался к работе, и мне необходимо было пройти мимо стройки, в которой лежало сожженное мной тело собаки. Мне сразу вспомнился мой сон, и меня бросило в пот. Курить было опасно, потому что все шли на работу, и я мог быть замечен, но все же я закурил, и в тот момент, когда я почти докурил сигарету, меня окликнули сзади. Я обернулся с сигаретой в зубах, тетя Марина уже рылась в сумочке в поисках телефона. Собиралась звонить моей матери и выдать меня. Я что есть мочи рванулся на стройку и исчез в темном дверном проеме. Там им меня не найти. Да если честно, то искать меня не станут. Все равно мне нужно будет вернуться домой, где меня будет ждать мать.
Тетя Марина еще несколько раз покричала мое имя, я конечно не отзывался, затаившись   у обвалившейся стены я наблюдал. Тетка встала в нескольких метрах от входа и звала меня, сложив руки рупором у рта. она начала злиться и сыпать угрозами.  Я понимал, что уже выдан весь с потрохами. Я был в отчаянии, в голове было пусто, а в груди бешено билось сердце. Я углублялся в руины, наплевав на крики снаружи. Все кончено.
Тут пахло костром. События вчерашнего дня снова обрушились на меня, я отгонял их изо всех сил, надеясь, что это был сон и я не найду обгорелый труп собаки в куче пыли. ноги сами несли меня к тому месту где все случилось. Конечно, мои надежды не оправдались. Там все было так же, как я оставил вчера. Только кислая вонь ослабла. Зато появились мухи. Их был целый легион. Они с тяжелым гулом носились над трупом, то садились, то взлетали и гудели как Боинги. 
Когда я подошел ближе они всей тучей поднялись в воздух и напали на меня. Видимо им уже надоела мертвая собака, и они переключили все свое внимание на меня. Я отбивался, как мог. Они были слишком ловкими для меня. Я закурил и решил, что дым отгонит их. Помогало слабо, но я смог приблизится к телу. Меня мучила совесть. Я снова вспомнил свой сон, и мне стало страшно, что сейчас появиться бульдог и будет тушить об меня свою сигару. Но, конечно, ничего не произошло. Я стоял и смотрел на тело под гул мух, вяло отгоняя самых назойливых.
Я думал о своем сне и решил, что я не мог улететь от места моего убийства, потому что мое тело не было погребено. Собаки из моего сна оставили его лежать и гнить. А я – дух вынужден был наблюдать за этим отвратительным процессом, пока не исчезнет последняя косточка. Это жестоко. И я решил похоронить пса. Сделать хоть что-то. Как угодно загладить свою вину.
У меня само собой не было ни лопаты,  поблизости так же не было ничего, чтобы могло заменить ее. Так что я пошел по стройке в сопровождении жужжащего эскорта  искать  что-нибудь, чем можно копать, а заодно найти подходящее место для захоронения. Там, где пес лежал,  сейчас был бетон, а пробивать его у меня не хватило бы сил. Так что на повестке дня стояло несколько вопросов. Во-первых, найти орудие труда, чтобы отрыть яму поглубже. Во-вторых, место, где эту ямы удобно рыть. И в – третьих раздобыть то, чем можно перенести тело, чтобы оно не развалилось по пути.
Ржавую и полусгнившую лопату без черенка я нашел довольно быстро на том же этаже, где начинал искать. Недалеко от нее валялась пара обрезков арматуры, их я тоже захватил на тот случай, если лопата не выдержит. Для поиска места я спустился в подвал. Там была мягкая и влажная земля.
«Такую будет легко копать» - подумал я. – « Иначе мне придется выходить со стройки на улицу и искать подходящее место там. Но там меня могут увидеть, да и тащить труп собаки туда будет крайне неудобно». Так что я остановился на подвале. 
Оставив там свой инструмент, я пошел на поиски того, что могло бы заменить мне носилки. Конечно, я надеялся найти настоящие носилки, оставленные здесь рабочими, но мои наивные надежды не оправдались. Тут собрали все, что можно было использовать или продать, задолго до меня, так что мои надежды найти здесь, что то подходящее таяли с каждым шагом.
Я бродил по стройке больше часа, но так ничего достойного и не нашел. Когда от надежды не осталось и следа, я, размышляя, смогу ли перенести собаку в подвал на руках,  поднялся на крышу. Крыша цвела буйным цветом. Тополя разрослись на ней, создавая впечатление леса или парка. Отсюда была видна моя работа. Мои бывшие уже коллеги разгружали фуру. Тетя Марина ходила вокруг и верещала своим писклявым голосом, так что было слышно даже здесь. Заставив себя переключится с мыслей о работе и необходимости возвращаться домой на главное, я огляделся И заметил кусок целлофана, застрявший в ветках большого тополя. Кусок был достаточно большой, чтобы завернуть в него пса И мог заменить саван. Еще я нашел размокшее под дождем пальто,  если завернуть собаку в целлофан и положить в пальто, то можно тащить его волоком. Но пальто при ближайшем  рассмотрении оказалось не пригодным ни для чего. Оно превратилось в кусок липкой и зловонной массы, К которому прикасаться было опасно и противно. Так что я ограничился целлофаном.
Сняв его с ветки, я помчался в подвал, нужно было раскопать яму. Бросив целлофан на землю, и прижав осколками кирпича, что бы избежать неожиданностей, я приступил к рытью ямы. Лопата сломалась после трех или пяти попыток. Я взялся за арматуру, ей я разрыхлял землю, остатками лопаты выгребая из получившейся ямки землю и камни. К тому времени, когда  яма получилось такой, что смогла вместить в себя пса, а он оказался не такой уж маленький вопреки первому мнению, мои руки кровоточили, а спина не разгибалась, но я был доволен.
Радуясь, что дело вот-вот будет окончено и моя совесть отчистится, а душа пса, что не дает мне покоя, освободится от оков этого мира я, схватив целлофан, помчался наверх, туда, где покоились останки.  Опьяненный легкостью, с которой у меня все выходит я столкнулся с проблемой, которая напрочь вылетела из моей головы. Мне предстояло завернуть сожженное тело пса в импровизированный саван. Но я и не вспомнил бы о ней, если бы она не напомнила о себе. Дело в том, что когда я накинул целлофан на пса, и решил завернуть его туда, как заворачивают суши, у меня случился приступ рвоты. Я не смог его обуздать, и желчь вырвалась на свободу из плена моего желудка. Слава богу, я успел отвернуться, иначе мне бы пришлось возиться с  трупом пса, обрызганным моей собственной рвотой, и тогда уже точно тошнота вернулась бы. Но я рано радовался, в процессе заматывания пса меня вырвало еще раза три или четыре, хотя я со вчерашнего утра не ел ничего.  К счастью, всякий раз я успевал отвернуть лицо влево, и там уже скопилась не маленькая лужица, тут же облюбованная мухами. И я не мог не радоваться, что отвлек хотя бы малую их часть от меня, Потому, что они не давали мне покоя, налетая на меня как истребители – штурмовики, ползая по мне и отвлекая от основного занятия, заставляя меня отмахиваться и вертеться, что сводило меня с ума.
Когда, наконец, дело было закончено и весь пес был замотан в свой саван, я осторожно просунул руки под него и потихоньку начал поднимать, боясь что вся конструкция, с таким трудом мною сотворенная, развалиться и все  придется начинать с начала, а второго раунда я бы точно не выдержал и сбежал. Тогда уж совершенно точно совесть не дала мне покоя до конца моих дней, а может даже приблизила этот самый конец, заставив наложить на себя руки.
Я осторожно ступал по направлению к ступенькам вниз, там меня ждала уже отрытая яма еще немного и все закончиться, это придало мне сил и я начал идти быстрее, стремясь, поскорее расправится с этим делом и ощутить легкость и свободу, которой мне так не хватало. Я глянул на куль в своих руках, но собаки не было видно из-за плотно намотанного целлофана, лишь черные очертания. Это хорошо, потому что я бы не хотел видеть то, что натворил с этим бедным существом.
Я почти физически ощущал, что от трупа через целлофан тянется невидимая нить, связывающая мертвое тело пса и его невесомую душу. Я как будто бы тянул воздушный шарик как в детстве, когда мы ходили всей семьей парк. В такие дни родители как будто преображались: мать переставала постоянно пилить отца, а тот не напивался до полной отключки. Жаль, что такие дни случались крайне редко. А потом и вовсе отец оставил нас, устав, видимо, от постоянной ругани с матерью и того, что я постоянно приносил разочарования.  Потом мать становилась все хуже и хуже, накинула невидимый купол над моей жизнью, пытаясь контролировать каждый мой шаг.
Однажды я нашел одну книгу на самой верхней полке в шкафу, все остальные книги мать выкинула или продала, но эту не заметила. Я не помню автора, помню, что там был один рассказ, он мне не особо понравился, когда я читал его ночью под одеялом, подсвечивая себе зажигалкой боясь, что войдет мать или загорится одеяло, а еще обжигало пальцы. В то время она могла войти в любой момент, у нее была такая привычка, не удивлюсь, если такие ее фокусы послужили причиной моего развода, но это сейчас не важно. Важно, что  сейчас она приклеивается к телевизору намертво, даже спит в кресле напротив него. Так вот в том рассказе говорилось про милиционера – колдуна, который убивал подчиненных и засыпал их прах в лежачих полицейских, а душе этих мертвых ментов были обречены висеть над своим прахом и наблюдать.
