На частоте Москвы. Отрезанные

Ингмар Миваки
На частоте Москвы. Отрезанные.
Познавательная история, посвященная всем родным по духу.

Не гонитесь за сверхчеловеческим, это кончается огульным презрением ко всему Человеческому.(Б.Шоу)

Синие огни.
     Вера  стояла у окна и всматривалась в силуэты и походку прохожих. Порывы ветра прикрывали поземкой наготу серого  асфальта возле подъезда, штрихи снега мельтешили в желтом круге уличных фонарей, на флагштоке неистово бился «триколор». Прислонившись лбом к холодному стеклу, она наблюдала за машинами, въезжавшими в небольшой квадратный двор. За окном разливалась синева, поднялся ветер. Вера посмотрела на стоявший у окна накрытый стол, несколько раз переставила приборы, тяжело вздохнула и опустилась в кресло. Может, задержался на работе или попал в пробку. Напольные часы безразлично  тикали, по стенам плясали кривые тени, и Вера, глядя на них, рассеялась, впадая в полудрему. Телефонный звонок громкой мелодией ворвался в тишину, заставив ее вздрогнуть. Она нахмурилась и сняла трубку.
- Вера, прости, не получается сегодня заехать. Телефонная трубка издавала треск.
-  Саша? Саша, тебя плохо слышно. В трубке треск. Где ты? – спросила Вера, скорчив гримасу.
- Только что с работы,  - сказал Саша, приложив ладонь к микрофону. – У тебя сонный голос. Разбудил?
-  Нет, я не спала, - ответила она и сделала резкое движение рукой, будто сметая со стола крошки.
-  На дорогах пробки, домой поеду высыпаться. Саша ненадолго замолчал. Тишину наполнила неловкость. -  До тебя раньше, чем через полтора часа не доехать, -  добавил он виновато.
- Конечно, Саш, давай высыпайся, завтра созвонимся. Харе Кришна, - улыбнулась она в трубку.
- До завтра.
     Занятость Саши, их хронические нестыковки во времени и пространстве за тот год, что они провели вместе, стали для Веры явлением вполне обыкновенным. Она положила трубку, потянулась и усмехнулась, глядя на стол, заставленный самодельными салатами да пирогами. Сон,  не успев войти в силу, как назло, улетучился, и голова теперь была совершенно ясной. Вера надела  наушники, положила на тарелку изрядный кусок пирога и стала поглощать его, по-детски мотая головой в такт музыке. Поев, откинулась на спинку кресла и почувствовала, что, наконец,  согрелась. В ушах заиграла  песня Ti; «Perto e Distante», под которую она вновь  расслабилась и унеслась на волне ее прочь ото всех мыслей, забот и ожиданий дня. Очертания комнаты стали расплываться, и вскоре мысли вновь рассеялись в облаке сна. Слабый свет освещал кресло и стройную женщину в голубых джинсах и черной футболке, склонившую к плечу кудрявую голову. Возраст ее не поддавался определению: кто-то говорил, ей не больше тридцати, а кто-то считал ее слишком мудрой для того, чтобы быть молодой. В действительности Вера  жила, казалось, в своем собственном времени. Работа преподавателем музыки и вокала давала ей в этом некоторые преимущества в том, что касалось гармонии в любом смысле этого слова. Дочь Вера вырастила одна. Когда та незаметно выросла, ощутила  себя плохим матросом, выброшенным за борт за нерадивость. Таковы были ее чрезмерное чувство ответственности и самоотдача. Когда нагрузки сократились, возник вакуум внутри. Целый год неприкаянности. Оставалось лишь тешить себя мыслью, что она не одинока, ведь через крещение это проходило большинство родителей взрослых детей. Как тяжело давалось ей осознание того, что ребенок давным-давно вырос и живет своими интересами. Было бы совсем грустно, если бы не счастливое стечение обстоятельств, даровавшее встречу с Сашей. Давно забытое чувство стремительно вырвалось наружу из каких-то одному Богу ведомых потайных недр, и Вера с удивлением обнаружила, что огонь все эти годы жил в ней, лишь ожидая выхода. 
         
     Саша двигался по улице быстрым шагом,  встречный ветер нещадно бил по лицу, застилая глаза пеленой слез. На часах за полночь. Поговорив с Верой, он оставил машину на служебной стоянке, решив дойти до дома пешком. Переступивший сорокалетний рубеж, Саша оставался худощавым. Семейного счастья построить не смог. Постоянные командировки к семейной жизни не располагали. Случайной встрече с Верой он был искренне рад, хотя радость эта имела скорее практичный характер. О том, что у Саши есть жена и сын в Египте, Вера знала.
       В поле зрения менялись картинки предновогоднего города. Был вечер пятницы.  До нового года оставалось три дня. На опустевших  площадях  города  холодными синими огнями светились гигантские ели и затянутые в электрические корсеты стволы деревьев. Глядя на них, Саша вспомнил о первоначальном назначении рождественских деревьев. Поминальные, - подумал он и отчего-то чертыхнулся. Деревья были декорированы в стиле минимализма, электричество заменило набор съедобных подношений,  о далеких предках, глядя на сосны и ели,  мало кто вспоминал. Здания из папье-маше вытеснили монументальную старину, и город вокруг был матричным и бездушным. Гостиницы с их черными зеркальными окнами казались холодными и нежилыми. – Краденый свет, -  невесело подумал Саша. Он остановился на светофоре и нажал на кнопку. Неожиданно из-за спины на проезжую часть вылетел велосипедист в телогрейке и трениках. Разогнавшись, он пафосно встал в седле, присвистнул и, гордо пролетев метров десять, скрылся в снежном тумане. Саша ухмыльнулся. Бывает. С воем пронеслась карета скорой помощи с переливающимися зелено-голубыми огоньками на крыше. – Да уж, кто бы сомневался, -  сказал он вслух, достал из кармана маленькие наушники, медленно и педантично вкрутил их в уши и включил песню Shady Bard «Summer came». Подняв воротник пальто, он прибавил шагу. 
     В рабочие дни он только и успевал, что быстро перекусить да залечь спать. Пришлось приучить себя быстро переключаться с одного занятия на другое. По-другому в мегаполисе нельзя. Саша  был коренным москвичом и привык быть в обойме. Жизнь летела, расписанная по минутам. Образ зажравшегося ненавистного москвича никак не вязался с той жизнью, которую, подобно миллионам других жителей Москвы, вел Саша. На поездку от дома до работы уходило три часа в день, зимой приходилось выходить в темень и мороз. А вечером времени только и оставалось на то,  чтобы наспех съесть ужин и упасть замертво. И спать, спать, спать без  мыслей, без сновидений, в полном забытьи, чтобы наутро все повторить снова: свое искусное умение втиснуться в битком забитый вагон метро и ехать полтора часа в неестественной позе. А красивая дорогая машина, о которой так долго мечтал, да вот же она – осуществленная мечта –  стоит под окнами, ждет выходных, а пробки все никак не рассасываются, ведь они в этом городе - самое надежное и стабильное.  Выходит, снова метро. Саша вспомнил, как в студенчестве научился спать стоя, и грустно улыбнулся. Город, построенный на костях и крови, - в нем поколениями учились выживать, вынося лютые морозы зимой и жару летом. Саша странно и отрешенно глянул на синюю иллюминацию и нырнул в  ночной магазин купить пару бутылок пива. За кассой восседала  дива с большими раскосыми глазами цвета жареного кофе. В ушах ее сверкали серьги в виде звезд. - Пока звезда. Глядя на серьги кассирши, он расплатился и сложил бутылки в пакет. Мигранты все еще чувствовали себя звездами, попавшими в рай.  Человеку свойственно бежать от реальности, ища лучшей доли за тридевять земель от родной земли. Но каждый раз, куда бы не ехал человек, он попадает в жернова, и новая реальность подчас, в каком бы уголке земного шара ты не находился, создает лишь новые проблемы. Мудрость держаться друг друга, живя большими диаспорами – вот все, что может сделать человек, осваивая новую территорию. Выйдя из магазина, Саша ненадолго остановился под аркой, ведущей во двор. Он вновь подставил лицо завывавшему здесь ледяному ветру, дававшему силы почувствовать себя снова живым, а затем поспешил домой, от одной только мысли о пиве, чувствуя, как в теле разливается приятное тепло.
 
     Ранним субботним утром, когда дворники начали  неспешно перебрасывать снег лопатами, и большинство улиц города еще не проснулось, по одной из них на всех парах летел священник Валентин, высокий и худой, с резко обозначенным контуром скул приятного лица. Из-под скуфьи виднелись аккуратно уложенные за уши каштановые волосы, собранные  в хвост на затылке. Воодушевленный, и полный энергии, он уверенно рассекал пространство широкими шагами, тихонько бормоча под нос: «Верою праотцы оправдал еси /от язык теми предобручивый Церковь / хвалятся в славе святии / яко от семене их есть Плод благославен / без семене Рождшая Тя / Тех молитвами, Христе Боже, помилуй нас».  Поминая праотцов, Валя размышлял о вещах очень, с его точки зрения, важных, - к примеру, о том, что  осознанные, а не вынужденные ограничения  могли бы спасти его современников от апокалипсиса. Веру отец Валентин имел искреннюю и по-детски наивную, как и уверенность в том, что много может дать своей пастве, и в этом он, в самом деле, много преуспел. Людей тянуло к нему как магнитом. Серьезный и вместе с тем сердечный, он воплощал в себе действенное слово, одним разговором умел поднять в собеседнике дух, помогал материально, оказывал помощь в трудоустройстве. Между тем Валя принципиально презирал дензнаки и героически ограничивал себя во всем,  стараясь обходиться малым. Без тени сомнения в своих идеях и силах бежал он навстречу новому дню. По дороге здоровался с дворниками и редкими прохожими, и те невольно улыбались в ответ, оглядываясь на странного священника,  вид которого так разнился с привычным образом надменного попа. Появившись на территории храма, Валентин приветствовал сторожа. На утреннюю службу людей пришло немного. В последнюю субботу уходящего года  все были заняты своими земными делами: семьями,  покупками да детьми, у которых начались  каникулы. Кто-то работал и вовсе без выходных. Среди пришедших в храм были одинокие, кому не с кем было поделиться своими несчастьями, были и те, что просто сбежали от суматохи большого города. Войдя в храм, Валя первым делом убрал руки за спину во избежание лобзаний. Таким способом он уходил от пресловутого образа  внушительности и достоинства. Он искренне полагал, что церковь должна отказаться от формы и торжественности обрядов в пользу простоты и действенного содержания. И причиной тому служили не привычные для любого городского священника, как и любого гражданина, внутренние сокрушения да скелеты в шкафу, коих у любого хватает. Причина заключалась в том, что отец Валентин считал себя истинным учеником и последователем Христа. Первоочередной задачей любого христианина он считал обязательные занятия физическими упражнениями для поддержания тела. Началась служба, и прихожане замерли, слушая мягкий баритон пастыря, заражавший  особым вдохновением, что давал им силу воспринять свои проблемы по-новому. По окончании службы вокруг Вали собрался небольшой кружок тех, кто жаждал не формального, а живого и действенного участия. 
               
«Важны не вещи, а принципы симметрии» (Стивен Вайнберг)

