Эта короткая... длинная жизнь Глава5

Трое суток дороги в жарком, вонючем вагоне. Поездка в поезде летом – это адское мучение. Днем плач детей, пьяные песни нетрезвых пассажиров, а ночью, и того хуже - дикий, безостановочный храп, который не дает ни минуты отдыха. При любой остановке, я выскакивал на свежий воздух, чтобы передохнуть от этого мучения.

Наконец, обессиленного и чуть живого, поезд дотащил меня до моря. Увидев из окна бескрайние водные дали, жизнь показалась мне прекрасной, забылись несносные соседи и духота вагона.

От Туапсе до Сочи, поезд едет очень тихо вдоль берега. У меня возникала шальная мысль выскочить из вагона, окунуться в морской воде и снова заскочить в вагон. Но пришлось отогнать это желание, так как с моими физическими данными (на тот момент) – это было чистое безумие. Тогда, не только пробежать, но пройти без отдыха двадцать метров, мне было тяжело.

В Сочи, я бывал несколько раз, поэтому знаком с его окрестностями. Санаторий для военнослужащих находился не в самом Сочи, а на станции Лазаревское в маленьком поселке. Несколько двухэтажных домов давали этому населенному пункту статус южного городка. В основном, всю территорию занимали частные одноэтажные строения с небольшими садиками.

В Лазаревском  жил мой приятель, у которого я часто отдыхал, и здесь было все знакомо. К станции подъехали утром в десять часов. Погода стояла великолепная: штиль на море, прохладный воздух был полон запахами южных растений и гниющих водорослей на берегу. Я с трудом вышел из вагона, вдохнул морской воздух, и чуть не рухнул под колеса вагона. Голова закружилась, как после выпитого вина. Ноги были ватные, руки тряслись. Рот судорожно хватал новые и новые порции чистого воздуха, организм старался выбросить из себя всю гниль прошедших месяцев. Кое-как дополз до скамейки и плюхнулся на нее. Две пышные девицы, проходя мимо, с презрением посмотрели в мою сторону, и я услышал: «С утра уже пьян…» Да, тогда я был пьян от юга, моря, воздуха!

Через двадцать минут полностью пришел в себя и не спеша, отправился к дикому пляжу, на котором не было раздевалок, туалетов и зонтиков с лежаками. Зато крупные камни и мусор водились в изобилии. На этом пляже всегда бывает мало народа, а сегодня только одна молодая женщина сидела на камне у воды. Недалеко играл пятилетний ребенок. Он строил песчаный дворец, она читала толстый журнал. Я прошел мимо, на меня не обратили ни какого внимания. В метрах десяти от них, остановился, сбросил с плеча сумку с вещами. Разделся, и так как у меня не было плавок, подкрутил свои длинные, семейные трусы белого цвета, и отправился покорять морскую стихию, недалеко от берега. Отходить далеко от своих вещей не рискнул (в прошлый раз, украли брюки и рубашку).

Поплескавшись у самого берега, где глубина доходила до пояса, я собрался на берег, но с ужасом увидел, что материал моих трусов стал прозрачным. Постояв в воде пару минут, махнул на все рукой, вышел на берег с видом победителя и отправился к своей стоянке, а краем глаза наблюдаю за реакцией моей соседки. Та, видимо, обладала хорошим зрением и сразу заметила, в каком я положении; отложила журнал и благосклонно смотрела в мою сторону. Повернувшись к ней белым, тощим задом, я отжал трусы, оделся и пошел в сторону вокзала; когда с ней поравнялся – сделал вид, что ничего необычного не произошло, так маленькое недоразумение и что женщины, в данный момент, меня мало интересуют.
На вокзале у дежурного узнал, где находится санаторий для военнослужащих. Оказалось, их было два, я отправился к одному из них. Проходя через базар, купил черешни и с огромным удовольствием принялся уничтожать спелую ягоду. Мы едим привозные плоды, вкус которых никогда не сравнится с ягодой, только что сорванной с дерева. За время перевозки, их вкусовые качества резко падают. Черешня, сорванная вами – это божественный продукт, который тает во рту, отдавая  все наслаждения юга.

Я перешел шоссе с нескончаемой вереницей машин, свернул направо, пройдя метров сто, увидел железные ворота с табличкой «Санаторий Вооруженных сил», сверху над воротами виднелась небольшая  заржавевшая звезда. Ворота обвивал плющ, и только верхняя перекладина со звездой была свободна от этих цепких растений. За воротами, справа, я увидел полуразвалившуюся будку с фигурой пожилой женщины в окне; она, то ли вязала носок, то ли зашивала какую-то тряпку. Я крикнул в ее сторону:

- Где канцелярия?

 Женщина махнула рукой куда-то вверх и продолжала заниматься своей работой. Предположив, что надо идти прямо, пошел вверх по дорожке. Скоро, за пышной растительностью, стали видны строения санатория. Я направился к ближайшему двухэтажному дому, откуда меня отправили к одноэтажному с облезлыми стенами. Было видно, что все здания требуют капитального ремонта. Южный климат быстро разрушает все, что создано руками человека. Особенно достается дорогам, их надо ремонтировать каждый год.

Все окна и двери канцелярии были открыты, слышался шум голосов и горячие споры; там собрались врачи на утреннюю «летучку». Чей-то визгливый голос кричал: «Я – полковник, а вы мне предлагаете коридор?! Буду жаловаться в Москву!»  Через минуту, из дверей вылетела короткая, толстая фигура и скрылась за растительностью. Меня удивила его необычная внешность: белая голова, красно-розовые руки и ноги. Видимо, полковник недавно приехал, обгорел на солнце и имел вид красного шара. Когда собрание успокоилось, я предъявил документы главврачу, который был  похож на убежавшего полковника, но только в белом накрахмаленном халате. Тот внимательно изучил мои бумаги, тяжело вздохнул и сказал молодой красивой женщине:

- Вот еще один наш отдыхающий, давайте думать, куда его поселить?

Та оказалась властной и резкой женщиной; небрежно посмотрев в мою сторону, произнесла:

- Пока поживет в коридоре, когда освободится место, предоставим кровать в палате.

Мне было все равно, главное крыша над головой. Вызвали медсестру, и та отвела меня к двухэтажному корпусу (старое, кирпичное здание, постройки тридцатых-сороковых годов). На каждом этаже располагалось по четыре палаты, коридоры довольно широкие, заставленные шкафами и пустыми кроватями. Каждая палата рассчитана на три кровати, а врачи ухитрялись ставить пять-шесть. Одна из коек в коридоре была аккуратно заправлена чистым бельем – она предназначалась мне.

- Ценные вещи сдайте в камеру хранения. А то у нас проходной двор.
Сказала медсестра приятным голосом.

Пока я устраивался на новом месте, она принесла листок-инструкцию, в котором был указан распорядок дня отдыхающего: с утра меня ждала встреча с врачом, который назначает курс лечения, потом ряд процедур и только после пяти часов вечера мне предоставляется свободное время. Массажи, грязевые ванны, физические упражнения – все это я должен получать ежедневно. Питание – три раза в день, не считая полдника, как в пионерском лагере моего далекого детства.

В платах, в это время было пусто. Все отдыхающие были на процедурах или поехали гулять в большие Сочи. По расписанию: в восемь завтрак, в час обед, в пять полдник, в семь ужин. В девять часов вечера кино или танцы, а в одиннадцать отбой. Схема отдыха простая и четкая. Никаких нервных нагрузок, если сам себе их не придумаешь.

Устроившись, я пошел изучать расположение всех зданий санатория: всего пять корпусов. Отдыхающих, примерно, человек сто, медперсонала - пятнадцать. У столовой лежали три здоровых, ожиревших собаки, а в тени под навесом, дремали два кота. Кругом было тихо, только на кухне бряцали посудой. Меня особенно поразили собаки, они были закормлены до такой степени, что с трудом передвигались, но взгляд их всегда был направлен в одну точку – на кухонную дверь. «Сдохну, но съем сам, чем отдам соседу!» - было написано на их мордах.
На завтрак я опоздал, но на обед попал вовремя; мне указали постоянное место за столом на двадцать дней. Столы рассчитаны на четыре человека, еду разносили официантки; еда была вкусной, но не ресторанной. Часть отдыхающих, по разным причинам, пропускали прием пищи и официанты предлагали их порции – я редко отказывался, особенно от двойного ужина.