Так вот откуда у меня мысли, что дух собаки привязан к телу. Пусть это выглядит как абсурд, но вдруг это так. лучше перестраховаться. Я спускался по лестнице в подвал, когда поскользнулся на мелких камешках разбросанных тут повсюду и чуть не выронил свою ношу. Тогда я и обратил внимание на звук, он сопровождал меня всю дорогу, но я не обращал на него внимания погруженный в свои мысли и воспоминания. А как только я обратил на него внимание, он начал усиливаться. Гул внутри свертка. Наверное, когда я упаковывал туда собаку несколько мух слишком жадных или ленивых не поспешили убраться восвояси по примеру своих собратьев и оказались в плену.  Они бились о целлофан, пытаясь выбраться, но само собой у них ничего не выходило, я добротно все умотал. Я огляделся, несколько мух преследовали меня. То ли провожая в последний путь своих сестер, то ли ожидая, что я брожу свое дело, и они доберутся до трупа и продолжат свой пир.
«Хрен вам!» подумал я. Будете свитой этому псу. Как в древности царей хоронили вместе с рабами и слугами. так и вы отправитесь в мир иной вместе с этим невинно убиенным псом. И пусть его душа схватит вас за ваши призрачные тела и полетит к месту назначения с ветерком.
Наконец я дошел. Аккуратно положил сверток в яму, мухи казалось, чувствовали, чем дело пахнет, загудели еще сильнее. Но мне это даже нравилось. «Это будет твой похоронный оркестр пес». Я начал закапывать яму с гудящими мухами и псом. Я работал быстро и как бы в исступлении, механически почти не думая, быстро стараясь поскорее закончить. Как будто я точно знал, что с последней горстью земли я стану свободным. Когда лопата сломалась вконец, я начал толкать землю руками как трактор, лишь бы побыстрее все закончилось.  И когда получился небольшой холмик, я подумал, что необходим крест. Возможно, я буду навещать эту могилу, но не смогу ее отыскать, да и некий символ тоже необходим. Я ринулся на поиски чего нибудь, что могло служить крестом.
Я побежал на крышу туда, где росли тополя, сорвал несколько веток и помчался обратно в подвал. Упал на колени возле свежей могилы и начал срывать мягкую кору с веток. Получилось несколько полосок, которыми я связал две палки и воткнул получившийся крест в изголовье холма. «я не знаю, исповедовала ли собака какую либо религию, но пусть она будет христианкой, надеюсь это не помешает ей взлететь в собачий рай» - подумал я и тут силы покинули меня, что-то лопнуло во мне. Может годы издевательств, или события последних дней, накопившиеся как мусор в моем доме в  моей истерзанной душе, а сейчас я сделал, что-то стоящее, и слезы хлынули из меня, очищая и освобождая от тяжести. Я рыдал как сумасшедший. От того что все закончилось и я справился. От того что больше я не чувствовал ничего. Ни груза, ни облегчения. Хотя, наверное, облегчение все же было, просто я его не заметил, я так долго жил с грузом в сердце, а когда его стало немного меньше, я разрыдался. «Слезы это радость, слезы это свобода, они спасут меня!» - кричал я всхлипывая.
Потом я начал вспоминать мать, все обиды которые она мне причинила,  вспомнил, что мне необходимо вернуться домой к ней. я думал, что, наверное, способен простить ее, за все, что она мне сделала, даже эту тетю Марину я простить готов, и отца за то, что бросил меня и всех вокруг я готов простить. Но сперва мне нужно вернуться домой, а там меня ждет мать, которая конечно же уже была в туалете и знает, что я курю и ей конечно же уже звонила тетя Марина подтвердив ее мысли. дома меня ждет облава и допрос с пристрастием и отцовский ремень с бляхой. Там будут все. Каждый захочет вставить свое слова в обвинительной речи, и соседи все будут слышать, а потом шептаться за моей спиной.
Так было всегда.
Когда я женился на Жанне, я очень не хотел оставаться у матери. Я хотел найти квартиру и жить там. Мать всячески саботировала мои отношения с бывшей женой. Если говорить честно я даже не любил ее. Сначала это можно было скрыть, но по ходу нашей совместной жизни это становилось ясно. Когда я встретил Жанну, она пришла к нам на склад работать кладовщиком. Она была старше меня на восемь лет, и у нее был сын, который жил с ее матерью. Я тогда был еще хуже, чем сейчас подавленный и забитый. Жанна заметила мое состояние и решила меня пожалеть. Скорее всего, она просто хотела о ком то заботиться, но ее сын был далеко, и ей запрещали с ним общаться. Вот они и нашла во мне своего сына. Думаю, она тоже не любила меня, точнее любила, но ни как мужчину.
Мне была приятна ее забота, хоть Жанна и выпивала довольно часто, а я не переношу алкоголь и пьяных людей. Когда она напивалась, то становилась очень ласковой, и я бы сказал навязчиво приставучей. Она была у меня первой женщиной, и с ней я стал мужчиной. Конечно, я не стал смелее и решительней. Но втайне от всех я думал о себе – «я мужчина!». Однажды когда я решился ночевать у Жанны и ни чего не сказал матери, был ужасный скандал.  Я конечно же предполагал, что так и будет, но это был мой бунт против тирании матери которая устроила в нашем доме тоталитарное государство. Мне некуда было идти, а домой очень не хотелось и тогда Жанна, зная про мои проблемы, и видя, как я захожу на стройку проследила за мной. Она поймала меня в тот самый момент, когда я затягивался первой сигаретой после долго трудового дня. Я был уставший и злой, но с каждой секундой, когда никотин проникал в мои легкие, мне становилось легче. Жанна появилась неожиданно и напугала меня я попытался выкинуть сигарету, но она остановила меня. « я догадывалась, что у тебя есть тайна»  - спокойна сказала она – «не бойся я тебя не выдам, у меня тут совсем нет друзей, а ты мне нравишься у меня тоже есть тайна т если хочешь я ее тебя расскажу чтобы все было по честному»
Тогда она  и рассказал мне про своего сына, которого у нее отобрали, про тягу к алкоголю, про то, что она чувствует себя очень одиноко. Мы провели на этой стройке очень много времени. бродили по развалинам, а когда начался закат поднялись на крышу. Мы сидели на кирпичных перилах, я глядел на заходящее солнце и ни о чем не думал. Жанна начала ерзать и шумно дышать, мелкие куски кирпича начали падать вниз. Я понял, что ей скучно со мной, она ждет совсем другого. Я смотрел с матерью много разных сериалов, там были сцены с закатом и поцелуем, в кино это выглядело очень красиво. «сейчас тот самый момент» - подумал я и посмотрел на Жанну. Но я не почувствовал ничего. она была все той же Жанной совсем не привлекательной полной женщиной только в лучах заходящего солнца. Я не стал ничего делать, только прикрыл глаза расстроенный отсутствием красоты в своей жизни, мысли снова потекли привычным путем, я снова начал жалеть себя. И тут почувствовал ее губы на своих. Она перла как танк. Я подчинился, тогда я подумал -  « не так уж это и страшно, может даже приятно, если расслабиться».
Жанна пригласила меня к себе, я так давно не ходил в гости, и что-то еще было во мне. Мне хотелось к ней. Я забыл про мать и не думал о последствиях, хотя, что бы предугадать их не нужно быть мастером дедукции. Утром мы вместе отправились на работу. Там все и началось. Если честно с утра проснувшись в одной постели с Жанной, голыми, я испытывал стыд. Я проснулся раньше нее и быстро оделся. Побежал на балкон и там выкурил несколько сигарет. Я уже не мог стоять на ногах, и только тогда расслабился. Осел на рассохшийся табурет, который стоял тут наверное лет сто и задремал. Меня разбудила Жанна, она уже оделась и выглядела привычно. Мы пили чай и молчали. Она хотела завести какой-то разговор, но я не стал поддерживать беседу и она замолчала. Думаю, она вошла в мое положение. По пути на работу я не думал о матери. Все мои мысли были о прошедшей ночи. Мне было хорошо, и легко, что-то новое было во мне. Мне казалось, что я начал новую жизнь. я был рад этому. Я думал, что нашел, как сбежать от матери. Я буду ночевать у Жанны как можно чаще.
На склад я влетел словно на крыльях, я улыбался, Жанна улыбалась, мы начали болтать о чем то, как только вышли из трамвая. Она чувствовала мое настроение так легко и подстраивалась под него как хамелеон. Мне это нравилось, я чувствовал себя главным, первый раз в жизни. Жанна знала, что мне нужно и могла это дать, а я был счастлив брать.
