Антра - наследница неба Т. II, Ч. II, Гл. XI

                Глава XI. Признание Ньютона

   Прежде чем выйти, они ещё раз проверили надёжно ли связана
их жертва и насколько плотно сидит у него во рту кляп. Затем
тем открыли застеклённую дверь этого тайного алькова, чтобы
выйти в нишу, прикрытую со стороны коридора тяжёлым гобеленом.
И вдруг:
   – Джентльмены, я всё слышал, ужасно, что здесь произошло...
Они окаменели от неожиданности. Перед ними стоял сам Исаак
Ньютон. Как он здесь оказался? Этот вопрос лучше было задать
Антре...
  Они бежали из дворца, оставив за собой раненого и связанного
герцога Мальборо и трупы трёх его телохранителей. Положение было
отчаянным. Одни в чужой столице, без связи.
   Антуан негодовал на себя за то, что дал своим людям команду
возвращаться в Дувр. Только бы они не успели уехать из Лондона.
И надо же, им на голову свалился свидетель в лице самого Ньютона!
Было от чего впасть в отчаяние.
   Но погони за собой они не замечали. Даже если вдруг Мальборо
выбрался из своего тайного алькова, дело было слишком деликатным,
чтобы устраивать шум во дворце и делать свидетелями этой гнусной
и кровавой интриги многих придворных и гостей.
   Время у беглецов было. По крайней мере до утра их искать не
будут. Но о возвращении в гостиницу не могло быть и речи. Антуан
ан отправил туда Жана Камю, но где гарантия, что его не схватят
или с ним не приключится какая-либо история по дороге. В это
время сзади послышался цокот копыт по мостовой, какой-то экипаж
паж догонял их. Они прижались к одному из домов.
   Экипаж остановился против них. Окно в экипаже опустили, чья-то
голова показалась в квадратном проёме, и знакомый старческий голос
произнёс:
   – Миледи... Антра, это вы?
Боже, кто бы мог подумать! Это был сам Исаак Ньютон.
   – Да это я, Мастер. Но я не одна, нас пятеро.
   – Прошу вас всех, быстро садитесь в экипаж, поторопитесь.
   Они не заставили себя ждать. Антра, Гастон и Антуан сели
в экипаж, а Тардье и Дрюо стали сзади на козлы. И карета
понеслась с предельной для тех времён скоростью. Во всяком случае,
четвёрка чистокровных неслась галопом по ночным улицам Лондона

                220

Вот и дом, так хорошо запомнившийся Антре и Гастону. Карета
остановилась не у главного входа, а у калитки, врезанной
в высокий каменный забор. Ньютон с помощью ключа открыл
массивную металлическую створку:
   – Прошу вас, быстрее.
Они вошли в сад. Ньютон негромко что-то сказал вознице,
тот резко выслал лошадей в галоп, а Ньютон запер калитку на
засов.
   Под затихающий грохот умчавшегося экипажа они шли по узким
дорожкам сада, ещё до конца не поверив в спасение. Антра была
поражена. Вместо флегматичного, мрачного пожилого человека,
каким она его запомнила, перед ними был совсем другой Ньютон:
энергичный, решительный, властный и, безусловно, мужественный
и бесстрашный человек. Не стоило и говорить, чем он рисковал,
как главный смотритель Королевского монетного двора и член
Парламента.
   Он провёл их не в кабинет, а в спальню и при свете канделябра
тщательно задёрнул шторы. Только после этого он пригласил их
сесть и повернулся к ним лицом.
   – Примите мои извинения за гнусный поступок этого оборотня,
этого негодяя без чести, без совести и достоинства. И он носит
одну из древнейших фамилий Англии! – Ньютон начал быстро ходить
по комнате от одной стены к другой, что-то бормоча и сжимая
кулаки. Потом остановился:
  – Подобным гнусным образом сделали любовницей одного сановного
негодяя мою племянницу. А потом распустили слухи, что я продел
её за должность смотрителя Королевского монетного двора.
И автор этой гнусной клеветы – человек, получивший удар вашего
кинжала, миледи. Вы отомстили за меня, за мой позор. Я буду
молить Бога за вас. Сегодня мы не будем говорить о том, что при-
вело вас ко мне в Англию. Это потом, потом. Главное не это, –
он продолжал ходить от стены к стене. Казалось, он говорит с са-
мим собой, не замечая беглецов, смотревших на него во все глаза.
Они не могли поверить, что один из самых знаменитых людей эпохи,
отставив все свои дела, так рискуя, пришёл к ним на помощь.
   Наконец Антуан первым попытался заговорить с хозяином дома:
   – Милорд, разрешите представиться, я граф Антуан де Трай,
дядя Антры и друг её супруга Гастона д’Обиньи.

