Кабинетная история

Странно…  Я  вовсе  не  считаю  себя  неряхой,  но  почему-то  мне  милее  именно  эти  двенадцать  квадратных  метров.  Неискоренимо  неопрятные,  иррациональные,  загадочные,  наглухо  отгороженные  от  стерильного  пространства  квартиры  холодными  кирпичными  стенами  и  тяжёлой  дубовой  дверью…  Словно  смущённые  своим  несоответствием,  своей  инородностью,  они  застенчиво,  бочком  прошли  по  узкому  коридору  и  заняли  дальний  правый  угол  квартиры,  образовав  в  нём  мой  рабочий  кабинет.

На  первый  взгляд,  ничего  особенного.  Жёлтые  обои,  голубые  занавески,  книжный  шкаф,  кожаный  диван,  письменный  стол,  кресло,  стул.  На  полу  –  синий  пушистый  ковёр.  На  стенах – пара  рериховских  пейзажей  и  портрет  великого  философа…  Кроме  того,  совсем  недавно  национально  озабоченный  коллега  притащил  на  мой  день  рождения  и  сразу  же  прибил  к  стене  ещё  один  портрет,  тем  самым  намекая,  что  наш  поэт  не  менее,  а  может  быть,  и  более  гениален,  чем  какой-то  там  малопонятный  и  безнадёжно  далёкий  немец.  Стыдно  признаться,  но  у  меня  не  хватает  храбрости  снять  этого  пышноусого  божка,  эту  общенациональную  икону,  этот  невнятный  символ  государственности.  Так  и  висит,  укоризненно  пронзая  своим  суровым  взглядом  и  вызывая  внутри  меня  тревожное  волнение  и  нравственные  колебания.

Впрочем,  пусть  пока  повисит,  ведь  дело  не  в  нём:  я  быстро  научился  не  замечать  и  ловко  уворачиваться  от  его  свинцового  взора.  Дело  в  том,  что  лет  десять  назад  я  ощутил  признаки  присутствия  в  кабинете  некой  неведомой  нематериальной  субстанции,  незримой  силы,  заблудившегося  привидения…  Нет,  это  не  какой-то  жалкий  полтергейст  с  предсказуемыми  повадками  злобного  человечка  и  стандартным  набором  пакостей…  Мой  сожитель  –  несущество  более  утончённое,  сидящее  на  несколько  ступеней  выше  всяких  домовых,  барабашек,  леших  и  прочих  мелких  демонов.

Что  же  такого  подлого  творит  это  несущество?  Каким  образом  оскверняет  мой  любимый  кабинет?

В  том  то  и  загадка,  что  ничего  не  творит  и  никак  не  оскверняет…  Его  деяния  прозрачны,  как  воздух,  как  только  что  вымытое  моей  женой  оконное  стекло.  Они  строжайше  законспирированы  и  вынесены  в  удалённые  сферы  глубокого  подсознания  и  высокого  абстрактного  мышления,  что  делает  их  безобидными  для  простого  обывателя.  А  поэтому,  и  второй,  более  пристальный  взгляд  не  увидит  ничего  подозрительного  в  клочьях  пыли  под  стеной  у  дивана  или  в  беспорядке  на  письменном  столе…  И  это  –  на  другой  день  после  тщательной  уборки  с  пылесосом  и  влажной  тряпкой.

Но  даже  если  к  утренней  подозрительной  неразберихе  отнестись  как  к  следствию,  то  его  причиной,  скорее  всего,  окажется  моё  ночное  литературное  творчество,  а  не  бессонница  какой-то  бестелесной  нечисти,  заставляющая  её  ползать  под  диваном  и  непристойно  выплясывать  на  светло-коричневой   столешнице.

Да,  порой  случается  так,  что  я  засиживаюсь  чуть  ли  не  до  утра,  составляя  свои  замысловатые  тексты.  Кстати,  об  этой  моей  забаве  знает  только  жена,  которая  по  утрам  великодушно  позволяет  мне  озвучивать  всё  сочинённое  за  ночь.  Она  –  мой  единственный  слушатель  и  советчик,  моя  муза  и  критик.  Помню  мелькнувшую  в  её  глазах  тревогу,  когда  делился  с  ней  своими  подозрениями,  когда  сбивчиво  и  неубедительно  рассказывал  о  поселившемся  в  кабинете  таинственном  посланце  инобытия.