     За окном розовел новый день, - искрящийся, тихий и светлый.  Сварив кофе, Вера с дымящейся чашкой в руке вошла в гостиную и села за пианино. Она быстро проиграла пришедшую на ум мелодию и записала ее по старинке, - в большой нотной тетради. Так сидела она, забыв о времени, напевала и тихонько наигрывала, выстраивая пойманные звуки в систему: стройную, простую и многогранную. В тетради, разложенной на коленях, привычно рождалось новое. Так незаметно пролетело утро, и наступил день. Вера приоткрыла дверь в комнату Насти и улыбнулась. Полуночница – студентка биофака - спала в одежде поверх пледа. Сессия шла полным ходом. Вера прикрыла дверь и осмотрелась. Подумала о том, что неплохо бы позвонить Саше. Мысли прервали два коротких звонка в дверь.
- Ба, какие люди! – воскликнула Вера, приложив ладонь к груди. В дверях выросла высокая фигура школьного друга Вали, ныне священника отца Валентина. Валя переминался с ноги на ногу и широко улыбался.
- Заходи же. Вера пропустила Валю вперед. Она едва доходила ему до плеча. Валя казался ей великаном.
- Зашел, чтобы поделиться с тобой. Не стал, знаешь ли, звонить, это надо лично  рассказать, - пропел Валя низким грудным голосом, отряхивая снег с пальто. - Как хорошо, какие дни благодатные! Новое время, Вера, новое время! – сверкнул он глазами, и они рассмеялись. Будучи одноклассником  Веры, Валя имел привилегию приходить без звонка, так повелось еще со школы. На то они и друзья детства. Валя дотронулся до скуфии.
- Этот старомосковский образ тебе очень к лицу. Да ты проходи. Успеешь еще все рассказать. Давай сначала чаю выпьем. А может, отобедаешь? 
- Конечно. То есть, нет, благодарю, я совсем не голоден, - опомнился Валя. - Сейчас, Вера, сейчас расскажу тебе все по порядку. 
- Валя, у тебя пальто такое тонкое, - заметила Вера.
- Я же в образе, ты сама сказала, - ответил Валя и неопределённо махнул рукой. - Если серьезно, мне не холодно, к тому же организм одинаково реагирует на воздействие сильного холода или жары, без разницы.
- Горячий ты парень, - констатировала Вера и жестом пригласила Валю за стол.   
- Выходит, горячий, -  ответил Валя.  Он осмотрелся. -  Как хорошо у тебя, все на месте, ничего лишнего, -  сказал он, усаживаясь.
     Вскоре на глянцевой поверхности стола появились  красивые кофейные чашки, домашний яблочный пирог и конфеты «Птица дивная». Вера любила  принимать гостей с самого детства. Дом ее родителей  всегда был полон людей, и она продолжила их добрую традицию гостеприимства.  Друзьям у нее было уютно. Как никто она умела создать атмосферу.
- У меня же страсть к минимализму, - сказала она. - Ты посиди, а я сейчас вернусь.
- Не суетись,  прошу тебя, я только чаю выпью, - попросил Валя.
- А кофе? – спросила Вера.
- Если скажешь кофе, выпью кофе, - улыбнулся он.  - А где же Настя? 
- Спит еще. Поздно пришла. Вера скользнула взглядом по Валиному лицу и улыбнулась. - Ее друг провожает, так что я не волнуюсь, - добавила она.
- Друг. Ты с ним знакома? – строго спросил Валя, театрально приподняв одну бровь.
- Естественно, они уже полгода встречаются.  Рассказывай, давай, что за путь у тебя наметился? 
-  Вера, как точно ты это подметила  –  путь! Валя  многозначительно поднял вверх указательный палец.  - Это именно путь. Мы открываем два спортивных зала, - сказал он неожиданно, и Вера открыла рот. 
-  Один в корпусе воскресной школы, а второй в здании, где кельи, но второй совсем маленький, он для гимнастики. Больше десяти человек там заниматься одновременно не могут.
- Больше десяти, -  машинально повторила Вера.
- Мало, очень мало, я понимаю, - развел руками  Валя. - Но пока только так. 
- Валя, я удивляюсь не величине помещения, а тому факту, что вы его вообще открыли, зал этот - уточнила Вера.
- Это только начало, - воодушевленно ответил Валя. – Пора людей спасать.  Приведи в порядок физическое тело, и ни один бес тебя не тронет. Вера озадаченно посмотрела на друга. Тот улыбался.
- А вам самим комнаты разве не нужны больше? -  осторожно спросила она, наливая Вале кофе.
- Посуди сама, зачем нам столько келий? Считаю, они нам вообще не нужны, а если и нужны, то можно обойтись одной-двумя, - пренебрежительно махнул рукой Валя. – Чего мы только не закупили, Вера! И татами и коврики для гимнастики, ага, и груши с рукавицами, - перечислял Валя, сверкая всеми гранями своих серых глаз. Веру, как и многих других, этот блеск завораживал.   
-  Сейчас настоятель уехал на несколько дней, и до его возвращения я надеюсь  все успеть. Пока искал оптовиков, чтобы сэкономить, на счет храма неожиданно поступает, - Валя замолчал.  - Даже страшно озвучить, сколько, – и он указательным пальцем нарисовал в воздухе единицу и много нулей.  Затем снова сверкнул глазами на Веру. - Нам звонил представитель этого человека. Сам меценат пожелал остаться неизвестным. Этот человек помогает  одаренным детям, которые желают учиться музыке и другим изящным искусствам. И спорту, Вера, и спорту, это очень важный момент.   
- Погоди, погоди, столько информации сразу, - прервала Вера, рассматривая Валино одухотворенное лицо. - Стало быть, вы не знаете, от кого получили средства?
- Представь себе, ни намека, ни предположений, кто бы это мог быть, - ответил Валя.
- Хм. Капитан Немо, - сказала Вера. – Благотворитель мог по разным причинам пожелать остаться за кадром. Вера встала, подлила в чашки кофе и посмотрела на сидящего Валю сверху. Валя был поглощён своими планами, а потому ничего вокруг, казалось, не замечал. Она подумала о том, каким удивительным человеком он был. Будто бы жил одной лишь собственной внутренней жизнью. Да, он умел общаться со многими, подчас совершенно разных взглядов людьми, быстро располагая к себе, однако всегда  оставался верен себе и своим идеям и постоянно фонтанировал проектами. – Все тот же Валя, - подумала Вера, обошла стол и села на место.
- Знаешь, если откровенно, то поначалу  кольнуло в груди по поводу источника средств, - сказал Валя и немного помолчал. – Но беспокойство мое больше вызвано пониманием самой системы, точнее ее отсутствия. Системы образования, -  уточнил он. 
- Ты имеешь в виду дополнительное образование? – спросила Вера.
- Да. Воскресные школы при храмах – это тоже разновидность дополнительного образования. Но сюда дети приходят не сами. Как правило, не сами. Их приводят родители, желающие, чтобы дети получили православное воспитание и образование. Сумма переведена  на наш счет такая, что на бесплатное обучение детей в воскресной школе хватит на несколько лет. В текущий момент это обучение музыке и рисованию. Плюс спорт, об этом я еще расскажу.
– Вперед  и с песнями, -  улыбнулась Вера. -  Действуй. 
- Вот ты поверишь, согласен, -  обрадовался Валя и посмотрел на Веру искренними детскими глазами. – Рефлексия в этом деле действительно неуместна. Вера смотрела на Валино раскрасневшееся от разговоров и кофе лицо. - Такой наивный и одновременно рьяный во всех начинаниях, он умудряется  совмещать в себе детское восприятие мира с ответственностью взрослого, - думала она. - Таким и должен быть пастырь или наставник.  Ввалившиеся щеки Вали резко контрастировали с невинным детским взглядом больших серых глаз. 
-  Действуй. Аминь. 
      Довольный Валя с удовольствием прихлебнул кофе, отказавшись от сладкого.
- Съешь хоть кусочек, - попросила Вера, положив ему на тарелку кусок яблочного пирога.
- Прости великодушно, не могу, -  отказался Валя, прижав ладонь к груди. Он решительно отодвинул от себя тарелку, поставил чашку на блюдце  и отрешенно посмотрел на Веру.
- Ты себя в зеркале видел? – неожиданно сказала Вера. - Худой какой. Вера кивнула в сторону зеркала, Валя послушно обернулся и посмотрел в него.
- Я вот что тебе скажу, Вера, - сказал он, глядя на Верино отражение в зеркале. - Во-первых, у меня ответственность. И перед людьми и перед самим собой. Голова должна быть ясной, а  это возможно только в полуголодном состоянии. И не важно, священник ты или нет. Это правило действует для всех одинаково. Вот ты, к примеру, пробовала питаться одним черствым хлебом, - сказал Валя с ироничной улыбкой и вновь повернулся к столу, -  обмокнуть его в воду и медленно съесть? Очень вкусно, должен отметить.
- Э-э-э, -  растерялась Вера. – Если с голодухи, наверное, прокатило бы. В общем, я тебя поняла. Пусть у нас всегда чего-нибудь не хватает.
- Вот именно, Вера, с голодухи! Чтобы понять этот вкус, надо попросту не жрать какое-то время, - уверенно заявил распаленный Валя и заерзал на стуле. - Воздержание, оно творит чудеса с человеком! Валя похлопал себя по животу и постучал указательным пальцем по виску. - Будем называть вещи своими именами. Чтобы понять, как классно отдыхать, надо пахать с утра до ночи. Чтобы оценить солнечный свет, надо прожить 8 месяцев в серости и дождях. Надобно постоянно себе самому напоминать об этом, чтобы случайно в суматохе дней не забыть, вот что я тебе скажу, Вера. Если ты действительно хочешь ощутить ни с чем несравнимый земной рай, эти простые мирские удовольствия, то держись от них подальше! Валя назидательно погрозил указательным пальцем. - Собственно, Америку я не открыл, - заключил он и улыбнулся.   
- По-твоему, всю жизнь надо себя во всем ограничивать ради мгновений удовольствия?  У нас и без того жизнь нерадостная. Далеко не все жируют, даже в большом городе. Многие люди живут в нужде. 
- Всем дорога одна, -  вздохнул Валя. -  После всех тягот и забот уйти, забыться, раствориться. - Но лишь тогда, когда все дела сделаны, более того,  сделаны достойно, ты согласна? 
- А я думала, что мы не к покою, а к свету идем, нет? К тому же в творчестве ограничений не бывает, - добавила Вера, испытующе посмотрев на Валю. 
- Где в нашем городе Творец? -  махнул рукой Валя. – А чтобы понять и принять акт первичного Творения, надо творить самому! Валя увлекся и стал активно жестикулировать. В каждое слово он вкладывал весь свой пыл.
- Когда человек творит, он принимает эстафету Единого. Понимаешь, о чем я? А сейчас что происходит?  Вдохновение людей замешано преимущественно  на личной выгоде, а это замутняет, искажает восприятие. Тот бедолага, кто имеет вдохновение и живость восприятия, как правило, бывает обманут. Знаешь, как это называется?
- Как? - вздохнула Вера.
- Я тебе скажу, как, - заерзал Валя. -  Это называется воровством света.
- Ха. Ты о каком воровстве ведешь речь? Что-то я нить теряю.
- О воровстве невинности и вдохновения Творца в первую очередь, -  с достоинством ответил Валя, приподняв подбородок, и блеснул на Веру глазами.
- Поясни. Вера направила указательный палец в Валину грудь. – Обиженный художник, если я правильно понимаю?
-  Творцу задаются рамки. В рамки он втискивается незаметно для себя самого, искушаясь соблазнами человечьих законов и ритуалов. Выбора-то особо и нет с самого начала. Валя горько усмехнулся. - Вот и выходит, что творец постепенно перестает быть творцом. Ты, конечно, можешь говорить в защиту мнимой свободы самовыражения, но свобода эта  – великая иллюзия.  Валя громко отхлебнул кофе, затем развернул конфетку и быстро проглотил ее.
- Хм. Крадут свет, а потом им же нас развлекают, - сказала Вера.
-  Из творца делают проходимца, -  добавил Валя, рассматривая фантик от конфеты. - Творчество,  по моему глубокому убеждению, должно быть бескорыстным.
- Безобразие, -  возразила Вера, повысив голос, и обиженно отодвинула от себя блюдечко с пирогом.  Нам в прошлом месяце зарплату урезали, к слову сказать. А ты еще про какие-то самоограничения толкуешь. 
- Мнимая свобода, - продолжал Валя, возвысив тон, и посмотрел в потолок, - та, которую дает воровство души у людей. Валя перевел взгляд на Веру, выдержал театральную паузу и неспешно продолжил спич.
 -  Усилия и ограничения приводят к чистому свету и покою. Я вот что имел до тебя донести. Валя перевел взгляд с потолка на Веру, бросил фантик на стол и откинулся на спинку стула.   
- Кажется, я поняла тебя, - сказала Вера, буквально вцепившись взглядом в Валю. Оставаться спокойной рядом с ним было решительно невозможно. - Знаешь, что я думаю? Ну, если честно, положа руку на сердце?  Я думаю, Гавриил * украл девственность у Марии. Вот. А еще мне больше по душе не покой, а беспокойство.  Оно-то и делает нас людьми.
     Валя досадливо развел руками, легонько хлопнул себя по колену и отвернулся в сторону окна. Вера принципиально молчала, ожидая ответа друга. Друг, однако, паузу держал железно.
- Молчание можно расценить как знак? – не выдержала Вера. Валя перевел взгляд, а затем повернул голову в сторону Веры.
- Ну что с тобой спорить? – улыбнулся он, снисходительно посмотрев на нее.
- Ну, хорошо, оставим. Просто ты первый поднял эту тему. Кража души, кража всего самого ценного у человека, кража того, кража сего. Я просто развила тему, вот и все. Ничего, как говорится, личного. Мало ли, кто в истории человечества что крал. Воровали свет, девственность, хлеб, гвозди*, доступ к знаниям, секреты мастерства.
- Переход ото дня к ночи у тебя вызывает затруднения? Валя теперь улыбался своей самой обаятельной улыбкой.
- А при чем тут это? Нет, не вызывает, - пожала плечами Вера.
- А обратный переход? То есть из ночи в день?
- Ну….иногда, а что?
- Ничего особенного. Просто в идеале переходы эти не должны вызывать  сложностей.  Валя улыбался.
- Что за наваждение, Валя, я тебя не понимаю. Вера, еще минуту назад душившая Валю своими колкостями, выглядела как маленькая обманутая девочка.
- Хочешь поговорить об этом? – снизошел Валя.
       Напряжение рассеялось, и они рассмеялись.
- И все же, Валя, есть много исторических свидетельств, которые, - начала Вера.
- Все продажно и все на продажу, -  перебил Валя.
- А что же, по-твоему, является свидетельством? Археология? – не сдавалась Вера.
- «Шампольон-то свой розетский камень
   Прикупил, небось, на рынке в Бирюлюво», -  ответил он.
- Валя, сдается мне, что все мы принимаем эстафету друг у друга. И начиная от самого момента создания нас самих особого выбора у нас, как и у Всевышнего, нет. Но кое-что у нас все же есть. И это простое движение души. Оно, что самое интересное, всегда вызвано духом противоречия. Ты ведь тоже апокрифов начитался, судя по всему. А теперь толкуешь о том, что все продажно и о том, что ничему верить нельзя, а? 
- Знаешь, что я тебе скажу на это, Вера, - сказал Валя, вздыхая. – Я хотел  откопать внутри себя незамутненное, чистое, без напластований всех этих знаний, всех этих дурацких стереотипов и условностей, всего того, что люди передают друг другу в этой эстафете. Неужели для этого, хотел бы я знать, необходим пресловутый дух противоречия?
- Не знаю, Валя. Может и не нужен он, да только жизнь рисует обратную картину. Первый огонь тоже был украден, - сказала Вера. - Образ с Отца Небесного скопирован на славу, а подобие, то есть именно то, что я называю светом, при копировании исказилось. Проблемы с backup-ом, - усмехнулась она. - Остался некий кусочек, до которого, как ты сам только что сказал, надо еще докопаться. Вера посмотрела на Валю вопросительно.
- От человека зависит, насколько он этот свет смог увидеть в самом себе и – главное – насколько рационально он этот свет смог использовать. Ничего нового. То, что мы называем интуицией, стучит изнутри нас с самого детства, однако человек далеко не всегда следует законам сердца. Большинство современных творцов, даже тех, кто творит, как им кажется, во славу Божью, пребывает в плену материальных привязанностей и стереотипов потребления, я тебе уже говорил.  Все с ног на голову. Валя посмотрел в свою кофейную чашку. Вера тут же взяла турку и подлила ему кофе.
- Спасибо, Вера, отличный допинг - сказал Валя и как-то особенно посмотрел на Веру. Вера посмотрела на Валю, затем заглянула в турку, усмехнулась и почувствовала теплую волну в груди. Она поставила турку на стол, попятилась и села, продолжая смотреть на Валю. В голове вспыхнул далекий вечер в год после окончания школы. Они сидели вот также за столом, пили кофе и славный  Bailey’s Irish Cream. И стол почти такой же и зеркало. С предельной ясностью картина за картиной вставали перед глазами: приглушенный свет над столом, смех, музыка, жаркие споры об искусстве. Вихрь чувств закружил ее с новой силой. И то, что Валя здесь и сейчас - это ведь не случайно. Кто из них кем стал, и как им удалось, идя столь разными путями, сохранить дружбу. Ей стало стыдно за то, что она временами задевала Валю. 
- И как же порвать этот порочный круг, стереотипы потребления и все такое? Как, по-твоему, - спросила Вера.
- Да уж во всяком случае, не убийством Творца. Валя улыбался глазами. Казалось, он видит ее насквозь и читает все ее мысли.  - Следовать законам Вселенной.  Именно в этом принять эстафету, ага, как олимпийский огонь. Законов не так много, можно пересчитать по пальцам. Валя с безмерным вниманием смотрел на Веру.
- Многие живут, следуя закону, а взамен что получают? Отчего-то Вера чувствовала все нарастающее волнение.
- Печально, но это не так, - сказал Валя. Законы людей часто не совпадают с теми, что действуют на небесах. Ум должен быть соединен с сердцем. Такой закон отражен внутри нас и только.  В сердце нашем и в духе жив закон. Сами же мы его и попираем.
- Но невозможно не думать о заработке, это смешно. При чем тут вообще законы небесные, Валя, мы на земле находимся. Она распалилась, сердце тарахтело. Глаза увеличились и засияли наподобие Валиных. Валя это заметил и, кажется, был вполне доволен.
- Об этом не надо думать, посмотри на жизнь птиц, Вера. Они всегда знают, в каком направлении лететь, и не озабочены поиском хлеба. Истина в первой инстанции, - улыбнулся он. Никакие история с археологией и прочие науки здесь не нужны. Просто будь внимательна.
- Валя, в наши дни свет, о котором ты толкуешь, свет знаний о себе самом, нужен немногим. Жизнь парадоксальна. Я потому и сказала тебе, что все делается из духа противоречия. Когда знания были недоступны, все охотились за ними. С энтузиазмом стояли люди советской эпохи в долгой очереди, чтобы сдать макулатуру и получить заветный талон на книгу. К электронным книгам был доступ. Скажи на милость, многим ли он нужен был? Может, ввести ограничения? Ну, чтобы плод стал запретным, и все захотели его съесть. Глядишь, поумнеют.
- Нет, Вера, здесь нужен как раз обратный подход. Детей с ранних лет надо обеспечить хорошим гарантированным полноценным образованием. Всесторонним, что самое главное, - ответил Валя. 
- Никто в наши дни не хочет становиться сверхчеловеком, - сказала Вера.
- Это было бы прекрасно, если было бы правдой, - ответил Валя, снисходительно улыбаясь. 
 - Как ты считаешь, напрасно я музыку преподаю? – спросила она, не задумываясь.
- Это еще почему? – удивился Валя.
- Не знаю. Просто спросила.
- Ты ведь передаешь знания. Я говорил о тех, кто святым торгует и святое крадет. Ты ведь знаешь, что в церковном искусстве происходит в наши дни. Иконами торгуют, ювелирные магазины открывают. Не должно быть такого. 
- Соблазны любого человека подстерегают, в том числе и священника. К счастью, коммерция от меня далека. И к величайшему счастью я преподаю музыку, а не историю. Вера принялась рассматривать узор на чашке, а Валя молча смотрел на нее. Вера вдохнула, задержала дыхание и медленно выдохнула. Валя это сразу же засёк и воспользовался моментом, чтобы переменить тему.
- Вот это ты очень правильно делаешь, дышишь таким образом, как теперь, я имею в виду, - обрадовался он. - Занимаешься дыхательной гимнастикой? 
- Не-а, не занимаюсь. Вера пожала плечами и улыбнулась. Она заправила волосы за уши и поймала себя на мысли, что пытается кокетничать. – Как глупо, - подумала она. 
- Представляешь, у меня как раз есть этот курс, ну с тем упражнением, что ты сейчас сделала, -  продолжал между тем Валя. - Я тебе непременно его пришлю по электронной почте.
- Давай, - согласилась Вера и рассмеялась. Неисправим. Валя довольно кивнул.
- В воскресной школе я провожу простенькие занятия с малышами – дошкольниками.  Дети продвинутые,  ну да что я тебе рассказываю, ты и сама знаешь, какие они теперь, палец им  в рот не клади, - улыбнулся Валя, расслабившись. 
- И постоянно ставят своими вопросами в тупик, -  подхватила Вера. Она была рада сменить тему.
- Один мальчишка на прошлом занятии спросил, куда душа человека после смерти девается. И я объяснил ему на его уровне восприятия.
- Интересно, что же ты ему сказал?  Вера видела, как преображается лицо Вали, когда он говорит о детях. Она налила в бокалы апельсиновый сок и подвинула один из бокалов к Вале.
- Объяснил, что наша жизнь подобна прохождению спиральных уровней в компьютерной игре, - Валя закрутил в воздухе воображаемую спираль, - и каждый уровень надо пройти достойно, сделав много полезных для всех людей поступков. Тогда перейдешь на следующий  уровень, набрав максимальное количество очков, - развеселился он и отпил сок.
- Театр, надо сказать, тоже начинается с вешалки, - заметила Вера. Валя поперхнулся и поставил стакан на стол.
- Можно и так сказать. Только не ребенку, - сказал он, откашлявшись, и промокнул рот салфеткой.
- Да, но послушай, ведь есть же дети, которым совершенно не свойственна соревновательность!  Как с ними-то быть? Таких детей ведь тоже немало, - спросила Вера.
- С такими детьми - одиночками я делаю упор на то, что все наши поступки пишутся в особой книге на небесах. И это совсем не backup, как ты изволила выразиться. Никаких погрешностей в законах сердца нет. Валя смотрел на Веру с таким участием, что она растерялась. – За ним никто не угонится, - подумала она.
- И между прочим именно таким детям наиболее близки восточные единоборства и гимнастика у-шу, а не командные виды спорта, - заметил Валя и медленно кивнул в подтверждение.
- Вот мы и подошли к самому главному. Как же, интересно, родители детишек относятся к такому просвещению? – поинтересовалась Вера.
- Очень хорошо относятся, представь себе. И даже благодарят, вот! Прости за хвастовство, - улыбнулся Валя.  - Это правда. Как и правда то, что компьютерные игры нового поколения являются не ядом, а лекарством. Сейчас тебе расскажу, какой у нас тут был интересный случай. Одна из сестер милосердия из нашего ведомственного госпиталя недавно рассказывала, что к ним в ожоговое отделение поступил молодой паренек, у которого загорелся мотоцикл. При каждой перевязке боли у него были невыносимые. И вот, решили врачи во время перевязок использовать игровые очки нового образца. Сделаны они из чувствительных к движению зрачка углеродных нанотрубок. Использовались игры, требующие высокой концентрации внимания. И что ты думаешь, парень не чувствовал вообще никакой боли, - восторженно сказал Валя.
- Психологические проблемы ведь так же лечат, смещением, насколько я знаю, -  спросила Вера.      Валя кивнул. 
- И в случае с мотоциклистом - компьютерная игра использовалась в качестве обезболивания.  Интересная картинка складывается, не правда ли? Новейшие технологии каким-то удивительным образом заставляют организм находить тот самый свет внутри себя, смещаясь вовне.  Игра гибко подстраивается под игрока. Просто в обычном своем состоянии человек не способен до такой степени концентрироваться, если, конечно, он специально не подготовлен. 
- Боль отвлекает от мыслей, а концентрация внимания от боли, - улыбнулась Вера.
- Хм. Если так, то лучше с самого начала быть внимательным, - заметил Валя. 
- А знаешь, Валя, я сейчас вспомнила как раз на тему обезболивания.  Первым моим обезболиванием была музыка, - улыбнулась Вера. – Я была и остаюсь идеальным резонатором* музыки, умеющим при минимальных физических усилиях достичь полета, - засмеялась она. -  А еще я вспомнила о том времени, в котором мне довелось услышать ответы на трепетные детские вопросы.
- Ну-ка расскажи, интересно, -  заулыбался Валя.
- За муравьями любила наблюдать. И глядя на них, понимала, что если эти малюсенькие существа столь усердно трудятся и живут у нас – великанов – под ногами, то и над нами есть великаны, которых мы не можем видеть и делаем вид, что мы хозяева жизни. Валя широко улыбался, и Вера рассмеялась.   
- Какие интересные вещи ты рассказываешь, -  заметил Валя, не сводя с нее глаз. – Сколько тебе лет тогда было?
- Лет пять или шесть. Да ну. Расскажи лучше о своем детстве. Ты никогда о себе не рассказываешь. Валя в ответ только вздохнул.
– Я своего детства не помню.
- Легкость мысли необыкновенная? – спросила Вера, и Валя рассмеялся.
- А во-вторых? Ты что-то хотел сказать, - во-вторых, - напомнила Вера.
- А во-вторых, -  сказал Валя со всей серьезностью, - человек должен мало весить, когда помрет. Чтобы не обременять других людей, когда те его гроб понесут.   
     К счастью Вера не превращала в шутку то, что являлось  серьезным  и важным для ее друга. Она кивнула  и коснулась Валиной руки.
     В этот момент в комнату  вошла  Настя, одетая в розовый спортивный костюм. От неожиданности Валя и Вера так и застыли на месте. Не сдерживая чувств и по-детски бурно обрадовавшись, увидев крестного, Настя бросилась к нему. Она повисла на нем и ни за что не желала  отпускать, несмотря на увещевания Веры. Наконец, Настя унялась и стала завтракать. Серьезная атмосфера быстро развеялась, сменившись смехом и непринужденной беседой.  В то время как Настя завтракала, беседуя с Валей,  Вера принесла  Вале подарок.
- Валя,  это подарок  тебе и Тане. Вот. 
- Вера, красота-то какая, - развернув сверток, воскликнул Валя. - Ты, никак, сама вязала?  Представляешь, у меня до сих пор сохранился тот свитер, что ты мне после школы связала на день рожденья. Он с восторгом посмотрел на Веру. В увесистом свертке он обнаружил два комплекта добротных и красивых зимних шапок с длинными шарфами и рукавичками. Взяв один из шарфов, Валя накрутил  его вокруг шеи и, подойдя к зеркалу, театрально осмотрел себя с разных сторон. Настя нахлобучила ему на макушку шапку. Вера, глядя на друга, в который раз удивлялась его умению из серьезного взрослого превращаться в беззаботного ребенка. Она улыбнулась, села за пианино и заиграла вальс «Зима» Шопена. Настя  стала напевать хорошо знакомую мелодию, а довольный Валя дирижировал, выводя в воздухе треугольник, удивительно легко и быстро переключившись с серьезных, волнующих его тем.

Часы
 - Алло, центральная, Вера на проводе, - сказала Вера, подойдя к телефону.
- Девушка, вы сегодня в игре? – послышался Сашин вкрадчивый баритон.
- Уже одеваюсь. 
- Полетаем?
- Что за игра?
- Сегодня будем играть в Эдем.
- До грехопадения или после?
- А вот не скажу. А то неинтересно будет.
-  Жду тебя, Адам – искуситель, - засмеялась Вера и положила трубку.
- Мам, мы сегодня на дачу поедем новый год встречать, ты не против?
- В такую-то погоду, Настя, охота вам.
- У Женьки там печка есть, даже две. Одна русская,  а вторая голландская.
- О как. И кто в почетном списке приглашенных?
- Кроме нас с Женькой будут еще четверо из института нашего, ты их не знаешь.
- Смотри, много не пейте.
- Ладно, ладно.  Пойду в душ. А Саша когда приедет?
- Скоро будет. Пошла одеваться.
- Давай. Да, кстати, мам, у тебя есть что-то типа активированного угля?
- Отравилась что ли?
- Да не знаю, тошнит. Ничего, ерунда. 
- Вот, - и Вера помахала  в воздухе упаковкой угля. Бедолага.  Кладу тебе в сумку спортивную.
- Ага, мам, мерси. Ой, чуть не забыла. Валя подарок оставил.  Давай посмотрим.
- А ты что же, при нем не открыла?
- Хотела. А он убежал  Ты что, Валю не знаешь.
- Да, это он. Ну что ж, давай, открывай.
     Настя аккуратно открыла  белую коробку. В ней лежали часы в виде красного сердца,  а у самого основания стрелок малый круг с небольшим углублением, внутри которого  по часовой стрелке двигалась змейка, собранная из разноцветных стеклышек. Как только змейка достигала отметки в четверть круга, на противоположной стороне стеклянного сердца складывался узор из стеклышек, как в калейдоскопе. Вера и Настя как завороженные наблюдали за движением змейки и сменой картинок.
- Сколько же здесь картинок предусмотрено, они постоянно меняются. Удивительные часы! Вера восторженно смотрела на одно за другим раскрывавшиеся треугольные поля с мозаичными картинками. Каждый круг новая картинка!
- Не пойму, это же стекло, -  пожала плечами Настя. Стеклянное сердце! Странно как, на крестного не похоже!
- Что же тут странного? Подарок со смыслом. Ничего ты в стеклянных сердцах не понимаешь! 
- Мама, я разве что сказала? Отличные часы, красивые очень. Просто  сердце, и стеклянное.  Валя же что-то хотел этим сказать. Наверное. Настя в задумчивости провела по змейке указательным пальцем.
- Конечно, хотел. Вот, гляди сюда. Вера подняла часы и поднесла их к лампе.  Видишь, как красиво они светятся?
- О-очень краси-и-во, - протянула  Настя, задрав голову к лампе. 
- А теперь фокус. И Вера убрала их обратно в коробку. - Видишь? Разноцветные стекла тускнеют.
- Теперь это тени, вижу. Все дело в фокусе, - заулыбалась Настя.
 