                221
   
   – Да-да, я знаю, знаю, прекрасно, да, у Антры такие преданные
защитники, – было видно, что сильнейшее возбуждение, вызванное
кровавой драмой, свидетелем которой он был, ещё не оставило
его. Он сам был великий Молчальник, десятки лет жизни потративший
на отвоевание тайн природы в тиши лабораторий и каби-
нетов. Вдруг он встал на колени перед Антрой, схватил её руки и
начал целовать, повторяя:
   – Вы чудо, вы самое большое чудо, как я вам благодарен, какое
у вас благородное сердце! Почему у меня нет такой дочери? У меня
никого нет. Профессор Тринити колледжа, как монах, даёт обет
безбрачия и обрекает себя на одиночество, – он вскочил на ноги.
   – Я сделаю, я всё сделаю для вас, –наступил кризис, он упал в
кресло, закрыл лицо руками и замолчал.
   Надо ли говорить, насколько неловко и двусмысленно чувствовала
себя Антра. Но речь шла о жизни Гастона и Антуана, о себе она
думала в последнюю очередь, вообще не думала.
   Нужен был план. Долго в этом доме они оставаться не могут. Нельзя
подвергать риску и самого Ньютона. И тут Антуан вспомнил:
Усаторре, конечно. Этот старый пройдоха и авантюрист, напросив-
шийся на поездку в Лондон, может им помочь. Он так привязался к ним,
а если совсем откровенно – к Антре, – что сделает всё, что от него
зависит. Но что он должен сделать и в чём план спасения? И как
сообщить брату? Он бы точно нашёл выход. Клетка с почтовыми голубями
осталась в гостинице. Думай, думай, командор!
   Гастон будто читал в мыслях Антуана:
   – Я принесу голубей.
   – Ты?!
   – Антуан, ночью меня никто не опознает, а там, у наших,
я переоденусь простым матросом.
   – Может, ты и прав, тем более что шанс найти...
   – Хайме Усаторре... – подхватил Гастон. – Антра, ты слышишь?
Есть надежда. Я срочно отправляюсь в гостиницу и успею задержать
наших, вдруг с Камю что-то случилось по дороге.
   Антуан сделал знак Гастону, и они отошли в сторону. Ньютон
продолжал сидеть, закрыв лицо руками, и вряд ли был способен в
таком состоянии что-либо воспринимать. Но лучше, чтобы даже хозяин
дома не слышал, о чём пойдет речь.

                222

   – Вот что, Гастон. Усаторре имеет старые связи в этом городе,
особенно среди корсаров и контрабандистов. Он должен с их помощью
доставить на «Диану» всех вас по воде. По суше, в случае
преследования, не пробиться. Я остаюсь с Камю на церемонию
вручения послания Георга I герцогу Орлеанскому. Дувр – это наш шанс,
учись, в наших играх всегда нужно иметь в запасе неожиданный ход.
Если в ближайшие сутки вас и начнут искать, то прежде всего на
дорогах, ведущих из Лондона в Портсмут.
   – А вы, командор?
   – Я защищён дипломатическим иммунитетом, да и вряд ли,
учитывая характер моей миссии, можно предположить, что я покушался
на  Мальборо.
   – Я понял, Антуан,
   – Тогда в путь!
   С этого часа судьба к ним явно благоволила. В доме Ньютона за
эту ночь успели побывать Гастон и Усаторре. Гастон, как и обещал,
принёс двух почтовых голубей. Они тотчас были отправлены с
одинаковыми посланиями – на случай, если один голубь не долетит.
Потом  они ушли все вместе: Гастон, Дрюо, Тардье и Усаторре. Все
члены  команды, сопровождавшие Антуана из Портсмута в Лондон,
переехали  в другую гостиницу одного из давних друзей Усаторре.
Район был из тех, что с большой с неохотой навещает полиция.
 Усаторре был счастлив, он оказался в родной стихии рискованных
авантюр, да ещё в городе, с которым в его тёмном прошлом было
так много связано.  И при этом, подумать только! Он оказывал услугу
Антуану и Антре.  Антуану он был благодарен за то, что стал членом
экипажа королевского фрегата, уважаемым человеком. К Антре у него
было особое отношение.
   На общем совете в доме Ньютона было решено, что сам Антуан
уйдёт поздно ночью, за ним вернутся Гастон и Усаторре.
Предосторожность была не лишней. Всем грозила неминуемая расправа,
если  будет схвачен Антуан. Он был главой дипломатической миссии,
и пока он на свободе, никто не решится на расправу с его
спутниками и членами экипажа.
   Что касается Антры, то единодушно было решено: она ещё на
день останется в доме Ньютона. Антра согласилась с этим
решением. «Тем лучше, – подумала она, – надо же закончить
главное дело. Ради него я оказалась в этой стране. Ньютон
успокоился, мы мирно закончим наши научные споры, несмотря
на его негативное отношекние к моей гипотезе о первоматерии