На складе меня встретила тетя Марина и осыпала оскорблениями. Что-то вроде ты отвратительный сын, мать вложила в меня самое лучшее, а я веду себя как отец, который был неудачником и сломал матери жизнь. она кричала на меня очень долго, и все собрались на это посмотреть. Я слышал смех, и шепот коллег, они смеялись надо мной, я ничего не мог сделать.  Все мое счастье улетучилось, я был раздавлен, напором тетки, вся моя сила и смелость которые я чувствовал минуту назад, исчезли. Мне оставалось только вернуться в свое привычное состояние, слушать и молчать то тех пор пока она не устанет и тогда я смогу спокойно идти работать. Но все не кончилось так легко как я рассчитывал.
Потом приехала мать, тетя Марина выдала меня. Мать напустилась на меня, как только увидела, и вот они уже вдвоем мать и тетка орут на меня и ругают, а все смотрят и смеются. Я стоял и смотрел в пол, они постоянно требовали, что бы я смотрел на них, но я мог только на секунду поднять глаза, мне было противно смотреть на них, они как ведьмы старые и злые, кричали и плевались, меня передергивало каждый раз, когда приходилось поднимать взгляд.
Жанна поняла, что я не способен за себя заступиться, и вышла в круг, который образовался из работников склада, в центре само собой были мать, тетка и я.
 Жанна закрыла меня своим большим телом и стала кричать на моих обидчиков. Она сказала, что я ночевал у нее, и мы женимся, и только она теперь имеет право на меня орать. Но делать этого никогда не будет, потому что она не старая дура как эти двое. Я тогда первый раз увидел, что кто-то способен заставить мою мать замолчать. Тетю Марину заткнуть еще сложнее, но Жанна смогла это сделать. Я чувствовал нечто новое в тот момент, я обожествил Жанну. После ночи, которую мы провели вместе, и теперь она как медведица сражалась за меня.
Все что я чувствовал к ней до этого, было глупостью она прекрасна и сильна. Я не люблю ее это да, но я смогу полюбить ее. У нас будет секс и она будет меня защищать. Мы переедем к ней, и я вообще больше не буду общаться с матерью.
В тот день я не смог поехать к Жанне, потому что неожиданно для себя почувствовал вину перед матерью. Утренняя стычка не прошла для меня даром, горькие слова тетки и матери глубоко запали мне в душу. Я должен был наладить отношения с матерью, это кажется невозможным, но я должен стараться. Если я смог найти себе женщину, то смогу справиться со всем, что меня ждет. Жанна меня поняла, и после работы я поехал домой в сопровождении тетки.  Дома мне устроили такое, о чем и вспоминать противно. Мать орала, что я не защитил ее, тетка все время ей поддакивала. Это длилось целую вечность, все мои попытки помириться, что-то объяснить матери, были как об стену горох. Мне не давали даже рта раскрыть. Поток шума, который издавали старухи было не перебить. Я вспомнил Жанну, вспомнил свое состояние сегодня утром. Меня наполнила сила и решимость. Я закричал, чтобы меня выслушали, чтобы они заткнулись, чтобы хоть раз дали мене сказать. Тетка тут же замолчала пораженная, а мать подскочила и быстро засеменила ко мне как какой-то зверь приподнялась на цыпочка и влепила мне пощечину. «иди спать, засранец, и не смей больше ни когда орать на мать, хватит с меня твоей толстозадой. Не можешь даже найти себе приличную бабу. Что бы я тебя не видела до утра.» я ушел, щека горела, из глаз выступили слезы. Мне было стыдно, что я впервые в жизни почувствовал, что могу дать отпор матери, а она так легко меня сломала.
Я забрался в кровать, но сон не шел ко мне. Эти две фурии еще сидели на кухне и обсуждали Жанну, Марина говорила, что ее скоро уволят, что она сама все сделает, чтобы Жанна не задержалась у нас  на складе. Я поднялся и хотел выйти к ним и вмешаться в разговор, но передумал, пусть себе зубоскалят, подумал я и отодвинул шкаф. Я рисовал несколько часов, а когда в окно попал первый рассветный луч, я вспомнил, как сидел на балконе у Жанны, и мне стало очень хорошо. Я тихо собрался и пошел на работу пешком. Я шел на работу, и тут у меня появилась мысль зайти к Жанне. До работы еще много времени, а Жанна, наверное, уже проснулась. Я курил и торопился. На улице было совсем мало народу. Мне нравилось идти по пустынным улицам и курить. Я даже начал приплясывать.
Я позвонил в домофон. Жанна не спала и быстро ответила,  я взлетел на ее пятый этаж как на крыльях. Я рассказал все, что было вчера вечером. Жанна ругала мать и тетку. А потом я предложил ей выйти за меня, если вчера она говорила всерьез.
В день свадьбы у нас не было банкета, мы просто тихо расписались и поехали ко мне. Я долго уговаривал Жанну жить отдельно от матери, та не даст нам жить спокойно, говорил я, но Жанну было трудно переспорить, особенно мне. Она сказала, что мать моя не посмеет больше и пикнуть на нас. Я согласился. К тому же сказала Жанна, нам не придется тратить деньги на съемную квартиру, будем копить. Но копить у нас не получилось. Жанна пила каждый вечер в нашей комнате, а мать сидела под дверью и бубнила себе под нос ругательства. Я слишком поторопился, женившись, я совсем не знал Жанну, а мое решение основывалось только на эмоциях. Я конечно знал о проблемах Жанны с алкоголем, но я не даже не представлял о глубине этой проблемы. Все деньги, которые мы не тратили на съемную квартиру уходили на выпивку. Мы еще купили одежды и телевизор в нашу комнату.
Когда пришел мастер, устанавливать кабельное мать его не пускала. Она кричала, что это ее квартира тоже, и она не потерпит присутствие мастера в ней. Пришлось вызвать милицию, что бы те успокоили мать и дали мастеру сделать его работу. В эту же ночь мать перерезала кабель, и мы остались без кабельного. Жанна починила провод и сказала матери, что если та еще хоть раз вмешается в нашу жизнь Жанна ее отравить или выкинет ее телевизор из окна. Мать успокоилась. Она понимала, что у Жанны хватил сил и решимости сдержать слово.
Когда они сталкивались на кухне, то молчали. Они не заговорили с тех пор ни разу. Жанна пила, я работа и рисовал в альбоме. Мы занимались сексом, когда Жанна этого хотела. Потому что мне он быстро надоел. Я не думал, что когда нибудь это случиться, но я заскучал. Мне опротивело все. Пьяная и особо безумная в этом состоянии Жанна. Она то лезла ко мне в трусы, то чуть ли не называла сынком. Она безумна, понял я и мне страшно и скучно с ней одновременно. Я начал скучать по матери. Мы жили в одной квартире, но я ее почти не видел. Я перестал злиться на нее и теперь злился на Жанну. Мы стали ругаться из-за ее пьянок. Она рыдала и говорила, что не может иначе, я понимал ее, но тоже по-другому не мог.
настал день, когда мне это надоело. Жанна пила, мне было скучно, мать пропала и я с ужасом понимал, что мне ее не хватает.  наверное впервые в своей жизни принял серьезно решение, я выбрал зло которое мне знакомо. Я выбрал мать. Я выгнал Жанну, но все обошлось без скандала, Жанна все же была доброй женщиной, она сказала, что поедет добиваться встречи с сыном, постарается бросить пить. она сказала, что всегда понимала, что любви между нами не было, но все таки нам было хорошо вместе. Я ответил, что порою было, пожелал ей удачи, мне было жаль ее. Мне было жаль себя. Но я понимал, что не выдержу так еще даже недели. Я сорвусь и кто знает, что тогда произойдет. Анализируя накануне свои рисунку, я  понял, что тема жестокости в них заняла главенствующее место. Я стал ловить себя, что слишком долго рассматриваю ножи и думаю, что случиться, если я воткну его в толстый живот Жанны. Мне было страшно и я держал все это при себе. конечно я был уверен, что мне не хватит смелости ударить кого либо ножом, но кто знает как оно повернется.
Как только Жанна вышла за порог с вещами мать напустилась на меня. Это был самый ужасный день в моей жизни.  Она выбросила свой старый телевизор, а себе забрала мой вместе с кабельным. Она весь день пилила меня, что я насмотрелся дерьма на всю жизнь вперед и что с меня уже хватит. Несколько месяцев мать копила в себе это, но Жанна мешала ей орать, а тут я собственными руками прогнал свою защитницу. Но я знал, что так и будет. Мне стало легче. Жанна уволилась со склада, и я ее больше не видел.
 Пока вспоминал все это, я чувствовал мысль, она была еще далека и непонятна, но когда я закончил думать о Жанне и матери, мысль явилась ко мне во всей красе, да так что слезы мгновенно высохли, оставив на лице грязные дорожки, неприятно стягивая кожу. За все время пока возился с похоронами собаки, я ни разу не закурил. Эта мысль была как гром среди ясного неба. Неужели вместе с псом я похоронил свое пристрастие к курению. Радости моей не было предела, если бы у меня еще оставались силы после всего, что со мной случилось, я бы наверняка пустился в пляс. Я бы, наверное, даже запел, чего не делала с детства, но не тут то было. Чем больше я думал, что избавился от этого недуга, тем больше мне хотелось затянуться. Я боролся с собой что есть сил. Я бил себя по лицу, кричал и проклинал весь мир. Но никотиновая зависимость оказалась сильнее моей силы воли. Дрожащими руками я достал последнюю сигарету из пачки и зажег ее. Выкурив в три затяжки, я расплакался снова, я кричал, а слезы лились из глаз ручьем. «Слезы это радость, слезы это свобода, они спасут меня!» - думал я рыдая. Я хотел умереть, хотел, чтобы меня поразила молния, чтобы сюда неожиданно я вилась мать и убила меня, чтобы стройка обрушилась мне на голову, но я просто потерял сознание. 