«Элизий»
     Суббота.  Дороги без пробок,  случаются чудеса. Пролетев три десятка километров за 10 минут, Саша свернул во двор Веры и припарковался  рядом с небольшой мастерской, располагавшейся в подвале дома.  Спустившись по крутым ступенькам вниз, он оказался в сводчатой комнате. Хозяин – седовласый человек с бородой и усами – сидел за работой. Тронув очки на переносице, он посмотрел на Сашу. 
- Здравствуйте!  -  поприветствовал Саша.  -  Я ищу мастера Кару.
- Здравствуйте!  -  прокашлявшись,  ответил старик. Кара – это я.
-  Мне о вас рассказала  Вера, она в этом доме живет.  Посмотрю ваши работы, не возражаете?
-  Вера, как же, - заулыбался Кара. Какие возражения? Для того я здесь. Вера – хорошая женщина, внимательная. Передавайте ей привет от меня.
- Непременно передам, - пообещал Саша  и, миновав стеллажи с обувью и сумками, добрался до холодной комнаты в глубине подвала. На стенах ее он увидел прекрасные чеканки с видами разных городов. Ажурным кружевом вился по периметру орнамент.  Внимательно рассмотрев все работы, Саша остановил взгляд на одной, - небольших размеров  картине с изображением птиц, сидящих на ветвях деревьев компаниями: одна напротив другой. Клювы их были раскрыты, будто они вели разговор. Картинка была удивительно живой и цепляла. - Птичий разговор, - сказал Саша вслух. Позвав мастера, он указал на панно.
- Как можно передать такие живые сценки на таком холодном материале как металл?
     Кара снисходительно посмотрел на Сашу и улыбнулся.
- Металл не холодный, если руки теплые, - со знанием дела ответил он, прокашливая.
- Холодно здесь у вас, - заметил Саша.
- Да, отопление слабое, а дополнительную батарею нельзя. У меня вон, «Ветерок» в углу, - и Кара кивнул головой в сторону обогревателя.  - Ничего, жить можно.
- Покажите мне эту работу, - попросил Саша, и Кара аккуратно снял ее со стены, бережно  положив на стойку перед Сашей.
- Я беру ее. Работы хорошо идут?
- Какой там. Вы первый за месяц. Неудачное место здесь для этих работ. Хорошо идет мелкий ремонт,  в основном обуви. Взглянув снизу вверх на Сашу, Кара улыбнулся. - Кому красота нужна, люди под ноги смотреть привыкли.
- Вы настоящий мастер, - заметил Саша, укладывая панно в пакет.
- Я ремесленник, - ответил Кара и вернулся к работе.
Ловко взбежав по ступенькам, Саша вышел на улицу и быстрым шагом направился к подъезду. 
     По сути своей Саша был одиночкой. Свободное время до своей встречи год назад с Верой проводил преимущественно в бассейне «Олимпийский» или занимаясь дома на тренажерах. Редко встречался с друзьями выпить пива или посмотреть футбольный матч в спортбаре, но все же большую часть времени проводил, если не на работе, то один. Из толпы не выделялся, отличался редкой в наши дни кротостью и скромностью, а также ценным для государственной службы умением оставаться в тени.  Лицо его было столь бесстрастным, что на первый взгляд могло показаться, что он не излучает тепла, но это был лишь результат прекрасного владения собой.
     Встреча с Верой явилась  для него настоящим праздником. Самостоятельная, независимая, с  чувством юмора, она разительно отличалась от всех тех случайных женщин в его жизни, что были обычным явлением. Вере от него ничего не было нужно, и это особенно привлекало, вдобавок она была интересным человеком с широким внутренним пространством, и Саше никогда не приходилось скучать в ее обществе. Неожиданно для себя он стал раскрывать в себе наклонности души, о которых никогда не задумывался. Любовь к музыке при жизни, расписанной по минутам, позволяла довольствоваться лишь радиотрансляциями Артемия Троицкого в машине. Вера открыла ему мир живого звука. Иногда он выбирался с ней на концерты, а в доме Веры музыка звучала постоянно. 
      Не ожидая лифта, она сбежала по ступенькам вниз и столкнулась с Сашей на нижней площадке.
- А-а, попалась. Столкновение было неизбежно, - сказал он, раскрыв объятия.
- Снегом пахнет, чуешь? – спросила Вера, выйдя на улицу.
- Чую. Пахнет праздником, - подмигнул Саша.  - Давай-ка мы с тобой сегодня махнем  в одно тихое местечко, - предложил он, и та согласно кивнула. 
- Поехали! 

     Они поднялись на  крышу одного из небоскребов. Над гротескными золотыми воротами белым неоновым светом переливалась надпись «Элизий». Внутри гигантского помещения была разбита оранжерея экзотических деревьев. Столики терялись в искусно созданных кущах.  Столик, заказанный Сашей, оказался на небольшом возвышении в кольце густых зарослей. Между столиком и кустами бежал ручей. В динамиках, спрятанных в деревьях, звучала песня «Everts Song» группы Little Gang. Вера и Саша уселись друг напротив друга и заказали чай с пирожными и фруктовый салат.
- Саша, как ты нашел это место? Повертев головой в разные стороны, она задержала взгляд на небольшом кустарнике возле Саши и посмотрела на него.
- Я его давно знал, - подмигнул Саша.
- Ну, ты подумай. Это же мандрагора, к тому же цветущая, - сказала Вера. – С ума сойти. Как это они ее здесь умудрились вырастить? Здесь музыка, разговоры. Удивительно.
- С ума от нее точно можно сойти, -  усмехнулся Саша. – В прямом смысле. Если внутрь много принять. А так, - он глянул на неказистый куст с сиреневыми цветочками, - пусть себе растет, испускает магические эманации страсти. А? Саша поиграл бровями.
- Ха. Эманации, - улыбнулась Вера. – По поводу эманаций. Не знаю почему, но в Стокгольме, когда мы на фестивале музыки были, мне так паршиво спалось. Не сон, а какое-то сумеречное наваждение, - сказала Вера. – Почему шведы депрессивные такие? Даже то, что их разбавили латиноамериканцами, не помогло. Климат ужасный, северные моря, поэтому?
- Ужасный климат легко уравновесить походом в сауну или посиделками возле камина. Депрессивные потому, что у них все есть, - улыбнулся Саша.
-   Ты что имеешь  в виду?
-  А то, что все уже сделано, королевство построено на воде до них, до современных его жителей. Психология у них иная, русскому человеку не понятная.  Для них работать – честь, хотя уравниловка в зарплатах и размер пособий по безработице позволяют расслабляться. Саша посмотрел на Веру, склонив голову к плечу и улыбнулся. - Нашему человеку трудно уложить это в голове.
- Почему же тогда депрессии?
- Может, Веры у них нет, -  пошутил Саша, и Вера засмеялась. 
- Саш, а ведь японцы тоже в суровом климате живут.  И работать привыкли. И самые развитые они и самые прогрессивные в мире. И культура у них и ремесла и традиции. Почему же и у них суициды в почете? Это наследие самураев?
- Потому что маленькая территория, трудные условия для жизни. Во время жары последних лет многие японцы погибли. Парадокс в том, что самая технически прогрессивная страна в мире не включала кондиционеров, чтобы сберечь электричество. Многие  предпочли умереть.
- У нас тоже климат суровый, были лета, когда люди умирали сотнями, но не оттого, что сознательно не включали кондиционеров, а оттого, что у многих не было денег, чтобы купить их.  Выходит что же, все обречены?
- Сегодняшнюю реальность создали  наши предки. Знания ограничены, а воображение безгранично. Слова не мои, Альберта Эйнштейна, кажется. Думайте и воображайте, - говорил он, -  все, что нас окружает, было придумано в воображении наших предков. Все, что нас будет окружать, создано при помощи нашего воображения. И мы так же,  как и они, продолжаем воображать, грезить, придумывать и создавать свою реальность. Надо быть очень осторожным в желаниях.  Желания порождают действия. Вот что я думаю.
- Странно. Валя сегодня о том же говорил, только другими словами, -  сказала Вера.
- Да? – удивился Саша. Ты его видела сегодня?
- Забегал поздравить. Говорил про сознательные ограничения во избежание апокалипсиса.
- Вот видишь,  нас уже двое. Не все потеряно, - усмехнулся Саша. – Вчера я шел по городу  и смотрел на всю эту праздничную красоту, на иллюминацию. Вот интересно, как ты смотришь на все это, какая у тебя в голове возникает первая мысль?
- Никакой. Я просто любуюсь, - улыбнулась Вера. – А у тебя?
- А я, к сожалению, сразу же впадаю в цинизм, за что сам себя потом и порицаю. Первая мысль – сколько электричества на эту красоту уходит, и это при агитации  переходить в режим экономии. 
- Невеселые мысли, - вздохнула Вера.
- Вот и я о том же. Но это было первое, что в голову пришло,  - сказал Саша.
- Вот ты говоришь сейчас, а я представила себе картину. Что, если мы с тобой наблюдали бы эту красоту вовсе не из окна теплой машины, возвращаясь из театра в прекрасном расположении духа?
- Да, например, - сказал Саша, подняв вверх указательный палец. – Гипотетически. Метро не работает, на улице минус 30, в животе волки воют или ты не здоров. Какая уж тут радость ото всей этой иномерной красоты?
- Согласна, никакой, - кивнула Вера. – Но ведь с другой стороны, представь себе, что пожилого человека везут на машине в больницу,  он глазеет по сторонам и отвлекается от своих невеселых мыслей, тоже верно?
- И это верно. Но это пример из серии «последний рубеж». Когда терять уже нечего, и ты радуешься как ребенок, - ответил Саша.
- Да уж, -  вздохнула Вера.  Лучше всего смотреть на все глазами ребенка. Ни о чем не думать, просто смотреть и радоваться.
-  Не получается у меня, даже при всей занятости. Ты про Швецию рассказала, а тебе скажу про страну полночного солнца. Вера подняла брови. – Про Норвегию, - уточнил Саша. Вот представь себе, треть страны расположена за Полярным кругом. Три месяца с мая по июнь солнце не заходит за горизонт вообще. Саша улыбнулся. В противовес этому зимой на севере круглые сутки полярная ночь, на юге свет появляется всего на несколько часов.  Так же обстоит дело в Воркуте, Норильске, Архангельске, Салехарде и других наших российских городах. Саша подмигнул Вере.
- Хм, интересно, как там живется людям, - сказала Вера и поддела вилкой кусочек груши. Из динамиков лилась тихая мелодия композиции «Cosmic Memories» группы The Loved Drones.
- Ага, интересно, - кивнул Саша. Интересно то, что люди, живущие в той местности, иногда путают время и приходят на работу в полночь вместо полудня. Но хоть они и путают день и ночь, все же приспосабливаются к таким условиям и умудряются жить, а не выживать. Вера вспомнила о том, что сегодня говорил ей о смене дня и ночи Валя, - что для человека это должно происходить легко. 
- И что из этого следует? Я имею в виду жизнь за полярным кругом? И почему у меня такое состояние в Стокгольме было странное, - спросила Вера.
- Ты просто не успела адаптироваться, это неудивительно.  Я тебе сказал на примере жизни за полярным кругом, что все зависит от человека. Мы сами возделываем свой сад и рай на земле, - сказал Саша, подчеркнуто широким жестом руки обведя зал вокруг них.
- Да, Саш, это наш ежедневный подвиг – возделывание сада. Только вот сдается мне, что и в Норвегии и не в Норвегии порядок в саду поддерживает исключительно женщина. Саша усмехнулся и почесал нос
- Продолжай, - сказал он.
- Дальше ты знаешь. Кто кого искушал побездельничать. Вера заговорщицки  улыбалась, а Саша от души рассмеялся. – Кто яблоки выращивал, кто собирал, а кто ел. Вера хихикнула.  – Если серьезно, Саш, рай для меня – это музыка.  Не всякая, понятное дело.  Частота звучания очень важна. Та самая, что, воздействуя на мозг, лечит.
- Да, это известный факт. Правильные частоты лечат. Саша тяжело вздохнул. – Не всегда сад возделывает человек.
- Ты что имеешь в виду? – спросила Вера.
- То, что там, где твой депрессивный Стокгольм или Осло или Воркута, в скором времени может возникнуть тропический рай. Но вернемся к нашим баранам, - сказал он и подмигнул Вере. -Точнее к аудиовизуальным образам нашего славного города.  Если есть такая универсальная частота, которой можно лечить людей, почему бы не включать ее повсеместно в городе? Все бы сразу подлечились, -  сказал он саркастично, затем взял с тарелки орешек, подбросил его и ловко поймал ртом. После отпил из чашки чай и откусил пирожное.
-М-м-м, вкуснятина.  Попробуй, - предложил он.
- Не хочу, - отказалась Вера.
- Ты рассказывай, - предложил Саша, - а я буду кушать и слушать, если не возражаешь.
- Хорошо. Вера улыбнулась. –  Я вот что подумала. Музыка, конечно, универсальна, и она для каждого своя. Но и другие виды искусств несут в себе музыку. Музыкальность фразы и определенный ритмический рисунок – они и в литературе и в живописи. Архитектуру называют застывшей музыкой. Саша кивал и с удовольствием поглощал пирожные, а Вера наблюдала, как они одно за другим исчезают с большого цветастого блюда. Наконец, очень довольный, Саша вытер рот салфеткой.
– Это просто сказка какая-то, -  констатировал он.
- Ты о чем? Об искусстве? – спросила Вера.
- Об искусстве готовить такие славные пирожные, - улыбнулся Саша в ответ. – Зря не попробовала.  Вера  изучала Сашу, пытаясь сообразить, что ей сказать. 
- Я тебя внимательно слушал, - сказал Саша. - И где же, интересно, в нашем славном городе вся эта прекрасная архитектура и что за музыка застыла в той, что мы привыкли созерцать? Про современную живопись даже говорить не хочется. В скульптуре я полный ноль, ничего сказать не могу. Литература и музыка – вот все, что пока держится на плаву, если брать современность. Саша вздохнул и театрально насупился.
- Что, устал? – спросила Вера. 
- Да не то, чтобы. Саша бросил скомканную салфетку в тарелку и перевел взгляд на деревья за спиной у Веры.
- Смотри-ка, не боится.  Он кивнул на птицу с ярким оперением, притаившуюся в листве.
 - Ты считаешь, нам больше не мечтать? – рассматривая птицу, спросила Вера.
- Мечтать, отчего же нет, - рассеянно произнес Саша и стал что-то искать под столом. -  Чуть не забыл! Вот, это для тебя. Он извлек из-под стола пакет, вытащил из него сверток и с улыбкой протянул его Вере. Та взяла сверток и потянула за ленточку.
- Нет-нет, не раскрывай.  Сделай это дома, - прервал ее Саша.
- Хорошо, так даже интереснее, - ответила Вера и положила сверток на край стола.
- Я рад, что можно вот так просто сидеть  и смотреть на тебя, - накрыв ладонью Верину руку, сказал Саша.
     Столики посетителей кафе утопали в густой растительности,  в дебрях которой петляли в совершенстве устроенные тропинки. С ветки на ветку перелетали птицы. Один из служащих в дальнем конце оранжереи наблюдал за Сашей и Верой и улыбался чему-то. Он включил следующую песню  группы Little Gang - «The Only». А за окном все падал и падал снег, но никто из посетителей «Элизия», сидевших за непроницаемой зеленой стеной под искусственным солнцем,  видеть его не мог.
               
                CTRL+ENTER
     Юра сидел за работой в своем кабинете. Обстановку комнаты составляли книжные стеллажи до потолка, старинный письменный стол да прилагавшееся к нему оставшееся от предшественника деревянное резное кресло, по всей видимости антикварное. Юра сосредоточенно глядел в монитор, не спеша отзываться на раздавшийся стук в дверь. За дверью терпеливо ждали.
- Войдите, - сказал он негромко, вздохнул, свернул ноутбук до размера игральной карты и положил в нагрудный карман пиджака. Вся процедура заняла у него не более пяти секунд.
     В комнату бесшумно вошел один из секретарей и аккуратно прикрыл за собой дверь.
- Прошу прощения, Юрий Владимирович. Секретарь подошел к столу шефа и положил на стол прозрачную коробочку с микрочипом. Юра оставался неподвижен и смотрел в пространство перед собой холодным взглядом прозрачно-голубых глаз. 
- Спасибо, Костя, ты свободен, - сказал он.
    Образование и воспитание Юрий Владимирович получал в закрытом пансионе для мальчиков. Таким образом, с детства привык к ледяным обливаниям и зимам в плохо отапливаемых помещениях, был лично знаком с дедовщиной и жёсткой дисциплиной. Что такое жить по правилам знал  как никто другой. К работе в Москве приступил как хорошо подготовленный управленец высшего эшелона власти. И был обязан лично заниматься международным проектом «Анти паразит», направленным на улучшение жизни социума. Проект проходил поэтапное внедрение  во всех странах, и Юра был одним из представителей в России. Новых управленцев в течение месяца  готовили на специальной базе в горах. Будущие лидеры стран обладали способностью длительного бодрствования и, главное, становились абсолютно безразличными к власти. Таким образом,  test of power был успешно пройден, искушения властью ради самой власти больше для Юры не существовало. Все вокруг сутками оставалось в поле его внимания. Работал он теперь на своей новой частоте, не испытывая усталости и занимаясь делами по 20 часов в сутки. В проекте были задействованы и другие сотрудники -  помощники из обыкновенных, не имевших особой подготовки кадров. Они имели хорошее образование, исполнительность, но  это были люди старого образца, из числа которых Юре предстояло выбрать наиболее подходящих для дальнейшего обучения и работы. В какой-то момент он обратил внимание на немногословного и энергичного Сашу, и очень скоро понял, что в выборе не ошибся.  Саша был спешно переведен в личные его помощники. Достойный поверенный и приемник был найден.
- Да, Юрий Владимирович. Понял, - сказал Саша в трубку. Он печально посмотрел на Веру. Она молча покачала головой, привычно не возражая. Смирение было ее главным коньком в отношениях с  Сашей. К нему прибавлялось здоровое чувство юмора, помогавшее как ей, так и ее окружению рассеять  зацикленность на заботах и тяготах повседневной  жизни. К тому же она умела по-детски радоваться мелочам и обходиться малым, и сейчас была рада и той паре часов, что удалось провести вдвоем. Они вышли из клуба, и по ее настоянию поехали до ближайшей станции метро, а не до дома, как обычно.
- Саш, смотри, что за ерунда снаружи? Вера кивнула в сторону людей, неспешно бредущих вдоль трассы.
- Пока не пойму, - нахмурился Саша. Возле метро Саша остановил машину, и Вера открыла дверь.
- Простите, молодой человек, вы не в курсе, что случилось? – спросила она проходившего мимо мужчину и кивнула в сторону дороги. – Почему люди машины бросают?
- Не знаю. И никто не знает. Все просто бросают машины и идут пешком, - ответил тот.
- Ах, вон оно что, спасибо, - ответила Вера. Она повернулась к Саше и присвистнула. -  Похоже на флеш-моб, а?
- Похоже, -  ответил Саша, задумчиво глядя в окно на длинную вереницу шагающих. Процессия напоминала  стройное движение муравьев. 
- Хм. Интересно, сколько времени надо затратить на то, чтобы из конца в конец города прогуляться?
- Хм, легко. Километров около сорока приблизительно, часов 7-8, - ответил Саша.
- Ты подумал о том же, о чем и я? – спросила Вера.
- Да, я вспомнил о метро, - улыбнулся Саша. 
- Надеюсь, день без метро не совпал с днем без авто. Ерунда какая-то. Они что же, так и будут теперь вдоль обочины стоять весь день? Машины? Потом обратно своим ходом.
- А знаешь, я ведь вчера тоже бросил машину, - сказал Саша.
- Да ну?
- Серьезно. Только не на улице, а на стоянке. – А что, очень славно прогулялся.
-  И то правда, - согласилась Вера. - Эх, хорошо бы сейчас на лошадях, - добавила она мечтательно, - в повозке или, быть может даже в карете, а? Ладно, побежала я.
- Постой, может...
- Все в порядке, Саш, да пребудет с тобой мир, - улыбнулась Вера, поцеловала Сашу в щеку и, не оглядываясь, побежала по направлению к метро. Саша проводил ее  взглядом, вздохнул и еще раз глянул на вереницу людей, топавших вдоль трассы. Картина почему-то показалась ему такой же нереальной, как и вчерашний город без людей.