                223

и её влиянии на природу и на судьбы людей».
   Но начала она с того, что проверила оружие, принесённое
Гастоном. В кожаной сумке находились два небольших пистоля
ля и пара кинжалов. Кроме того, ей принесли мужской костюм
с ботфортами и шпагу. Ньютон неодобрительно косился на весь
этот арсенал. После того, как Антра ударом стилета сокрушила
поползновение на её честь самого герцога Мальборо, он не мог
избавиться от смешанного чувства робости перед этой
мужественной женщиной и страха за её собственную жизнь. Сам
он был настолько глубоко штатским человеком и настолько далёк
от жизни двора, интриг и политических заговоров, что смотрел
на всё произошедшее за последние часы, как на фантасмагорию
в духе нелюбимого им современника Джонатана Свифта. Нет, ка-
ков этот злобный сатир, какова низость! Во взаимных научных
притязаниях Ньютона и Готфрида Лейбница Свифт стоял на стороне
немца. Ох уж эти характеры английских джентльменов!
   Антра, поймав неодобрительный взгляд Ньютона, пожала плечами:
   – Что делать, Мастер, мы в нашем родовом замке Этуаль годы
находились на осадном положении. Нападения шли одно за другим.
Мы все – и мой брат Пьер, и Гастон, и сам герцог Генрих де ла
Фош, мой дед и дядя Антуан, и даже я – мы все солдаты, привыкшие
к повседневной опасности. Правда, я не ожидала, что и в Англии
придётся ради спасения моей чести и жизни и ради жизни моих
близких и друзей пускать в ход оружие. Поверьте, если бы герцог
де ла Фош, наш Учитель, не обучал с детства меня и Пьера
военному делу, мы бы давно погибли, и тогда вы, Мастер, были
бы избавлены от неприятного знакомства со мной. Не правда ли,
дядя Антуан?
   Вместо ответа Антуан подошёл к окну и стал вглядываться в
темноту улицы.
   – Антра, как ты думаешь, наши голуби уже долетели до замка
Этуаль? Только бы долетели, от этого так много зависит!
   – Эти голуби летят со скоростью 20–25 лье в час, – ответила
она, – я думаю, они уже на голубятне и Учитель читает ваше
послание...
   Антуан, как и договорились, ушёл поздно ночью.
Из предосторожности он с помощью Ньютона вышел через ту самую
незаметную металлическую дверь в высокой каменной стене,