Тогда,  недолго  посовещавшись,  мы  решили  перекрасить  обои  в  какой-нибудь  весёлый  цвет.  Чтобы  вечный  праздник  и  вечная  весна…  Остановились  на  оранжевом,  который  колдуны  считают  наиболее  могущественным,  способным  восстанавливать  силы,  приносить  радость   и  наполнять  жизненной  энергией.  Как  раз  то,  что  нужно.

Перекрасили.

Удивительно,  но  в  первые  два-три  месяца  я  был  уверен,  что  горячий  апельсиновый  цвет  на  стенах  вытеснил-таки  незваного  пришельца,  изгнал  его  в  потусторонние  миры.  Даже  пыли  и  беспорядка  стало  меньше,  не  говоря  уже  об  установившейся  гармонии  и  чистоте  мыслей.  Каждый  раз,  когда  я  открывал  дубовую  дверь,  кабинет  встречал  меня  многообещающей  пустотой,  ленивым  покоем  и  созидательной  неподвижностью.

 Неужели  победа?

Увы…  Апельсин  оказался  отравленным.  Тогда,  читая  его  характеристику,  мы  с  женой  не  обратили  внимания  на  коварную  сноску,  где  мелким  шрифтом  было  написано  следующее:

-  Создаёт  ощущение  благополучия  и  веселья.  Но  при  длительном  восприятии  оранжевого  может  появиться  утомление  и  даже  головокружение. 

Так  и  произошло.  В  какой-то  момент  я  почувствовал,  что  неподвижность  сменилась  разрушительным  хороводом,  покой  –  неуверенностью,  пустота  наполнилась  угрожающим  абсурдом…,  а  в  воздухе  вдруг  запахло  миндалём.

Эта  адская  смесь  не  могла  не  сказаться  на  состоянии  моей  нервной  системы.  Я  стал  пуглив,  раздражителен  и  чрезмерно  сентиментален.  Мой  взор  всё  чаще  устремлялся  в  прошлое,  всякий  раз  возвращаясь  оттуда  печальным  и  увлажнённым.  При  этом  поводом  для  слёз  служили  те  малозначительные  неприятности   и  преодолённые  трудности,  которые  ещё  совсем  недавно  радовали  своей  прожитостью,  вызывая  удовлетворение  и  мудрую  иронию.  Так  в  моих  мыслях  о  далёких  смутных  временах,  наступивших  после  распада  огромного  государства,  откуда-то  появился  неведомый  ранее  драматизм,  заставлявший  сокрушаться  о  потерянных  лучших  годах  молодости,  о  потраченных  напрасно  силах,  об  упущенных  возможностях…  Я  вспоминал  о  трёхмесячных  задержках  зарплаты,  о  пустом  холодильнике,  о  страхе  перед  арендодателем  квартиры,  о  малолетних  сыновьях,  усилиями  детской  воли  отводивших  глаза  от  сладких  витрин  магазинов  и  киосков,  о  несчастной  жене…,  вспоминал  всё  это,  и  «тонизирующий»  оранжевый  цвет  не  только  не  спасал  от  меланхолии,  но  и,  как  мне  казалось,  ещё  больше  усиливал  её.

Кроме  того,  я  чувствовал,  что  Оно  вернулось.  Покрывшись  апельсиновой  коркой,  прикинувшись  отречённым  и  смиренным,  отгородившись  горячим  пламенем,  Оно  стало  гораздо  опаснее  и  коварнее,  а  его  бездействие  –  угрожающим.

Необходимо  было  что-то  предпринять.
   
И  тогда  мы  с  женой  вновь  решили  слегка  обновить  декорации.  За  вечерним  чаем  обсудили  необходимость  грядущих  перемен,  суть  которых  сводилась  уже  не  к  перекраске  обоев,  а  к  их  переклейке.  Выбирая  цвет,  положились  на  авторитет  Кандинского  и  на  нашу  общую  любовь  к  солнечным  зайчикам.

Две  деревенские  девушки,  нанятые  мной  по  объявлению  в  газете,  быстро  и  качественно  выполнили  работу.
 
Кабинет  пафосно  и  в  то  же  время  скромно  заиграл  цветами  знамени,  обещая  солнечную  перспективу.