Недалеко от моей кровати, стоял холодильник, там я всегда хранил хлеб и сало и часто прикладывался к своим запасам (мой организм требовал усиленной пищи). С трех до четырех «тихий час», но кровати были пусты, отдыхающие проводили это время на пляже. Зато после ужина, я увидел всех жильцов этого заведения на танцплощадке и в кино.

Молодых мужчин было мало, больше старых, облезлых вояк, а молодых женщин было много. Почему их так много? Одни были женами офицеров, другие любовницами или членами их семей. У меня сложилось впечатление, что все санатории юга были заполнены не теми, кто защищает Россию и нуждается в лечении и восстановлении своего здоровья, а разного рода «прилипалами».

Кино крутили прямо на улице, танцплощадка была рядом. Отдыхающие очень любили эти мероприятия. На танцы приходили и местные молодые люди, которые имели определенный успех у женщин. Первые три вечера,  я только издали смотрел на танцующих. Боялся принимать участие, из-за слабости здоровья. С большим интересом наблюдал за экзотическими танцами наших «старичков», которые, не смотря на свои большие животы, лихо отплясывали какую-то странную смесь польки и танго.

С утра я попадал в руки массажиста – крепкого армянина. Он был до такой степени волосат, что издалека его можно было принять за обезьяну, но массажировал великолепно. К нему приходили на массаж даже из других санаториев. Перед массажным столом он был похож на музыканта-виртуоза, его длинные пальцы играли по мышцам и костям, как по клавишам. За тридцать минут массажа, больной мог не только быстро ходить, но и летать по санаторию. Этот армянин почти не говорил с пациентами, за двадцать дней я услышал всего три слова: ложись, повернись, расслабься.

Еще, я посещал водолечебницу и грязелечебницу - тоже приятное времяпровождение. В грязелечебнице было установлено несколько ванн, наполненных жидкой глиной, барахтаясь в этой грязи, всегда чувствуешь себя свиньей в луже. Теплый раствор успокаивает и омолаживает тело, переломы, вывихи, растяжения быстро залечиваются. Один раз я так разнежился, что незаметно для себя заснул. Спасибо медсестре – разбудила! Водные процедуры тоже имеют определенную ценность: теплая минеральная вода бодрит все тело, а вот резкий водный душ – мне не очень понравился; он сильно возбуждает и хочется куда-то бежать.

После такого усиленного лечения я вновь почувствовал себя молодым, сильным человеком, и вечером смело направился в сторону танцплощадки. Пришел довольно рано; несколько пожилых пар лениво вальсировали по кругу, группа женщин о чем-то беседовали в беседке. Я немного потоптался у танцплощадки и пошел в город на главную улицу к вокзалу. Там гуляли все отдыхающие: пили вино, ели чебуреки или просто глазели друг на друга. Мне пришлось последовать их примеру: выпить кислого вина, закусить и рассматривать красивых женщин. Через полчаса вернулся в свой санаторий, танцплощадка просто гудела от народа.
 Сплошная живая масса людей не танцевала, а терлась животами, спинами друг о друга, энергия всепоглощающей любви затягивала пришедших в этот клубок, а через некоторое время, парами выбрасывала в черноту южной ночи. Обаянию юга поддался и я; протиснувшись в толпу, стал высматривать свою избранницу.
В то время, в моде были мелодии из «Рио-Риты» и «Марины», все танцплощадки маленького городка играли эту музыку. Меня пригласила на танец красивая, молодая женщина.

- Вы извините, что так сразу пригласила, но я боялась, что многие женщины захотят с вами танцевать, а мне старики надоели. Они как назойливые мухи – не дают прохода нигде!

Прошептала она мне на ухо.

Танцевала женщина легко и уверенно; под тонкой материей платья мои руки чувствовали гибкое, горячее тело, а нос улавливал сильный мускусный запах. От ее прикосновений, от южной бархатной ночи у меня кружилась голова – я давно не чувствовал в своих объятиях тела женщины.

Женщину звали Галя. Она была среднего роста, со стройной фигурой, темные вьющиеся волосы оттеняли загорелую кожу лица, с правильными чертами. Говорила с южнорусским акцентом, видимо, была украинкой. Наверно, на небе услышали мое желание и предложили прекрасный образец очаровательной женщины. Мы с ней протанцевали весь вечер, потом пошли провожать друг друга, сначала  я ее, потом она меня, и все время говорили о чем-то неважном, но интересном на тот момент. Больше говорила она, я только поддакивал и кивал головой. На следующее утро мы встретились, и у нас закрутился курортный роман.

В конце дикого пляжа мы облюбовали небольшой кусочек берега, где от железнодорожного полотна до воды не более пятнадцати метров. Со стороны берега проходила бетонная стена высотой около двух метров. Я устраивал там палатку из простыней; место было пустынное, нам никто не мешал. В этой палатке мы занимались любовью или просто проводили курортные часы. Я был женат, Галя – замужем, поэтому наши отношения ничему не обязывали и не предвещали никаких осложнений – так, безобидный флирт. Мы это хорошо понимали, поэтому общались спокойно и просто. Секс не был у нас главным, но занимал значительное место; основное желание провести вдвоем время.

В сексе Галя была на недоступной для меня высоте: темперамент южной женщины и северное спокойствие мужчины можно было сравнить, как огонь и воду, которую она заставляла закипать. И хотя, я был после тяжелых ранений и четырех месяцев лечения в госпитале, в делах любовных старался быть с ней наравне. Наши встречи проходили только утром, после завтрака, когда не было назойливых отдыхающих, и пустынный берег моря располагал к романтической любви.

Однажды, когда Галя сидела у палатки и обнаженной принимала воздушные ванны, я увидел образ женщины из моей юности – Татьяны Р. Не знаю почему, но мне явственно вспомнились встречи с ней. С Татьяной мы были знакомы по парку. Я несколько раз провожал ее домой после танцев и надолго задерживался, отдавая дань любви через жаркие поцелуи. Ей недавно исполнилось восемнадцать лет, заканчивала химический  техникум. Мы были ровесниками, я учился на летчика в авиационном центре. Летом, мы курсанты, все время проводили на аэродроме за городом, но в субботу и воскресенье нам давали увольнение.

Помню, в такую свободную субботу, прихожу в парк, где к восьми вечера собралась наша компания, выпили вина, разбились на пары и пошли на танцплощадку. Я – конечно, с Таней! Во время второго танца она мне говорит так,  между прочим, что ее родители уехали отдыхать на две недели, и квартира свободна! Я принял к сведению; подхватил Таню под ручку и мы пошли к ней. По дороге зашли в магазин, купили вина и конфет.

У нее дома, не занимаясь пустой болтовней о «розах-мимозах», мы накинулись друг на друга, содрали жалкие одежды и занялись диким сексом. Не помню, сколько любовных позиций мы сменили за вечер и ночь, но нам все казалось мало – я искал глубину там, где ее не было, она требовала твердости, которая не могла быть продолжительной. К утру, наши обессиленные тела, в каких-то неестественных позах, отдыхали от тяжелой работы. Но, едва пробудившись и выпив по стакану вина, мы вновь с неистощимой страстью набросились друг на друга. Наш любовный пыл не ослабевал весь день и всю следующую ночь. Только утром в понедельник я,  наконец,  оторвался от этого марафона и поспешил на аэродром, где было построение всех курсантов в девять часов.

Все мои приятели, отдохнувшие и веселые, стояли в строю, один я с серым лицом и полузакрытыми глазами, шатался между ними. Старшина, проверив всех по списку, заметил в мой адрес, что я готов сыграть роль половой  тряпки у входа в казарму – это было правильное замечание! Меня отправили отсыпаться в пристройку к казарме, где хранились парашюты. Через четыре часа здорового сна я был готов для решения любого военного приказа.

В следующую субботу, ровно в три часа, Таня ждала меня у проходной. Через час мы были у нее дома и вновь утонули в любовном экстазе. Скоро приехали ее родители, наши сексуальные упражнения прекратились, и мы снова превратились в хороших друзей; потом слово «дружба» сменилось на «знакомство» и потихоньку наши отношения забылись. У меня появилась другая девушка, у нее – новый парень.

Всплыли еще два воспоминания о Тане и оба нехорошие. На танцах с моим приятелем – летчиком. Он был невысокого роста, некрасивый и отталкивал взгляды местных красавиц. Мы были, здорово выпивши, и я предложил ему выбрать любую красивую девчонку из нашей компании, чтобы танцевать весь вечер. Подразумевались только танцы, никаких сексуальных притязаний! Приятель указал на Таню Р. Я подошел к ней и попросил об этом одолжении. Она подумала и согласилась. Забыв о разговоре, я развлекался на другом конце площадки и случайно увидел моего летчика, стоящим у входа в одиночестве.