В себя я пришел от назойливого луча солнца, который пробиваясь сквозь дыру в стене и листья молодого тополя бил мне прямо в глаза. Некоторое время у меня ушло на то что бы осознать свое место положения. У меня затекла рука, так что я не мог ей пошевелить, не корчась от боли. Курить хотелось еще сильнее, чем обычно, но поискав по карманам здоровой рукой, я вспомнил, что последнюю сигарету я выкурил, перед тем как потерять сознание. Посмотрев на часы, я был поражен – время неумолимо шло к вечеру. По всем правилам я давно должен быть дома. Даже  не взглянув на могилу, я побежал к выходу, затем по пустынной улице в сторону ближайшего магазина, где мне еще продавали сигареты. Кровь пульсировала в голове, бешеный бег совсем меня вымотал, но когда я уже подбегал к входу магазина я вспомнил, что утром собираясь на работу, не взял с собой деньги.
Этот путь домой был самый длинный в моей жизни. Денег на трамвай мне не  хватило, и кондуктор высадил меня на остановке. Как назло по пути мне не встретился ни один курящий человек, а те, что курили, заявляли, что эта сигарета у них последняя. Мне предстояло вернуться домой к матери, которая знает о моей тайне и зла на меня как  черт, скорее всего там будет и тетя Марина, которая обожает присутствовать при моих казнях. Она добавит масла в огонь, распишет  во всех подробностях как удивилась когда встретила меня с сигаретой во рту, как я убежал от нее, и пропустил работу, из-за чего она получила выговор. Она будет, повторят это раз за разом не изменяя даже не единого слова в истории. как это бывает с людьми которым ужасно хочется говорить, но которым нечего сказать.  Мать будет ворчать, и жаловаться, тетя Марина будет визжать ей в такт. И никто меня не отпустит спать по раньше, возможно это продлится всю ночь. Но мне больше некуда идти.
С такими мрачными мыслями и невыносимым никотиновым голоданием я приблизился  к дому. Ища глазами мать, по своему обыкновению дежурит у окна, я шарил взглядом по окнам своего дома и наткнулся на одно заколоченное окно. Думая, что ошибся, я застыл на месте и как ребенок, увидевший, что то удивительное стоял и тер глаза. Снова и снова, я не мог поверить, что окно моей комнаты вдруг казалось заколоченным. Но моя вера или неверие не меняло того факта, что окно было заколочено досками с внутренней стороны. Я запаниковал, что могло случиться такого,  что заставило  мать вдруг заколотить окна или это сделала не она, а кто же тогда. Я забыв про страшное желание закурить побежал в подъезд. Не стал дожидаться лифт, казалось он никогда не приедет. Я бежал по лестнице, задыхаясь и спотыкаясь, но все же добежал до своей двери. Мой ключ не подошел, похоже было, что мать уже сменила замки.
Но я не успел даже вынуть застрявший в двери ключ, как мать уже отрывала мне. Я медленно зашел в квартиру. Плыл как сомнамбула, мне казалось, что прошла вечность, пока я делал этот единственный шаг за порог. Воздух вокруг как будто превратился в густой клей, а я как муха застрял в нем. Воспоминания о мухах вернули меня назад к похоронам пса, убийству пса, тяге к табаку, утреннему задымлению туалета, тети Марине скорее всего выдавшей меня с потрохами. все эти мысли как мартышки на складе – скакали со стеллажа на стеллаж, те опасно покачивались грозя свалиться. пока самая толстая мартышка она же самая главная мысль – королева мыслей - беременная королева мартышек не родилась в моем сознании – «сейчас тебе достанется по первое число»! – вопила она и корчила противные рожи.
И в тот самый момент когда я четко осознал свое плачевное состояние, эта жирная тварь прыгнула на стеллаж, тот сильно качнулся еще не успокоившись после предыдущих прыжков и стал заваливаться, как домино сокрушая собой все остальные стеллажи, до последнего. погребая за собой бешеных мартышек и пыльный хлам хранившийся на полках.  У меня в голове стоял дикий грохот, шум и вопли, которые заглушали все остальное. Я даже закрыл глаза от неожиданности. Постепенно шум смолкал, когда пыль осела, и последний предсмертный стон растаял, наступила полная тишина. Тишина была настолько долгой, что я потерял счет времени, я потерял себя, я растворился, растаял вместе с жалобным стоном умирающей мысли – мартышки. И так было до тех пор, пока я не услышал приближающийся гул. Он нарастал постепенно, вливаясь в мое сознание осторожно как весенний ручей пробивается из под толщи хрупкого уже льда. Затем он превратился в небольшую реку, потом бурный поток голосов ударился мне в уши. Моя мать смотрела телевизор, а я стоял посреди своей комнаты, голоса героем шоу это и был тот гул, что вернул меня в мир. Я был поражен тем, что мать преспокойно смотрит телевизор, не было ни каких сомнений, что я раскрыт, но вопреки всем моим мрачным ожиданием последствий не последовало. я не был наказан, даже не был обруган, я уже хотел начать радоваться. Я подумал. Что мать, наконец – то признала мое право делать самостоятельный выбор, я даже закружился по комнате волчком, но взгляд мой остановился на заколоченном окне. Радость исчезла так же быстро и неожиданно, как и пришла.
в себя я пришел, когда сидел на корточках за шкафом и рисовал в единственном оставшемся чистом уголке за батареей. Весь остальной «тайный зашкафный холст» был изрисован. Я как пещерный человек с присущей ему яростью и невнятным бормотанием чиркал на  пыльных обоях, выплескивая из себе все что успел накопить. На меня нашло, какое то остервенение, я ломал цветные мелки, слишком сильно нажимая на них. Я впал в амок, меня начало трясти, а стена пополнялась кривыми изображениями, псов в шляпах, телевизоров, старых и злых матерей,  могил и еще всякими неразборчивыми каракулями.
Я наблюдал за собой как бы изнутри самого себя. Только я настоящий был слишком маленьким, что бы, что то сделать.  Я был как будто в темнице собственного сознания на самом дне. В яме, откуда видны звезды в бесконечном пространстве и ты слишком мал, сидишь на дне ямы, откуда можно только наблюдать, как твое тело хохочет, пускает слюни и рисует непонятную белиберду.  Непослушное, тяжелое и тупое. Как машина потерявшая управление. Только хуже. Потому что машина не думает, что сама сможет со всем справиться. А тело думает. Я слышу, как оно радуется тому, что я потерял контроль. Тело думает что способно прожить без меня, но оно не может справиться с самыми простыми делами, его гнет, оно не способно сидеть ровно, его все время заваливает то в одну, то в другую сторону. Оно мучается, но не сдается, тело хохочет и мычит, это как звуки, оповещающие об ошибке, сбоя в программе. Именно так сходят с ума.
Не знаю, откуда во мне взялись силы перебороть этот приступ. Именно так сходят с ума, именно это мягкая поступь безумия. Я был напуган и весь вспотел. Руки дрожали, я все еще смеялся,  хотя мне было совсем не смешно. Это, наверное, тело все еще не может смириться с поражение, я, наконец, беру его под контроль. Я хочу курить. Руки шарят по карманам, осматриваю комнату в поисках тайника, в голове тем временем перебираю воспоминания, делал ли я тайники с сигаретами.

Тайников я не делал, потому что боялся, что мать их найдет, когда будет производить свой привычный ритуал обыска моей комнаты, пока меня нет дома. Мне все еще было страшно от пережитого, отсутствие сигарет вводило меня в состояние паники, я не знал, куда себя деть, ходил по комнате кругами как лев к клетке, мысли снова начали метаться, глаза слезились, я был готов разрыдаться. Мне нужно было с кем-то поговорить, к матери я идти не решался, ее нельзя было трогать, пока она смотрит телевизор. Звонить своему психологу было бессмысленно, потому что она ни когда не могла мне помочь. Бывшая жена уже давно забыла о моем существовании у нее сейчас, наверное, новая жизнь, или старая, она вместе со своим ребенком и счастлива. Да и как до нее докричаться? Я не знаю даже ее номера телефона, даже если бы у меня был телефон, чтобы ей позвонить, я наверное не решился бы. Мать хоть и делает вид, что погружена в просмотр  глупых шоу, наверняка следит за мной, прислушивается, но пока не наносит удар, как хищник, затаившийся в высокой траве саваны.