                Звенящая тишина.
      В вестибюле на выходе из метро Вера заметила театральную кассу. Она решительно направилась к окошку, неожиданно резко остановилась, почувствовав себя так, словно что-то забыла, но наплыв также быстро растворился, как и возник. Она подошла к будке и стала изучать афиши. Наплыв повторился. Теперь, стоя прямо напротив театрального киоска, заклеенного разноцветными афишами, она вполне конкретно ощутила присутствие в себе давно прошедшего времени здесь и сейчас. Вера в упор смотрела на продавца билетов, а видела далекий вечер. Воспоминание оказалось столь насыщенным, что Вере почудилось, будто воздух у окошка кассы сгустился. Тем временем продавец замер, уставившись на нее с приоткрытым ртом. Перед глазами Веры вспыхивали образы: актеры на сцене, запах старого реквизита, грим-уборные, шуршание платьев в коридорах, дымящиеся сигареты, выражения лиц совершенно незнакомых, но таких близких лиц. Это была другая, но столь близкая жизнь, но где и когда, Вера не помнила и не понимала, откуда все это вдруг вспыхнуло в ней. Взгляд ее остановился на губах продавца, беззвучно обращавшихся  к ней. 
– Сударыня, - с ухмылкой постучал он по стойке, и она встрепенулась. Гордо тряхнув волосами, она смело посмотрела продавцу в глаза, и наваждение окончательно рассеялось.
– Мне, пожалуйста, два билета на концерт, - покашляв, сказала Вера не своим голосом, и постучала пальцем по афише. Продавец продолжал изучать ее. Они будто поменялись местами, и теперь настала его очередь помечтать. Вера оглянулась по сторонам и нетерпеливо забарабанила пальцами по стойке.
– Послушайте, эй! Вы не спите там? Продавец вздрогнул так, что очки слетели на нос. – Да, конечно. То есть, нет, не сплю, - ответил он и уставился в монитор. – Комедия просто какая-то, - подумал он, удивляясь сам себе, и стал распечатывать билеты. Не каждый день увидишь такую особенную женщину. Продавец передал Вере билеты и стал смотреть, как она удаляется. – Постойте, - крикнул он в окошко. Наша визитка,  - и он протянул Вере карточку, подписав на ней номер телефона и свое имя. Она молча взяла визитку, положила ее в сумочку, улыбнулась и ушла, оставив продавца в том странном состоянии наваждения, которое посетило ее саму несколько минут назад. – Она будто соткана из разных женщин. Неуловимая, загадочная, одержимая, странная, нерешительная, наглая и вместе с тем милая. Я напишу о ней рассказ, - заключил продавец, вздохнул и загрустил. Чтобы развеять скуку, он включил плеер и стал слушать группу DCD . Заиграла композиция «How Fortunate The Man With None», слушая которую он  посерьезнел, нахмурился, затем  вздохнул и притулился к стене, рассматривая снующих туда-сюда людей по ту сторону окошка.  Вскоре толпа слилась в единое разноцветное  пятно,  и, уронив голову, он задремал.

     Придя домой, Вера занялась уборкой.  Настя уехала, дома тихо. Навести порядок на площади в 60 кв. метров, - размышляла она, начав драить туалет, - это уже большое достижение для любого подвижного  зрячего человека. Закончив отмывать кафель и пол, она отошла назад и с видом художника, склонив голову к плечу, залюбовалась работой. -  Начинать всегда надо с себя, - размышляла она, глядя на свое отражение в кафеле. В семь часов вечера ожидался ученик. Учеников у Веры было два, и с каждым она занималась по два раза в неделю. Плюс работа почасовиком в Академии Музыки и частные уроки вокала, что давали основной доход.  Денег хватало. Окончив уборку, она приняла душ, красиво уложила волосы и принялась за приготовление обеда. На кухне Вера была как рыба в воде, готовка для нее являлась таким же священнодействием, как и занятия музыкой.  Она очистила   баклажаны, порезала их кубиками, вымочила  в соленой воде  и сложила в большую кастрюлю, налила в нее подсолнечного масла, затем опустила помидоры в кипяток с тем, чтобы быстро снять с них шкурку, - так готовила еще бабушка, порезала болгарский перец и репчатый лук, большой пучок кинзы и укропа. Перемешивая овощи в кастрюле, она думала о разных важных вещах. Как один или даже несколько человек могут разобраться с целым государством, когда с трудом приводишь в порядок  и поддерживаешь его в одной квартире? А хаос все не кончается. Валя и Саша были правы,  - размышляла она, глядя на движение овощей по кругу, - когда напоминали о том, что начинать надо всем нам с себя. Вера насупилась. Глядя на воду, булькающую в кастрюле, она представила небо и звезды и подумала о том, сколько миров существует бок о бок, все они варятся в одном котле, но не всегда могут взаимодействовать друг с другом. Так и человек, - он не может быть один, но и соприкасаться с другими мирами, с мирами других людей, он может не всегда. Однако подчас достаточно одной лишь мысли, одного осознания, что все эти люди и эти разные миры находятся где-то совсем близко. И она увидела бескрайнее синее небо с миллиардами ярких золотых звезд.
     Вера никогда  не ждала от близких людей благодарности или какой-либо отдачи, хотя и понимала, что чувство благодарности – очень важное свойство человеческой души. В основном она напоминала об этом самой себе. В подавляющем большинстве своем люди не имеют его совершенно, иногда они произносят слова благодарности автоматически, не разумея и не чувствуя их всем сердцем. А ведь и это чувство – ключ к изменению нашего нынешнего плачевного состояния мира. И Вера об этом помнила. И была благодарна жизни за то, что она здесь и сейчас готовит чудесные блюда, которые будут радовать ее близких. Это был один из способов раствориться в них, сохраняя дистанцию. Иногда она готовила с радостью, иногда усталая, как и любой нормальный человек. Если в голову вступала какая-нибудь пустая досада на жизнь, она привычно напоминала себе о тех, кто голодает в других концах земного шара, и голова сразу же вставала на место. Так продолжала она совершать свой маленький каждодневный подвиг.
     День пролетел за  домашними хлопотами, и, в ожидании ученика Вера вспомнила о Сашином подарке. Она сняла  фартук, села за стол в гостиной и освободила подарок от оберточной бумаги. Взору открылась  интересная картина  –  птицы на ветках дерева, сидящие двумя компаниями друг против друга и ведущие, судя по раскрытым клювам, оживленный разговор.  Что-то удивительно привлекательное было в этом изображении. Она зажгла свет и села на полу, скрестив ноги по-турецки. Вдоволь полюбовавшись на то, как переливаются птицы, меняя очертания и положение тел, она водрузила чеканку на пианино. Свет упал на картину и отразился ярким отблеском в зеркале на противоположной стене комнаты.  Вера села  за пианино и вновь посмотрела на  птиц. Скоро придет ученик. Внезапным всплеском новое воспоминание всколыхнуло память. Quit times. Она бредет по заснеженной улице Воровского (так она  называлась в то далекое время), а ныне это Поварская, какой уже была в еще более старые времена. Она бредет по пустынной и нелюдимой улице в поздний вечерний час. Крупные хлопья снега, словно в замедленной съемке падают в звенящей тишине. Ей 12, она возвращается домой из музыкальной школы. Надо спешить, но спешить почему-то не хочется. В голове все еще звучит музыка – один из концертов Баха, а перед глазами парень из класса - тот, что  лучше всех держится на сцене. Он раскован, у него красивые руки и вечно взъерошенные волосы. Бесстрашный герой. Ей так не хватает его смелости, перед выступлениями на отчетных концертах  у нее постоянно болит живот и дрожат колени. А он играет так, словно в зале никого нет. Он восхитительный, лучший. Вера останавливается и смотрит на медленно падающий снег и все думает о нем, загребая сугробы носами ботинок. На углу Воровского и Калининского проспекта, а ныне Арбата, как он назывался уже когда-то давным-давно, стоит телефонная будка, и Вера заходит в нее позвонить родителям. Из замерзших рук выпадает  двушка*  (* двушка – монета  достоинством в две копейки, использовавшаяся  во времена СССР для звонка из телефона-автомата), и она нагибается поднять ее, как неожиданно упирается взглядом в браслетик, лежащий на полу в углу будки. Это медный браслет, собранный из звеньев - божьих коровок. Несколько минут она борется с собой, но все же поднимает его  и выходит на улицу. Она смотрит по сторонам, но на улице никого, и тогда она  бежит со всех ног к метро. Сердце колотится от радости и нетерпения. В вагоне она забивается в свое любимое место у окна на стыке вагонов, по обыкновению вешает сумку на длинном ремне на шею, так что та болтается на уровне живота. Теперь руки свободны, и она сует их в карманы. Чувствуя, как нагревается медный браслет, зажатый в ладони, она ждет, когда вагон заполнится людьми, затем достает браслет из кармана и украдкой рассматривает его за спинами пассажиров. Он удивительно красивый, этот браслет со звеньями из божьих коровок. Она не замечает, как пролетает время в пути, а ехать до дома больше часа. Дома  ей хочется поскорее остаться одной. Засыпая, она держит в руке браслет, думает о мальчике из школы и чувствует волнение в груди. В скором времени браслетик она потеряет также неожиданно, как и нашла, и забудет о нем, как забудет о том вечере. Забудет на долгие годы, чтобы в один прекрасный день вернуться в тот вечер и больше уже не забывать. Особенно часто она стала возвращаться в прошлое, когда смотрела на впавших в зимнюю спячку божьих коровок, обосновавшихся на подоконнике  спальни. Вера представила себе веселого крупного мужчину, который насвистывая, возвращался с работы домой по заснеженному полю, а дома его ждала большая семья, которую надо было кормить. Он сочинял музыку, которая кажется нам теперь такой небесной и возвышенной. И Вера  подумала о том, что она не знала тогда, кто вызывал в ней большее чувство – мальчик, игравший так раскованно, музыка, которую он исполнял или образ самого композитора. Она чувствовала, что любит кого-то, но не знает кого. И откуда же, из каких недр поднималась эта волна любви? Может быть, она тогда попала на нужную частоту? Раздался звонок в дверь. Последний урок музыки в этом году.
   
 Жена Пастыря
     Валина жена Таня беседовала с немногочисленными прихожанами во дворе храма.  Из-под вязаной шапочки ниспадала тяжелая русая коса. Таня была упитанной и краснощекой русской красавицей тридцати лет. Весь вид ее выражал спокойствие и неспешность, однако впечатление это было обманчивым, ведь обладательница умиротворенной внешности на деле жила чувствами и эмоциями, умея при этом прекрасно скрывать их. Таня была художницей и преподавала рисование в воскресной школе при храме, где работал Валя. В предновогодний субботний день народу собралось немного. 
- Таня, а Вы будете рисование преподавать только детям, взрослого в группу не возьмете? - спросил молодой человек. В кружке, образовавшемся вокруг Тани, послышались сдержанные смешки.
- Если Вы хотите учиться рисунку, приходите в иконописный класс, - ответила Таня.   
- Я уже записался, - сказал пожилой мужчина в розовой спортивной шапочке поверх длинных седых волос.
 - У Вас есть художественное образование? 
- Нет, но я рисую. А надо образование?
- Образование как раз мешает, правила письма другие. Профессиональным художникам трудно переучиваться.
-  Понял, - ответил пожилой мужчина. – Иконописный класс тоже вы ведете?
- Нет. Я веду только рисунок, -  ответила Таня и улыбнулась.
- Вы позволите класс посмотреть? 
- Ну что ж, если  есть желание, давайте попробуем, - улыбнулась Таня. Из-за дверей класса доносился шум.
- Что- то у нас тут работа кипит даже в праздники. Таня подошла к двери класса.
- Здесь лучше, -  сказал шмыгающий носом молодой человек.
- А мы сейчас посмотрим. Это даже интересно, - сказала Таня.
- Извините, Вы не возражаете, если мы ненадолго зайдем посмотреть класс? – спросила Таня, предварительно вежливо постучав в дверь. В классе трудился мастер по изготовлению иконописных досок.  Ученики столпились за ней, с интересом заглядывая в класс.
-  Будущие ученики хотят  посмотреть класс. Таня кивнула  головой в сторону группы. 
- Да, пожалуйста, смотрите на здоровье, - ответил мастер, предлагая жестом войти.  Он отложил работу и вытер руки полотенцем. Класс больше напоминал цех:  электропила, лобзик и угловая шлифовальная машина. Мастер – мужчина рослый и крупный, с большими мускулистыми руками, был одет в линялые светлые джинсы и облегающую серую футболкой с коротким рукавом. Выглядел он, не смотря на габариты и мускулы, неважно: под глазами залегли темные круги, потухший взгляд. На партах помимо инструмента  расположились утюг, небольшая гладильная доска, рулон льна, электроплитка, пара кастрюль, клей, стамески, ножницы, алмазный брусок, мастихины и куча других интересных вещей. Пахло прополисом и деревом. Будущие ученики  разбрелись по классу и восхищенно  ахали,  вдыхая смолистый аромат.
 - А если хорошо получаться будет, - спросила совсем юная девушка в пуховом голубом платке, -  возьмете потом в мастерскую работать?
    Мастер с каким-то безысходным надрывом поглядел на девушку и вздохнул.
- Главное, как и в любом другом деле  –  ваше сильное желание, - сказала Таня уверенным тоном учительницы. Непонятно почему, ей вдруг захотелось ударить мастера. Ужаснувшись своему желанию, она прочла про себя молитву, но это не помогло, -  мастер вызывал в ней отторжение. Тогда она вонзила ногти в ладонь, чтобы как-то отвлечься. Легкая боль привела ее в чувство, хотя осталось стеснение в груди. Воздуха явно не хватало. Она старалась сконцентрировать все внимание на учениках.
- И при умении долго сидеть на одном месте, -  сказал молодой человек в разноцветном шарфе. В руках его была лохматая меховая ушанка, которую он непрестанно мял.
- А вы что думали, -  сказала Таня. -  Линии только так художнику даются – постоянной тренировкой. Да и вообще. Любое дело на 90 % рутина, на 10 % - творчество.
-  90 % любого  дела составляет подготовка к нему, - добавил пожилой мужчина, стоявший возле самой двери. Все обернулись к нему. 
- А мы, знаете ли, весьма счастливые люди, -  продолжал он.  – Посмотрите, сколько у современного человека всяких полезных приспособлений,  – и брусок алмазный и электроприборы. Он указал на приборы, разложенные на партах. – В старину иконописцы работали совсем иначе.   
-  А вы представляете,  - подхватил молодой человек в разноцветном шарфе, - если бы в современный магазин канцтоваров зашли бы Феофан Грек, Андрей Рублев и Даниил Черный.  – Слыхал я, братья, что доски иконные можно не самому покрывать левкасом, а готовые купить, - сказал бы Грек. – Это еще что за чудо, - подхватил бы Андрей Рублев, покрутив в руках циркуль фирмы «Фабер Кастель». А Даниил Черный  ничего бы не сказал. Он отдал бы братьям свои валерьяновые капли, а сам набрал бы чистых белых листов да хорошо заточенных карандашей и пошел бы отрабатывать рисунок.
     Класс взорвался смехом. Тане стало легче дышать.
- Вот и приходите в новом году на занятия по рисунку и приводите своих детей,  - сказала она.  - С детьми до 16 лет занятия планируется проводить  бесплатно.
     Поблагодарив мастера, прихожане  стали расходиться, поздравляя друг друга с наступающим годом. Многие пришли записаться в школу только потому, что на территорию храма  они чувствовали себя  в мире, недосягаемом для города-спрута. Они верили, что здесь они не только смогут снять бремя повседневных тягот большого города, но и найдут родственную душу. 
       Обменявшись  поздравлениями со сторожем, Таня  остановилась возле ворот. Она долго смотрела вверх на золотые купола храма, сверкавшие на солнце. В одно мгновенье  чувства, мысли и тело слились  воедино, рождая намерение. 
     Открыв дверь в квартиру, она увидела Валю. Он стоял в прихожей и улыбался. От неожиданности она вздрогнула. 
- Вот это сюрприз, - рассмеялась она.- А я, представляешь, должна сейчас убегать. Только переоденусь и чаю выпью.
- Как, уже уходишь? – удивился Валя.
-  Да. С группой договорились, должны сегодня идти на выставку в Пушкинский на Волхонке. 
- Выставка – это очень хорошо, - заметил Валя.  – Ты еще не в курсе, у нас при храме теперь два зала спортивных будет.
- Спортивных?  - удивилась Таня. - Нет, не слышала о таком.  Она открыла створку гардероба и стала переодеваться. Валя тем временем прогуливался по комнате.
– Не могу в этой дурацкой юбке ходить, в брюках в городе гораздо удобнее, особенно в общественном транспорте, - сказала Таня.  - На днях один из ваших батюшек прихожанку в брюках выгнал. На крест на шее не смотрел, смотрел на ноги.
- Таня, ну что ты разворчалась, в самом деле?
- Ладно, ладно, молчу. Просто достало. Наверное, перейду в обычную школу работать или вообще только для издательств заказы будут выполнять. Лицемерие не в моем стиле. Так что там по поводу залов? Таня застегнула молнию на брюках и закрыла дверцу шкафа. – Идем, я что-нибудь быстренько съем, бутер какой-нибудь. И они переместились в кухню.
- Спортивные залы, - продолжал Валя. - Один в здании воскресной школы, второй в здании с кельями.
- А разрешат такое? Таня скептически улыбнулась. Пока резала сыр и делала бутерброд, Валя   поставил стул рядом с ней и уселся на него  верхом.
- Я окончательно уверился в том, что нам нужно разбавить наше традиционное церковное воспитание восточными практиками, такими как единоборства и гимнастика у-шу, - сказал он. Таня продолжала жевать бутерброд и, кажется, совсем не удивилась.
- Не знаю, Валя. Тебе, конечно, виднее. Почему не бокс? - спросила она.
- Ехидничаешь? – улыбнулся Валя.
- Ладно, я пошутила. Таня глянула на часы. – И что же, настоятель одобрил восточные практики в воскресной школе?
- Не совсем. Он одобрил зал для обязательных занятий физкультурой. Сейчас наступил момент, когда нам надо учиться новому, заимствовать то лучшее, что было достигнуто азиатами, соединяя это с православными предметами. Таня закатила глаза к потолку.
- Да, представь себе, - подтвердил Валя. - Совершенствовать  физическое тело нам надо учиться в первую очередь. Валя встал со стула и стал в нетерпении ходить взад-вперед по кухне. - Концентрация внимания и владение собой  –  вот чем нам необходимо овладеть, и лучше, чем азиаты, этому никто не научит. Таня снова глянула на часы. 
 -  После войны японцы ездили по всему миру, учились у других стран, ты знаешь об этом? – продолжал Валя, ничего не замечая. - И стали наиболее развитым обществом в мире. Мы должны учиться новому  для себя самих, для собственного блага.  Мы никому не нужны, кроме самих себя, и пора уже научиться, наконец, себя уважать. Валя снова сел на стул. - Я уж и с тренерами договорился. 
- Слушай, если это серьезно, то позволь задать тебе вопрос. Зачем мешать все в одну кучу на территории храма? Богословие, спорт? Спорту у нас сейчас вроде немало внимания уделяется: секции по восточным единоборствам  почти в каждой школе есть, - сказала Таня.
- Нам это надо оттого,  - ответил Валя, - что не могут тело, ум и чувства отдельно друг от друга гулять. Не богословие и спорт, а истинное учение Христа и спорт. Учение о самом себе. Таня улыбнулась и одобрительно кивнула.
- И вот еще. В школах в основном секции платные. Я наводил справки, что ты думаешь. По нашему округу нет ни одной школы с бесплатной секцией единоборств. Гимнастикой у-шу вообще никто не занимается. Такой культуры у нас пока нет. Святыни не снаружи искать надо, а внутри, внутри себя!  И ни один бес тебе тогда не страшен. Спорт – это ко всему прочему единственное, чем можно реально заинтересовать детей. И по ходу дела возродить воскресные школы, которые становятся коммерческими и все менее популярными. По идее все уже решено. Я договорился с преподавателями. Занятия будут бесплатными, но только для детей. Насчет взрослых пока не знаю. Таня, я уверен в том, что делаю.
- Валя, хорошо! Я ведь понимаю, что это для тебя очень важно. Таня поцеловала мужа в щеку,     затем  поглядела на часы и стала собираться. В это время зазвонил Валин телефон, и он  стал увлеченно говорить с кем-то, а Таня тем временем быстро надела пальто, сделала Вале знак и вышла на лестничную площадку. Стоя в лифте, она подумала: “Бедный. Чем это обернется для него”.  Потом представила себе толстого настоятеля в защитной стойке карате и прыснула со смеху. Она вышла из подъезда и  побежала к метро. 
               