- Ну, как, развлекаешься? – Поинтересовался я.

 Он с обидой в голосе мне отвечает:

- Два раза к ней подходил и… отказала!

Меня охватила злоба к Таньке: отказать моему другу, летчику, только за то, что он лицом не вышел к ее потребностям. Я переговорил со своей знакомой, Анькой  (грозой всех девиц парка), деревенской девчонкой, мощного сложения, которая приехала в город посмотреть на его достопримечательности, да так и осталась в нем, устроившись на завод рабочей. Она играла роль «паркового санитара» – наказывала неугодных нам девчонок. Анька подошла к Тане, сильной рукой подцепила ее, и вытащила с танцплощадки; последнее, что я видел и слышал – колыхание кустов и детский, беззащитный писк моей бывшей подруги. Я потом часто себя корил за такой поступок!

Татьяна вышла замуж за моего знакомого; была счастлива с ним четыре года, родила двух детей. При переезде из одной квартиры в другую, оставила мужа «гулять» с друзьями; они много выпили, было поздно,  все разошлись, а Володя (ее супруг), закурил сигарету, лег на диван и уснул. Через час соседи вызвали пожарных, но было поздно – Володя сгорел. Так Татьяна в двадцать пять лет стала вдовой, с двумя малолетними детьми. Как-то мы встретились на улице и она, с женской непосредственностью, хотела подойти, а я сделал вид, что ее не замечаю и прошел мимо. Мне потом было стыдно за грубый, трусливый поступок; что стоило успокоить, приласкать несчастную женщину, а я – оттолкнул. Может быть, за это наказал меня Господь. Потом в моих объятиях было, много женщин и ни одна не задерживалась на долго, все исчезали во временной пустоте.

У Гали оставалось всего шесть дней до окончания отдыха, я ей сказал об этом. Она усмехнулась и весело произнесла:

- Мы с тобой уедем вместе, постараюсь договориться с главврачом о продлении путевки.

Как она это сделала? Не знаю! Но продлила курс лечения еще на пятнадцать дней.

Галя говорила, что ее муж работает в Генштабе, видимо, это подействовало на главврача; я мало интересовался подробностями, для меня настоящее было важнее, чем завтрашний день. Мне от Галины нужно было только красивое, загорелое тело и ее устраивали наши встречи на берегу моря.
Как-то раз, утром, мы проходили около будки спасателей, рядом с ней находился сарай, в котором хранились лодки. Там я увидел спортивное каноэ, у ребят-спасателей спросил:

- Кто плавает на каноэ?

Они ответили, что их приятель, который сейчас в отпуске. Только он один и может сидеть в этой посудине. Я попросил разрешения покататься на ней за определенную плату. Они посмеялись, но разрешили, сказав при этом, что многие пытались это сделать, но потерпели неудачу. Я их успокоил, сказав, что когда-то имел по этому виду спорта первый разряд. Мы вытащили из сарая лодку, весло и подушку для упора ноги. Весло оказалось маленьким, с неудобной ручкой. Своей подруге я сказал, что занимался этим видом спорта три года до Армии. Состоял в сборной города, имел первый разряд и ездил на крупные соревнования, где удачно выступал.

На море был штиль, волн почти не было, и я легко сделал два гребка. Но маленькое неудобное весло и травма головы сразу сказались, я стал терять равновесие, чуть было не перевернулся. Но сумел удержаться в лодке и три минуты плескал по воде лопастью весла. Вскоре, я почувствовал уверенность и потихоньку поплыл вдоль берега: пятьсот метров вперед, пятьсот метров назад. Так я плавал около тридцати минут. Мышцы спины, рук, живота получили большую нагрузку, и это для меня было полезно. Галя тоже захотела прокатиться, но я предупредил, что без тренировки – это не возможно. Да и каноэ – мужской вид спорта. Но женщины – упрямы!

Она несколько раз садилась и столько же переворачивалась. Наконец, на десятый раз, ей удалось удержаться в лодке, и сделать несколько гребков. Но произошел конфуз… От неудобного положения, Галин купальник сполз и обнажил прелестную левую грудь. Она попыталась исправить положение, но потеряла равновесие и перевернулась. Мне пришлось плыть за лодкой и веслом. Галя не могла их притащить на своем плече, а мне это было знакомо. Больше Галя не пыталась садиться в лодку.

Один раз, я пробовал грести в штормовую погоду, но это оказалось очень тяжело – борта лодки захлестывало водой. Галя, несколько раз, просила рассказать о моей спортивной жизни. Я уже рассказывал отрывочные эпизоды из бокса, каноэ, парашютного спорта и легкой атлетики. Теперь, за бутылкой кислого вина «Рислинг» вспомнил все, что было связано с каноэ.

У меня было много приятелей, среди них Серега Малышев. Нам было по шестнадцать лет, а в этом возрасте ходить на танцы довольно опасно, всегда надо иметь знакомого за спиной. Так как я занимался боксом и имел первый разряд, все друзья группировались около меня. Я не верховодил, там были и по «круче» ребята, но вместе держаться было безопасней.

Серега Малышев жил около моего дома и занимался греблей на каноэ. Тогда, для меня существовал только бокс, а остальные виды спорта считались забавой.
Мы с ним встречались в столовой, где он на какие-то «бумажки» набирал немыслимое количество блюд. Я брал еды на сорок копеек, а он на два-три рубля. Меня это заинтересовало, в чем причина такой шикарной жизни? Серега рассказал, что занимается от «Моторного завода» в секции спортивного каноэ, тренируется четыре года, имеет первый спортивный разряд и является членом сборной команды. На время летних сборов ему выдают талоны на питание, в сумме трех-пяти рублей в день и оплачивают дорогу на соревнования. Я имел первый разряд по боксу, занимался в спортобществе от строительной организации «Труд», но кроме синяков и нокдаунов, ничего не получал. Поговорили и… забыли!

В августе мой знакомый появляется на танцплощадке, а на груди у него сверкает серебряный значок – «Чемпион» (размером с пятикопеечную монету). Все любопытные и все наши девчонки окружили новую знаменитость.

Оказывается, он на всесоюзных соревнованиях (из трехсот участников) стал первым и получил этот значок. Вот здесь, я и «загорелся», тоже захотелось кушать в столовой на пять рублей в сутки, ездить по России и получать разные другие «блага» от занятий этим видом спорта. Бокс бросать не хотел, но там занятий и соревнований летом не было. В городском парке раз в неделю гоняли мяч, немного боксировали – вот и все!

С Серегой договорился, что он, меня с приятелем, отведет к своему тренеру. Может быть, мы понравимся, и он нас запишет в секцию спортивного каноэ. Сказано – сделано! Через два дня я стоял перед тренером, мужиком – лет тридцати, высокого роста, «накаченного» спортсмена. Звали его Иосиф. Библейское имя (но был русским). Я понравился сразу, получил разрешение посещать секцию и отправился за медицинской справкой. А моему приятелю посоветовали заниматься «байдаркой».

Не забуду первые занятия на воде: надо было стоять на одном колене на мешке, вторая нога согнута и опирается в днище, в руках весло, которым надо грести и рулить. Переворачивался пятьдесят раз, если не больше. Но через две недели уже мог тихонько плыть в нужном направлении.

Каноэ собой представляет индийскую пирогу, только не выдолбленную из дерева, а сделанную из фанеры. Лодка прочная и красивая, нос лодки прикрывает козырек, поэтому можно грести и поперек волны. А вот если волна тебя догоняет, то может и захлестнуть. Сзади козырька нет и посадка борта не более пяти сантиметров. Поэтому волну приходится встречать или носом или боком. Но на нос надежда маленькая, только если волна не большая.

Тренировки были обычные; сначала разминка – это бег по песку на пять километров, потом – гребля на каноэ десять километров. Тренер плывет на «моторке» - то тише, то быстрее, а задача гребца не отставать от него. Но такую полную тренировку, мало кто выдерживал, в основном три – пять километров ускоряются, а потом плывут не спеша.

Гребля на каноэ очень тяжелый вид спорта. Все мои товарищи и я, испортили свои сердца. Левый желудочек у сердца, от большой физической нагрузки расширяется. И когда спортсмену делают ЭКГ, всегда есть некоторые изменения в ритме. Простым прослушиванием этого не слышно. Когда я проходил  медкомиссию на летчика, из-за ЭКГ забраковали. Можно было поступить только на вертолетчика.