Усадив себя на кровать, я подумал, что смогу уснуть, но сон не шел. Я, наверное, часа два крутился в липком коконе влажных простыней, но так и не смог забыться. Оставалось только одно. Выдавить этот прыщ сомнений – поговорить с матерью. Разрешить все вопросы с матерью. Набравшись решимости, я двинулся в ее комнату. Телевизор все еще говорил, шумел различными голосами героев шоу. В тайне я надеялся, что мать уже спит в своем кресле.
Я осторожно на цыпочках ступал по скрипящим доскам коридора, переступая через мусор, скопившийся в нем. Мать не убиралась дома, наверное, уже несколько месяцев. Он стал похож на хлев, но мне никогда не было дела до этого. Телевизор отвлекал ее от готовки и уборки, но и от меня тоже, так что, получив необходимую порцию оскорблений на пороге, я мог спокойно обитать в своей комнате, потому что мать не особо любила выбираться из комнаты с телевизором.
Как сапер, ступая по минному полю, я подобрался к двери в комнату матери. Осторожно заглянув в темное помещение, освящаемое только тусклым светом телевизора, я увидел ее. Она не спала. Но сидела неподвижно, так что ее можно было принять за спящую. Но я был бы не я, если бы не распознал ее хитрую уловку. Я очень много времени наблюдал за ней и знаю, что когда она спит, то выглядит совсем иначе.
Сейчас она была похожа на восковую фигуру старухи. Мерцающий свет экрана казалось, увеличил число ее морщин. Они были как впадины, в которых жила мрачная тьма, такая непроглядная, что попав в нее можно было сойти с ума. Впадины и горы. Вершины, которых блестели маслянистым светом, как горные шапки. Свет отражался от них и тени играли на нем в свою обычную непостижимую игру. Я завороженно смотрел на лицо матери, и не мог оторвать взгляда, я ни когда не видел ее такой. Я знал, что она не спит и тоже наблюдает за мной. Но я был в выгодном положении. Во-первых, она не знает, что я знаю, что она не спит, а кто предупрежден, тот вооружен. Во-вторых, я стоял в темноте, и она не могла видеть моего лица, но ощущала мое присутствие и взгляд.
Она выдала себя. когда ее ресницы задрожали, она не выдержала, слишком долго смотрела на меня из под полуопущенных век. Она нервничала, она не знала зачем я пришел в ее комнату и стою молча в темноте и наблюдаю за ней. Она очень подозрительная женщина. Она услышала мои шаги по коридору, вопреки всем моим стараниям подобраться к ней бесшумно. Это напугало ее. Сейчас она напряжена как струна и готова сорваться. Но мне это не нужно я пришел к ней совсем за другим. Мне нужен разговор по душам, как в детстве когда мы могли часами разговаривать у моей постели или она читала мне сказку или пела, а потом я приставал к ней со своими вопросами, а она валясь с ног от усталости все мне рассказывала.
Мне нужно это вернуть.
«Мам, я хочу поговорить с тобой». В ответ только тихое бормотание из телевизора. Я повторил раз и еще раз. Наконец она ответила не открывая глаз. «сыночек, что случилось, тебе приснился страшный сон, почему ты не спишь?»
«мама я хочу поговорить с тобой о том, что случилось».
«фууу, тут воняет!» – закричала она, открыв глаза и уставившись на меня хищной птицей – «что ты здесь делаешь навозная муха, иди в свой сортир и провоняй там все, задыми, но сюда не суйся, пошел вон!»
Она была очень жуткой в этом свете. Но я сдержался и продолжил повторять, что нам нужно поговорить. Я стал приближаться к ней, тощий в трусах это странно потому что я не помню как я раздевался. И я  тоже должно быть выглядел ужасно. она сильнее вжималась в кресло и стала очень маленькой и уже совсем не страшной.
По мере того как я приближался и как заведенный повторял одно и тоже, она делала громкость на телевизоре все больше и больше что бы заглушить мой голос. Я стал кричать, что бы заглушить голоса из телевизора, она начала кричать, что сейчас задохнется и умрет, и что я хочу ее убить. это было безумие – телевизор орет голосами героев реалити-шоу. Я кричу про необходимость разговора, мать кричит, что я хочу ее убить, отравить свое невыносимой вонью, как когда то делал отец.  соседи долбят по батареям стенам и потолку. Я был на пределе, как будто попал в нутро барабана по которому колотят десятки рук,  когда я приблизился к ней в плотную она была маленькая как дюймовочка, вжалась в кресло как могла, вся дрожала и тряся складками на лице кричала на меня и изображала будто она сейчас задохнется от моей вони.
Затем, когда я был уже очень близко, она понял, что попала в ловушку, ей не хватит времени что бы вылезти из кресла и ретироваться к заколоченному окну.  Ее лицо превратилось в звериный оскал, она начала рычать на меня, как загнанный зверь. Наверное, все дело в освещении, но я уверен, что лицо матери вытянулось и почернело. У нее выросли маленькие зубки. А я все твердил свое, не обращая внимания на ее рычание, хотя и был крайне шокирован. Она потянула руку за кресло, я не мог видеть, что она собирается взять, но я видел, что она торопится и не может найти что хочет, рука просто шарит, где то по полу. Она запаниковала. Рык превратился в лай. Она начала гавкать на меня как собака. Рычать и лаять, это было омерзительно. Она как старая обвислая псина, тявкала на меня своим прокуренным голосом, он срывался и совсем не устрашал. Тем временем я подобрался к ней совсем вплотную и протянул руку, что бы погладить по голове и успокоить, как делают с собаками и взбесившимися людьми. На меня смотрела уже не моя мать. А какое то существо напоминающее египетского Анубиса. Только очень старого и очень неприятного. Шерсть на ее голове свалялась и висела клочками, глаза глубоко запали и слезились.  Ее морда металась из стороны в сторону, она очень хотела найти, что то за креслом, но боялась меня и не могла отвести от меня взгляд надолго.
Поэтому она конвульсивно дергала мордой и повизгивала как собака, которая ждет, что ей бросят палку. Я подошел уже в плотную и чувствовал запах псины, и вонь из ее пасти, она раскрыла пасть и высунула язык при этом все ее тело дрожало. Человеческое тело старой женщины завернутой в халат. Она была мне противна, но я все равно тянул к ней руку, хотел погладить и успокоить. Я боролся с отвращением, но почти победил его. Мне пришла в голову одна мысль, которая тут же разметала все остальные. Я вспомнил, как мать ухаживала за мной в детстве. Все эти подгузники и отрыжки. Вытирание соплей и задницы. Ей не было противно. Хотя может, поначалу и было, но потом нет. И теперь я должен справиться со своим отвращением и успокоить мать. Хоть у нее и появилась песья голова. Моя рука уже практически дотронулась до ее короткой шерсти на голове.
Она меня укусила. Увернула голову в сторону от моей руки и цапнула за палец. Больно. до крови. Палец пульсировал и кровоточил. А я стоял и как идиот, и пялился то на него, то на мать.  Она громко дышала и скалилась. Даже пару раз гавкнула. Я замешкался, не зная, что предпринять и она воспользовалась моментом. Она, наконец, нашла то что хотела за креслом и попыталась нанести удар. Это был молоток, видимо им она заколачивала окна в нашей квартире, «откуда она взяла столько досок?» вдруг пришла мне в голову мысль. Похоже, она не стала его далеко убирать. То ли из лени. то ли чувствовала, что он ей  пригодиться в скором будущем.
В любом случае молоток уже летел в меня, но не слишком быстро. Я успел среагировать. Перехватил руку и вырвал тяжелый инструмент из рук матери. Тогда она поняла, что терять больше нечего. Если я терпел ее вечные упреки, то такого точно не потерплю, и она с диким воем отчаяния бросилась на меня пытаясь вцепиться зубами мне в шею. Так поступают матери, защищая своих детенышей, этот вой ни с чем не спутать. В нем есть все: ярость, безнадежная попытка сделать хоть что то, последний шанс,  любовь и желание идти на смерть что бы спасти. Тут было нечто  похожее, но я так и не понял, кого же защищала мать в тот момент, потому что в ее глазах я был хищником угрожающим смертью всему, что ей дорого.
Я уже чувствовал ее теплое и смрадное дыхание на своем горле, когда ударил ее молотком по голове. Она очень удачно подставила мне ее под руку. удар был не сильным, но даже в диком грохоте который стоял в комнате и сумбуром в моей голове я услышал хруст. Мать уткнулась в меня головой и начала оседать на пол. Она уже лежала на нем, а под ее собачьей головой уже собиралась черная лужица.
а соседи стучали все яростнее, наверное, по инерции, участники телевизионного проекта затеяли драку и разборки – тоже орали со всей мощью нашего телевизора, а стоял с окровавленным молотком в руке над телом матери и думал, что же все таки хрустнуло, когда я бил. Ее череп или моя рука, потому что моя рука начинала болеть все больше. Кисть опухла и покраснела, и я не мог даже пошевелить ей. Молоток выпал и попал мне на ногу, причинив сильную боль, от которой я и проснулся.
Я лежал мокрый на пропитанных моим же потом простынях одетый в своей кровати, а мать тем временем заканчивала связывать мои ноги. Я попытался вырваться, но руки уже были связаны, и каждое движение ими причиняло сильную боль. Руки опухни и покраснели, я знал, что такая же участь ждет, и ноги, поэтому старался ими не шевелить.