                Московские галлюцинации
      Очередь на Волхонке возле ГМИИ им. Пушкина доходила до угла ограждения и тянулась  дальше вдоль всего Малого Знаменского переулка. Народ в очереди  переминался с ноги на ногу и жался друг к другу на морозном ветру. Это было одним из мест в Москве, где все еще  можно  понять всю истину о человеке. Место, где возникало ощущение, что не все потеряно, приходило чувство опоры, а расколотое соединялось воедино. Короче, это было именно то место, которое многие москвичи выбрали себе для духовного оргазма. Собираясь сюда, Таня рассчитывала, что большинство горожан бегает в эти дни по магазинам, но не тут-то было, - охочих причаститься вечного, готовых попрыгать два часа на морозе, было не меньше, чем любителей  погреться во дворцах счастья на предновогодних распродажах. 
-  Или нет, наверное, все же значительно меньше, -  подумала Таня. Ожидая, стали бегать по очереди греться в музей современного искусства  по соседству. Зуб на зуб не попадал, но стояли насмерть. В очереди стоял неутихающий гвалт. 
– Вы не находите, что  образ Паллады перекликается с образом Христа в терновом венце? –  обращаясь к группе столпившихся вокруг него энтузиастов, спросил красноносый мужчина в ушанке, выпустив большое облако пара.
- И то, что держит за волосы Кентавра. Волосы ведь символ могущества и силы. И она ему сострадает! – поддержала женщина в сильно увеличивающих очках, с большим рюкзаком за спиной.
     В очереди тут и там завязывались разговоры. Народ  обсуждал прошлые выставки в Москве и других городах. Сбивались плотным кольцом, активно обсуждали, прыгали, смеялись, обнажая белоснежные виниры. Наблюдательная Таня обратила  внимание на то, что в огромной толпе, стоящей за искусством, не было ни одного полного человека. Интересное совпадение, -  подумала она, шмыгая текущим носом и переминаясь с ноги на ногу. – Хорошо бы и мне пару-тройку килограммов сбросить. Все отличались стройным, поджарым телосложением, ни одного толстяка почему-то не наблюдалось.
     И вот, наконец, они вошли  внутрь главного здания. По широкой лестнице с трудом карабкалось несколько пожилых людей. В старом здании все еще не было лифта. Часть группы стояла в ожидании экскурсовода, несколько человек разбрелось по залам. Переходя от картины к картине, Таня думала о том, что понять людей прошлого можно лишь взглянув на мир их глазами.   
- Таня, идите сюда, - обратилась к ней юная девушка из группы и потянула Таню за рукав в направлении зала античности. Здесь вперемешку со статуями богов и героев стояли манекены голливудских кинозвезд без голов. Головы они держали под мышкой. Многочисленные посетители из числа молодежи столпились вокруг безголовых, чтобы сделать несколько снимков на память. Знаете, - улыбаясь, обратился к Тане сутулый седовласый старик, - а эта идея мне нравится! Он смешно зажмурился, а затем зашагал дальше, приволакивая одну ногу. Таня улыбнулась вслед старику. Чуть поодаль толкалась группа шумных итальянцев. На обратном пути юная восторженная девушка из группы снова повисла на Тане и сказала о том, как ей хочется иметь  новый airy phone. 
– Только это теперь не совсем airy phone, – сказала она.
- Как так? - спросила Таня.
- Компании Apple и Microsoft слились и стали выпускать новинку, вы не слышали? Это новый airy phone, сделанный на основе углеродных нанотрубок. Компьютеры такие уже выпущены в производство. 
     Таня смутилась и пожала плечами. Она смотрела на юное восторженное лицо девушки и думала о том, как можно быть не законченным циником и при этом не стать лохом в этом огромном мегаполисе. Сунув руку в карман жакета, она погладила выпуклый, приятно гладкий на ощупь логотип с изображением ворот и символом бесконечности под ними. – Ну вот, наврала, - усмехнулась Таня. На самом деле у нее было два телефона: старый – для разговоров со старыми друзьями и новенький графеновый, секретный фетиш для игр. О пристрастии Тани к играм не знал никто, даже собственный муж.
     Окончательно оторвавшись от группы, она перешла в итальянский дворик и заняла свободное место. В пространстве перед зрителями висела объемная проекция красивой дикторши в синем костюме с длинными пепельными волосами, прихваченными с двух сторон заколками.
 – Только что мы с вами увидели фильм-оперу «Скрипка Ротшильда» Эдгара Козаринского, - сказала дикторша. – Понравился фильм? Несколько зрителей, занимавших два передних ряда, одобрительно закивали, кто-то зааплодировал.  Девушка улыбнулась, сложила ладони вместе и слегка поклонилась. – Мы продолжаем работу по добыче полезных ископаемых, - улыбнулась она. Эстафету принимает Башня Татлина. Дикторша чуть отстранилась, и перед зрителями возникла большая сверкающая  серебром башня:
- По проекту выдающегося гения XX века, так и не увидевшего при жизни осуществления своего проекта, в Москве началось строительство. Башня является и астрономическим прибором и календарем, -  сказала дикторша и обошла полномасштабный макет. – Несущая мачта-консоль сконструирована с наклоном параллельно земной оси и ориентирована на Полярную звезду, - продолжала она. По отбрасываемой тени можно определить время, а стеклянные тела внутри башни отражают индивида, общество и время.  Дикторша, двигаясь вокруг макета против часовой стрелки, указывала на разные детали. – Посмотрите, как интересно, - продолжала она увлеченно, - солнечный свет попадает в раструб и падает на спирали, на которых можно видеть время. Солнечные часы – это самые совершенные часы на нашей планете. Дикторша покашляла и осмотрела зал.  Кто-то из зрителей глубокомысленно созерцал башню, кто-то дремал, а молодой человек в первом ряду подмигивал дикторше и делал знаки.
–  Дело в том, что такое сооружение позволяет определить периоды рассвета и упадка как всего государства в целом, так и отдельных людей. В зависимости от того, в каком конце света установлена башня, соответственно меняется и наклон мачты. Форма башни и стабильная и  развивающаяся, меняющаяся одновременно.  Молодой человек в первом ряду, набрав текст на мониторе телефона, повернул его в сторону дикторши. Та сдержанно улыбнулась. Таня, усмехнулась. Ощутив вибрацию телефона в сумке, она вышла из зала.
- Таня, это я.  Валя сделал паузу, а Таня молча продолжала скользить глазами по картинам на стене.  После недолгой паузы Валя смущенно продолжал. -  Мне пришлось на работу отъехать ненадолго. Я постараюсь пораньше быть. Но тут, понимаешь, такое дело, - начал, было, он, но Таня прервала его на полуслове
- Валя, занимайся своими делами. Я нескоро освобожусь, -  сказала она.
- А, вот и отлично, -  обрадовался Валя. - До встречи,  Танюш - сказал он и положил трубку.
- Отлично, - передразнила его Таня, положив трубку в карман, и присоединилась к экскурсии в другом зале. Экскурсовод  вещал Таниной группе:  «…..сон разума, рождающий чудовищ – фабула данного офорта Франсиско Гойи. Согласно бытовавшему во времена жизни художника представлению, живопись и графика являют собой некий доступный и понятный всеобщий язык, idioma universal. По первоначальному замыслу Гойи офорт должен был называться «Всеобщий язык». Однако впоследствии это название показалось ему слишком дерзким, и он переименовал  его в «Сон разума», сопроводив офорт следующим пояснением: «Когда разум спит, фантазия в сонных грезах порождает чудовищ, но в сочетании с разумом фантазия становится матерью искусства и всех его чудесных творений». Дослушав экскурсовода, Таня сразу же вспомнила о безголовых кинозвездах в античном зале и улыбнулась.
      Выйдя на улицу, они перешли дорогу и нырнули в метро. Ей не хотелось домой, и она решила прогуляться по городу, В метро она попрощалась со своей группой и вышла на «Театральной».  Медленно побрела она в сторону Красной площади. Народу здесь, не смотря на мороз, толпилось немало. В районе Воскресенских ворот стояла женщина с иконкой и крестом, прося милостыню.  Неожиданно она  упала в метре от Тани и забилась в судорогах. От неожиданности Таня отскочила. А праздные люди подходили со всех сторон, обступая  женщину плотным кольцом. Таня набирала телефон скорой, когда заметила, что сквозь толпу пробираются два юных паренька, лет двадцати, не больше. Один из них, уверенно отодвинув  зевак, присел рядом с больной.
- Стоят, блин, смотрят, как в кино пришли, - резко бросил он в сторону толпы. Затем со знанием дела перевернул женщину на бок и подложил ей под голову свою сумку. Тем временем его подельник оглянулся и, увидев неподалёку скучающего двойника Сталина, прихлебывающего чай, скомандовал ему:  «Сталин, ложку!»  Друг его, склонившись над пострадавшей,  принял ложку и вытащил с ее помощью запавший язык женщины. Потихоньку женщина  стала приходить в себя.  Вскоре подъехала  карета скорой помощи, и ребята передали женщину  врачам с рук на руки.
- Парни, вы врачи? – стали удивленно расспрашивать зеваки.
- Почти, - ответили молодые люди.  - На занятиях по ОБЖ научились.
- ОБЖ? - пожали плечами зеваки.
- Предмет такой, основы безопасности жизнедеятельности,  -  пояснили ребята и продолжили свой путь  в сторону Красной площади. 
     Таня, стоявшая чуть поодаль, проводила их взглядом.  – Безопасность жизнедеятельности, -  повторила она вслух. У нас такого не было. Она обошла гостиницу «Москва» и направилась в сторону Тверской улицы. На площадях и улицах зажглась иллюминация, все вокруг манило и обещало. На углу красивого бутика нижнего белья стояла женщина с шапкой в руках. Но то была совсем не та нищенка, что стояла возле Воскресенских ворот. На этой была роскошная дубленка в пол и норковая шапка. Возле ресторана Чехова шаталась праздная публика. Таня свернула в Камергерский переулок и остановилась напротив здания, построенного Саввой Морозовым. Глядя на театр, она представила далекий близкий 1902 год, когда труппа Станиславского и Немировича-Данченко переехала в новое здание. Таня стояла, задрав голову, смотрела на здание и улыбалась. Вереница событий и лиц начала XX века вставала перед глазами. Безумная радость актеров, ранее игравших в ветхом театре «Эрмитаж» в Каретном ряду. Все для искусства и актеров! Все живо, ничего никуда не ушло, и мы никогда не бываем одни - думала Таня и чувствовала, как в душе ее поднимается  знакомая волна, та самая, на которой летят влюблённые навстречу друг другу. Ни с того ни с сего в голове ее зазвучала  какая-то забытая, но современная мелодия, и Таня силилась  вспомнить, что это за песня, и где она могла ее слышать. Улыбнувшись в шарф, она  достала из сумки булку, купленную в буфете Пушкинского, и стала кормить птиц, слетевшихся из-под крыши театра. 
– Мне не хочется быть одной  в этом мире, но быть  одиноким и быть одному – совершенно разные вещи, - думала она.  В одном из окон дома напротив стоял мужчина. Он задумчиво смотрел на улицу и пешеходов, а затем остановил взгляд на женщине, кормящей птиц на другой стороне улицы, а в комнате его играла песня Shady Bard These Quit Times, которая только что звучала в голове у Тани.
     Придя домой, она села на табурет  в прихожей и вздохнула, подумав о том, что ее муж являл собой прекрасную иллюстрацию энтропии, если переложить законы высших материй на происходящее на земле. Вот уже десять лет, как квартира нуждалась в большом количестве мелких починок и ремонта, постепенно приходя в упадок, и это бросалось в глаза. Хозяйство она вела практически в одиночку, однако некоторые виды работ все же были ей не по зубам. Все свои силы и энергию муж оставлял на работе: помимо духовного наставничества, он не пренебрегал любой другой работой, - был и за электрика и за водопроводчика. Там он жил. А дома его все устраивало. Она не могла не заметить, как Валя незаметно для самого себя становился фанатиком. Он  с головой ушел в работу, все позже появлялся дома, а теперь еще втягивал ее в дела, которые были ей непонятны.  – Что за нелепая идея с  внедрением восточных единоборств  на территории храма, - подумала она. Бесконечная череда мыслей продолжала искушать, врываясь в сознание, и утомляла. В квартире стемнело. Она зажгла свет, села за стол и налила себе чаю. Предательские мысли продолжали бередить душу. - Почему, - думала она, вспоминая Ветхий Завет,  - Ревекка, Сарра, Рахиль родили сыновей после долгих лет бесплодия? В чем здесь промысел Божий? Злость поднималась в ней. 
    
     Директор воскресной школы Алексей Митрофанович узнал о планах отца Валентина за день до нового года, когда столкнулся в дверях с такелажниками, несущими татами.
- Э-э, постойте-ка, братцы, это еще что такое? Он вздрогнул и брезгливо отшатнулся. - Здесь территория храма, а не спорткомплекс, - заметил он.  Один из грузчиков бросил на него недобрый взгляд.
- Наше дело занести. Там разбирайтесь сами с вашим настоятелем, - пробормотал он на ходу.  Алексей растерялся и, не найдя слов, с досады хлопнул себя по бедрам. Быстрым шагом направился он к храму, возле которого поймал Валю.
- Помилуй, отец Валентин, что ты затеял? – сказал он, уводя Валю подальше от посторонних глаз. Нас же разгонят в два счета. Что за восточные штучки. Татами в кельи заносят, где это видано? Алексей так разнервничался, что покраснел. Он старался говорить тихо.
- Не разгонят, Леша, время сейчас такое, нужен свежий глоток воздуха, -  весело пропел Валя в ответ, снисходительно глядя на Алексея. - Это татами для занятий гимнастикой у-шу и карате. Все для здоровья подрастающего поколения и нашего здоровья. В воскресной школе будем учить бесплатно, благо перечисления благотворителей нам это позволяют. Для детей о-бя-за-тель-но, - пропел он по слогам. Хотят знать Закон Божий, пусть занимаются по ходу и гимнастикой у-шу. 
     Алексей стал пятиться назад. На лице его смешались изумление и страх. Настоятель, поди, не ведает о самовольных задумках отца Валентина, -  малодушно думал Алексей. Заметив смятение директора, Валя вновь снисходительно улыбнулся.
- Мне пора. Служба начинается, - сказал он и пошел в храм.
    Алексей Митрофанович проводил взглядом отца Валентина. Он  заметил  блеск в его глазах и сразу же сделал вывод, что спорить с ним совершенно бесполезно. Покачав головой, он побрел обратно к школе.
     Тем временем в залах уже разложили татами и развесили груши для отработки ударов. – Тихий ужас, - думал Алексей, стоя в дверном проеме зала.   
 
                Воскресение
      Саша, закончив дела и выполнив поручения Юры, стоял в пробке на Садовом кольца. Зазвонил мобильный. 
- Саша, это я. Зезиро.  Слышно было так, словно та сидела рядом.
- Привет, как вы?  Как Хади? – улыбнулся Саша, глядя сквозь лобовое стекло.
- Саша, у меня серьезный разговор. По-русски она говорила свободно, с едва уловимым  акцентом. – Хади совсем отбился от рук. Сначала стал задерживаться после уроков, но я не придавала значения, ведь после уроков музыкальные занятия. Еще он записался на бокс. Но потом он перестал приходить совсем.  Уже несколько раз не приходил ночевать. 
- Постой, постой, объясни толком, что случилось. 
- Может быть, он в секту попал. Зезиро шмыгнула носом.
- Господи, что ты такое говоришь? 
- Я точно не знаю. Соседи видели его в городе  с  религиозными фанатиками. Не знаю, что делать. Может быть, ты приедешь?
     Саша, сдвинув  брови. Он глядел прямо перед собой. Машины начали медленно двигаться.  Миновав тоннель, он продолжал движение мимо гостиницы «Пекин».
- Не переживай, - сказал он после паузы. - Я что-нибудь придумаю. Попробую вырваться к вам. Я тебе еще перезвоню.
- Спасибо, Саша, - сказала она, успокоившись. Я буду ждать твоего звонка.
     Саша убрал телефон в карман куртки. Он был совершенно спокоен и уверен. Никаких паззлов, как, впрочем, и всегда, перед ним не возникало. Из динамиков тихо лилась песня Пола Маккартни «Ebony and Ivory». Миновав планетарий, он повернул в сторону зоопарка, припарковал машину возле высотки на площади Восстания и зашел в офис продажи авиабилетов. При входе в офис стояла небольшая елка, мигавшая красными и синими огоньками. Глянув на нее, Саша слабо улыбнулся и решительно направился прямо к стойке продажи билетов

     В одиночестве Вера  направилась в торговый центр. На входе возле гипермаркета топтались возбужденные люди.
- Распродажа? - поинтересовалась Вера у покупателей на входе.
- Закрываются, ликвидируют остатки, все за полцены, -  с важностью в голосе ответил толстый мужчина. Он активно потел и вытирал лицо бумажным платком.
- Ясно, - улыбнулась Вера. Смертоубийство, конечно, но она все же решилась зайти и посмотреть. Возможно, удастся что-то купить. Уж больно не хотелось  ехать в другой продуктовый за тридевять земель отсюда, к тому же надо было  успеть приготовить до приезда Саши. В торговом зале взору предстало зрелище почти апокалиптическое: гонщики серебряных телег неслись по залу, вжав головы в плечи и сметая все и вся на своем пути. Уже при входе Веру с силой оттолкнула тележка, набитая курами, поверх которых была навалена дюжина резиновых галош. Потирая ушибленную ногу – наверняка будет синяк – она чертыхнулась и неспешно пошла между рядами, потихоньку собирая доступные продукты в тележку и наблюдая за происходящим в зале. Лица продавцов в последний день уходящего года выражали отчаяние, неприязнь и обреченность. В изуродованном дворце счастья на опустевших полках телевизоры соседствовали с  кумысом, пластмассовыми скелетами и трусами-стрингами. В отделе спиртного возле нижней полки с дешевым ромом ползал  на четвереньках странного вида господин в шинели. В руках его было увеличительное стекло, и он водил пальцем по этикеткам.  – Мираж, - произнесла вслух Вера, вздохнула и продолжила покупки. - Это как игра, да только это не игра, а сама жизнь, - подумала она и направилась к кассе. Выйдя на улицу, она глотнула морозного воздуха и потихоньку двинулась в сторону дома, с трудом неся тяжелые пакеты. Тяжелые? Да что там, неподъемные.
 – Надо было взять сумку на колесиках, - подумала Вера и остановилась передохнуть. Она  поставила пакеты в сугроб рядом с фонарным столбом и стала рассматривать рекламу кредитов  с подписью «ЦБ».  - Царствие Божье, - неожиданно пришло в голову. Собрав пакеты, она продолжила путь, как вдруг споткнулась и растянулась на льду. Раздался треск. По инерции выругавшись, Вера поднялась на ноги и посмотрела на  снег. Из разбитой банки с маринованными помидорами, вылетевшей из пакета, вытекало красное пюре. Оно медленно расползалось по белому снегу, и Вера засмотрелась на него, совершенно позабыв обо всем. - Красота! Для тех, кто понимает, - заключила она. Налюбовавшись вдоволь, она принялась за работу: переложила целые продукты в другие пакеты. Половина из них была перепачкана томатным соком. Пришлось вытирать их бумажными платками. Как назло, накатила слабость и вступило в спину. К счастью проходивший мимо паренек предложил свою помощь и донес пакеты до дома. Поблагодарив его, Вера зашла в подъезд, и уперлась взглядом в табличку: «Лифт временно не работает». 
 - Супер, только этого не хватало, - вздохнула она и потащила сумки пешком на 5 этаж, останавливаясь отдохнуть  на площадках между этажами. Придя домой, она первым делом села на банкетку у стены и сунула под язык валидол. Руки предательски дрожали. Посидев немного и придя в себя, стала напевать под нос. Потом вспомнила о разговоре с Валей по поводу кражи света. И вдруг в голову пришли слова: « Тебе принесу жертву хвалы, и имя Господне призову!» Все напряжение и боль мгновенно улетучились. Вера легко поднялась, отнесла сумки на кухню и принялась разбирать их. Затем села за кухонный стол, подперев рукой щеку, покрутила вазу с кустовыми гвоздиками и понюхала их. Она вспомнила о городских огнях, про которые рассказывал ей Саша. Теплее действительно там, где чего-то не хватает. Холодные огни города, о которых он говорил, - это привет нам от тех разбитых сердец, что получили весь свет и все блага. И купаются они теперь в холодной благодати.  А я хочу оставаться несовершенной, чтобы глядя на синие огни новогодних елок, улыбаться и радоваться им, как в детстве. Надеюсь, что Сашка  никогда не станет таким вот холодным стяжателем света. Мне хочется только одного – чтобы у моих родных и близких было здоровье. Хочу, чтобы в домах наших было живое участие и внимание. Чтобы люди делали то малое, на что способны: смеялись и плакали, боялись и храбрились. Мы и есть Творцы, а мир – зеркало наших сердец. Мое сердце украла музыка. По сей день, слушая Баха, я вижу веселого полного мужчину, который пишет музыку, чтобы заработать для своей многочисленной семьи. Это и есть истина.  И нет в ней никакой холодной отрешенности. Вера вздохнула.  Говорила Вале о вдохновении, о маленькой зарплате. А ведь меня могут в любой момент турнуть с работы, сократят и все. Лукавила, конечно. Вдохновение – это любовь и больше ничего. Надо только уметь себя запалить. На этой оптимистичной Вера уперлась взглядом в пятнышко на гладком кафеле стены. Она взяла губку с железной вставкой и принялась тереть пятно, затем перешла на соседнюю плитку, потом еще на одну. В поле зрения то и дело возникали новые фрагменты загрязнения, действующие на нервы. Со стен она перешла на пол, затем почистила плиту и, наконец, принялась за готовку.
 

