Слабак

Слабак

«Стас - пидарас!» -  корявыми размашистыми буквами написано на фасаде моей школы.  Позор, увековеченный мелом на серой стене, Стас яростно тёр старой тряпкой, которую носил в запаске со сменной обувью. Иногда ему помогал  добрый дворник дядя Ваня, но потом забросил это дело, по причине бесполезности — два слова с залихватским восклицательным знаком в конце, каждый день как будто прорастали через слой штукатурки. В итоге к своему публичному приговору Стас привык. Идя понуро, перебирая тонкими, как спички ногами, он заходил в школу,  даже не взглянув на стену. Тряпку с собой он больше не таскал.

Сегодня я как обычно иду на урок, в свой 11 вэ, в котором учится Стас и ещё 25 отморозков. Меня зовут Лёха Никонов, и я не отморозок, хоть и учусь  в вэ, куда слили всех двоечников, хулиганов, лентяев, одним словом, дураков. Ашки и бэшки за глаза называют нас классом дебилов.  Нас боятся и ненавидят в школе все и ученики, и учителя. Я считаю, что попал в вэ чисто случайно. Мне здесь не место – я умный, только чуть-чуть стеснительный, за что и заработал кликуху  Тихон.

  – Опа, поца, смотрите, Тихон припёрся, — надломленным с хрипотцой голосом добродушно приветствует меня лидер и заводила нашего класса Васька и лыбится во все тридцать два жёлтых прокуренных зуба.
  – Здорово, мудила, как жизнь? - обращается он ко мне.
  – Нормально.
  – Чего вчера за баню не приходил? Женский день - сиськи, письки, а, Тихон, иль бабу завёл?
  – Нет у меня никакой бабы, - и я извлекаю из сумки учебники, давая понять, что не хочу разговаривать на эту тему.
  Васька люто ненавидит людей не только нетрадиционной ориентации, но вообще всех людей не похожих на него, Ваську. И борется с несовершенством общества всеми известными ему способами. Кстати, незатейливое граффити на школьной стене его рук дело.

До начала урока ещё пятнадцать минут. Я раскладываю учебники и оглядываю класс. Каждый занят своим делом: одни в свару режутся, другие скабрезно ржут, тыча пальцами в задроченный «Плейбой», девки вафли красят, я раскладываю на столе учебники. Стас, как обычно сидит на последней парте, уставившись в одну точку на полу, белёсые реденькие волосёнки аккуратно прилизаны на пробор. Его рубашка чистая, не мятая, наглухо застёгнута, значит все пуговицы на месте...пока. Со звонком в класс входит Ираида Иванна, точнее сначала показывается её огромный бюст, обтянутый каким-то волосатым джемпером, а потом появляется вся Ираида.

О том, как Стас стал изгоем в посёлке знают все.  Батя у Стаса помер рано. Мамка его сменила траурный наряд на свадебное платье буквально через полгода, не устояв перед настойчивыми ухаживаниями богатого городского мужичка. Так с восьми лет Стаса воспитывал отчим. Папкой он его называть категорически отказывался, за что был неоднократно бит, но не до синяков, чтобы люди ничего плохого не подумали. В посёлке поползли слухи о том, что отчим Стаса отсидел за изнасилование. Мать не знала, куда глаза девать от соседей, которые только и говорили об уголовном прошлом её мужика. Но любовь-морковь, ничего не поделаешь, закрывала глаза на шушуканья соседей за своей спиной, и разводиться не собиралась, только за Стасика стала побаиваться, мало ли чего. Бойся-не бойся, а случилось. Изнасиловал отчим пасынка, которому тогда не исполнилось и двенадцати. Эта история всколыхнула волну негодования во всём посёлке. Отчиму дали пятнадцать лет  строгоча, мамка Стаса оказалась в психушке, а самого Стаса к себе в деревню забрала бабка. Со временем всё утряслось, мать вернулась из больницы, забрала сына от бабушки и вернула в школу. На следующий день на стене появилась та самая надпись. Забитый, хилый  подросток вызывал у здоровенных одноклассников нездоровую ненависть. Сначала он пытался давать отпор, но куда ему, доходяге, одному справиться со всей сворой. Постепенно он смирился и терпел нападки и откровенные издевательства со стороны сверстников. Терпел, как мог. Молчал. Конечно, руководство школы было в курсе, что твориться в стенах учебного заведения, и даже вызывали какую-то комиссию, участковые полиции проводили беседы с учениками, но всё впустую, издевательства продолжались. Я сам не раз был свидетелем и отчасти участником унижений, которым подвергался Стас.