Так что, где-то выигрываешь, а где-то проигрываешь! А выигрыш в том, что получаешь бесплатную кормежку в лучшей столовой города, летом – отдых на воде, пляж, толпы красивых поклонниц. Два раза в год ездишь по России на соревнования, где за выигрыш, получаешь приличное вознаграждение. К сожалению – это все впереди! А пока, я еле «катил» на лодке по тихой реке. Очень боялся «пролетающих» мимо моторных лодок, особенно с мощным мотором. Эти лодки давали большую волну, которая выбрасывала новичков из каноэ в воду. Только опытный спортсмен мог легко справиться с этой неприятностью.

В конце сентября устраивали городские соревнования по гребле. Выступали все, кто мог сидеть в лодке. Были три дистанции: пятьсот метров, тысяча метров, и десять километров. На пятьсот и тысячу метров допускались все, а на десять километров - только разрядники. На соревнованиях ребята улучшали свои спортивные результаты и получали разряды только до «первого взрослого», а «мастеров» давали на российских соревнованиях. Получить «первый взрослый» на городских соревнованиях было очень сложно, так как нужно было показать не место, а время.

На «пятьсот метров», из десяти гребцов, я был седьмым. На «тысячу метров», из пяти – четвертым. По времени вышел на второй юношеский разряд – «курам на смех!» Приятели надо мной смеялись, но не открыто, а за спиной. Все знали, что у меня по боксу – «первый взрослый», и я не любил, когда надо мной смеются – мог, шутя, и ребра переломать. Но приходилось терпеть!

Как не старался удержать лодку на воде – она, то переворачивалась, то лезла вправо или лево. Тренировался  два раза в неделю, надо было еще и боксом заниматься, тренироваться в аэроклубе, и где-то подрабатывать на жизнь. В конце ноября мы ушли с реки и один-два раза в неделю, плавали в теплых каналах за городом. Это были вырытые бассейны, размером шестьсот метров на сто и заполненные всегда теплой водой. Городская ТЭЦ выпускала воду ежедневно. В зимнее время над водой стоял такой густой туман, что на расстоянии метра ничего не было видно и приходилось плавать около кромки берега. Но зато, тренировка на воде была круглый год. Добираться до этих каналов было неудобно, автобус ходил по расписанию (довольно редко).
Приходилось договариваться со старшим тренером – байдаристом, но ездить на его машине было опасно. Тренер плохо видел, а очки всегда забывал, но педаль «газа» жал со всей силой. Пока пять километров с ним проедешь, то вспомнишь всех святых, а в конце вылезешь из машины весь мокрый от страха и переживаний. Только со мной, он два раза врезался в сугроб и один раз мы вытаскивали его машину из канавы. Приходилось терпеть: на автобусе - час езды, на машине - десять минут.

Зимние тренировки на воде дали много навыков: «поймал свой гребок» (лодка меня стала слушаться), всю силу стал направлять на греблю, а не на борьбу с водной стихией.

В конце апреля, мы были  на большой воде. Еще плавал лед, а наши лодки скользили по свободной глади реки, маневрируя между ледяных айсбергов.
Река Которосль (в Ярославле) впадает в Волгу и испытывает большой напор воды, под «американским» мостом. Весной, в этом месте – «ад!» Лед и вода идут через узкие проемы, а их всего два, каждый по десять метров, и вырываются к Волге. У нас, считалось особым «шиком», проскочить это узкое пространство.

Мой приятель Серега Чагрин (имел первый «взрослый» разряд), два раза продемонстрировал свое мастерство и силу. И оба раза успешно. Он предложил нам - новичкам, повторить его трюк. Все отказались, кроме меня. Я имел у ребят большой авторитет, все же – боксер, парашютист, летчик, здоровый парень, и вдруг, испугался! Пришлось проходить это адское испытание силы, смелости и везения. Силы и смелости мне хватало, а вот везения – нет.

Я разогнал лодку по «тихой» воде, и когда надо было выскочить на страшные, бурные воды – не сумел вовремя развернуть ее носом. Получив могучий удар в борт, я оказался в воде. Большая льдина, проскакивая через узкий проход, легонько прижала мое тело к «быку» моста. Там находился выступ, по нему, я благополучно обошел опору и через заторы льда, вышел на берег. Как я остался жив?! Свершилось чудо! Меня могло накрыть льдиной – это смерть; могло раздавить об опору – тоже смерть. Я же, отделался только легким испугом. Господь – помог!

Серега выловил пробитую лодку. Весло и подушку для колена, не нашли. Видимо, их накрыло льдиной и втерло в берег. Я быстро добежал до раздевалки, которая находилась на барже, в двухстах метрах. Переодел сухое белье, послал одного приятеля в магазин за водкой; выпил стакан, сразу про все забыл, согрелся, а главное – не простудился.

Надо немного рассказать о Сереге Чагрине. Он был старше меня на два года. Окончил техникум, работал в каком-то проектном бюро. Каноэ занимался три года. Имел первый разряд, входил в сборную города. Всегда был вторым, после моего приятеля Сереги Малышева. Но когда Малышева выгнали из секции за воровство, Чагрин стал первым, и вскоре получил «мастера» на российских соревнованиях. Это был крепкий, улыбчивый парень, с атлетическим телосложением (от природы). Напоминал Геракла, которого немного «подсушили». У него был один физический недостаток - одно ухо абсолютно глухое, а второе – плохо слышало. С ним общаться было очень трудно, но мы привыкли. Серега очень хотел стать офицером, поэтому всегда завидовал, что я учился на вертолетчика.

Мы вместе ездили на крупные соревнования, а летом на пляже, заводили мимолетные знакомства с девчонками. Кто из них мог отказать нам в дружбе? Когда два загорелых, красивых парня с атлетическими фигурами, лениво перебирая веслом воду, тихо проплывали вдоль берега. Все взоры девушек были обращены в нашу сторону.

В конце мая были первые соревнования, на которых отбирали спортсменов в команду гребцов. Серега Чагин был первым, а я стал вторым. На гонке в тысячу метров, я был вторым (из десяти каноистов); на пятьсот метров третьим (из двенадцати участников).

В аэроклубе сборы летчиков были в мае-июне; суббота, воскресенье – выходные. В эти дни я тренировался. Тренер на мои прогулы не обращал внимания, потому что на «прикидках» (маленьких соревнованиях), я показывал всегда хорошие результаты. Выездные соревнования были в начале июля и в середине августа, а в это время я был всегда свободен. Время на гонках (тысяча и пятьсот метров), показывал постоянно по первому разряду. Мне даже выписали книжку спортсмена: «Первый спортивный разряд – Мастер спорта». Все знакомые спортсмены, больше не хихикали за моей спиной, их лодки были всегда далеко позади.

Значок «первого разряда», я так и не одел. В спортобществе не было такого значка, правда, мне предлагали «первый по байдарке», но я отказался. А было бы здорово, видеть на своей груди два значка: боксер и каноист. Я всегда мечтал носить серебряный квадрат – «мастера спорта» и ромбик - высшего образования. Но из-за службы в Армии - «мастера», так и не получил.

Летом в Казани, наша команда гребцов участвовала на российских соревнованиях по гребле на байдарках и каноэ. Всего в команде было десять человек: восемь – основные и два – запасных. Эти соревнования мне хорошо запомнились.

Сам город (того времени) не понравился. Весь центр занимали старые деревянные и кирпичные здания постройки конца девятнадцатого века. Улицы были узкие и грязные, чувствовалась затхлость во всем. Озеро «Кабан» находилось в центре города, его размеры велики – тысяча на шестьсот метров. Для соревнований гребцов, такие размеры были идеальными. Всегда спокойная вода, ветра почти не было. Линия воды опущена над линией островного берега на двадцать метров. Здесь устраивали гонки на тысячу метров, эстафету (четыре по пятьсот) и на десять тысяч метров. В Ярославле такой воды не было, а соревнования на реке Коротосль – тяжелы: сильное течение, пологий берег, ветер и на Волге такая же проблема. Спортсмены Казани были в большом выигрыше перед всеми гребцами России. Одно в этом озере было плохо – все живое в воде было заражено какой-то «дрянью». Когда плывешь на лодке, то в нее (за один час) попадает пять – шесть рыб; их изнутри едят какие-то черви и рыбы выпрыгивают из воды в поисках спасения, попадая в лодку.