«мама, что ты делаешь» только и успел спросить я. Она тут же рванулась ко мне и засунула в рот кляп. Мне оставалось только мычать и дергать головой.
«ты воняешь, от тебя жуткая вонь. Тут надо все освежить» она вышла из комнаты, но не дала мне времени подумать о своем положении, скоро вернулась с двумя баллонами освежителя воздуха и начала распылять. Сначала она прошлась из угла в угол, обильно орошая воздух содержимым баллона. В комнате запахло морозной свежестью или океанским бризом.
« все равно не помогает от тебя такая вонь, что даже освежитель не справляется» жаловалась она. И начала брызгать прямо на меня. Прошлась по всему телу, и начала брызгать в лицо. Я не успел закрыть глаза и в них набилось столько ,что глаза начало нестерпимо жечь. Я  кричал и плакал. Но ей было все равно. Она продолжала брызгать мне в лицо. Кожа начала гореть.
«перестань!» кричал я, но из-за кляпа ничего нельзя было разобрать только мычание. Хотя я думаю, что даже если бы она поняла, что я говорил, то все равно не остановилась бы.
 Наконец она закончила брызгать и вышла из комнаты. Я лежал и плакал, любое движение причиняло мне боль в  руках или ногах. Я старался не шевелиться, но лицо горело и чесалось, так что я не мог спокойно лежать. Я разозлился. Начал дергаться и извиваться как змей или черепаха, перевернутая вверх животом. Стоял дикий шум от старой железной кровати. Мать тут же влетела в комнату и как ястреб накинулась на меня.
« что!? Что ты расшумелся вонючка?! Боже мой какой непоседливый ребенок, всегда был таким. всегда причинял беспокойство матери. Ох уж я намучилась с тобой. Но теперь мое терпение лопнуло. Сегодня утром была последняя капля. Когда я вошла в туалет после тебя и чуть не задохнулась. Думаешь, мне мало твоей проклятой вони. Так ты еще и надымить решил. Совсем мать не жалеешь. Убить меня вздумал паразит. Но я научу тебя. Ты больше не сможешь выкурить ни одной поганой сигареты!»
Она подлетела ко мне и достала из-за спины молоток. Она начала бить меня по ногам. По коленям, голени, ступням. Она била, не метясь в определенное место, просто выпучила глаза и дала волю рукам и случаю.
Я кричал и стонал, но не мог сделать ничего. Я только просил мать остановиться. Но понятное дело это не помогала. Не знаю, сколько прошло времени. Наверное, я отключился. И когда смог трезво мыслить матери в комнате уже не было. Я, лежа в луже крови. Вместо ног была кровавая каша. Но, кажется, они не было сломаны. Я слышал, как мать возится на кухне, она гремела тарелками и кастрюлями. Наверное, решила что то приготовить. Я обрадовался возможности побыть одному и попытаться найти выход из ситуации, в которую угодил.
Я решил, что нужно сначала попробовать освободиться. Я начал дергать руками, чтобы ослабить путы. Было больно, но, во-первых это отвлекало меня от боли в ногах, во-вторых другого выхода у меня не было. Я вдруг четко осознал, что мать не выпустить меня отсюда, и не впустит ни кого ко мне. Я так и умру тут привязанный к собственной кровати собственной матерью.
Веревка поддалась. Я почти полностью содрал кожу с запястий, но уже мог вынуть руку, веревка стала скользко от крови. Так что мне оставалось совсем немного до свободы. Но я слишком увлекся, так что не заметил, что мать давно не гремит на кухне. Она вошла в комнату в тот самый решающий момент, когда я уже почти вынул руку из петли.
Она несла в руках поднос с тарелками и стаканом компота.
«сыночек, я принесла тебе поесть, тебе нужно поесть ты, что хочешь заморить себя голо…» она подняла свое лицо, на котором застыла неестественная восковая улыбка с подноса на меня, а я в этот момент полным боли лицом вынимал руку из петли. Поднос упал на пол, все разбилось вдребезги. Мать с криком как будто только что увидела труп выбежала из комнаты. Я ускорил свои усилия, но я не успел совсем чуть – чуть. Я  преодолел самую широкую часть, оставалось только вынуть пальцы, и моя правая рука была бы свободна, тогда возможно я смог бы хоть как то сопротивляться матери, но я не успел.
Мать забежала в комнату с молотком и начала молотить меня по рукам.  Она исхлестала мне руки так, что они безвольно повисли в петлях, я перестал чувствовать пальцы, осталась только пульсирующая боль и слезы, высыхающие на щеках. Я разозлился. Если раньше я удерживал себе теплые чувства к матери. Теперь же они исчезли. Осталась только злоба. Я решил, что  либо я, либо она.
У нее было явное преимущество. У меня отнялись руки, а ногами я не мог шевелить слишком долго без глухого рычания и стонов. У нее же был молоток, безумие и возможность свободно передвигаться по квартире.
Можно было бы подумать, что я уже проиграл, и оставалось только смериться  со своей грустной участью. Но у меня была идея.  Я разработал план, как спастись и нанести сокрушительный удар. Для начала я решил немного поспать. Боль стихала, и я мог позволить себе сон.
Я стоял возле могилы пса. Кажется, что прошло уже довольно много времени, потому что моя кожа была бронзовой от загара. Но шрамы на руках и ногах как будто не загорели, они как белые мраморные змеи застыли на моей коже. Я был в шортах и рубашке с короткими рукавами, как будто только что вернулся с пляжа. На голове была большая соломенная шляпа, соломинки свисали на лицо. Я огляделся. Стройка, кажется, не изменилась. Только мир вокруг был желтый. Я долго не мог понять почему, но потом до меня дошло – я был в желтых солнцезащитных очках. Я курил сигарету, вставленную в мундштук, и сбрасывал пепел на холм, под которым лежали останки пса.
Скоро появился сам пес. Он спрыгнул с подвал через дыру в потолке прямо на свою могилу и уставился на меня. Выглядел он довольно дружелюбно, так что я быстро расслабился, не было похоже, что он собрался мстить. Он смотрел на меня высунув язык и его морда как будто улыбалась. Она загавкал и рванулся к выходу на улицу. Обернувшись у самого порога, он увидел, что я стою на том же месте где и раньше и вновь залаял. Было, похоже, что он меня, куда то зовет. Но мне не хотелось идти. я просто стоял и ждал развития событий. Пес вздохнул совсем как человек и подошел ко мне. Схватил меня за ногу, я было испугался, что он снова хочет меня покусать, но он просто легонько  прикусил ее и начал отступать в сторону выхода.
Я повиновался воле пса и сделал шаг. Он радостно взвизгнул и помчался к выходу, мне пришлось перейти на бег, чтобы не отставать. Мы вышли на улицу, и он побежал в сторону моего дома. Туда мне возвращаться не хотелось, так что я сбавил шаг давай понять псу, что и не хочу следовать за ним. Пес обернулся и залаял на меня, я понял, что он хочет, что бы я ускорил шаг. И в этот момент из земли возникло нечто.
Я был достаточно далеко от пса, что бы рассмотреть это, но по реакции собаки я понял, что случилось, что то не хорошее. Он завизжал и запрыгал на месте. Я побежал к нему, но как только я смог рассмотреть то, что появилось из земли, мои ноги подкосились.
Это была голова моей матери. Она появилась из земли и хватила пса на заднюю лапу как капкан. Зубы у нее были нечеловеческие огромные и острые как у акулы. Лапа пса была уже в крови, он пытался вырвать лапу, но зубы матери впивались в его лапу еще глубже. Я не мог подняться с земли. Силы покинули меня полностью. я сидел на пыльной земле и смотрел на мучения пса.
Пес скоро успокоился и лег на землю, признавая поражение. Он жалобно повизгивал и смотрел на меня полными тоски глазами, какие бывают только у животных. Голова матери тоже перевела взгляд на меня. Она улыбалась улыбкой победителя. Это выглядело ужасно. Меня прошиб пот. Но я не знал что делать. Я не мог даже подумать о том, что бы подойти ближе. Мне казалось, что если я подойду слишком близко, мать тут же схватит меня. И я уже ни когда не освобожусь от нее.
Я просто закрыл глаза и начал молиться про себя. Я не знал ни одной настоящей молитвы, я выдумывал ее на ходу. Я просил всех богов, каких смог вспомнить, чтобы это все закончилось, что бы мать отпустила пса и меня. Что бы мы ушил в  с ним вместе, и тогда я бы никогда не делал ничего плохого. я бы бросил курить и начал бы помогать людям или животным.
Но ни кто не отозвался на мои молитвы, потому что когда я открыл глаза, все  осталось по-прежнему. Пес лежал в пыли и скулил, но, правда больше не смотрел на меня – его глаза были закрыты и слезились. Голова матери все еще держала его лапу своими клыками, ее рот был весь в крови, и она улыбалась, смотря на меня. А я сидел на земле в стороне и смотрел на все это.
