Рассказ костромича

          Эта история, как начало и продолжение моей юности, началась в небольшом посёлке на севере одной из таёжных областей, куда мы всей семьёй приехали в начале шестидесятых из соседней похожей области.
          Такие посёлки возводились по одному плану – с помощью зэков (аббревиатура от слова «заключённый) прокладывали железную дорогу и строили первые дома для первых же строителей. Те в свою очередь возводили основные и вспомогательные производства, строили жилье для рабочих этих производств, школы, больницы, магазины, прочую инфраструктуру, прокладывали дороги и обязательно к будущему кладбищу. Так же строился и наш лесной посёлок. Сначала здесь была зона с бараками для зэков, потом зэки поставили финские домики для строителей, а строители построили более комфортные финские дома и шпалозавод. Освободившиеся от заключения остались работать на нём, возник леспромхоз и потянулись сюда другие люди – жить и работать.
          Народ в такие «перспективные» поселения подбирался в основном из бывших полуграмотных колхозников, которые вербовались из других областей, и, отсидевших своё, малокультурных тех же зэков и вольнопоселенцев, не желающих возвращаться в родные края из–за стыда или из–за того, что некуда было ехать. Главным занятием у большинства населения было зарабатывание хороших денег – в среднем, около 250 рублей и более в месяц плюс 20 % северных, а главным развлечением – пьянство с обязательным мордобитием и последующими разборками. Изъяснялись друг с другом с помощью мата. Причём применяли его походя и во всех случаях для точного и яркого выражения смысла сказанного, для доходчивости и по причине небольшого словарного запаса. Ругались все – и стар и мал, и мужики и бабы, и повсюду кроме двух мест. Школа и клуб были заведениями, где считалось неприличным сквернословить и это выполнялось почти всегда и беспрекословно. Церквей у нас не было: они не строились в рабочих посёлках во времена освоения свободных северных пространств. Мы, пацаны, и между собой, и в разных случаях тоже употребляли простенькие ругательства – и ради смеха, и серьёзно, и в драках, и в играх, и во дворах, но никогда при родителях и учителях.
          Всё поменялось, когда главным инженером леспромхоза стал молодой инженер, направленный в наш посёлок из областного центра. В это время  я перешёл в девятый класс, а нашей классным руководителем стала математичка Людмила Георгиевна, жена этого  инженера. С их приездом посёлок и люди в нём стали преображаться. Главный инженер занимался и техникой в леспромхозе, и благоустройством посёлка. Клуб был отремонтирован, расширен и превратился в Дом культуры с разнообразными кружками и досугом, художественной самодеятельностью, широкоэкранным кино и большой библиотекой. Были отремонтированы стадион, дороги, выстланы вдоль них тротуары, восстановлен парк и даже был разбит новый молоденький сосновый парк. Люди как–то встрепенулись, молодёжь потянулась в кружки, библиотеки, стала заниматься спортом. Материться стали поменьше, а женщины сквернословить совсем перестали и уже не разрешали мужикам ругаться матом в своём присутствии.  И дети перестали, потому что узнали, что от мата гниют зубы, а они дают неприятный запах из рта и со зловонным запахом им останется работать только в ассенизаторской бригаде, вывозя дерьмо в дальние болота. Среди людей даже потянулся слух, что эти бескрайние ближние болота, которых было много вокруг посёлка, стали высыхать по простой причине: в них перестали стекаться ручьи грязи человеческого бытия и скверны, а потому и люди перестали в них тонуть и пропадать. До этого, как не остерегались, то один, а то и два человека в год обязательно и таинственным образом исчезали в этих топких местах, чёрных по цвету.    
          Апогеем просветления поселян был пожар, который начисто сжёг рассадника нецензурщины – местную пивнушку, которую люто ненавидели все жёны лесорубов. Пожар случился ночью. Много народа сбежалось посмотреть диво–дивное, потому что эта забегаловка горела почему–то красивым синим пламенем. Две пожарные машины быстро подъехали к пожару и местные мужики–пожарные принялись было тушить свою «радость», но женщины, встав в круг, не дали им сделать своё дело. Не помог и участковый, который напрасно свистел в свой свисток до тех пор, пока в темноте не потерял его. Пивнушка благополучно сгорела, на её месте высадили берёзы, поставили скамейки и получился неплохой скверик. А когда прошёл легендарный съезд партии и повсеместно объявили скорейшую победу коммунизма в нашей стране, наш народ окончательно воспрянул духом. Все стали истово учить Кодекс строителя коммунизма, перевоспитываясь и ожидая, когда обещанные партией блага польются в их карманы, в магазины, а потом и в их дома, потому что нормальная еда из магазинов стала исчезать по мере уменьшения лесных угодий.
          Я, как и весь наш народец, тоже стал культурно и спортивно воспитываться. Читал всё подряд, что попадалось в руки, вступил в секцию бокса, играл на трубе и кларнете в духовом и эстрадном оркестрах. Концерты, смотры, фестивали, но успевал и учиться, причём нормально. С благодарностью вспоминаю математичку Людмилу Георгиевну, учителя русского языка Екатерину Алексеевну и библиотеки, где перечитал почти всех  наших и не наших фантастов, американцев, европейцев, даже китайцев и их классику. К десятому классу понял, что хорошая учёба в школе для меня сейчас главное. Учителей мы очень ценили за их доброту и знания. Именно школьные учителя учили нас как надо ясно, точно и доходчиво выражать свои мысли. С ними у нас были очень простые и взаимно уважительные отношения. Вечерами мы даже провожали их до дома, разговаривая на разные и нередко на взрослые темы. В то время я определился со своей будущей профессией. Вместе со смышлёным пареньком под руководством нашего физика мы собрали свой первый транзисторный приёмник и первый робот, который на новогодней ёлке забавлял школяров дурацкими ответами на дурацкие вопросы.  Это он, Эдуард Юлиянович, посоветовал мне поступать в ближайший радиотехнический институт, потому что: «…в МЭИ  на специальность «радиофизика и электроника» ты не пройдёшь по конкурсу, а на периферии будет проще».