Был на нашей базе маленький котенок; тощий с мутными глазами – он всегда ел эту рыбу. Перед нашим отъездом мы увидели его мертвым на берегу. Глисты и его съели.

В этой заразе было виновато городское начальство. Когда проходили дожди, вся грязь с городских улиц смывалась в озеро. Сейчас может быть картина другая, но шестидесятые годы оставили неприятные воспоминания.

Зато, когда мы ездили за лодками в порт, вид города был другой: чистый воздух, простор Волги, новые строения - все радовало нас.

Разместились в центральной гостинице: дореволюционное кирпичное здание с массой всяких железных завитушек. Около входа, всех встречало огромное, облезлое чучело бурого медведя. Номер на шесть человек, все «удобства» в коридоре, кроме душа. На первом этаже ресторан-столовая. В помещениях чисто, белье свежее, клопов нет. Кормили хорошо, но мало. Спасали сало и хлеб, которые я предусмотрительно взял с собой. В магазинах, как и в Ярославле – голые прилавки. Что ели татары – не знаю?

Нам дали два дня на разминку, а потом четыре дня соревнований. Участников было, примерно, шестьсот человек со всех крупных городов России. Вода, с непривычки, показалась очень тяжелой. Мы привыкли к движущейся воде, а там была стоячая. Но за два дня приспособились и к такой. Нам выпал жребий участвовать только на второй день соревнований. Это была эстафета «четыре по пятьсот». Четыре спортсмена, один за другим, гребут по пятьсот метров, как в соревнованиях бегунов, только без эстафетной палочки. Наши байдаристы, в этот день, были первыми, а мы – каноисты, вошли в пятерку команд победителей. Третий и четвертый день -  гонки на тысячу метров. Байдаристы, снова были лучше каноистов. Объяснение здесь очень простое: байдаристы были все «мастера», а мы каноисты «перворазрядники». Да еще, нам с Серегой, устроили неприятность на старте: после выстрела судьи, мы ударили веслами по воде, а наши лодки не двигаются. Казанские ребята нас держали, давая своим спортсменам вырваться вперед.

Такое в спорте тоже бывает!

В последний день соревнований награждали победителей. Наша команда завоевала в общем зачете третье призовое место. Первыми были Москвичи, вторыми спортсмены Великого Новгорода. Я и Серега показали время первого разряда, до «мастера» мне не хватило трех секунд, а Сереге – одной.

В тот день, когда мы уезжали из города, озеро Кабан подтвердило свою нехорошую репутацию – около нашей базы выплыл утопленник. Эта поездка оставила во мне удручающие воспоминания. Другие поездки на соревнования были похожи. Наша команда ездила в Москву, Великий Новгород, Казань. Везде выступали успешно, первых мест не получали, но всегда были вторыми или третьими. Один только раз, наши девчонки байдаристки взяли в Великом Новгороде первое место.

В команде я был два года, но воспоминаний об этом виде спорта, о соревнованиях и ребятах - очень много. Изнурительные тренировки на лодке проводили три раза в неделю. В остальные дни – просто катались по реке. Если была хорошая погода, брали с собой симпатичных девчонок, сажали в нос лодки и так плыли через Волгу на острова. Ширина Волги в месте переезда примерно тысяча двести метров. На соревнованиях эту дистанцию я проплывал за три минуты, а с девчонкой в лодке – за шесть минут, если нет ветра. Выплываешь из Которосли, смотришь налево, направо, нет ли больших прогулочных пароходов и рабочих катеров–толкачей с тупыми носами. Эти два вида кораблей дают волну высотой до двух метров. Когда  в лодке находишься один, такая волна не страшна, разворачиваешь к ней борт, и она поднимает тебя на самый гребень, а потом также опускает (главное держать равновесие). А когда в лодке твоя «любовь», то лучше не рисковать, в противном случае захлестнет водой. И неизвестно, сумеете ли вы выплыть.

Вода на Волге густая, тяжелая. Плывешь, как в масле. Возникает страшное чувство, что вода притягивает твое тело, старается утащить в глубину. Запаникуешь, испугаешься, считай все – ты покойник!

Почему мы с Серегой Чагриным плавали на острова? Да, потому, что были молоды, сильны и нам хотелось.

Я много раз плавал с разными девчонками и все мне доверяли, не боялись воды. Может быть потому, что во время поездки, я всегда с ними разговаривал и отвлекал от мрачных мыслей.

Все берега Коротосли заболочены или заставлены складскими помещениями и пристанями, а на пляже – народ. Приплывешь на эти острова – тишина, никого нет, птицы поют, кузнечики стрекочут, трава по пояс. Вытащишь лодку, отдохнешь и занимайся «любовью» насколько позволяет здоровье. Только не надо забывать про обратный путь.

Однажды, со мной произошел случай, как в анекдоте.

Помните анекдот про зайца и корову?

Ошалелый заяц выскочил на поляну, где кормилась корова. Остановился перед ней и стал вспоминать: «Зайчиху – любил, лису – любил, один раз и волчиху любил, а корову – не приходилось! Надо попробовать!» Крикнул:

- Эй, корова, давай займемся любовью?!

Та отвечает:

- Я не против, но мне надо поесть!

Косой прыгал, прыгал, никак не получается, а корова ему и говорит:

- Вон лежат кирпичи. Принеси и пристройся к моему заду.

Заяц так и сделал. Притащил кирпичи, взобрался, пристроился.., а корова отошла. И так, раз десять, косой таскал кирпичи. Наконец, корова насытилась, легла и зовет косого:

- Ну, давай зайка покажи свою силушку! Трахай меня!

 А заяц, чуть живой, к ней подполз и тихо говорит:

- Спасибо коровушка, я уже с кирпичами натрахался!

Моя история была похожа на эту.

Привез красивую девицу  (груди, бедра, лицо, голубые глаза). Она говорит: «Я – пылаю!»

Но, вот неудача! Траву, на острове, всю скосили. Мы, все же нашли небольшое углубление на земле и собрались отдаться страсти… Вдруг, громовой голос с проплывающего парохода остудил нас: «Молодые люди оденьтесь, не развращайте отдыхающих на корабле. Среди нас много детей!» Я натянул плавки, лежу, жду, когда проплывет теплоход.

Около островов было глубоко, и все тяжелые пароходы проплывали почти у самой кромки берега. Конечно, им сверху виден, не только мой голый зад, но и каждая травинка около меня. Было воскресенье и этих прогулочных теплоходов ходило много.

Я, несколько раз, пытался овладеть моей красавицей, но голоса с корабля сбрасывали меня с ее красивого тела. Наконец, вода очистилась – корабли проплыли, и девушка легким, жеманным голосом проворковала:

- Ну, что же ты… давай!

Я, устало откинулся на спину и тихо сказал, как в анекдоте:

- Спасибо.  Уже… натрахался!

Когда отдохнул, отвез девицу к нашей базе и больше никогда ее не видел.

Были со мной на Волге и опасные приключения, которые чуть было, не кончились трагедией. Есть картина Ильи Репина «Шторм на Волге». На небольшом полотне показаны плавщики леса, попавшие в буйство водной стихии. Огромные волны захлестывают их плот, и они с большим трудом удерживают управление, боясь, что разобьются о берег. В такое же положение попал и я на Волге. Только у них был мощный плот, а у меня утлое суденышко и одно весло.

Все по порядку. Июльский выходной день. Жара. Чистое голубое небо и ветер. На речке Которостли моторных лодок полным-полно. Я попробовал на каноэ проплыть посередине реки – не возможно. Все ребята еще в девять часов утра уплыли вверх по реке. Не помню, почему я опоздал?! Скорее всего, поздно пришел домой и проспал. А были сборы перед большими соревнованиями. На базу пришел только в час дня.

Промучившись на Которосли, я решил пройти вдоль берега Волги четыре километра против течения. Ветер дул в спину, лодка неслась как сумасшедшая. «С такой бы скоростью, да на десятку, точно, сделал бы «мастера»!» - мелькнула шальная мысль.