« я шажру ее малешкая ванюшка» сказала мать. И начала пожирать ногу собаки. Та взвыла и начала метаться, но мать крепко держала ее. И тут собака начала грызть свою ногу. Это безумие продолжалось долго. Мать пережевывала лапу и заглатывала ее все глубже. А пес пытался отгрызть себе лапу, что бы освободиться.
Мать довольно урчала, а собака визжала, но все равно, раз за разом вгрызалась в свою ногу. Наконец  безумные попытки пса старания увенчались успехом. Его задняя лапа осталась в челюстях матери, а собака подскочила на трех оставшихся, отпрыгнула как можно дальше и упала.
Я тут же оказался у себя в комнате. Все так же привязанный к кровати, но боли почти не чувствовал. Я теперь знал, что мне нужно делать. Я попытался дотянуться до своей руки. У меня получилось почти сразу. Мать когда связывала меня не подумала, что способен на такое  и поэтому не озаботилась что бы веревка была короче.
Я начал кусать свою руку. это было больно, через десять минут я разодрал кожу в кровь. Я должен действовать быстрее говорил я себе, пока мать не вошла в комнату и не увидела меня. Тогда она точно укоротит веревку и моему плану конец. Но с каждым разом мне было все труднее, я начал плакать, но делал это очень тихо, чтобы мать не услышала. Я не мог заставить себя кусать. Мне было больно, я трус, я слабее той собаки. Она отгрызла себе лапу, что бы спастись от зубов моей матери. Я в такой же ситуации, но не способен отгрызть себе руку. я так и умру тут, связанный и вялый, каким был всю свою жизнь.
Этим мысли добавили мне злости, и я принялся откусывать себе руку с новыми силами, со злостью и ожесточением, я рычал как зверь и вписался все глубже. Но надолго меня не хватило. Я снова заплакал от боли, слабости и презрения к себе. я лежал и жалел себя. И в этот момент мне в голову пришла мысль, что я все делаю неправильно. Я должен перегрызть веревку, а не руку. так будет гораздо проще и менее болезненно. Да и что я буду делать без руки, как освобожу вторую, ее тоже придется откусить, но этого бы я точно сделать не смог.
Веселясь и радуясь, говоря про себя, что я идиот, я начал перегрызать веревку. Она  была не очень толстой, поэтому у меня все вышло даже быстрее, чем я ожидал.  Я мог с трудом двигать свободной уже рукой. Она была сильно мною покусана, да еще недавнее избиение сказалось. После того как я освободил ее она упала на кровать и мне пришлось приложить немало усилий, что бы развязать вторую руку и ноги.
Я попытался встать, но получилось у меня вышло не сразу. В итоге я просил бесполезные попытки и пополз. Я делал это как можно тише, чтобы не предупредить мать о своем приближении.  Я полз как червь в мусоре. Постоянно, что то шелестело, скрипело и падало. Я замирал каждую секунду и вслушивался, но ни каких звуков в квартире кроме моего тяжелого дыхания не было.
Так я, разгребая мусор, дополз до дверей в комнату матери. Они были закрыты. Я прислушался, как всегда за ней были только голоса из телевизора. Я приподнялся и повернул ручку, дверь с тихим скрипом отворилась. Я, не дыша заглянул внутрь.
Мать сидела в своем кресле и кажется, спала. Ее грудь спокойно вздымалась и опадала. Я пополз к ее креслу. Сам не знаю зачем. Самым правильным было тогда сбежать из квартиры и двигаться в сторону больницы. Но тогда у меня было, какое то наваждение. Я все еще надеялся наладить отношения с матерью. Тогда я был способен простить ей все мучения,  которые она мне принесла. Я чувствовал себя Иисусом сошедшим с креста. я был готов идти в мир и нести спасение, наверное это у меня от боли помутилось сознание, но моя мать должна быть прощена, должен наконец наступить мир. Все не может быть плохо всегда, и я это исправлю, если она не может найти в себе силы полюбить собственного сына, то этот сын, которого она видит, как половую тряпку найдет силы за двоих и наступит мир и спокойствие как это бывает в нормальных семьях.
Я полз практически на ощупь. От телевизора на этот раз было очень мало света. Это меня и погубило. В этом свете я наткнулся на что то. Оно упало и, создавая столько шума, что можно мертвого разбудить. Мать тут же вскочила. Спросонок она не понимала что происходит. Она не заметила меня лежащего на полу и вжимающего голову в плечи. Она метнулась к торшеру и щелкнула кнопкой.
Комнату тут же осветил приглушенный свет. я повернул голову что бы увидеть, что меня сгубило с таким шумом упав. Это была канистра. От нее разило бензином. Странно что я не почувствовал этот запах раньше, возможно тогда я бы не провалился с таким треском.
Мать увидела на что я смотрю и кинулась к канистре. « я сожгу тебя маленькая вонючка!» - взвизгнула она – « любишь дымить да? Сейчас ты подымишь!». Она определенно спятила – подумал я. Но уже поздно отступать, нужно идти до конца, пан или пропал.
Она схватила канистру и собиралась ее отрыть, но замешкалась, и тут я схватил ее на ноги и повалил на пол. Мы боролись и катались по полу. Канистра, упав, открылась, и бензин вытекал на пол. Мы оба были в луже, которая натекла из канистры.  Мать оказалась сверху, она одной рукой вцепилась мне в лицо, пытаясь выдавить глаза, другой шаря в кармане, я слышал, что там у нее гремит коробок спичек, но видимо она ни как не могла его вынуть. «нужно было запастись зажигалкой мама» подумал я и осек себя. «нужно постараться обездвижить ее тогда можно будет поговорить или в крайнем случае вызывать неотложку».
она все еще возилась с коробком застрявшем в кармане, не знаю, почему мне вдруг в голову пришла мысль душить ее, вряд ли это пойдет на пользу нашему будущему примирению, но я же не жалуюсь на искалеченные ноги, так что и матушке придется простить мне удушение. Я непослушными трясущимися руками пробирался к ее горну и нащупал ключ. Он висел у нее на шее, на веревке. Я вцепился в него и стал душить ее этой веревкой. Мать начала хрипеть, покраснела, выпучила глаза. Отпустив мое лицо, она подключила вторую руку пытаясь достать спички. Она сидел на мне верхом, и подпрыгивала на моем животе. От этих прыжков живот начал болеть и я не мог, как следует затянуть петлю на шее матери. За то у нее все получалось превосходно. Она уже вынула коробок из кармана, вытянула спичку, но ее прыжки мешали ее, она не могла прицелиться спичкой и уже третья сломалась.
Видимо она уже начала задыхаться, и отчаянная ярость захлестнула ее. Мать со всей силы ударила меня кулаком с зажатым в нем коробком в переносицу. Моя хватка тут же ослабла, я схватился за нос, чувствуя, как кровь вытекает из него. Мать воспользовалась моментом и наконец, зажгла спичку.
Моя мать была безумной женщиной, но, даже балансируя на грани, она могла осознавать реальность пусть извращенную, но все же она не терялась в буреломе собственного безумия. Но в ту ночь, наверное, она окончательно свихнулась. Я понимал, что нельзя дать ей высечь пламя. Вся комната была в бензине, мы с ног до головы извалялись в нем. Но все-таки ее ненависть ко мне была настолько велика, что она готова была на все лишь бы уничтожить меня, даже ценой собственной жизни. Тут уже не до игры в крестоносца, я таки понял, что совершил ошибку, придя к ней. Нужно было бежать из дома, но вряд ли я мог это сделать. Даже если бы попытался ключ от нового замка был у нее на шее. Так что наверное это моя судьба сгореть как Жанна Д’Арк за собственную веру и надежду на лучшее.
Когда спичка высекла искру, рука матери вспыхнула как факел. Она выронила горящую спичку на меня и вскочила на ноги. Крича и пытаясь сбить пламя, она убежала на кухню. Спичка еще даже не долетела до меня, когда на мне вспыхнула рубашка. Затем огонь перекинулся на лицо, волосы и руки. Я помню, что рванулся, было встать и побежать вслед за матерью на кухню, где я уже слышал, из крана с сильным напором бежала вода.
Но я не смог даже встать на колени, ноги подкосились и я снова упал на пол, который уже полыхал во всю, огонь пожирал мебель и доски на окне. я начал кататься по полу надеясь сбить пламя, но пол уже был весь охвачен огнем, так что только еще больше загорался.
Сейчас лежа в ожоговом центре, я не верю, что мог тогда спастись.  Я был в аду и говорю со всей серьезностью - курить от этого хочется еще сильнее, а я не курил уже очень давно. Меня трясет, то ли от лихорадки, то ли от бешенства накопившегося в мне за эти «чистые» дни без никотина.  Я готов убить, кого угодно, если мне дадут за это хотя бы одну сигарету. Но ко мне ни кого не пускают, а врачи не хотят даже слушать меня, когда я завожу разговор о куреве, тут это тубу, половина попавших сюда во всем винят не потушенную сигарету, а я виню свою мать во всех бедах, что случились со мной. Так что я сейчас немного не в себе для разговоров. К тому же вы уже все должно быть знаете, обо мне и матери писали все газеты и даже показывали по федеральным каналам, в разных передачах, в основном конечно с криминальным уклоном.