  – Давай, Колян, держи его, чтоб не брыкался, - понизив голос до шёпота, хрипел Васька.
  – Вырывается, сучка неподмытая, - шепелявил Колян.
  – Отпустите меня, отпустите, пожааааааалуйста, - тоненьким голоском пищал зажатый в углу мужского сортира Стас.
  –Хуууууууюшки,  - на распев, даже нежно протянул Васька, - а ну ка Борян, помоги,  заткни ему хлебальник, чтоб не раззявливал.
  Борька  запихал Стасу  в рот тряпку.
  – А ты чего вылупился, Тихон, шухери давай!  - командовал Васька.
  – Да я слежу. Нет вроде никого.
  – Ну?  Что красна-девица, ждёшь своего папочку?  - забулькал слюной Васька и стал приближаться к Стасу, которого крепко держали трое одноклассников.
  Стас из последних сил пытался вырваться и что-то нечленораздельно мычал сквозь самодельный кляп.
  – Сейчас я тебе засажу шершавого по самые помидоры, - с этим словам Васька, расстегнув ширинку, и разминая рукой свой отросток вплотную приблизился к Стасу, который стоял со спущенными штанами. Васька, скабрезно ухмыляясь, отвесил ему звонкий пендаль. Тот как-то обмяк и перестал  вырываться. Васька согнулся над ним, собираясь осуществить задуманное.
   – Шубись, ребзя, дерек идёт!  - прошептал я.
 Пацаны отпустили Стаса и мигом рассосались по кабинкам туалета. Я мимо директора потрусил в класс.

 Приближались новогодние каникулы. В эти дни особенно не хочется сидеть на уроках. За окном валит пушистый снег, на стекле замысловатые морозные узоры, во всем посёлке пахнет приближающимся праздником. Сельмаги принарядились в блестящую мишуру, с потолка свисают самодельные снежинки на ниточках.
  – Хлеба мне, полбатона и кефир, и, да, соль ещё, - говорю я толстой продавщице.
  – Как мамка твоя поживает, Алексей, - интересуется  она.
  – Ничего вроде, тёть Тонь, потихонечку.
  – Ну и хорошо. Ёлку срубили?
  – Нет, завтра с отцом собирались, - говорю и складываю в пакет продукты.

 Проснулся среди ночи от того, что знобило. Сунул подмышку градусник. Ртутная стрелка остановилась на отметке 38. Немного болел живот и тошнило. В этот день я в школу не пошёл, но к вечеру состояние ухудшилось. Ночью живот разболелся, хоть плачь. Мать вызвала скорую. Санитары с подозрением на аппендицит отвезли меня в областную больницу. Аппендикс удалили. В палате, кроме меня лежали ещё трое — какой-то ****юк, мужик, лет сорока, и парняга, примерно моего возраста. Я быстро шёл на поправку. Соседа по койке звали Руслан, он был на три года старше меня, жил в городе с мамой и учился в универе.
  - Русь, ты правда хочешь быть танцором? 
  – Не танцором, а хореографом.
  – Думаешь, это нормальная работа для мужика? У нас бы в школе тебя зачморили...
  – Лёх, в каком веке живём! У вас там, в деревне, совсем тёмные все!  - он скривил рот в презрительной ухмылке и поправил длинную чёлку, упавшую на глаза,  - Моя мама хореограф. Я с детства ходил на репетиции, мне это было интересно.  А ты куда поступать будешь?
  – Не знаю. Не думал пока, но точно не на танцора ... есть у нас уже один танцор,  - и я хмыкнул, вспомнив про Стаса.
 
В больнице было хорошо, кормили вкусно. Правда мать ко мне приезжала не каждый день — далеко мотаться, а друзей у меня не было. Я очень завидовал, когда к Руслану приходили одногруппники, всё больше девки. И не такие как у нас в классе, а красивые, в обтягивающих упругие зады джинсах, и кофточках, в разрезе которых виднелись спелые их сиськи. Они приносили ему  мандарины, сок, шоколадки, подолгу сидели в нашей палате и весело о чём-то с ним болтали. Когда они уходили, мы с Русей резались в козла, он рассказывал о своей весёлой студенческой жизни. Я ему завидовал. Выписали нас в один день. Мы обменялись телефонами. Он в окружении девиц с курса направился к остановке, я сел в наш раздобренный УАЗик и поехал домой.
 
  Тридцатого декабря он мне позвонил.
  – Алло, Лёх, привет, ты где Новый год отмечаешь?
  –  Дома... ну может потом с пацанами в гости к кому забуримся.
  – А у меня туса будет весёлая. Приходи, если хочешь.
  – Ну...я это … подумаю...позвоню.
  –Давай, только долго не думай,  пятихатку с собой захвати, если не передумаешь ехать. Адрес СМСкой скину, окей?
  –Ага.
  –Ну, пока.
 
Тридцать первого декабря  я ехал на такси к Руслану.
  - Не стесняйся, проходи, будь как дома, - гостеприимный Руся вручил мне бокал шампанского, который я осушил в два глотка. 
  Играла музыка, девчонки, сбившись в кучку о чём то хихикали.  Кроме меня и Руслана было ещё два парня, имен которых я не запомнил. До боя курантов я уже так нахлобучился, что вообще ничего не понимал.  Потом мы стали танцевать. Комната кружилась и всё плыло. Я чувствовал через кофту упругие сиськи девчонки, которая прижималась ко мне в танце. Дальше в моей памяти всплывают отдельные картинки, как кадры из кинофильма. Вот мы на диване с девицей, она так глубоко запихивает мне в рот свой язык, что мне с трудом удаётся не блевануть, потом на кухне по кругу передают какую-то бутылку с торчащей из неё соломинкой для коктейля,  я затягиваюсь, кашляю, смеюсь, чувствую, как тело становится легким, как пёрышко, ещё пару тяжек,  и я вылечу в форточку, от этих мыслей меня разбирает дикий смех и я, повалившись на пол, смеюсь так, что начинаю икать. Потом… наверное, я вырубился.