                224

донизу закрытой разросшимся плющем. Его уже ожидали Гастон,
Дрюо и Камю.
 Тардье с Усаторре в это время были заняты другими делами,
выполняя задание Антуана.
   Наконец они остались вдвоём – она и Ньютон.
   – Мастер, – сказала Антра, – позвольте мне так называть вас,
сэр. Это ведь в традициях Кембриджа? Жаль, я так поздно родилась
и мне не посчастливилось стать вашей студенткой.
   – Не думаю, чтобы в Кембридже разрешили обучение девушке, да
да к тому же ещё католичке, – ответил Ньютон.
   Антра рассмеялась:
   – Я бы переоделась мальчишкой, мне мужской костюм очень идёт,
согласитесь. А насчёт вероисповедания, можете меня проверить.
Я знаю все тонкости богослужения и англиканской церкви тоже.
   – И вам не безразлично, в какой церкви молиться, Антра?!
   – Да что вы, Мастер, неужели вы такой радикал и фанатик?
Какая разница, в какой церкви я молюсь, если я молюсь Иисусу
Христу. Я же не к вашим пасторам обращаюсь в молитве, а
к Богу, кто имеет право указывать мне, как молиться? Это,
извините, такая глупость. Всё это выдумали политики, им нужно,
спекулируя на чувствах верующих, держать свой народ при себе,
а то, не дай бог, договорятся между собой и погонят своих королей
подальше вместе с епископами. При Кромвеле так и было, насколько
я помню, и земли у церкви поотбирали, и многих лишили приходов за
поддержку короля Карла I.
   – Антра, а вы разве не знаете, что именно за это прах
Кромвеля выкопали из могилы и сожгли, а его голову насадили на
кол в Вестминстере?
   – Знаю, Мастер, знаю. Как Англия после этого варварства,
что сродни самым примитивным племенам Африки или
Южной Америки,
может называть себя цивилизованной страной? А вот Нидерланды
живут себе без короля, и никто никого там на кострах не сжигает.
А почему? Потому что люди там делом заняты, а не болтовнёй по
поводу причастия. Впрочем, мы ушли в сторону. Давайте поговорим
о наших проблемах. Я верю в вашу, Ньютон, картину мира, правда,
с моими замечаниями. Но какую бурную реакцию они вызвали! Если
бы я вовремя не удалилась под потолок кабинета, вы бы меня
растерзали, а голову выставили на том месте, где много лет людей
пугали головой Кромвеля!
                225

    – Антра! – почти с мольбой в голосе, сказал сэр Ньютон, – у
вас не язык, а жало змеи.
   – Но заметьте, Мастер, «мудрыя змеи». Видите ли, Мастер, в
каждой картине, даже знаменитого живописца, можно увидеть следы
поспешности или недосказанности. Так и в естественных законах,
открытых людьми, всегда остаются нерешённые вопросы и белые пятна
непознанного. Я верю во Вселенную, пока она сама есть путь к
познанию для всех одержимых. Но мой реферат, Мастер?
   – Миледи, нам не удалось поговорить об этом на приёме. Но я
должен сделать вам комплимент. В вашем трактате меня поразила яс-
ность суждений и, что более важно, точность и корректность
расчётов. Если им верить, то энергия лунных приливов, как бы она
мала ни была, приведёт к увеличению радиуса её орбиты, и рано или
поздно лунный календарь станет соответствовать с земному.
   – И это говорите вы, Мастер? – она встала перед ним на колени,
и взяв его руки в свои, сказала: – Что вы со мной делаете, Ньютон.
Пощадите, неужели это правда? – она смотрела на него  такими
сияющими, такими благодарными глазами.
   – Я должна повиниться перед вами, мой дорогой Мастер, за ту
мою выходку. Не знаю, кого мне благодарить или проклинать за дар,
владеющий мной. Именно так – не я им владею, а он подчиняет меня
себе. Это он в прошлую нашу встречу поверг Вас в такое душевное
смятение.  Простите меня, Мастер, если сможете. Я должна была вас
к этому подготовить. Но сейчас мне необходимо поведать вам то, о чём
не догадывается даже мой Гастон и знают только герцог, мой дед,
заменивший  мне отца и мать, и дядя Антуан.
   Понимаете, Мастер, я не человек в полном смысле слова, или не
совсем человек. Это давняя и тяжёлая история. Ровно пятнадцать лет
назад в 1701 году я и моя мать, принцесса Диана, именно её именем
назван корабль моего дяди графа Антуана де Трая, мы обе погибли,
утонули во время кораблекрушения всего в одном кабельтове от замка
герцога, моего деда. Для него это была катастрофа всей его жизни.
Он, по собственному признанию, после того как похоронит нас, должен
был покончить с собой. Но на второй день я воскресла. Да! Не очнулась,
не пришла в себя, а вернулась в этот мир под воздействием неких сил.
 Но тогда мне было всего три года, и я ничего не помню о тех днях.
Но это произошло. И спасло жизнь моему обожаемому деду.
Мне и названному брату Пьеру, выжившему в той катастрофе, он посвятил
всю свою жизнь.