                Совсем не мужской разговор
     Она  порезала овощи для салатов,  обжарила лук и мясной фарш, раскатала тесто. Вертясь как белка в колесе, напевала, временами прерываясь, чтобы ответить на не прекращавшиеся телефонные звонки.  С трубкой, прижатой щекой к плечу, отнесла все блюда с приготовленной едой в гостиную. Затем зажгла гирлянду на елке, сняла фартук  и села в кресло. Комната быстро наполнилась запахом мясного пирога. С улицы доносится смех.  Подойдя к окну, она увидела, что на скамейке под ним расположилась компания: молодая девушка и двое парней. Девушка и один из парней сидели на спинке скамейки и хохотали, второй парень стоял перед ними и рассказывал байки, кого-то изображая и жестикулируя. Они передавали по кругу бутылку шампанского и пили по очереди прямо из горла. В домах напротив горели все окна, а где-то уже начали взрывать фейерверки. Залаяли собаки.  - Ну, понеслось, -  подумала Вера. Make emotions slow, - сказала она в сторону окна и рассмеялась.  Набрала номер Вали. Трубку сняла Таня.
- Таня, привет!
- Ой, привет, Вера, рада слышать тебя. С наступающим, - пропела Таня высоким детским голосом.
- Взаимно.  А я, представляешь, сижу сейчас и смеюсь. Из магазина шла, банку разбила с помидорами, вдобавок лифт не работает.  Сейчас приготовила  и чувствую, что умираю, спать хочу. Сейчас вот приземлилась, наконец, пью кофе, чтоб взбодриться. 
- Ты ведь знаешь, что может усмирить жажду утомленного путника? –  спросила Таня.
- Знаю, знаю, бокал виски.  Вера рассмеялась.
- Вера?
- Я здесь.
- На самом деле ты так больше не делай. Я имею в виду таскание сумок тяжелых. У тебя есть сумка-тележка, так ведь намного удобнее. Зачем себя калечить?
- Кто не рискует, тот не пьет шампанского, - рассмеялась Вера. - Хотя шампанское наверняка принесет Сашка.
- Ага, - подхватила Таня. - На самом деле, кто не рискует, тот пьет водку.
- А кто рискует, тот пьет шампанское в инвалидном кресле, - добавила Вера.
- Шампанское и водку! Вот в чем истина, - сказала Таня. - Я, кстати, настойку сделала.
- Да что ты? Ну как расскажи, что за настойка.
- Ореховая. Я и вам с Сашей сделала. Так что при встрече передам.
- Таня, а что за рецепт, никогда такую не пробовала.
- А вот встретимся и попробуешь. Рецепт какой? Если хочешь, продиктую.
- Давай, пишу.
- Записывай. Пол литра спирта разбавить водой до 500 мл или чуть больше. Вместо разбавленного спирта можно взять  качественную водку, тогда, понятное дело, разбавлять не надо. Берем стакан перегородок от грецких орехов, это 250 грамм, кидаем их в спирт. Следом за ними в спирт летят 5 или 6 немного раздробленных кофейных зерен.
- Раздроблённых?
- Точно, раздробленных, не молотых! Оставляем на две недели. Да, забыла сказать. Настойку готовим в стеклянной посуде. Так что закрываем крышкой и оставляем на две недели.
- Ага, записала.
- Погоди, еще не все. Через две недели фильтруем, затем добавляем чайную ложечку сахарного песка и ванили на кончике ножа. Записала?
- Так, пишу, на кончике ножа. 
- Вот теперь все.
- Спасибо. Попробую сделать к Сашкиному дню рождения. Знаешь, Тань, мне сегодня сумки до подъезда помог донести паренек. А я иду рядом с ним и со смеху умираю. Анекдот вспомнила.
- Давай, рассказывай, -  засмеялась Таня.
- Вопрос: кто такой джентльмен? Это мужчина, подающий женщине руку, когда она вылезает из погреба с мешком картошки. 
Посмеялись, а затем Таня вздохнула.
- Ты чего вздыхаешь так тяжко? Валя дома?
- В яблочко. Нет его, Вера, всё на работе, на службе. Аки пчела. В последнее время приходит поздно. Иногда в келье своей остается на ночь. А дома что творится. Представляешь, грушу в спальне повесил и мутузит ее.
- Боксерскую грушу?
- Да вроде как. Вытянутая такая. Отрабатывает удары. А еще дыхательные упражнения делает.  Как заправский йогин.
- Так это ж хорошо! Пусть себе занимается на здоровье. 
- Может, это и хорошо было бы. Меня волнует, что он договорился на территории храма тренировки проводить. Зал  открывают для восточных единоборств и гимнастики у-шу.  Да только настоятель, кажется, ничего об этом не знает. Знает только про уроки физкультуры.
 - Слушай, не волнуйся раньше времени, может быть это и правильно. Он ведь о здоровье детей думает. Возродить воскресные школы хочет.
- Наверное, ты права, Вера. Я все опасаюсь чего-то, возможно нахожусь в плену у стереотипов, вместо того, чтобы мужа поддержать. Внутренне понимаю, соглашаюсь, но ведь инициативу вряд ли на работе поддержат, как бы хуже себе не сделал. 
- Выбирайтесь к нам. Посидим и поговорим обо всем. Постный стол я вам организую.
- Если бы в посте все дело было в еде, - засмеялась Таня.  - Спасибо. Если Валя найдет время, придем.
    Положив трубку, Таня сразу же приняла  решение.  Схватив пальто, она заперла квартиру на ключ и, на ходу одеваясь, вылетела на улицу. Вера же, положив трубку, подумала о визите Вали. На нее он время нашел.

На горе
                «Я - часть той Силы,
                Что вечно делает добро, желая зла»               
     В машине вещал Троицкий. Въехав на подземную стоянку, Саша заглушил мотор и посмотрел на часы. До встречи с Юрой оставалось полчаса. Откинувшись в кресле, он закрыл глаза и погрузился в музыку. Расслабиться не получилось. Он снял куртку и, бросив ее на заднее сидение, вышел их машины, пересек стоянку и вошел в длинный коридор. Пройдя несколько кордонов,  остановился возле железной двери лифта и посмотрел в зеркальную гладь сканера радужки.  Двери открылись. Поднимаясь на персональном лифте Юры, он старался унять накатившее волнение. Глядя на мигающую панель, вздохнул.  Двери лифта открылись, и он оказался в кабинете Юры. Шеф сидел за письменным столом.  Увидев Сашу, поздоровался и кивнул в сторону кресла рядом с собой.
- Сегодня долго не задержу. Ты сделал то, что я просил?
- Да, Юрий Владимирович.
     Саша положил на стол прозрачную коробочку с записью отчета. - Поступление переводов на счета храмов и музыкальных школ отследил, с представителями связался.  Никаких конкретных имен благотворителей не называл, однако сообщил пожелание. 
- Хорошо. Юра вытащил из внутреннего кармана пиджака ПК и быстро разложил его до формата А4.  - Давай посмотрим кое-что. Юра надел очки, положил нано-карту в ячейку с контактом и, быстро просмотрев документы, вернул их Саше.
- Здесь вся информация, которой ты теперь будешь владеть, заменяя меня и в дальнейшем приняв мои дела, - сказал Юра, указав на экран. - Доступ к ней ты получишь через красную точку. Ни на каких носителях этого архива не существует. Юра поправил очки и посмотрел на Сашу. – Красная точка, - продолжал он, - представляет собой  сканер мыслей и одновременно пункт обмена информацией. Это новейшая технология. Саша кивнул, однако почувствовал холодок в спине.
-  В момент, когда ты смотришь в эту точку на экране, - продолжал Юра, - информация считывается с твоей памяти. Точно также ты будешь получать информацию от партнеров. Точку увидишь при входе в интернет с этого ПК. Дальше будешь знать все, что тебе необходимо знать, и обмениваться информацией уже не составит для тебя труда. Ты можешь быть идентифицирован с любого ПК, но лучше все же пользоваться всегда одним, конкретно этим. Прежде ты должен пройти стажировку. Это произойдет в самое ближайшее время. Юра вернул компьютер к размерам спичечного коробка и передал его Саше. Тот с интересом посмотрел на него и убрал в карман.
- Теперь внимание. Тебе предстоит ознакомиться с новым проектом. Со всеми членами команды ты будешь без труда обмениваться информацией и узнавать о предстоящих встречах. В курс дела ты введен, обо всех препятствиях, с которыми мы сталкивались и продолжаем сталкиваться, еще узнаешь. Продолжай работу. Все инструкции найдешь там, где я тебе сказал. Вопросы есть?
- С Вашего позволения, Юрий Владимирович. Проектом с нашей стороны мне предстоит заниматься одному?
- Существует международная команда, от нашей страны три представителя. В Москве ты будешь работать один.  Но это только начало. Юра внимательно посмотрел на Сашу.  –  В течение года планируется подключить к работе все наше подразделение. Саша кивнул.
- Хорошо. Юра снял  очки и помассировал глаза.   
-  Нам бы сейчас побольше таких, каким Савва Морозов был,  - ни с того ни с сего заявил он. Саша впервые слышал, как шеф допустил в разговоре лирику. Лирика касалось перечислений на достойное образование детей.  - С наступающим тебя, Саша. Юра улыбнулся и передал Саше конверт. Твоя премия в наличных и несколько новых кредитных карт.
- С наступающим, Юрий Владимирович. Спасибо, - сказал Саша, принимая конверт. Он положил его во внутренний карман пиджака и тихо покинул кабинет. Спустившись на стоянку, сел в машину и медленно выехал с парковки в московскую новогоднюю ночь. Миновав три кордона,  съехал на автостраду и направился к Вере.
     Тем временем Юра отпустил домой последних сотрудников и остался один.  Подойдя к стеллажам, выбрал виниловую пластинку и поставил ее на вертушку проигрывателя, спрятанного в одном из шкафов библиотеки. Винил Юра предпочитал любым другим носителям, воспроизводящим, с его точки зрения, мертвый звук. Комнату наполнила мелодия «Богатырских ворот», последней пьесы цикла «Картинки с выставки»  Мусоргского. Закрыв глаза, он погрузился в пафосный мотив. Когда пластика кончилась, отпер нижний ящик стола и вынул из него и поставил  на стол инкрустированную шкатулку. В ней лежал черный бархатный сверток. Потянувшись за ним, Юра вздрогнул: в тишину ворвался резкий звонок телефона. На панели высветился номер сына. Он коснулся правого верхнего угла монитора, и в пространстве перед ним выросла фигура улыбавшегося сына. Сын стоял на кухне перед жаровней и возил по песку медную турку. 
- Папа, привет!
- Здравствуй, Женя, - ответил побледневший Юра.
- Пап, ты где сейчас?  На работе?
- На работе, - ответил Юра и перевел взгляд со шкатулки на часы. 
- Хотел поздравить тебя, только не по телефону, а лично, - сказал Женя.
- Ты говоришь загадками, - усмехнулся Юра, быстро захлопнул шкатулку и положил ее обратно в ящик. Женя не обратил на это внимания.
- Это сюрприз, пап. Очень большой сюрприз. Мама далеко, поэтому пришлось ей сделать сюрприз по телефону.
- У нас с мамой он одинаковый? Ты меня заинтриговал.  Но сегодня я собирался остаться здесь. Голос его поколебался.
- Ты как всегда весь в делах. Ни за что не поверю, что у вас корпоратив. Наверняка всех распустил, а сам работаешь.
- Сдаюсь, - ответил  Юра.
- Тогда я заеду за тобой, если не возражаешь. Предупреди охрану, буду через полчаса.
- Хорошо. Жду. Юра отдал распоряжение охране и, сидя за столом, посмотрел на нижний выдвижной ящик стола. Затем быстро запер его и подошел к окну. Положив руки в карманы, он, не находя себе место от нахлынувших мыслей, стал бродить по комнате. Саша не знал, какая работа ждет его впереди, о том, что будут тяжелые тренинги на закрытой базе в горах. Мысль о том, что сейчас здесь будет сын, серьезно взбудоражила его. Впервые за всю жизнь в нем зашевелилось смутное желание быть ближе к родным. Это чувство нарастало в нем быстро, как снежный ком. Вся жизнь пронеслась перед глазами, и он осознал, как мало уделял внимания своему единственному сыну. Вдруг стало невыносимо жарко, и он снял пиджак, ослабил узел галстука и в нетерпении посмотрел на часы. Неожиданно накатившая волна  оказалась ничем иным, как давно забытым желанием жить. Выдержка, наконец, изменила  ему: схватив на ходу пиджак, он спустился на подземную стоянку и пошел навстречу сыну. Быстрым шагом он миновал кордоны удивленных охранников,  и вот уже сорвался на бег. Он бежал по бесконечной подземной парковке, сердце бешено колотилось. Женя! -  не выдержал и крикнул он. Женя, вылезая из машины, услышал в отдалении голос. Он не сразу понял, что кричит отец. Ему и в голову бы не пришло, что отец мог кричать, бегая среди ночи по подземной парковке. – Да нет, не может быть, - подумал Женя, услышав крик снова.
-  Что за…..Папа! Женя увидел отца, совершенного расхристанного, с болтающимся развязанным галстуком, волокущим за собой по асфальту пиджак и шатающимся из стороны в сторону будто пьяный. Женя побежал навстречу и, остановившись в метре перед отцом, не был в силах сказать ни слова. А Юра захохотал, как безумный, не желая справляться с вырвавшимися наружу чувствами, на протяжении стольких лет упакованными и надежно спрятанными в самых дальних кладовых души. – Бедный отец, сорвался от перегрузок, - подумал Женя, глядя на него, подошел и, взяв пиджак из рук отца, бережно обнял его за плечи и повел в сторону машины. Он вдруг заметил, каким хрупким, неожиданно постаревшим и маленьким стал отец. 
– Папа, ты устал, у тебя срыв. Тебе необходим отдых, - сказал Женя, усаживая отца в машину.
 – Ни черта я не устал, - засмеялся Юра. - Просто я вдруг все понял! И теперь я по-настоящему свободен. Свободен, понимаешь?  Я сам себе хозяин. Женя опасался расспрашивать отца. Кое-ка успокоив его, он завел машину и поехал домой, где их ждала Настя с известием о будущем ребенке.

Эстафета
     Приехав к Вере, запыхавшийся Саша остановился в прихожей, нагнулся и уперся ладонями в колени. Пытаясь восстановить дыхание, он рассмеялся и посмотрел на Веру снизу вверх.
- Слушай, а у вас лифт не работает, ты в курсе?- спросил он, отдышавшись, и кивнул на две больших фирменных коробки с шампанским. Затем снял пальто.
- А то. Спортсмен-карасик, - усмехнулась Вера и легонько пнула ногой коробку.
- Куда столько? Впрочем, мысль неплохая. А мне пришлось сумки тащить на своих двоих. Вера поджала губы. 
- Что же ты не позвонила. Ведь я мог по дороге все купить. Вместе бы заехали в магазин. Прихватил только пару коробок шампанского, - пошутил Саша и кротко посмотрел на Веру.
- Ты на часы смотрел? – улыбнулась та. - Сейчас уже все магазины закрыты. А готовить когда?
- А мы бы в ресторан поехали. 
Вера засмеялась и потянула Сашу за рукав пиджака.
- Ладно, пошли. Я тебе свитер дам или ты хочешь быть солидным?
- Хочу быть солидным. Саша театрально поправил волосы и галстук. - Как вкусно пахнет! М-м-м, кажется, - потягивая носом, сказал Саша, -  это запах домашних пирогов.  – Знаешь, а давай-ка домашний свитер в комплект к пирогу! Но пиджак далеко не убирай, он мне сегодня еще понадобится.
- Как понадобится? Снова на работу уедешь? – напряглась Вера. 
- Нет, Вера, не на работу. Завтра у меня утренний рейс в Каир. До утра побуду у тебя, а потом полечу. Об этом я тебе чуть позже все подробно расскажу.
- Пора старый год проводить, вот что, - едва успел вымолвить Саша, как зазвонил телефон.
     Они переглянулись, и Вера сняла трубку. Саша тем временем стянул пиджак и, надев свитер, уселся за стол.
- Настя! – сказала Вера и подмигнула Саше.
- Мам, с наступающим! И Сашу тоже. Он уже приехал?
- Приехал. Мы уже за столом.
- Вдвоем встречаете?
- Вдвоем. Жаль, что тебя нет. У вас все хорошо? Печки растопили? 
- Мам, а мы вернулись.
- Как то есть вернулись? Случилось что?
- Это не телефонный разговор вообще-то. Случилось что-то очень хорошее. Но мне хотелось бы сообщить тебе об этом при встрече, когда домой вернусь.
- Настя, знаешь что, уж сказала «а», скажи и «б». Что ты, в самом деле, душу волнуешь?
- Понимаешь, я сейчас у Женьки дома одна, жду его. Сам он за отцом поехал. За Юрием Владимировичем, с работы его забрать к нам. Говорит, нехорошо, что отец один.
- Так, интересно. Что там у вас за интерлюдии такие?  А затем вы, надо полагать, все втроем приедете к нам? – с улыбкой спросила Вера, посмотрев на Сашу. Саша, не выдержав, уплетал пирог.
- А можно? Мы хотели завтра вечером приехать. Если Юрий Владимирович сможет.
- Так, Настя, времени уже почти полночь, а ты мне всё голову морочишь. Завтра Саша улетает, а я точно не смогу, у меня посещение концерта запланировано, один билет и так пропадает. Но если надо, могу концерт отложить.   
- Нет, что ты, иди, конечно, не надо ничего откладывать. Ладно, - добавила Настя после паузы. Бери стул, садись и слушай.
- Уже.
- Мам. У нас с Женей будет ребенок, - заявила Настя.
     Вера  машинально запустила пальцы в волосы и стала их теребить. Посмотрела на Сашу, пожимая плечами.
- Краткость – сестра таланта, - сказала Вера. – Ты уверена?  Уезжала  – все нормально, хотя постой, эта твоя тошнота.
- Теперь уже абсолютно уверена! -  засмеялась Настя. 
- Ну что ж, - подчеркнуто строго произнесла Вера, отряхивая фартук. Затем перевела взгляд  на фартук.
– Боже, какой ужас. На мне фартук каким-то образом оказался.  В трубке послышался смех. -  Сейчас, погоди-ка, я его сниму.
– Вот теперь я тебе со всей серьезностью могу сообщить, что бабушка из меня никудышная, сказала она, сняв фартук. 
     Саша поперхнулся шампанским. Он поставил бокал на стол,  вытер губы салфеткой и жестом попросил трубку.
- Настя, поздравляю, - прокашлявшись, сказал он. - Это, конечно, большая неожиданность для мамы, но рано или поздно это случилось бы. Я завтра улетаю на несколько дней, а как вернусь. Мы непременно встретимся, хочу лично поздравить вас.
- Хорошо, Саша, спасибо Вам. Целую вас с мамой! Пока.
- Пока.
   Вера с Сашей помолчали, выразительно глядя друг на друга. Затем Саша разлил по бокалам шампанское, и так же молча они чокнулись и выпили под бой курантов. Затем также молча выпили еще по бокалу. Саша  галантно подал Вере руку, и они вышли из-за стола.
- Танец рода, - торжественно объявил Саша, и они принялись кружиться, сцепившись локтями. Дав волю чувствам, выкрикивали невнятные междометия, а затем, основательно подустав, упали в кресла отдышаться и продолжали хохотать.
- Сашка, а давай споем под музыку, а? – предложила Вера, отдышавшись, и включила компьютер.
- А давай! - согласился Саша и подключил микрофон. На улице гремели залпы фейерверков, а Саша с Верой выбирали минусовки и, дурачась, дрались за микрофон. Вера запела на индийско-китайский манер тоненьким высоким голосом, а Саша, прижавшись к ней щекой, стал подпевать басом. Перепев все песни из мультфильма «Простоквашино», они принялись за «Пачку сигарет» Цоя, затем исполнили одну из песен «Тиндерстикс» и весь репертуар группы «НОМ». Совершенно обессилев, повалились на кровать и хохотали. Так лежали они, должно быть, целый час, молча слушали уличную и соседскую какофонию, пока Вера не вспомнила о подарке.
- Забыла напрочь, у меня есть подарок для тебя, -  Вера встала с кровати и, поманив Сашу пальцем, отправилась  к темной комнате. Здесь, посреди длинных рейлов с одеждой нагло торчали высоченные новенькие лыжи. 
- Вот, - ткнула пальцем в лыжи Вера. – Сейчас, погоди. И она стала отважно пробираться к ним, умирая со смеху. – Нет, Саш, ты только посмотри, как я их хорошо замаскировала!
- Вера, погоди, я помогу.  Саша стал пробираться следом. Смеясь, кое-как извлекли лыжи на свет в прихожую.
- Вот, - гордо объявила Вера. Лыжики и ботинки к ним. Лыжики мне продавец помог подобрать. 210 см, как раз на твой рост.  Да, и вот что, без насечек. Даже не знаю, что это значит.
- Какой подарок классный, - сказал Саша, осматривая лыжи. Да только я не катался уже сто лет. Даже не припомню, когда в последний раз это было. Удивительно, как ты угадала. Ведь я в юности больше всего любил лыжи, даже больше, чем коньки. – А насечки, -  взглянул он на Веру, - это на обороте лыж, вот погляди. И Саша продемонстрировал Вере, где обычно делают насечки. Это делают для начинающих, чтобы не сильно скользить.
- Эх, надо было с насечками брать, - засмеялась Вера.
- У меня тоже есть для тебя подарок, только я бы хотел преподнести  его тебе после возвращения из Каира.  Это сюрприз.