Мне снится сон, в котором девушка, с которой мы целовались в засос на диване, голая она ложится на меня, трётся. У меня встаёт. Она целует меня в живот, потом ниже, наконец, начинает сосать. От удовольствия я мычу, буксируя головой по подушке. Чувствую, как подступает и кидаю палку. Кайф! Я пытаюсь открыть глаза. Мне с трудом удаётся это сделать.

  - Руслан?!  - как ужаленный  я подскакиваю на кровати.
  Он пьяно смотрит на меня, улыбаясь, губы его блестят. Он вытирает их тыльной стороной руки. 
  - Не кани,  - опережает мой вопрос  Руслан, - Будем считать, что ничего не было. Я никому не скажу.
 Меня начинает колбасить. Осознание произошедшего пробирается в мой пьяный мозг. Но даже пьяный он не может принять случившееся. Я пидор, пидор, пидор –эта мысль долбит меня по башке. Шатаясь, выхожу  на улицу. Вьюжит. Я не понимаю, в какую сторону мне идти. Я вообще ничего не понимаю, кроме того, что стал пидором.  От этой мысли меня тошнит и я блюю в белый сугроб. Удивлённо смотрю на красную блевотину, жую снег, сплёвываю, вытираю ладонью рот. Нужно идти. Нужно что-то делать. На улице светает, но первые автобусы ещё не скоро пойдут. Бреду в сторону дороги.  Ни одной попутки. Иду долго, пальцы окоченели, в голове шум. Наконец около меня тормозит тачка.
  - Эй, парень куда идёшь? Может подбросить? А то холодно…
  Я на автомате говорю мужику свой адрес и заваливаюсь на сиденье. В машине тепло – меня начинает развозить.  Мысли продолжают водить хоровод. От этой карусели опять тошнит. Я проглатываю накатившую дурноту. Что же теперь делать? – думаю я. Я же толком бабу не успел распробовать, а уже педиком стал. Смешно, хоть плачь. Вспоминаю Машу из параллельного, с которой мы мутили какое-то время.  После долгих уламываний завалил её и засадил, дёргался на ней как кролик, пыхтел, но кончить так и не смог. Ещё Лариса была, но и с ней ничего приятного - слюнявые поцелуи скомканный быстрый перепихон,  и никакого кайфа. Тут я снова возвращаюсь в квартиру Руси. По ощущениям это был высший класс. Но как подумаю, кто стал виновником этих самых ощущений начинает тошнить, тьфу, блять.
  - Парень, приехали, выходи, - трясёт меня за плечо водила.
  - Спасиб, мужик, выручил, -  пробурчал я и, выдохнув пары перегара в морозный воздух, побрёл к своему дому.  Захотелось немедленно залезть в ванну, но я боялся шуметь, поэтому проскользнул в свою комнату, завалился на диван, но так и не смог уснуть.
Каникулы кончались. Мне казалось, что все знают обо мне и смотрят с презрением и отвращением. На следующий день я притворился больным и не пошёл в школу. Что зассал, да? - спрашиваю себя. – Зассал. На следующий день я побросал в сумку учебники и всё же пошёл.  Колени предательски дрогнули, когда я приблизился к школьному забору. Мне чудилась надпись на фасаде с моим именем, а не Стаса.  Но я продолжал идти, с трудом передвигая, ставшие как будто ватными, ноги.  На злосчастной стене  - прежнее граффити про Стаса. Отлегло. Я вошёл в класс.
  - Опа, поца, смотрите Тихон припёрся!  - зубоскалил Васька.
  - Ну, чо мудила, как праздник Новый год? Выебал Снегурочку? –  заржал Васька
  - Никого я не ****.
  - А вот нашему Стасику Дедушка Мороз, наверное, подарил большую сосульку, да, Стасик?  - и Васька отвесил ему звонкий щелбан. 
  Стас только мотнул головой.

 После уроков все опять столпились в туалете.
  - Что, Тихон опять на стрёме стоять будешь или поучаствуешь в перевоспитании Стаса? Надо же, наконец, из него нормального мужика сделать.
  Я переминался с ноги на ногу. Про себя думал: «Какой же ты урод, Васька. Вот кто настоящий пидор  - так это ты. А я  - слабак, потому, что не могу тебе это сказать в глаза".
 - Да,  на шухере я.
 Из туалета послышались всхлипывания.
 - Шубись, ребзя, дерек идёт! - заорал я. На самом деле никого не было. Я обломал их грязное дело, но это не изменит жизнь Стаса и мою тоже. Я ломанулся по коридору в лестничный пролёт. Перескакивая через  несколько ступенек, я выскочил на улицу, бежал, как будто за мной гонится стая собак.
  Мать удивлённо встретила меня на пороге. 
  - Мам, я больше не пойду в эту школу. Всё.