                226
   
   Я росла, как обычный ребёнок, ни о чём не догадываясь. Лет с
четырнадцати мне начали сниться странные сны: со мной разговаривала
звезда и называла меня своей дочерью. Потом я заметила, что иногда
могу читать мысли и желания людей и птиц. Но мне казалось, что если
это могу я, значит все люди обладают такими же способностями.
А совсем недавно, месяца два назад, в тот день, когда мне исполнилось
18 лет, со мной произошло то, что мой Учитель назвал новым воплощением.
Если бы вы знали, какой меня охватил ужас и отчаяние, когда я невольно
в первый раз взлетела над моей постелью. К счастью, этого никто
не видел. Но это было потрясение, изменившее всю мою жизнь.
   Я уже никогда не стану прежней. После того, как герцог, мой дед
и Учитель, посвятил меня в тайну моего воскрешения, я начала осознавать,
что я воплотилась в двойную сущность. Вы верите в монады Лейбница? Это
такая чисто немецкая рациональная метафизика. Мне показалось, что
после моего нового воплощения я сама превратилась в такую  монаду.
А свойство монады по Лейбницу – отражать в себе себе подобных.
Но каково живому человеку чувствовать себя абстрактным элементом
метафизики? На самом деле, я почти физически ощутила, что вторая
часть моей сущности – это монада моей матери. Главный вопрос, и этот
вопрос я задаю вам, Мастер – может ли быть так, что первоматерия, о
ней я пишу в реферате, и есть то, из чего построены монады? Иногда
мне кажется, что я и моя погибшая мать, принцесса Диана, мы обе
существуем во мне одной, но на каком-то бестелесном уровне.
Я перечитала труды очень многих учёных, живших в XVI и XVII веках и
древние манускрипты нашей библиотеки. Учитель сам перевёл их в своё
время. Вы же знаете, Мастер, какой он талантливый историк и лингвист.
Но я так и не нашла ответы на мои вопросы...
   Она опять замолчала и, как зачарованная, сидела чуть склонив свою
золотую головку. Какие видения всплывали в это время в её сознании?
Она сама была воплощением тайны и магнетического притяжения.

                227

   Сидя в кресле, Ньютон мог наблюдать Антру только боковым зрением
Его правый глаз следил за каждым её движением. Он с неведомым ранее
чувством улавливал каждый лёгкий поворот её головы, движение губ, как
она рукой поправляет упавшую на лицо прядь волос. Он любовался её
гладкой атласной кожей на лице и чуть матовой на открытой шее.
Вот она хмурится, или вдруг начинает улыбаться своим мыслям, или
замолкает, скорбно наклонив голову. Она была так естественна и
так гармонична в своих проявлениях, а главное – так искренна и так
доверчива.
   Перед Ньютоном сидела та самая Антра, которую он увидел в самый
первый раз. Со страдальческим выражением лица, с глазами полными
недоумения и боли. Почти ребёнок. Такая одинокая в своей избранности.
   – Ах, Мастер, я всего лишь хотела, чтобы вы выслушали меня. Кроме
моего деда и вас мне не к кому идти. Но нести в себе
это космическое одиночество одной – это бывает невыносимо.
   – А ваш супруг, граф д’Обиньи?
– Гастон? – она грустно улыбнулась. – Это всё, что у меня есть в
жизни... Знаете, у нас странные отношения. Я на два года младше его.
Но на самом деле, он мне больше сын, чем супруг. Рядом с ним я чувствую
себя женщиной, которой далеко за тридцать. Но я твёрдо знаю, если с
ним случится непоправимое, погибну и я. Во всяком случае, для земной
жизни. У меня бывает такое чувство, будто я ворую то,  что не должно
принадлежать мне по праву.
 Если бы вы знали, какое у него благородное и любящее сердце. Он ценой
своей жизни заслонил меня от пули негодяя, был тяжело ранен, долго
и мучительно болел, он и сейчас не вполне здоров. Это чудо, что он
выжил, мой Гастон. Вот за те страшные дни и ночи я постарела душой
сразу на двадцать лет.
Снова воцарилась тишина.
   – Почему вы молчите, Мастер? – не выдержала Антра.
Он что-то тихо сказал. Вообще Ньютон никогда не был выдающимся
оратором. Когда он в Тринити колледже читал лекции, рисуя формулы и
схемы на грифельной доске, повернувшись спиной к аудитории, по сути,
размышляя вслух, то до студентов доносилось чуть слышное бормотание.
Вот и сейчас он что-то говорил чуть шевеля губами.