Трансформация.
     Таня со всех ног побежала к метро. По эскалатору летела, как ненормальная, расталкивая людей и перескакивая через ступеньку. Влетев в вагон, встала возле двери и уставилась в черный тоннель, потихоньку выравнивая дыхание. Перед глазами стоял Валя. Он, казалось, пульсировал в голове, в теле, в каждом ее члене. – Любовь для него абстрактна. Она не относится к одному человеку, не имеет ревности, принимает недостатки многих людей на уровне физическом, но отнюдь не на духовном. У него нет потребности обладать кем бы то ни было, но есть большая потребность вовлекать людей в процесс творческого и духовного роста. Он умеет выявить вечную суть человека, ту самую, что будет объединять людей после него, после нас всех. Я должна принять его таким и ничего не ждать от него больше. Таня вышла из вагона и пошла вверх по эскалатору. Звонить не хотелось, а так – приключение, может быть, не разминемся, -  подумала она, смеясь. При входе на территорию храма сторож удивлённо приветствовал ее.
- Отец Валентин не ушел еще?
- Что Вы, - заулыбался сторож. Таня поняла, что задала глупый вопрос. В здании горел свет, она взбежала по ступенькам, по обеим сторонам от которых стояли маленькие ели, поздоровалась с дежурным и попросила позвать отца Валентина.
- Таня, что ты здесь делаешь? – спросил с улыбкой Валя. По всему было видно, что он действительно очень удивлен и никак не ожидал видеть здесь жену в новогоднюю ночь.
- У меня к тебе тот же вопрос, -  ответила Таня. Вид собственного мужа вызвал в ней восторг, который мог посетить после десяти лет совместной жизни только истинного художника.
 - Понимаешь, тут какое дело, - стал оправдываться Валя.
- Понимаю, - перебила Таня, снимая шапку и разматывая шарф. - Потому и приехала. Времени уже столько, что лучше остаться здесь на ночь.
- Правда? Это отличная идея, Таня! Валя помог ей снять пальто. Они поднялись на второй этаж, где он с гордостью показал ей переделанную под небольшой зал келью. На полу красовались коврики. 
- Слушай, это же для занятий йогой вроде, нет?
- Нет, это для занятий гимнастикой. Идем. Он взял ее за локоть и повел во вторую комнату.
– Здесь посидим с тобой. Пока он наливал сок в красные пластиковые стаканчики, Таня наблюдала за плавными движениями его тонких длинных пальцев, затем перевела взгляд на лицо и снова на руки. Смотрела так, словно он с луны свалился. Валя лишь загадочно улыбался, поглядывая на жену. Возможно, он что-то видел, но никак себя не выдавал.
- Валя, а я ведь ничего с собой не взяла. Дома пирог с грибами, салатики.
- Ты что, голодная? – с детской непосредственностью спросил Валя.   
- По правде нет, есть мне совершенно не хочется, - замотала головой Таня.
- А у меня тут фрукты случайно оказались. Валя принес с подоконника блюдо с виноградом и грушами. Глядя на мужа, Таня пыталась вспомнить, когда она видела его в последний раз в мирской одежде. Складывалось впечатление, что он и ночью рясы не снимает, в ней же частенько и тренировался, мутузя грушу.
- Не могу вспомнить, когда тебя видела в джинсах и свитере.
- Хочешь, переоденусь?
- А что, есть во что? 
- Есть. Я тут мастерил кое-что, прихватил одежду из дома. Погоди, я мигом. 
- Давай. Уже почти 12, - посмотрела на часы Таня. В ожидании мужа она решила прогуляться по комнате и подошла к стеллажам с книгами. Литература художественная, литература духовная.  Расставлено по системе, Валин почерк. Если дело касалось его идей и глобальных устремлений, во всем был наведен идеальный порядок. В повседневной жизни, в быту, будучи увлечен своими мыслями, он  бывал небрежным: частенько ходил с развязанными шнурками на ботинках, мог надеть разного цвета носки, а однажды  по ошибке ушел на службу с моей сумкой, - с улыбкой вспомнила Таня, листая снятую с полки книгу. – Хорошо, что сумка была не розовая или в цветочек, хотя он мог и на это не обратить внимания. Она взяла со стола грушу, откусила ее и остановилась посреди комнаты с открытым ртом. В дверном проеме стоял Валя, одетый в рваные джинсы и древний растянутый свитер цвета маренго. Сок потек по подбородку, и она вытерла его ладонью.
- Вкусная груша? – подмигнул Валя.
- Ага. У Тани перехватило дыхание от одного только вида собственного мужа. Неужели может быть такое? Никуда не бегущий, неспешный и неожиданно заботливый. Эта молниеносная перемена не укладывалась в голове. – Он здесь как дома, - отметила она. 
- Я так рад, что ты пришла, - сказал он серьезно, глядя на Таню. Что ты сейчас здесь.
- А если бы не пришла, то сидела бы дома одна, - ответила она.
- Я бы приехал чуть позже, ты же знаешь.
- Нет, не приехал бы. А ты похож сейчас на какого-нибудь геолога или археолога, -  сказала Таня,  дернув Валю за бороду.
- А на Деда Мороза?
- Не-а, не похож. Для Деда Мороза слишком замороченный.
- Ну, тогда пусть будет археолог, - вздохнул Валя. Я и есть археолог.
- Да-а? – протянула Таня.  - И что же ты откопал?
- Откопал то, о чем все давно позабыли.
- И что ты собираешься теперь делать с тем, что нарыл?  Себе оставишь или людям отдашь?
- Я бы отдал, но ты знаешь, что бывает с археологами, которые откапывают не то, что надо?
- Кому же это надо, чтобы не раскопали то, что не надо?
- Хм. На самом деле  никому ничего не надо. В этом вся фишка.
- Внеси ясность.
- И по сей день никакой ясности здесь нет.
- А ты не сдавайся.
     Валя усмехнулся.
- Полночь уже. С новым годом тебя, жена археолога! Валя передал стаканчик с соком Тане.
- О, и правда, - посмотрела  на часы Таня. - Пусть все будет не хуже, чем теперь!    
- Давай, - сказал Валя, - чтобы здоровы все были.
- А я выпью за то, - Таня мечтательно посмотрела в потолок, - чтобы  мы никогда не чувствовали себя одинокими. И помнили о том, что быть одному и быть одиноким – разные вещи. Я вчера как раз об этом думала, когда возвращалась с экскурсии. Шла по улице, и такое  чувство неожиданно накатило. Будто я не одна. Понимаешь?
-  Конечно, понимаю, ангел-хранитель твой рядом был, - улыбнулся Валя.
- Я тоже так подумала. Хранитель, - тихо ответила она.
- Я раньше тоже не понимал, не чувствовал Хранителя, Хранителей. Потому что был невнимательным, - сказал Валя. В юности все больше пыл да жар, а с возрастом на смену пылу приходит внимание, хотя не ко всем оно приходит, далеко не ко всем. А знаешь, что у меня в комплекте к джинсам? Таня вопросительно посмотрела на мужа, и тот достал из шкафа гитару.
- Знаешь, никогда не мог стоять в стороне и просто наблюдать, как детей обделяют, делают из них инвалидов и дегенератов, - неожиданно сказал Валя. – Нет бесплатного и достойного образования, что им делать? В банды сбиваться? Валя помолчал, настраивая струны. Таня молчала. – Очень верю в Сашку. Что он, получив власть, сможет устоять, - добавил он, не поднимая головы.
- Трудно все это, Валя. Власть – самое страшное бремя. Она лишает человека сострадания и милосердия. В начале сердца лишает, а затем и ума.
- Кстати, тот невидимка, что нам на счет столько денег перевел, имеет он власть или нет, а не хочет делать это открыто. Какая причина у него, чтобы скрывать свое лицо? И чтобы действовать напрямую, минуя инстанции? Конечно, пожертвование - частое и нормальное явление для человека сострадательного и милосердного, хотя часто бывает и так, что человек не из великодушия своего и не по доброте душевной отдает, а чтобы грех покрыть. Валя взглянул на жену. Дай Бог Саше пройти испытание. Склонившись над гитарой, он стал тихонько наигрывать.
- Откуда у тебя этот свитер? Не помню такого, - спросила Таня.
- Так это же Вера связала.  Сто лет назад, еще до нашего с тобой знакомства. Таня, я же позабыл совсем, Вера вчера нам передала подарок – вязаные наборы. Потом посмотрим, я их дома оставил.
- Вера – молодец, рукодельница, -  сказала Таня.
- Да. Она мне в пакет незаметно положила несколько пар носков вязанных с запиской, чтобы раздал нашим прихожанам пожилым, - улыбнулся Валя.
     Валя стал тихонько наигрывать романс «Звезды на небе», и они запели на два голоса:
Снился мне сад в подвенечном уборе,
В этом саду мы с тобою вдвоём.
Звёзды на небе, звёзды на море,
Звёзды и в сердце моём.

Листьев ли шепот иль ветра порывы
Чуткой душою я жадно ловлю.
Взоры глубоки, уста молчаливы:
Милый, о милый, люблю.

Тени ночные плывут на просторе,
Счастье и радость разлиты кругом.
Звёзды на небе, звёзды на море,
Звёзды и в сердце моём. 
     Потом помолчали. Говорить отчего-то совсем не хотелось.
- Валя, ты не против, если я пойду в учебный корпус, порисую?
- Отличная идея. Ключи у тебя есть?
- Ключи у меня теперь свои есть, я дубликат сделала.
- Хорошо, я к тебе позже зайду. 
     Все, что касалось независимости и творчества, воспринималась  Валей на ура. Он сам был таким и всячески поощрял это в других.
     Войдя в класс, она села за парту, положила перед собой белый лист формата А3 и стала пристально смотреть на его гладкую поверхность. Постепенно тишина полностью захватила ее, и звуки суетного мира стали отдаляться, а вскоре исчезли вовсе. Предметы в комнате растворились в сплошном сером тумане. Пространство вокруг было наполнено волнами, она теперь чувствовала это отчетливо и полностью отдалась в их власть. Волна подхватила и понесла ее. Было ясное ощущение покачивания вверх – вниз. Так продолжалось какое-то время, пока перед внутренним взором не возникла  объемная картина: в одном конце Вселенной возникла черная дыра, которая стремительно росла и затягивала в себя огромную галактику, одновременно в другом ее конце зарождалась новая.  Наблюдая картину, Таня потеряла чувство времени, было лишь короткое осознание, как вспышка, что нет никакого времени, того привычного времени, что выдумал человек. Пропали мысли, устремления и ожидания. Не было опыта, ориентиров, земли и людей. Был лишь момент тишины. В каком-то смысле и ее больше не было, но в то же время она чувствовала свою массу и энергию, ждущую выхода. Все образы, формы, цвета, звуки, запахи пропали. Были мерные удары сердца и дыхание. Ровные  удары сердца и каждый вдох стали принадлежать ей и наполнять ее новой неописуемой силой. Перед ней возник огромный огненный шар, из тьмы возникли яркие точки. Вначале родился запах, затем звук, подобный тонкому звону колокольчиков и цвет. Краски нового мира становились ярче и плотнее, стали возникать первые образы. Таня очутилась на берегу океана. Непривычно яркие изумрудные волны накатывали на берег. Пахло водорослями. На берегу сидело двое – загорелые мужчина и женщина. А в небе светило два солнца. Она очнулась, открыла глаза и взяла  кисть. Рука начала двигаться – свободно, легко, без усилий. На белой глади появились первые зеленые всполохи, витиеватые переплетения. Линия двигалась в магическом ритме: быстро, четко, неуловимо, то сужаясь, то утолщаясь, повторяя  исчезнувший мир. Красивая женщина с кудрявыми темными волосами, подземный город на берегу огромного озера,  светильники, ярко горящие в городе, где нет ни дня, ни ночи. Есть только свет и огонь на границе с верхним миром. И вот появился зеркальный город-двойник на земле. Город на берегу моря, где между водой и воздухом зародилась жизнь. Затем город небесный. Женщина – Странница  путешествует из города в город. Встреченные ею на пути люди обретают способность видеть другие миры. Странница открывает людям виденье. 
     Один за другим листы с рисунками слетали с парты, и вот она остановилась  и посмотрела в окно. Голубой зимний свет сообщал о наступлении первого дня нового года. Таня улыбнулась, неспешно собрала кипу листов с иллюстрациями для будущей книги и аккуратной стопкой сложила их на краю парты. Обмакнув кисть в синюю краску, она подписала вязью на первом листе: «Странница». Затем скрепила листы и аккуратно сложила их в папку.

                И был новый день
- Вера, ты спишь?  - спросил Саша.  В комнате было темно, лишь свет  уличных фонарей проникал сквозь тонкую занавеску цвета топленого молока.
- Нет. Лежа на спине, Вера смотрела в потолок.
- Не жалеешь, что не пошла на большую сцену?
- Не-а. Вот уж о чем и не мечтала даже, так это о большой сцене. Мне и на малой хорошо. Вера усмехнулась и глянула на Сашу.
- Почему на малой? – спросил он.
- Потому что понимала, что такое  большая.  Думаешь, слава, почести, поклонники, цветы да овации?
- А разве нет?
- У любого занятия есть обратная сторона, так что внешняя часть не так существенна. Ошибкой было бы думать, что артист выступает ради оваций. 
- Хм. А ради чего тогда? Очень интересно.
- Ради себя самого, то есть ради проживания момента истины. Вот ты можешь представить себе, каково артисту лет 5, а то и дольше играть одну и ту же программу, гастролируя по миру?
- Разве нельзя играть разные программы?
- Если контракт оговаривает строго определенный репертуар, будешь играть одни и те же вещи. Меня бы стошнило, серьезно.
- И что же, все исполнители – одиночки втиснуты в такие жесткие рамки?
- Не все. Только те, что за бабки работают. Я имею в виду большие деньги. Общий закон денежного мертвяка  никто не отменял. 
- Денежный мертвяк. Это что-то новенькое, - усмехнулся Саша. 
- Это значит, что если где деньгами пахнет, то искусства там нет, а есть механический мертвяк. И, соответственно, там, где искусство, там с баблом мертвяк. И как бы чудесно количество в качество не переходило, если долбить одну и ту же программу сто раз подряд, ничего хорошего не будет.  Еще не договорив до конца, Вера вспомнила о своем недавнем разговоре с Валей и поймала себя на том, что повторяет за ним.  Последние два дня он не выходил у нее из головы.
- О, как ты завернула. А что, если повторять одно и то же с разными оттенками, ну, там, знаешь, с интонациями?
- Да брось ты. Какими интонациями? Ну, если только каждый раз о чем-то новом думать.
- Или о ком-то?
Саша, подперев щеку ладонью,  изучал Веру, теребя  ее локоны. Вера нервно хихикнула.
- К примеру, о главном бухгалтере, а?
- Ну вот. Совсем не романтично, - смутилась Вера. - Нет, мне, конечно, не наплевать на свою зарплату. Но вдохновение с ней никак не связано. Вера поняла, что произнесла именно то, что на самом деле чувствовала. -  Музыка мне всегда в жизни помогала. Да что там, это и есть сама жизнь. И это тот мир, в который можно уйти с головой, когда в этом мире какие-то нестыковки. Представляешь, как-то вернулась из училища после отчетного концерта, устала как собака, неделя экзаменов шла тогда. Взяла с полки книгу, стала обложку рассматривать. Вдруг такая благодать накатила.
- Да ну? Саша улыбался. Он взял с прикроватной тумбочки бутылку шампанского «Bollinger», ловко откупорил ее и разлил по бокалам.
- Ага, накатила, - ответила Вера.
- Давай, -  предложил Саша, передавая Вере бокал, - накатим. Правильная мысль. Бокалы звонко чокнулись, и Саша сделал приличный глоток. – Теперь можешь продолжать, - сказал он.
- Ну вот, - продолжала Вера с бокалом в руке, - никаких особых причин и предпосылок, казалось бы, не было к такому состоянию. Вера пожала  плечами. - На работе вымоталась.  Сижу на стуле, смотрю на книгу, и вдруг в одно мгновение все неодушевленное вдруг стало одушевленным и хорошо видимым: давно ушедшие друзья, какие-то сценки из жизни, наш совместный первый поход в ЦДХ со школьной подругой, на ней сандалии, правая лямка немного стерта, орнамент на столе в кафе. Вера замолчала.
- И ты все  это помнишь в деталях, - присвистнул Саша. – Ну и память у тебя. Прямо профессиональная музыкальная.   
- Представляешь? Вот не знаю, откуда все это вот так вдруг раз, да и вспомнилось, из каких таких глубин? Все одновременно. Разговоры посетителей в кафе, их лица, солнечные блики, музыка из динамиков в такси, морщинки в уголках глаз водителя. Понимаешь, Саш? Все ярко и все здесь и сейчас: детально, ощутимо всей кожей, каждой порой ее. И что самое удивительное – все одновременно! Все вокруг вдруг стало таким радостным, несущественное ушло, какие-то глупые  страхи  и сомнения просто бах – и растворились. Вера сделала неопределенный жест в сторону потолка  и повернула голову к Саше.
- Кажется, я знаю, о каком состоянии ты говоришь. – сказал Саша. - Это когда вся жизнь прошлая и настоящая и даже будущая здесь и сейчас.
- Да! – обрадовалась.  - Все времена будто слились в одно.
- Вера, я так и живу. В одном времени. Только прошлое меня не посещает одновременно с настоящим. О будущем я не думаю. Не сил ни времени на это нет. 
- Да, у меня тоже часто сил нет, но я почему-то вспоминаю вот такими вот наплывами. Что это, как ты думаешь? Вот так обдало, минут десять длилось, не больше, а потом все стало постепенно растворяться, и временное искривление улетучилось. Фьють и нету.
- Наверное, другой мир. Он рядом. Мы его не видим, но иногда можем чувствовать. Это то, что разные религии называют переживанием Бога. Вот я умный какой.
- А то. Ты – самый-самый! Вера взболтала шампанское и отпила.
- Ага. Это – мое большое достижение, - усмехнулся Саша. Я ж технарь, забыла? Я бы тебе так сказал: «Электрический ток может проходить между сверхпроводящими материалами, даже если их будет разделять тонкий слой изолятора».   
- Да что вы говорите!
- Да, Вера, садись, два, - подмигнул Саша.
- Конечно, два. И тебе два. Гляди, рассвело уже, а мы тут все о высоких материях. Проболтаем так твой рейс. К тому же ты пьян. В самолет не пустят!
- Как, а я разве еще не в самолете? Я-то думал, уже давно лечу.
     За окном разливался синий свет морозного утра. В кухне под оранжевым абажуром Вера стала готовить Саше завтрак: помыла и нарезала большой пучок кинзы, залила ее взбитыми яйцами и поджарила с двух сторон.
- Очень вкусно, спасибо, - сказал Саша, вытирая салфеткой губы.  -  Все, полетел. Не скучай.
- А ты звони, Кожедуб. Буду ждать. Вера прислонилась к Саше и грустно посмотрела на дверь у него за спиной. Заперев за ним, вернулась в кухню и помахала ему в окно.
     Смолкли фейерверки и лай собак, опустели улицы, сугробы покрывал замысловатый узор серпантина. Город погрузился в пьяный сон. Вера проводила взглядом Сашину машину, выехавшую со двора и скрывшуюся за углом дома, затем перевела взгляд на разноцветные спирали серпантина и почувствовала легкий укол в области сердца.