Выскочил на Волгу, волна около метра, а лодка несется вперед на середину реки. Настроение великолепное, казалось, еще гребок и… взлечу над водой. Кораблей не было, моторок тоже. Чистая вода гнала меня все дальше и дальше от берега. Но скоро от мягкой, чистой воды, что была у берега, не осталось и следа. На середине реки волны крутились в водовороте, ударяясь друг о друга. На меня сыпалась водяная пыль, «взбесившаяся» вода, просто стремилась «сожрать» мое суденышко. В таком ужасном положении я еще не был. Кругом ветер, волны и я гоню куда-то в ад, понимаю, что если остановлюсь, меня тут же накроет волной и утащит в глубину. Не знаю, почему, не испугался, наверное, не успел. В голове была только одна мысль – как-нибудь вырваться из опасного положения. Остановиться и развернуть лодку назад – невозможно; гнать вперед – там еще страшнее. Буруны и водовороты с сильным ветром утопят меня. Решил медленно поворачивать лодку: одним ударом весла удерживаю равновесие на воде, вторым ударом делаю небольшой гребок и поворот. Итак, не спеша, сделав круг в пятьдесят метров, развернул лодку в сторону берега. Ветер и волны набросились на меня спереди. Скорость была потеряна, но я твердо держался в лодке и мог спокойно плыть к берегу. Нос каноэ закрывал козырек. Поэтому набегающая волна (до метра) не зальет лодку. Через десять минут, я выскочил из водяного ада и поплыл вдоль берега по спокойной волне. Посмотрев в сторону набережной Волги, увидел толпы народа, которые сверху наблюдали за моей борьбой со стихией. А может, они и не поняли, что я был на краю гибели? Да, Господь спасал меня не раз: и на воде, и на земле, и в воздухе.

Осенью, того же года, к нам на базу приходила милиция и узнавала: не пропал ли кто-нибудь из гребцов байдарочников? Они выловили тело девушки – байдарочницы. Видимо, она тоже решила попробовать свои силы на волжской воде, но, увы, не повезло. Позже выяснилось, что тело приплыло из Тутаева, расположенного в тридцати километрах от Ярославля (выше по течению). Девушка была мастером спорта, но сердце не выдержало, и она умерла в лодке во время тренировки. Такие печальные последствия от занятий спортом были и с моими близкими знакомыми.

К нам в спортивный клуб пришел заниматься Володя Пешников. Он переехал из Рыбинска. В своем городе он занимался каноэ и имел первый спортивный разряд. Этот спортсмен на «тысяче метров», лишь немного уступал нашему чемпиону Сереге Чагрину. Меня обходил на две секунды. На «десяти тысячах», мы были на равных.

Володя отслужил в Армии, учился в педагогическом институте. Мечтал работать тренером и учителем физкультуры. Старший тренер дал ему «малолеток» - человек пять, и с ними он катался по Которосли. Занятия эти были бесплатными, и ему приходилось подрабатывать на заводе. Парень хотел получить «мастера» и пять дней в неделю серьезно тренировался на воде. Он себя просто изнурял физическими занятиями, каждый день ездил на лодке по десять километров или бегал такое же расстояние по песку.

Я после такой нагрузки оказался бы в больнице. Для меня, такие три тренировки и то казались тяжелыми. Помню, на воде, еду не спеша, Володя меня догоняет и перегоняет, весело кричит:

- Что так тихо скребешься?

 Я, в ответ:

- Тише едешь, дальше будешь!

Он дополняет:

- К тому месту, куда едешь!

И показывает мне спину в лидерской оранжевой майке. В октябре Володя простудился на тренировке, попал в больницу и скоропостижно скончался в возрасте двадцати трех лет. В справке врачи написали – «Сердечная недостаточность. Инфаркт миокарда. Последствия гриппа». Мы были в шоке, никто не ожидал такой трагической развязки. Володя, сам себя загнал в могилу, чрезмерными физическими нагрузками.

Похожий случай произошел с одной пловчихой. Девушка двадцати лет, «мастер спорта», чемпионка России с массой наград – заболела гриппом и умерла. Все газеты, радио и телевидение Ярославля, выражали соболезнования. Недаром, в физкультурном диспансере, всегда говорят: «Спорт, для здоровья – только до первого разряда, а дальше спортсмен, сам себя убивает!»

От трагического, потихоньку перейдем к комическому, правда, с небольшими неприятностями.

После тренировок, мы всей компанией направляемся в столовую, которая находилась в монастыре. Наша группа состояла из пяти-шести человек. К нам часто присоединялся Михаил Царев – байдарист, двадцати восьми лет, пятикратный чемпион мира на дистанции десять километров. Он  был выше среднего роста, могучего телосложения. Если посмотреть на фигуру Геракла и немного сгладить мышцы, можно получить представление об этом спортсмене.
Жил Михаил за Волгой, имел много родных и двоюродных братьев; все занимались греблей на байдарке; пятеро имели результат «мастер спорта». Но таких результатов, как у Михаила не было, ни у кого.

Когда мы вместе приходили в столовую, занимали два-три стола. Ели и пили на талоны, на огромную (по тем временам) сумму пять-семь рублей. За такие деньги, можно было хорошо покушать с девушкой в ресторане. В столовой кормили хорошо, ассортимент был богатый. Поэтому, мы не торопились покидать ее, любили слушать рассказы Михаила о путешествиях по миру. Он побывал на соревнованиях во многих странах и везде был первым или вторым на «десяти километрах», а на «тысяче метров» выступал хуже. Помню, как он обиженно вспоминал: «Какой-то сопливый хлюпик – тощий, маленький, меня обогнал на тысяче метров на целый корпус. Правда, я его на «десятке накрутил» на десять корпусов… Но, обидно!» Этот рассказ, обиженного чемпиона, мы слышали довольно часто. Михаил Царев не любил проигрывать.

Несмотря на свое могучее телосложение, он был болен и довольно серьезно: руки тряслись от напряжения, как у пьяницы после большого загула; лицо было всегда красным. Давление около двухсот единиц – это в лучшие дни, а то и больше. Его преследовали сильные головные боли. Работать приходилось на износ, в спину дышали молодые спортсмены, которые тоже хотели получить титул и полагающиеся к нему доплаты, которые были большими. Завод ему платил ежемесячно по триста рублей, Комитет физкультуры Москвы – триста рублей, за каждую победу на чемпионате мира правительство дарило ему автомобиль. И еще, много чего он имел за свое чемпионство, но умалчивал. Про Царева, можно написать отдельную книгу.

Интересно было наблюдать, как Михаил пьет компот или сок. У него сильно трясутся руки, берет стакан, тут же расплескивает. Как поступить? Он имел два способа: первый – стакан ставит на край стола, наклоняет голову и высасывает содержимое; второй – как в одном фильме, веревкой обхватывает стакан, тянет через шею, стакан у рта – веревка сдерживает тряску рук. Все пьяницы в столовой, а их было много, с большим уважением смотрели на этот «спектакль». И не раз, я слышал их слова: «Наш мужик!»

Одному из моих друзей – байдаристу, он подарил яркий плакат о чемпионате мира по гребле в Испании. Мне понравилось изображение фигуры каноиста; спортсмен как бы вылетал на зрителя, это было ново и неожиданно, для меня – художника.
Если заглянуть дальше, то история жизни Михаила Царева не была радужной и закончилась довольно трагично. Мы встретились снова лет через десять, я его узнал с трудом, так он постарел и осунулся. Он рассказал, что работает тренером с байдаристами, мало перспективных ребят, с трудом удается «выбивать» в спортобществе новое тренировочное оборудование. Я слушал, вежливо кивая головой минут десять, потом извинился и пошел своей дорогой. Через десять лет узнал, что наш чемпион мира умер от инфаркта.
 
Все это, о занятиях греблей и приятелях спортсменах, я вспомнил и рассказал подруге Галине.

Она слушала не перебивая, тянула задумчиво кислый «Рислинг», смотрела на водную гладь и думала о своем. С Галей мы ездили в «большие» Сочи, походили по платановой аллее, посетили дендрарий, хотели искупаться на пляже – не получилось. Отдыхающие лежат вплотную друг к другу, к воде не подойти. Нам понравился морской порт – современное красивое сооружение. Один раз поехали из Сочи на небольшом пароходе. Для меня, это было сплошное мучение. Странный у меня организм, на лодке катаюсь – все хорошо; сажусь на корабль – морская болезнь.

Незаметно пролетели двадцать дней. Я проводил Галину в Москву; договорились, что она (на госпиталь) напишет письмо, куда я отправлялся на обследование и комиссию.

В вагоне, на обратном пути, было очень мало народа – всего человек двадцать. Со мной в купе ехали два офицера – майора. Они отдыхали в другом доме отдыха. В Сочи продолжали лечение после госпиталя, куда попали из «горячих точек» с осколочными ранениями в спину и грудь. О себе, рассказывали охотно, ничего не скрывали из армейской жизни. Особенно, наш разговор стал интересен, когда на полустанке, мы купили три бутылки коньяка.

