Он не вернулся из боя

  Пришёл в странном нетерпении. Процедура переодевания в домашнее, такая выверенная до мелочей, показалась медленной и суетной. Не досняв джинсы, присел на банкетку возле компьютера. Неудобно суча коленками, руками уже набрал, вошёл, кликнул «скачать». Аккордеон резанул по сгибам локтей, пальцы вздрогнули, вдруг оказавшись ненужными. «Почему всё не так?»

  Тридцать лет, оказывается, прошло. В нашей всегда почему-то полутёмной квартире говорили мало. Или я помню себя, когда в семье всё уже закончилось, и все просто доживали некий положенный срок. Как юла, раскрутившись, не сразу останавливается, а приседая, бегает по ковру, прежде чем, царапнув пол, завалиться где-нибудь в углу. Но тишины тоже не было. Звучал Высоцкий. Пластинок было мало, мне кажется, три-четыре сингла. Так почему-то назывались маленькие диски на четыре песни: две с одной стороны, и две - с другой. Примерно двенадцать песен. Отчётливо помню только про друга, который не вернулся из боя. «Мне теперь не понять».

  Поздний вечер, мамы нет. Я сейчас понимаю, они с отцом молчаливо договаривались не быть вместе. И, если отцу некуда было идти вечером, – уходила мама. Комнат в квартире много: три. Людей меньше. Папа в зале делает вид, что смотрит телевизор, я в маленькой комнатке жгу свечу рядом с радиолой. Лакированный стол накрыт газетами, чтобы не поцарапался при переезде. На свечку пикируют вражеские бумажные бомбардировщики и, окутанные пламенем, падают в цветочный горшок с засохшим цветком безымянной породы. «Для меня будто ветром задуло костёр».

  Один самолётик не удерживается в пределах посадочной полосы и падает на газету. Я бегу на кухню за водой. Мимо открытой двери зала прохожу, сдерживая шаг, чтобы себя не выдать. На кухне не хватает терпения, наполнив чашку до половины, спешу в комнату. Там полыхает. Вода лишь на мгновение прибивает пламя. Я снова спешу в кухню, сдерживаю шаг, открываю воду сильнее, около зала сдерживаюсь, воды явно недостаточно. В дверях сталкиваюсь с отцом. Несколько быстрых движений: пламя прибито старым пальто, газеты чадят в мусорном ведре, я сижу на папиных коленях. «Наши мёртвые нас не оставят в беде».

  Почти год, как не стало старшего брата. Почти год, как закончилась жизнь сразу у многих людей: у мамы, у папы, у всех дедушек и бабушек, и у меня заодно, просто я тогда этого не почувствовал. Отец гладит меня по голове и однообразно повторяет:
 - Только маме ничего не будем говорить.
  Мне кажется, что он плачет. Но посмотреть не могу, мешает папина борода. «Отражается небо в лесу, как в воде, и деревья стоят голубые».
 
  Тридцать лет я знаю эту песню. Тридцать лет проговариваю её мимоходом, случайно услышав по радио. И только сейчас в недоснятых джинсах перед компьютером впервые её услышал. Теперь буду петь её детям перед сном. Свет луны отражается в моих безбородых щеках.