Но мне недавно пришло приглашение от одного очень известного ведущего с первого. Я буду выступать на его собственном ток-шоу, а потом на похожих, только на других каналах. Так что моя история скоро станет еще популярней. Говорят, что в интернете мое дело получило большой резонанс. Люди призывают линчевать мою мать, но я этого не хочу. Даже если она жива, я бы хотел просто встретиться с ней посмотреть ей в глаза и спросить «за что?» хотя я знаю она не найдет разумного ответа, как это было всегда она только раскричится и скажет, что я воняю. Теперь я признаю, что от меня исходит определенный запах горелого мяса, но тут уж я не виноват. Кстати говорят, что ее тоже отпустят на это ток-шоу. Начальник колонии лично подтвердил это. Так что мы с ней увидимся очень скоро, и я смогу спросить у нее все, может на глазах тысяч зрителей она семенит модель поведения, хотя вряд ли.
 «здравствуйте дамы и господа с вам я Андрей Малаков и это значит, что мы с вами в прямом эфире на передаче «Давайте разговаривать». Сегодня у нас печальная новость. Ярослав Маликов, заживо сожженный своей матерью молодой человек, вчера скончался в ожоговом центре имени Склифосовского. Он перенес две операции, но ему требовалось дорогостоящее лечение, которое у нас в России невозможно. У него не было части лица, век, волос, ушей и носа. Ему ампутировали пальцы на руках и ногах. Так же ему пришлось удалить часть легкого. Этот страшный список можно продолжать, но я не хочу вас шокировать. Врачи не делали ни каких прогнозов, но тем не менее вся страна с замиранием сердца следила за историей этого молодо еще парня, который оказался на пороге смерти по вене собственной матери. Но вчера в семь часов утра Ярослава не стало и сегодня наш главный гость, Евдокия  Михайловна Маликова мать Ярослава  мы будем держать связь по Скайпу из закрытой лечебницы для душевнобольных.
«Здравствуйте Евдокия Михайловна. Вы нас слышите?»
«Слышу Андрей, ваша передача у меня самая любимая, мне всегда нравилось…»
«да понятно Евдокия Михайловна, расскажите нам, как было дело, когда вы решили сжечь собственного сына?»
«да что ж вы такое говорите, я не хотела его сжигать, я просто хотела избавиться от вони. Он вонял, прости Господи, с желудком у него проблемы были, вонял страсть как.  Уже чего только я не пробовала, ничего не помогало, а однажды даже…»
« ясно Евдокия Михайловна, так что ты послужило причиной, как вы решились на такое – сжечь собственного сына. Как говорит следствие, он просто спал в своей кровати?»
« спал Андрей, так я и говорю. Вонял он сильно, да еще курить начал,  я сама не курящая, запах этот не выношу, а он еще в туалете вздумал курить, совсем мать загубить думал, наверное, квартиру задумал себе забрать, а меня на кладбище сплавить…»
« но получилось так, что на кладбище сплавили его вы Евдокия Михайловна?»
«получилось»
«Евдокия Михайловна, рассказывайте дальше, как все было, восстановим ситуацию в деталях»
«да чего там восстанавливать то Андрюша? Я значит, по ночам не сплю, бессонница у меня, я телевизор смотрю, и слежу, что бы Ярик ничего не натворил. Он такой у меня шебутной, все время норовит, что нибудь испоганить. Так вот смотрю я передачу, времени три часа ночи, тот как заорет. «Что ты со мной делаешь? Кричит, зачем играешь со мной. Дурацкие сны!» Соседи начали в стены стучать. А у нас семья приличная, не то, что у некоторых, по ночам людям спать не мешаем. А этот разорался. Ну, я пошла, проверить, что у него там»
« а правда  Евдокия Михайловна, что следствие установило что Ярослав был привязан к кровати?»
«правда, Андрюша, правда. Мне очень стыдно об этом говорить, но Ярик лунатил по ночам. Мне приходилось его привязывать. Он сам меня просил, бывало. Что бы чего нибудь не натворить. Так вот захожу я в комнату к нему, он мечется на кровати, кричит, что сны с ним играют, что сводят его с ума» ну я начала его успокаивать. А от него воняет. Как от кучи, прости Господи. Просто невыносимо. Он наложил под себя. Ну, я разозлилась, начала кричать на него. Он меня как увидел так сразу начал кидаться как бешеный, хорошо, что привязанный был, так бы убил меня, он вон какой здоровый, мне с ним не справиться. По правде сказать, были случаи, когда он меня бил, а что придет с работы, а я ужин забуду приготовить, не спала всю ночь, за ним следила. А он говорит ужин, почему не готов и  давай меня колотить, еле спасалась от него, хорошо соседи добрые. Начнут в стену стучать, так тот испугается, что милицию вызовут и снова его посадят, так успокаивается и уходи к себе в комнату и бурчит там весь вечер, только к ночи успокаивался. Так он уснет, я приду тихонько привяжу его к кровати, что бы ночью не бедокурил и сторожить буду, глаз не сомкну».
 « а что у Ярослава была судимость?»
«была, как же не быть.  Хулиганство и грабеж, дали условное, потому что молодой был, но не исправился он. Это на людях он такой весь хороший бил, тихий, а дома прямо тиран. На меня в ту ночь начал кричать, а я ему говорю тише, соседи сейчас стучать начнут. А он мне иди отсюда…ну на три буквы, давай меня обзывать. Вонять давай еще больше. Я пошла за освежителем воздуха, что бы значит успокоить его.»
«как?»
«я так его успокаивала, брызгаю в комнате, там посвежеет, он и успокоиться. А в этот раз не помогло. Ты говорит, сожгла меня сука! Я прямо опешила. Убить меня захотела? Кричит. Уйди, говорит отсюда, дай покурить орет. А мне звонила моя сестра Марина рассказывает, что видела, как Ярик мой курит,  а я же ему не разрешала, ни курить и телефоны эти мобильные ни чего такого что молодежь то портит. А он таки начал курить, наверное, жена его Жанна его научила. Вот стерва была, прости Господи. Хорошо разошлись дорожки их. Не без моей помощи. А то пропал бы сынок мой совсем с ней».
«так что там с освежителем Евдокия Михайловна?!
«ну так не помогло. Я в комнате брызгала, на него брызгала, тот орет и воняет еще сильнее. Я вспомнила, что ацетон остался от мужа моего, пошла в кладовку. Взяла бутылку, начала его поливать,  что бы запах его сбить. Тот еще сильнее разорался, заплакал. Тьфу, как баба. Полила его ацетоном, запах еще сильнее стал. Тот орет как резанный, соседи уже стучать начали, ну думаю сейчас успокоить. А тот как услышал соседей, помогите, кричи, убивают, пожар. Ну, я ему двинула в сердцах, по-родительски. Потом думаю надо бумажку поджечь. Ну, знаете когда посра… ну в смысле после туалета освежителя нет, ты бумажку поджег и вроде не так воняет. Пошла я за бумажкой. Принесла. Поджигаю и давай над ним водить, что бы запах его противный сбить. Не помогало, потом бумажка прогорела, и пальцы мне обожгла, тут я ее и уронила. Прямо на Ярика моего, он и загорелся. Я сдуру думаю надо плеснуть на него водичкой, под руку попалась бутылка с ацетоном ну я не глядя и плеснула. Тот еще больше загорелся и орет как дикий. Я к соседям, стучу, а они не открывают. В общем, пока скорую дождались уже пол квартиры горело.»
«следователи даже разбираться не стали. Все у них шито-крыто вышло. Судья тоже подмазанный, наверное, был. Обстряпали мое дельце за пару месяцев и без особых разбирательств отправили меня на нары. Люди теперь думают, как будто я специально Ярика сожгла. Только не правда, это, богом клянусь, а еще…»
«Спасибо Евдокия Михайловна, сейчас мы прервемся на короткую рекламу, а после нее сразу смотрите: «на детской площадке видели призраков молодого парня и собаки играющими в карты, на заброшенной стройке нашли могилу далай-ламы, курение не убивает, а продлевает жизнь, уринотерапия - панацея, сенсационные признания ученых!!! Все это и не только в программе «давайте разговаривать» с Андреем Малаковым!!!»
«мама, переключи, я хочу мультики смотреть!»
«мама, почему ты плачешь?»
Малыш подошел к маме и начал гладить ее по голове, та прижала его к своей большой груди и зарыдала уже в полный голос, не стесняясь. Зазвонил телефон. Мальчик поднял трубку, но она выпала из его маленькой руки он собирался поднять и подать матери, но та крепко прижимала его к себе, мальчик схватил пуль и переключил канал. На экране желтый нарисованный толстяк пил пиво и ел пончики. Мальчик засмеялся. Мать его плакала, уткнувшись лицом в плечо сына, и гладила его по голове. Иногда ее рука соскальзывала на лицо, мешая мальчику смотреть мультик, тот сердито убирал руку матери и пытался вырваться из ее объятий, у него ничего не выходило, он быстро забывал обо всем, погружаясь в телевизор. А из трубки доносился возбужденный женский голос – «Жанка, включи первый там про твоего что ли показывают? Жанка, Жанка еб твою мать!».