Одного звали Сергей, он был артиллеристом. Из-за ссоры с женой, написал раппорт о желании выполнить свой интернациональный долг  в Афганистане. Желающих было не много и его сразу направили. В боевых действиях участия не принимал, но был тяжело ранен осколком снаряда, при обстреле базы. Жена с ним так и не помирилась, видимо, ей надоела офицерская жизнь «на колесах», безденежье и безработица. Но Сергей не унывал, в госпитале познакомился с женой одного раненого офицера. Офицер умер. Женщина осталась одна с ребенком, и Сергей решил создать новую семью.

Другой майор – Андрей, скромный и застенчивый. Окончил Костромское военное химическое училище. Служил в Средней Азии. Женат не был. Однажды, привез свою подругу в «пески», та пожила неделю и сбежала. Адская жара, никакой работы, воду привозили в цистернах через день, банный день в субботу – после солдат (если вода останется). В магазинах ничего не было. Офицеры, кто послабее - спивались, либо стрелялись. Поэтому, как только пришла «разнарядка», он первый написал раппорт. Андрею тоже не повезло в Афганистане, вместо ордена, его грудь украшал шрам от пули снайпера. А на кителе появилась медаль «За боевые заслуги».

О своей жизни, я тоже ничего не скрывал и подробно рассказал, как  прошел весь путь от спортсмена-парашютиста до вертолетчика. Торопиться нам было некуда, поэтому слушали друг друга с большим интересом.

Авиацией, я заразился с детства, когда взрослые меня спрашивали: «Кем ты хочешь стать?» Я не задумываясь, отвечал: «Летчиком, боксером, художником». В шестнадцать лет пришел в ярославский аэроклуб, чтобы учиться на летчика. Но мне сказали, что на летную специальность принимают только с семнадцати лет и через военкомат. Предложили заниматься парашютным спортом. В сентябре была медкомиссия, которую прошел успешно. Только, после проверки зрения, на своей карточке увидел вместо единицы – цифры ноль пять и ноль семь. Меня это очень удивило и испугало. Подошел к врачу и спрашиваю:

- В чем дело? Вы мне сказали единица.

Та, еще раз проверила и извинилась за ошибку.

Вот так, врачебная оплошность, могла нарушить все мечты мальчика в шестнадцать лет.

Из двадцати желающих прыгать с парашютом – пять не прошли первый медицинский осмотр. С каждым зачисленным проводил собеседование командир звена парашютистов – А.Морозычев: среднего роста, плотный, всегда ходил в коричневой летной куртке. Я заметил, что он с юношами долго не разговаривал, а с девушками вел долгую проникновенную беседу. Позже, старшие парашютисты мне рассказали о нем, подробней: А.Морозычев был «мастером» по парашютному спорту, а его жена Татьяна Морозычева настоящей звездой в парашютизме. Она была не только «чемпионкой России», но и «чемпионкой Европы» в ряде дисциплин этого вида спорта. Когда искали женщину для полета в космос – она была первой кандидатурой. Но медкомиссия ее забраковала, из-за беременности. Тогда взяли следующую кандидатку – будущую космонавтку Валентину Терешкову. Наш Морозычев после такого апломба «волосы рвал на голове», целый месяц ходил хмурый и злой. Этой истории я верил лишь отчасти – сам не был ее свидетелем.

Наши занятия проходили не в центральном здании аэроклуба, а в церкви, около оврага, где по приданию великий князь Ярослав убил на охоте медведя. Церковь находилась недалеко от Волги, овраг раньше выходил к реке, но в девятнадцатом веке его засыпали и сделали красивую набережную. Туристы, проплывающие на больших кораблях мимо Ярославля, видели церковь, горделиво возвышающуюся над всеми строениями. Когда я попал в церковь, то был поражен красотой фресок, которые можно было увидеть только днем. Среди этой красоты, в центре здания висели два раскрытых парашюта, рядом стоял длинный, узкий стол – для их сборки. Не далеко - пятьдесят стульев и обычная классная доска, в углу разместились стеллажи с разными спортивными принадлежностями.

Теорию нам преподавала Татьяна Морозычева и еще одна Татьяна (фамилию не помню). Мы должны были прыгать с самолета АН-2М с высоты восемьсот метров. Прыжки с принудительным раскрытием парашюта: тросом, закрепленным в самолете, стягивается чехол закрывающий парашют и тот раскрывается под напором воздуха. «Механика» простая, но возникает много вопросов. Как добраться до земли безболезненно, чтобы не делать акробатические пируэты? Нам все теоретически объясняли и практически демонстрировали, как держать ноги, руки и тело при прыжке. Оказывается ноги надо держать только вместе. Говорили и про перехлест строп по куполу, такое тоже случается.

Изучали два вида парашютов: основной – ПД-47 (это десантный парашют сорок седьмого года, площадь купола семьдесят квадратных метров, скорость падения пять метров в секунду); запасной парашют – ПЗ-41А (парашют сорок первого года, скорость падения девять метров в секунду, потому что купол его всего пятьдесят квадратных метров). Основной парашют крепится на лямках за спиной; запасной – на животе спереди.

Это мы изучали, с подробностями три месяца. За это время человек десять прекратили посещение занятий, по разным причинам. На экзамен пришли двенадцать человек. Председателем был сам командир звена парашютистов – А.Морозычев. Надо было ответить на два вопроса: данные парашюта и теорию прыжка. Экзамены сдали все. Нас предупредили, что прыгать будем в начале января, в это время погода устойчивая, мало ветра, небо чистое. За первый прыжок мы должны заплатить двадцать пять рублей.

В течение декабря, я ходил в аэроклуб и узнавал о начале прыжков. Прочитал объявление, что сбор парашютистов нашей группы будет десятого января в десять утра  на аэродроме. Аэродром находился недалеко от города; добираться или электричкой, или автобусом. Когда я приехал, в указанное время - объявили, что прыжков не будет, так как сломался самолет. Ждали целый месяц. Наконец, в начале февраля назначили прыжки для нашей группы.

На аэродром приехали всего восемь человек. Сначала прошли медицинскую комиссию, которая заключалась в проверке давления и документов на спортсмена. Потом, инструктор рассказал об основных ошибках  новичков, как себя вести в самолете. Немного потренировались с площадки высотой один метр. На нас надели парашюты, завязали шапки, посадили на скамейки и велели ждать, когда прогреется двигатель у самолета. Мы, молча, сидели в каком-то жутком оцепенении; через несколько минут решится наша участь – будем ходить по этой земле или нет?!

К нашей группе приставили двух парашютисток – перворазрядниц. Они пытались, всякими смешными историями, развеселить перепуганных новичков. Но ничего не выходило – все молча, смотрели в сторону самолета и рассуждали примерно так: «На кой леший я сюда притащился?  Жил себе спокойно, тихо, а теперь, влез в такую историю, что и не знаешь, как из нее выпутаться?!»

Наконец двигатель самолета перестал реветь и заработал спокойно и ровно.
Дали команду: «Построиться!»

Нас распределили на два взлета: четыре новичка, два опытных, и один инструктор. Новички прыгают с восемьсот метров с принудительным раскрытием парашюта; опытные парашютисты с высоты тысяча двести метров, с выполнением ряда фигур, и приземляются в центре поля, отмеченного брезентовым кругом.
Аэродром – это пустое заснеженное поле размером километр на километр. Длина взлетной полосы пятьсот метров, и только она очищена от снега, все остальное в огромных сугробах. За аэродромом находилось кладбище, где был похоронен мой дед и два знакомых парня – спортсмена: один разбился на велогонках, другой утонул на отдыхе в Черном море. От этого кладбища было метров пятьсот до наших скамеек. У меня возникла мысль: «А если ветер занесет парашют на кладбище, то придется садиться на эти острые пики и будешь как цыпленок на вертеле!?» Мы спросили инструктора об этом нежелательном соседстве и услышали ответ: «Еще ни разу такого приземления на кладбище не было!» Нас это успокоило.

Я попал в первую группу прыгающих и так как был самым высоким, то и покидать самолет должен был первым. Инструктор еще раз проверил наши парашюты, посадил в самолет, закрепил тросы от парашютов. Доложил командиру звена, что все в порядке. Морозычев занял место первого пилота. Инструктор – второго пилота. Самолет разогнался и легко взлетел. Я смотрел из маленького окошка, как земля быстро удалялась от нас. Скоро большие казармы стали размером со спичечный коробок. Разговаривать не имело смысла, шум от работающих двигателей перекрывал любой голос. Внезапно над входом в кабину летчиков загорелся оранжевый фонарь, и дикий звук сирены предупредил, что пора прыгать.