          Со школой мы простились в конце шестидесятых по причине получения среднего обязательного образования. К этому времени интеллигентные главный инженер и его супруга отбыли куда–то в область на повышение. С их отъездом нехорошие слухи опять поползли по посёлку. Что, якобы, нашего директора школы за финансовые махинации скоро исключат из партии и потом непременно привлекут к ответственности, а суд состоится  принародно в нашем ДК. Директор не стал ждать этого позора, взял ружьё и застрелился. У партийцев того времени ещё была совесть!..
          А промышленный лес вокруг посёлка тем временем закончился. Местный народ осознал эту ситуацию и понял, что партия не успеет исполнить своих обещаний при их жизни и никак не сумеет прокормить столько ожидальцев коммунизма. Как и раньше люди  пустились во все тяжкие и не тяжкие грехи – опять в пьянство и разгильдяйство, матеря всех подряд, смачно и с энтузиазмом. Снова стали исчезать неведомо куда наши местные поселковые жители. Поползли новые слухи о тех чёрных и непроходимых болотах, приближающихся к поселению. Многие стали уезжать по причине массового разочарования и безысходности. На верхах было принято решение – леспромхоз расформировать и перевести в другую область на северо–восток, где ещё зеленела тайга и можно было работать. Сейчас на месте того посёлка, в котором проживало около 10 тысяч человек, развалины производства и домов, зарастающие деревьями. Такая же судьба оказалась и у других поселений на этой железнодорожной ветке. Природа и лес в этих краях стали восстанавливаться.
          Родина меня призвала служить на Чёрное море в морские части пограничных войск. Военкомат так торопился поскорее забрить ребят, окончивших среднюю школу, что первый раз призвал, когда мне ещё не было восемнадцати. По прибытии в военкомат я предъявил паспорт – тогда и обнаружилось, что служить мне ещё рано и меня отправили обратно домой. Во второй раз меня призвали через две недели и выдали военный билет ровно в день моего дня рождения – в конце мая.
          Целых три года я наблюдал, как море впитывает забористый и колоритный мат военнослужащих моряков, и, видимо, от мата это море почернело ещё больше. Там действовала простая истина – среди мужиков и на войне без ругани и мата не выстоять и не победить! А вот женщины – жёны наших офицеров, работая в штабе, медсанчасти, в столовой, в сугубо мужских коллективах, не только сами не «выражались», но и не терпели никакой брани при себе. Простых моряков–срочников отлучали от сквернословия с помощью хорошего с ними обращения, культурными манерами и стимулировали разного рода подарками. Например, библиотекарь не ругающимся морякам давала читать книги, которые не лежали свободно на полках. Так я прочитал очень интересную и познавательную книгу Р. Нойберта «Книга о супружеской жизни» и рассказывал затем своим матросам разные полезные случаи из совместной жизни мужчин и женщин и истории людей, которых в той книге было премного. Хранил даваемые книги в артиллерийском погребе между снарядными ящиками и прятал, прежде всего, от своего подчинённого минёра. Тот мечтал вступить в партию и, чтобы получить хорошую характеристику, закладывал нас в особый отдел по любому поводу. Уж если вспомнил про Нойберта, то рекомендую всем супружеским парам ознакомиться с этой книгой для обострения и обновления отношений. Повторю – очень увлекательная и поучительная книга!
          Когда я жил с ребятами на квартире, учась на первом курсе института, много наслушался народной брани. Наша основная забава была слушать разговоры–ругань стариков–хозяев, которые, воруя систематически друг у друга спиртное, выпивали его и так поносили потом виноватого в воровстве, что не только мы хохотали на всю улицу, но даже галоши домохозяев, оставленные в коридоре, подпрыгивали от смеха. На этот хохот приходили их дети из соседнего дома и разводили стариков–матерщинников по разным углам, давая нам хоть немного позаниматься. Потом я мат слышал только в колхозах – в подневольных деревнях с тяжёлым физическим малопроизводительным трудом, куда приезжали помочь собрать хоть что–нибудь, выросшее на полях. И на военных полигонах, где солдатский мат помогал бойцам служить, а офицерское сквернословие не просыхало никогда и даже считалось каким–то шиком. Мы быстро привыкали к местному сленгу, т.к. молодые люди быстро ко всему привыкают и это привыкание к нехорошему может с ними сыграть злую шутку. А злоупотребления этим нехорошим может, например, снизить иммунитет.
          И в конце рассказа – про иммунитет. Давно замечено, если женщина с ярко окрашенными губами, под хмельком, курит и сквернословит – у такой женщины иммунитет явно снижен вредными привычками, и, значит, она входит в группу повышенного риска. Любой врач–инфекционист подтвердит, что у таких женщин очень высока вероятность наличия ЗППП. В наше либеральное время молодые люди знают об этом и обходят их с подветренной стороны. И я делаю то же самое. А в остальных случаях к сквернословию и к мату можно относиться терпимо, если он забавен и беззлобен, и употребляется в отсутствии женщин и детей.
          Я чуть позднее даже сочинил стихотворение, которое назвал «Про сквернословие».