Как  и  в  первый  раз,  вначале  всё  шло  хорошо.  В  обновлённом  пожелтевшем  пространстве  вновь  воцарился  покой,  позволивший  мне  некоторое  время  безмятежно  размышлять,  писать  рассказики,  слушать  музыку,  отдыхать…

И  опять  покой  оказался  мнимым.  Через  пару  недель  Оно  адаптировалось,  мутировало,  хамелеонно  преобразилось  и  решительно  взялось  за  старое.

Зная  о  том,  что  я  догадываюсь  о  его  незримом  присутствии,  Оно  обнаглело  и  активизировалось.  Не  в  состоянии  манипулировать  материальными  предметами  это  подлое  несущество  вытворяло  с  моей  памятью  грязные  фокусы,  в  результате  которых  я  тут  же  забывал  о  своих  действиях  или  бездействиях…  Поэтому,  когда,  проснувшись  утром,  замечал  какие-либо  изменения  в  кабинете,  мне  сперва  казалось,  что  это  его  каверзы…   И  лишь ,  спустя  час  или  два,  сосредоточившись,  припоминал,  что  сам  не  выключил  настольную  лампу,  сам  положил  на  пол  у  кресла  том  Гегеля,  сам  открыл  дверь  на  лоджию,  сам  в  сердцах  разорвал  исписанный  лист…

Однако  все  эти  трюки  с  памятью  –  сущие  пустяки,  безобидные  шутки  по  сравнению  с  теми  чудовищными  и  безжалостными  экспериментами,  которые  эта  тварь  проводила  с  моим  доверчивым,  любопытным,  склонным  к  рефлексии  сознанием.  Подобно  ловкому  напёрсточнику,  она  заставила  меня  сомневаться  в  очевидном,  расшатывая  тем  самым  основы  моего  мировоззрения  и  пытаясь  навязать  своё,  где  бывший  герой  постепенно  превращался  в  труса,  а  мерзавец  и  предатель  –  в  мученика  и  патриота;  где  глубокомысленное  и  умное  представлялось  поверхностным  и  глупым,  а  примитивное  и  убогое  –  высоким  и  благородным…

Где  восхвалялась  ложь  и  уничтожалась  правда…

Весьма  интересны  и  способы  его  воздействия.  К  примеру,  хочется  мне  почитать  Ницше.  Открываю  «Заратустру»  и  наслаждаюсь.  Недолго.  Через  пять-десять  минут  откуда-то  из  подсознания  выпрыгивает  сомнение,  будто  я  не  на  то  трачу  драгоценное  время,  будто  было  бы  полезней  для  души  послушать  Шопена.  Откладываю  книгу  и  слушаю  музыку.  Через  пять-десять  минут  новое  сомнение  заставляет  меня  взяться  за  гантели…  Затем  посмотреть  начало  «Сталкера»,  открыть-закрыть  набоковские  «Другие  берега»,  пойти-и-тут-же-вернуться-с-прогулки,  полежать  на  диване,  выпить  чаю,  написать  две-три  бессмысленные  фразы  и,  наконец,  растерянным  и  опустошённым  выскочить  из  кабинета  и  на  сорок  минут  погрузиться  в  горячую  ванну…

Только  там,  в  тепле  и  душистой  пене  удавалось  собраться  и  последовательно  поразмышлять.  Там  же  однажды  понял,  что  моё  сознание  упорно  заталкивается  в  тёмный  лабиринт  абсурда,  где  действуют  иные  закономерности  пространства  и  времени,  где  привычная  диалектика  и  логика  не  проясняют,  а,  напротив,  запутывают  и  ведут  в  тупик.

Тогда  я  всерьёз  испугался…  Но  не  вечно  же  лежать  в  ванне…  Хотя…  Кое-кто  в  ней  даже  творил…,  великую  вещь  написал,  между  прочим…
Почему  бы  и  мне  не  попробовать  перебраться?   Нет,  не  в  ванную,  конечно  же…

Взял  любимые  книги,  перенёс  их  в  гостиную,  а  двери  кабинета  закрыл  на  ключ.

Чудовище  успокоилось  и  затихло,  а  квартира  из  трёхкомнатной  преобразовалась  в  двухкомнатную,  что  заставило  нас  задуматься  о  её  продаже  и  покупке  новой.
 
 Ну  почему  мы  должны  жить  в  двух  комнатах,  а  платить  за  три?

Стоит  ли  подвергать  свою  психику  опасности,  находясь  под  одной  крышей  с  нечистью?

Разве  заслужили  мы  эти  мучения?