Инструктор вышел из кабины и открыл дверь наружу, подтащил «Ваньку-дурачка» (мешок с песком и парашютом), сбросил вниз. Летчик заглушил мотор. Самолет плавными кругами стал планировать. Необычная тишина наступила в салоне. Снаружи доносился слабый свист – крылья рассекали воздух. На втором витке планирования командир дал команду к прыжкам, предварительно рассчитав силу ветра, высоту самолета, скорость планирования. Убедились, что «Ванька-дурачок» приземлился в центре летного поля. Прыгали по три человека на каждом витке планирования.

Я прыгал первым на первом витке. Шаг за дверь и ты в полубессознательном состоянии летишь в воздушную бездну. В голове никаких мыслей – просто наблюдаешь, как туша самолета медленно уплывает от тебя. И вдруг–рывок. Сознание возвращается: осматриваешь купол, дергаешь за лямки, проверяешь упругость. Какие-то тридцать секунд -  ты король неба, кажется, что парашют какой-то силой держится в воздухе и не двигается с места. Но это временное впечатление. Скоро, замечаешь приближение Земли. Маленькие предметы начинают быстро расти. Теперь надо думать о приземлении: прижимаешь одну ногу к другой, подтягиваешь стропы к себе и ловишь момент приземления. Если правильно рассчитаешь, то за два метра до приземления резко отпускаешь стропы – купол взмывает вверх, и ты смягчаешь момент удара. Это идеальный прыжок. Таких чистых прыжков, было у меня мало. Мне приходилось прыгать с парашютистами, летчиками, солдатами и каждый раз бывали какие-то недоразумения.

Опишу несколько таких случаев.

Третий прыжок я совершил в конце мая: чистое небо, слабый ветерок у земли – идеальная погода для парашютиста. Прыгали девять человек с новым инструктором. Мы его увидели первый раз - маленького роста, затянут ремнями в новенький комбинезон, на ногах американские ботинки на толстых подошвах со шнуровкой почти до колен. На его поясном ремне висел кинжал – сантиметров тридцать. Зачем нужно было это оружие? Не знаю! Чтобы перерезать запутавшиеся стропы хватит и острого перочинного ножа. Вид у нашего начальника был комичный. Перед полетом он провел инструктаж, говорил дельно и понятно.

Поднялись в воздух, самолет набрал свои восемьсот метров, но двигатели еще работали. Сирена выла, как сумасшедшая, мигал оранжевый глаз. Инструктор открыл дверь, поставил меня рядом с собой. Я жду, когда летчик выключит двигатель и самолет начнет планировать. Это был третий взлет самолета, и пилот хорошо знал в каком месте сбрасывать парашютистов. И вдруг чувствую, как по моему плечу бьет рука инструктора. Постукивание по плечу, у нас обозначает приказ – «Пошел!» Я удивленно посмотрел на инструктора, а тот отвернулся в сторону кабины. Прыгать, когда самолет летит на полной скорости, очень рискованно, его могут позволить себе только опытные парашютисты. Но приказ, есть приказ, и я рванул вниз.

Мощный поток воздуха швырнул меня под днище самолета. В какие-то доли секунды, я увидел грязные масляные пятна, которые текли со стороны двигателя. «Не могут отремонтировать движок…» - мелькнуло в голове. Потом полетел в голубую бездну и… хлопок – купол раскрылся. Повернул голову в сторону самолета, никаких парашютистов не видно. «Значит, что-то произошло!» - подумал я. Удачно приземлился, собрал парашют и пошел к месту сбора. Там меня ждали – инструктор и Морозычев.

- Кто тебе разрешил прыгать на скорости?! – Закричали они вместе.

Я ответил, что инструктор два раза ударил по плечу, а это приказ для прыжка - сами так учили!

Они сразу замолчали и отошли в сторону.

Позже, опытные парашютисты объяснили, что я родился в рубашке. Поток воздуха мог забросить нераскрывшийся купол парашюта на заднюю часть самолета. Мне пришлось бы сбрасывать основной парашют и приземляться на запасном. А на это не у каждого хватает смелости и хладнокровия.

Я был свидетелем такого случая.

Парашютистка (опытная перворазрядница) растерялась в воздухе и не смогла раскрыть запасной парашют. В результате – смерть! В то время, я набирал прыжки на второй разряд, поэтому приходилось прыгать с перворазрядниками. Парашютизмом чаще занимаются девчонки, в тот раз нас было шесть человек, два парня и четыре девушки. Мы с парнишкой шли на восемьсот метров, а девчонки на полторы тысячи (затяжной прыжок с автоматическим или ручным раскрытием), при этом они должны были выполнить в полете акробатическую программу.

У одной из девушек были красивые, пышные, рыжие волосы. Они плохо помещались в облегающую шапочку парашютиста. Почему-то, мне запомнилась только эта девушка, ее подруги постоянно смеялись и о чем-то говорили, а она сидела какая-то молчаливая и отрешенная.

Пришло время – мы прыгнули. Я почти удачно приземлился, если не считать, что ветер протащил купол парашюта на пятнадцать метров, при этом досталось моему правому плечу. Наконец  парашют в руках, вдруг слышу ужасный крик, и звук удара о землю (как падают мешки с песком). Посмотрел в сторону, увидел бегущих людей. Сбросив, всю парашютную амуницию, тоже побежал с толпой. Слышу голоса: «надо вызвать скорую!»

Подбежал ближе, вижу страшную картину: нераскрывшийся парашют, как удав лежал на каком-то сером, рваном комке и белая кость, как палка торчала сбоку. Я отвернулся и тихо побрел в сторону.

Позже, нам рассказали причину случившегося. Девушка прыгнула с высоты полторы тысячи метров, выполнила с подругами акробатическую программу. На высоте шестьсот метров автомат раскрыл клапан парашютной сумки, парашют в чехле вывалился и теперь маленький парашютик – «паук» должен снять чехол с основного парашюта. Но этот «паук» зацепился за булавку в волосах. Девушка растерялась и не смогла раскрыть запасной парашют.

Другой трагический случай был в Армии. На учениях, с большого самолета прыгали солдаты, приземлялись, сбрасывали парашюты и с криками «Ура!» бежали брать высоту противника. Одному бедолаге не повезло: на его купол, у самой земли свалился другой солдат. Верхний купол забрал всю силу воздуха, нижний свернулся и солдат «камнем» упал с высоты ста метров. Помочь, мог только счастливый случай, но его не произошло.

Надо заметить, что трагедий на аэродромах бывает мало. Чаще всего случаются различные переломы и ушибы. Я сломал копчик (неудачно приземлился). У самой земли ветер резко изменил направление, и меня бросило на спину.

Вспоминаю, как на моих глазах, опытный парашютист сломал ногу, тоже при приземлении. На военном аэродроме тренировалась сборная команда парашютистов. Я был зрителем, стоял недалеко от ангаров.

Задача парашютистов была приземлиться точно на брезентовый круг. Ветра было мало, но у земли поток воздуха мог резко бросить спортсмена в сторону. Один из парашютистов приземлился на край круга, у самой земли его потащило в сторону. Он попытался хотя бы  ногой задеть круг, но другой порыв  ветра снова швырнул в сторону круга. Парашютист всем телом упал на вытянутую ногу. Раздался треск, как будто ломали деревянные палки. Парашютист от боли потерял сознание, а парашют потянул его по полю. Простая тренировка, а спортсмен получил открытый перлом двух костей.

Все это, я рассказывал моим новым знакомым. А за окном южные пейзажи менялись на северные. На вокзалах приходилось покупать не  вишни, а соленые огурцы с вареной картошкой. Скоро нас встретил мелкий дождик с пасмурным небом – Ленинград.

На вокзале мы выпили по сто грамм водки, распрощались и больше не виделись.
Я отправился в свой госпиталь на Суворовском проспекте. Не успел сдать документы, как пришла знакомая медсестра и отвела к начальнику госпиталя, тот меня встретил, как родного сына. Причина было простая: из Москвы должна была приехать комиссия, и  он хотел показать новый музей. Мне, за неделю, предложили оформить три стенда. Устроился я в летном корпусе, в палате четыре человека. Со мной жили три капитана – летчика, их проверяли перед «дембелем». Я проводил время в музее, а они на различных процедурах. Так и тянули нудное время.