Не понимаю тех людей от мнимого искусства,
Кто «поливая» матом, любят пошлости «творить»,
Кто в человеке будит низменные чувства
И ничему хорошему не может научить.

Сегодня мат на сценах, в книгах, в фильмах и эфирах…
«Творенья» с ним являются как черти из ларцов!
Всё чаще нам приходится проветривать в квартирах,
Чтоб не воняло от «творений» гадостных «творцов».

Мы многих видим, что они, используя искусство
Красиво переврать, забавно спеть и написать,
Вставляют матюги во фразы так искусно,
Что даже молодёжь пытается им подражать.

Они как скоморохи и «народные» похабники,
Используя слова срамные ниже талии,
Ведут себя как эротоманы–бабники,
Как сексуально озабоченные персоналии.

Известно, что неграмотных от брани не отвадить –
Манера разговаривать сложилась так у них:
Им проще с матерком свой диалог наладить,
Поскольку минимум словарный у людей таких.

Бесстыдники–любители заборы украшают,
А есть читатели, кто любит эту дрянь читать –
Они в «творения» заборные слова вставляют,
Красиво завернув, пытаются продать.

Такой «порядок» много лет живёт и процветает:
Издатели хотят по–лёгкому «срубить» деньжат.
Что непорядочно и аморально – каждый знает!
Не за мораль они: за длинный рубль дрожат.

И книги с матом целлофаном будут оборачивать,
Чтобы не пахло в магазинах «Книги» от дерьма!
Наклейками цветными будут одурачивать
И ублажать читающих с отсутствием ума.

Нам надо презирать поносников неисправимых,
А матерщинников никак, ничем не поощрять –
Желать им видеть в зеркалах чертей любимых,
Самоцензуру – в голову и церковь посещать.

И, если среди нас вдруг «выразятся» неприлично,
Одёрнуть и внушать: «Нельзя ругаться вслух!
Нельзя произносить при всех и так привычно
Всё, что не переносит просвещённый дух!»

А коли хам ругачий не услышит уговоров
И сам не избавляется от матерной фигни –
И нам бы этих разгильдяев–сквернословов
Пора отматерить: «Эй, хрен, хлебало застегни!»