                228

   – Извините, Мастер, я не расслышала...
Он удивлённо посмотрел на неё:
   – Разве я что-то говорил? Ах да, я думал о вашей способности
к левитации и ваших гипотезах. Это слишком прекрасно, чтобы быть
правдой. И слишком реально, чтобы этому не верить. Но это явление
уникально и касается только вас и вашей сверхгениальности, Антра.
Обобщать это в качестве расширенного научного понятия не рискну.
Да и ваш творец рациональной метафизики Лейбниц не признает
в вас монаду. Для него истинная монада сам Господь Бог. Нет,
вы представляете, миледи, вот сейчас все жители Лондона начнут
летать! Даже у моего недруга Джонатана Свифта не хватило на это
фантазии: город летающих лилипутов над гиблыми лондонскими
болотами!
   – А вы, оказывается, желчный критик. Представляю, как от вас
доставалось Гуку и Лейбницу с их друзьями.
   – Ну, миледи, насчёт желчности и беспощадности в критике нужно
учиться у вас, нежное создание. Как вы отделали в прошлый раз
некоего зазнавшегося Исаака Ньютона? А как и что вы наговорили
герцогу Мальборо? Вы его просто раздавили. Нет, миледи, пальму
первенства отобрать у вас я не посмею. Я вам не перестаю удивляться.
Вы, такой чуткий к чужой боли человек, вы даже этому мерзавцу
Мальборо оказали милосердную помощь в его действительно
трагикомическом положении. А в словесной драке вы тигрица, миледи.
У меня до сих пор синяки по всему телу после вашей прощальной тирады
в первый визит ко мне.
   – Да-да, – рассеяно сказала она. – В следующий раз возьмите
палку, чтобы вам легче было отбиваться от некой Антры де ла Фош.
Впрочем, это пустое, я со страхом думаю, где мой Гастон?
   – Вы так часто говорите о нём, Антра, – с плохо скрываемым
раздражением сказал Ньютон. – Можно подумать, что он маленький
мальчик, а не морской офицер.
Ну кто он такой рядом с вами, с вашей образованностью, с вашим
умом?!
  – Он – это я, мой Мастер! Всю мою «сверхгениальность», как вы
сказали, я не задумываясь променяю на один день его жизни.
   – Да вы просто Тристан и Изольда!
   – Как вы догадливы, Ньютон! Извините, милорд, я была неправа, –
она опять замолчала.

                229

   Ньютон опустил голову и, сгорбившись, отрешённо молчал, глядя
куда-то себе под ноги. У него была поза человека, выслушавшего
неотвратимый вердикт судьи. Антра нервно стиснула ладони, брови
сошлись на переносице, обозначилась резкая вертикальная складка.
   – Напрасно я рассказываю вам это. Вы замечательный учёный. Вы
очень большой человек. У вас полно своих важных дел, а мы свалили
на вас такой груз забот и подвергаем опасности вашу жизнь и ваше
положение в обществе и учёном мире.
   – Замолчите, мне невыносимо вас слушать, миледи. Какие проблемы,
ну какие проблемы, если вы через час или два навсегда уйдёте из моей
жизни, Антра?! – это было признание...
   «Что я сделала не так и где совершила ошибку?
Эта моя излишняя откровенность,
 я посвящаю людей в свои дела, переживаю на их глазах,
вызываю чувство жалости или сочувствия к себе – и вот результат.
Прав  был Учитель, нужно быть более закрытой и жёсткой вопреки своей
природе. Но Ньютон? Я с самого начала была с ним резкой, недопустимо
резкой с таким великим учёным, – и вот вам. Да, я согласилась
встретиться с ним во время приёма, но я была уверена, что речь пойдёт
о моём реферате. А он, надеясь на разговор со мной, шёл следом за нами.
Самоуверенный подлец Мальборо спутал все карты. Бедный Ньютон.
Я заставила его страдать...»






                230

В колонтитуле портрет Готфрида Лейбница