Вполне  резонные  вопросы,  на  которые  мы  дружно  ответили:  не  должны,  не  стоит,  не  заслужили!

Спокойно  и  счастливо  прожили  два  месяца,  после  чего  обратились  в  агентство  недвижимости.

Испытывал  ли  я  угрызения  совести  от  того,  что  подсовывал  покупателю  пакость?

Конечно,  испытывал.  Но  освобождённый  и  очищенный  мозг  нашёл-таки  выход  и  восстановил  моё  нравственное  равновесие.  Умозаключения  оказались  на  удивление  простыми.  Согласно  вышеупомянутой  версии,  деяния  нечисти  не  распространяются  на  рядового  обывателя.  А  раз  так,  то  именно  он  –  обыватель  –  и  должен  купить  квартиру.  Поэтому  я  и  попросил  риелтора  –  интеллигентного,  женоподобного  парня  лет  двадцати  пяти  –  подыскать  покупателя  попроще,  без  внешних  признаков  развитого  интеллекта,  желательно  из  бандитов  или  нуворишей…,  чем  вызвал  его  мимолётное  недоумение.

Точно  не  помню,  на  шестой  или  седьмой  просмотр  явился  реальный  покупатель.  Я  понял  это  сразу  по  его  азартно  загоревшимся  маленьким  глазкам.  Он  явно  клюнул,  и  готов  был  (я  чувствовал  это)  платить  мою  цену,  но  стал  вдруг  торговаться.  Сам  не  знаю,  почему  я  уступил  тысячу  долларов…  Наверное,  страстно  хотел  отомстить  демону:  пусть  теперь  попробует  пробиться  свозь  эту  неприступную  черепную  кость,  пусть  увязнет  в  непролазном  болоте  подсознания  этого  угрюмого  свиноподобного  увальня,  напомнившего  мне  немецких  братьев  Густава  и  Антона  из  гениального  набоковского  рассказа…  Пусть  помучается!

Договор  задатка  решили  подписать  через  три  дня,  во  вторник,  пожали  друг  другу  руки  и  разошлись  довольные.

Честно  говоря,  мне  жаль  было  расставаться  с  квартирой,  в  которой  прожита  самая  счастливая  часть  жизни…,  из  которой  в  большой  мир  ушли  сыновья…,  которая  много  лет  служила  нам  надёжной  крепостью…  Мне  грустно  было  покидать  кабинет,  где…

А  поэтому  я  даже  обрадовался,  когда  в  понедельник  утром,  за  чашкой  кофе  вдруг  почувствовал  холодный  потусторонний  сквознячок,  прилетевший  на  кухню  из  кабинета,  увидел  знакомый  хоровод  окружающих  предметов,  уловил  внезапно  обострившуюся  противоречивость  бытия…  И  тогда  я  окончательно  понял  то,  о  чём  всегда  лишь  смутно  догадывался:  от  Него  нельзя  убежать,  Оно  всегда  будет  рядом,  Оно  всегда  будет  во  мне!

Потому  что,  Оно   – это  я!

Оно  –  это  придуманный  нами  и  ставший  реальным  собственный  ад  со  всеми  его  атрибутами…  С  серо-зелёными  рогатыми  чертями,  с  пыточными  камерами,  с  кипящими  котлами  и  раскалёнными  канцерогенными  сковородками,  на  которых  мы  поджариваем  собственные  почки, печень,  желудки…  и  прочие  органы.  Это  колючий  и  противоречивый  клубок  наших  комплексов,  страхов,  мыслей…,  распутать  который  не  сможет  никто,  кроме  нас  самих.   Это  медленное  варварское  самоуничтожение.  И  прекратить  его  можно  не  заменой  обоев  и  перестановкой  мебели,  а  освобождением  от  самих  себя…

Долой  мистику!  Хватит  сваливать  свои  грехи  на  несуществующих  бедных  демонов.  Пора  заглянуть  в  себя  и  попытаться  победить.

Я  понял  это.

Не  объясняя  причины,  сообщил  риелтору  и  густаву-антону  о  нежелании  продавать  квартиру,  чем  вызвал  шквал  негодований  и  даже  угроз  со  стороны  последнего.

Но  это  не  важно.  Главное,  что  я  снова  в  своём  кабинете,  и  первое,  что  сделал  –  вместо  портрета  Тараса  повесил  портрет  Александра.