     Самолет набрал высоту. Саша  долго всматривался в облака по ту сторону  иллюминатор. Над облаками разливался яркий свет. Двигателей почти не было слышно. В какой-то момент возникло ощущение невесомости. Глядя на облака, он почему-то подумал о защите из облака, и сразу же почувствовал, как они падают в воздушную яму. С самого детства он любил это состояние – ощущение невесомости, то самое, что возникает  во время воздушной ямы - чувство зависания между небом и землей. Он вспомнил о подаренных Верой лыжах и улыбнулся, затем закрыл глаза. На границе сна пришло воспоминание. Это были занятия на лыжах в те далекие времена, когда он  был школьником. Проходили они в Филевском лесопарке. Преподаватель носил разноцветную полосатую шапку с помпоном, смешно нахлобучивая ее на самую макушку. После подробного инструктажа он разбегался, что есть мочи и вскоре фигура его исчезала из поля зрения. Каждый урок повторялось одно и то же: учитель убегал, а Саша и его одноклассники летели за ним, неизменно находя на лыжне полосатую шапку. Часто они так и не находили учителя до самого конца занятий. Мокрые от непрерывного бега в поисках своего гуру, возвращались  они в школу. Там один из учеников торжественно вручал физруку шапку, а тот лукаво улыбался. Вскоре учитель уволился,  а на следующую зиму выяснилось, что во время районных соревнований Сашин класс лучше всех проходит лыжную дистанцию. Они все бежали и бежали за разноцветным фантомом.  Саша  открыл глаза и увидел за стеклом иллюминатора очертания Каира. 

Музыка
     Проводив Сашу, Вера отправилась на прогулку по Москве. Бесцельно плутала она по старым московским улицам, переходя с Полянки на Большую Ордынку и далее, на Малую Ордынку и Пятницкую, попутно заходя в храмы. На Большой Ордынке она остановилась возле дома 36. Это была Елизаветинская гимназия при Марфо-Мариинской обители. Обитель была основана внучкой английской королевы Виктории княгиней Елизаветой Федоровной, в 1992 году прославленной в лике святых Русской православной церкви. Чтобы открыть обитель, княгиня после смерти мужа продала все свои драгоценности.  При обители ею был открыт приют для детей нищих, где им давали воспитание, образование, хороший уход и профессию. В обители была больница и бесплатная столовая. Вместе с другими сестрами Елизавета Федоровна ухаживала за тяжелобольными в больнице обители и вызволяла малолетних беспризорников из злачных и криминальных мест Москвы, чтобы приютить их. Княгиня поддерживала идею возрождения чина диаконисс - служительниц церкви первых веков христианства, которые после рукоположения совершали Литургию, однако решение не было одобрено царем, получив при этом поддержку большинства членов Святейшего Синода. Родных детей у княгини не было. Такова краткая история обители и гимназии при ней. Современная история ничего общего с ней не имела, а потому вызвала в Вере лишь чувство легкой печали. Когда-то она привела сюда маленькую Настю. Однако стоимость месяца обучения в гимназии была больше Вериной месячной зарплаты. Глядя на здание обители, Вера лишь грустно улыбнулась и пошла дальше. Между Полянкой и Большой Ордынкой, в Казачьем переулке остановилась и вспомнила, что когда-то здесь стояла старая бревенчатая изба с палисадником и деревянной калиткой. Внутри избы располагался один из лучших книжных магазинов Москвы. Собственно, был это скорее склад, и приезжали сюда за самыми редкими книгами. Здесь было всё! И книги и домашняя атмосфера. Избу давно снесли, а на месте книжного высилось очередное безликое здание то ли банка, то ли гостиницы. В каменном ограждении церкви Святой Екатерины на Всполье на месте бывшего входа -  маленькое помещение – будка для регистрации мигрантов из Азии. На улице крупными хлопьями падал снег, а Вера не спеша шла, разглядывая те сохранившиеся здания, что чудом уцелели и создавали  колорит. Разглядывая дома, она замечталась, как вдруг, совершенно  неожиданно перед ней возник высокий худой старик. Он смотрел на нее в упор без всякого стеснения и улыбался, будто старый знакомый. Вера невольно вздрогнула. Впалые щеки,  прозрачно-голубые глаза.  Нет, она его решительно не знала. С  едва уловимым акцентом тот спросил дорогу к Александровскому вокзалу.
- Да помилуйте, в Москве нет такого вокзала, - усмехнулась Вера.
- Уверяю вас,  - холодно ответил незнакомец. - В Москве есть такой вокзал. 
- А я Вас уверяю, что нет такого вокзала.  Вы, судя по акценту, приезжий. Вера почувствовала небольшое раздражение. Но незнакомец лишь улыбнулся в ответ.
- Печальный факт, но москвичи совершенно не знают своего города, -  заключил он.  Я приехал из Бельгии, но бывал здесь много раз. Незнакомец так посмотрел на Веру, что ее будто током ударило. - Еще до Вашего рождения, -  добавил он. - Я про вас все знаю.
- Даже так? – фыркнула Вера. Хотелось оставить этот странный разговор, но ее словно пригвоздило к месту. Она стояла напротив него совершенно растерянная.
- Скоро выйдете замуж во второй раз, - сообщил загадочный незнакомец и улыбнулся. -  У вас
- А теперь позвольте откланяться, - сказал странный незнакомец,  слегка поклонился и  растворился в снежной дымке так же неожиданно, как и возник.
- Странный старик. Александровский вокзал, - подумала Вера. Медленно шла она узкими переулками, всматриваясь в дома, сложенные из больших камней, заглядывала в подворотни. Снег пошел сильнее, стало смеркаться. И снова это странное чувство свалилось на Веру, - ощущение чего-то давно забытого и радостного. Но как не напрягала она память, картинка не складывалась. Слишком много недостающих фрагментов. В раздумьях она не заметила, как добрелась до Садового кольца. Там села она на троллейбус и поехала в сторону площади Восстания. Прислонившись лбом к стеклу, она стала пассивно наблюдать движение вечернего города за окном. И как раз тогда, когда голова освободилась, наконец, от потока мыслей и ассоциаций, ее нежданно-негаданно свалилось, озарило. Вера отстранилась от стекла. - Ай, стыдоба-то какая! Это ж Белорусский вокзал так назывался раньше, - Александровским. Но то было вроде еще до революции в прошлом веке! Сколько же лет этому старику! Троллейбус остановился, и в поле зрения Веры возник рекламный щит с изображением взлетающего самолета. Под картинкой красовалась надпись »Счастливо оставаться». - Что за ерунда,  - подумала Вера и глянула на входящие звонки в телефоне. От Саши ничего. Возле планетария она вышла из троллейбуса и направилась в собор Непорочного зачатия Девы Марии, что на Малой Грузинской. Вера остановилась во дворе храма возле еще не разобранного вертепа. На снегу возле яслей лежал огромный букет красных роз в оберточной бумаге. В помещении собора она  села на скамью в последнем ряду и стала наблюдать, как проходит служба. Повсюду было расставлено большое количество сверкающих огоньками елок. Внутреннее устройство собора имело крестообразное строение и подчеркивало границу между священником и паствой, за которую никто не заходил, но Вера решила, что разницы с православным храмом с его круглым залом особо никакой. От того, что зал круглый и призван подчеркнуть равенство и братство всех присутствующих, ничего не меняется. Все дело в людях. Длинный коридор между рядами от входа до алтаря символизировал земной путь испытаний. Перед Верой на протяжении всего пространства до самого алтаря почти все стояли на коленях возле своих скамей, и она вспомнила, как  однажды зашла в маленькую православную церквушку рядом с домом. Открыв дверь, она едва сумела войти, так много прихожан собралось на вечернюю службу. Все они стояли на коленях. Зрелище поразило ее. Возможно, она просто редко ходила в храмы, не считая себя религиозной и предпочитая носить веру в себе. Тем временем в зале возникло оживление.  Началось причастие. Толстый падре выпил целый кубок вина. Вера улыбнулась и стала потихоньку  перебираться в боковой неф в передней части зала. Вскоре сюда пришли и расселись по своим местам музыканты, певчие заняли свои места рядом с Верой,  оркестранты расселись в правом нефе. Наряду с другими певчими ей выдали ноты, и она поняла, что концерт начался и пересесть уже не удастся. В нотах были простенькие молитвы ордена Тезе, и она стала распевать их вместе с другими хористами. Некоторые из певчих удивленно посматривали на незнакомую женщину с профессионально поставленным грудным голосом. За ближайшей к Вере колонной сидел органист в заснеженных ботинках и куртке и радостно пел в микрофон. Гламурные микрофоны, динамики, свечи в стекле, - отметила Вера, - внешне здесь все такое  же ненастоящее, как и в нашем храме Христа Спасителя. Молитвы ордена Тезе представляли собой два-три предложения, что повторялись бесконечное количество раз. Распевали их поочередно на французском, русском, итальянском и латыни. Один из прихожан впал в транс и раскачивался  в ритм пению. Затем наступил момент тишины, продолжавшийся минут 10. На пике его, когда святой дух витал надо всеми, и чувство единения волновало грудь, рядом с Верой с грохотом и разносящимся по собору эхом упали ноты. Обернувшись, она увидела, что уже переодевшийся падре заснул, сидя на стуле и выронил из рук ноты. Видимо, устал, бедный, -  подумала Вера. - А может быть, музыка убаюкала. Второй священник пытался читать проповедь, но терял нить повествования, не умея подобрать нужные слова. Но все это были несущественные мелочи, на которых не стоило акцентироваться, ведь собор был наполнен музыкой, единым полем захватившей вновь всех присутствующих. В прекрасном настроении  Вера вышла во двор. Медленно шагала она по старым московским переулкам, миновала зоопарк и вышла на Садовое кольцо. На кольце поймала частника, и всю дорогу, глядя на проносящиеся мимо картинки ночного города, напевала слова одной из молитв: Mon ;me se repose.  In God alone my soul can find rest and peace In God my peace and joy Only in God my soul can find its rest. Find its rest and peace. Машина остановилась под мостом на светофоре, и взгляд ее упал на корявую надпись, распыленную белой краской по каменным опорам: «Добровольное рабство – вот что подарит вам полную свободу».  А внизу мелкую подпись черными буквами: «Человек – это Бог». Интересная мысль, - отметила Вера, - а раньше-то писали лаконичнее. Все опоры железнодорожного моста были обклеены афишами разных музыкальных групп. – Как странно, - отметила Вера, - почему все самое интересное должно прятаться где-то под мостом? На видных местах в городе развешены совсем другие афиши. В ушах все еще звучала  музыка, и Вера подумала  о Саше.  А город был почти пустым. В Москве это случалось всего  два раза за год: в три первых дня мая да первого января. На улицах ни души, хоть кино снимай.
     Дома она съела салат, выпила чаю и легла в постель. Практически сразу ее захватил сон. Она шла по улицам незнакомого приморского городка, любуясь на старинную архитектуру, как вдруг плотная волна воздуха подхватила ее и понесла, однако она совсем не удивилась этому, а как раз напротив. Она расслабилась и полетела между домами, по ходу сворачивая в переулки, затем перевернулась на спину и стала смотреть на плывущие по небу облака, не видя ничего, кроме них, и ощущая воздушный поток и движение. В какой-то момент ей вдруг захотелось  петь, но она почему-то почувствовала, что сейчас неуместны никакие песни из тех, что она знает. Она представила звуки различных музыкальных инструментов, но поняла, что ни один из них не звучал бы здесь и сейчас. Тогда она перестала думать, полностью расслабилась и отдалась на волю воздушной волны. И сразу же внутри нее возникает музыка, льющаяся свободно, будто струя чистого горного воздуха, но звук ее не был похож ни на звучание голоса, ни на звучание музыкальных инструментов, это было неописуемое соединение всего и в то же время что-то иное. И было это так красиво, что она забыла о себе, а затем почувствовала, что меняется и становится другой. 

                Зимородок
        Сыну Саша позвонил из гостиничного номера, где остановился вопреки уговорам жены и тещи.
- Хади, привет, - сказал он,  рассматривая рисунок на каменных плитах пола.
- Папа?
- Не узнал?
- Отвык, извини, -  ответил Хади смущенно.  - Где ты?
- Я в Каире. Хочу с тобой повидаться. Учишься сегодня?
- Да, но я уже освободился.
- Скажи адрес, заеду за тобой. Может, в горы махнем?
 - Приезжай, я тебя жду. Хади  засмеялся в трубку, сияя белоснежной улыбкой. Он посмотрел в небо, прищуривая на солнце глаза, и продиктовал адрес.
    Отдав ключи портье и, выйдя из гостиницы, Саша сел в арендованную машину и поехал на встречу к Хади. Часто, когда еще жил здесь, приезжал он на пустынные холмы. Здесь можно было почувствовать  особую тишину внутри себя, здесь, на этой древней земле захватывало чувство, будто стоишь на краю вечности. Но здесь же, в пустыне, возникало и осознание того, что ты - это маленькая песчинка в океане мироздания. Однако  Хади здесь жил и всего этого не ощущал. Мать Хади была египтянкой лишь по отцу. По матери итальянка, так что Хади являл собой прекрасное смешение русского, итальянского и египетского: голубоглазый, смуглый, и высокий, с красивыми каштановыми волосами. 
- Папа, в горы не надо, вообще не надо от города одним отъезжать, - попросил он.
- Хорошо, мы можем остаться внутри города. Гора Мукаттам* – интересное место.
- Ты же знаешь, дорога через город мусорщиков-коптов небезопасна. Хади с грустью посмотрел на отца.
- Значит, опасаешься? – спросил Саша и снисходительно улыбнулся.
     Хади промолчал.
- Хорошо, тогда скажи, куда бы ты хотел поехать.
- На море, - оживился Хади. - El sahel el shamaly*. 
- На море, так на море. 
     Через два часа Саша и Хади оставили машину на парковке и отправились на один из белоснежно-песчаных пляжей близ Александрии. Пройдя немного вдоль берега, они остановились.
- Хади, Не буду ходить кругами, прямо скажу тебе. Мама очень взволнована,  она нервничает из-за тебя.  Думает, ты связался с нехорошей компанией. Саша внимательно смотрел на сына.
- Ты из-за этого приехал? – спросил тот. Они пошли вдоль самой кромки воды. Хади смотрел на мягко набегавшие волны и чувствовал, как внутри него все колеблется. 
- Приехал поговорить с тобой по-мужски, - ответил Саша.  - И есть у меня к тебе предложение.
- Предложение,  - повторил Хади. - Что за предложение? – спросил он и посмотрел на отца.
- Давай-ка мы сделаем так. Расскажи мне сначала, почему ты дома ночами отсутствуешь? – спросил Саша спокойно, но с напором. 
- Я всего два раза не приходил. И маму предупреждал. Хади бросил камешек в воду. Саша молча наблюдал за сыном, но тот не спешил. Теперь он смотрел на горизонт. Пьянящий соленый запах моря и поднявшийся ветер совершенно не помогли ему преодолеть нараставшее напряжение. Месяцами не видевший отца и мечтавший о встрече с ним, он испытывал теперь колебания и догадывался, что сегодня ему предстоит принять решение.   
- Мы с другом в гости ходили. Хади замолчал, взвешивая, стоит ли говорить дальше. Саша терпеливо ждал ответа.   – К его старшему брату. 
- Послушай, сынок, я не стану мучить тебя расспросами, а просто предложу. Полетишь со мной в Москву? Хади посмотрел на отца напряженно, но без удивления.
- Хочу забрать тебя.  Саша смотрел прямо в большие голубые глаза сына.   
- Надолго?
- Тебе решать, - улыбнулся Саша. Хади рефлекторно пожал плечами. Теперь, когда отец произнес те самые слова, о которых он так долго мечтал, в голове образовалась пустота. Наконец, он стряхнул с себя оцепенение.
- А как же мама с бабушкой?
- За них не волнуйся. С мамой я уже поговорил, она не против. 
- Тогда поеду. Я давно у тебя не был, - сказал Хади спокойно. Выдержку и умение владеть собой он унаследовал от отца. 
- Вот и отлично, -  подмигнул ему Саша.
- В начале февраля я смогу к ним вернуться?
- Ты имеешь в виду свой день рождения?
- Нет, я имел в виду школьные каникулы. Саша улыбнулся и кивнул.
     Потом Хади сидел на песке и наблюдал, как отец уплывает за горизонт, за  размеренными, плавными  движениями его рук. Фигура его все отдалялась, пока голова, превратившаяся в маленькую точку, совсем не скрылась за горизонтом.  В каждый свой приезд Саша учил сына плаванию в штиль и в шторм. Но никогда Хади не заплывал один так далеко, как с отцом.  И с ребятами не рисковал. 
- Ну что ты,  не надумал поплавать, -  спросил Саша, переводя дыхание после заплыва. Наклонившись, он вытряхивал воду из уха и улыбался сыну.
- Вода холодная, -  лукаво улыбнулся тот в ответ.    
- Ну, смотри. В Москве, если надумаешь, можно будет окунуться в прорубь, - сказал Саша и взъерошил Хади волосы.
- Папа, ты что, шутишь?
- Не шучу. Обязательно в Крещение покажу тебе, как окунаются в прорубь. Ты ведь знаешь, что такое Крещение?
- Знаю, знаю.  А тебе не страшно одному в этой пучине? - спросил Хади.
-  Не страшно. Если уметь правильно обращаться с волнами, то не страшно.
- Правильно обращаться с волнами?  А я думал, что дело в смелости.  Хади достал из своего небольшого ярко-синего рюкзака телефон и подключил к нему наушники. -  Послушай, я сам сочинил, - сказал он и надел на Сашу наушники.
- Сам? И давно ты сочиняешь? Погоди, погоди, не включай. Ты хоть расскажи по порядку. В каком стиле пишешь. Саша вынул из уха один наушник, но Хади засмеялся и сунул его обратно. - Про музыку ничего не надо рассказывать,  ее надо слушать. Электронная в основном.  - Послушай,   
       Саша закрыл глаза и погрузился в музыку. 
- Знаешь, это потрясающе, -  со всей серьезностью, на какую способен, сказал он громко, не слыша своего голоса, а затем смешно замычал, раскачивая головой в такт музыке. Хади рассмеялся и  подбросил носком песок. Смех его был подобен переливам колокольчиков музыки ветра и очень заразителен.
- Что ты сочиняешь,   - сказал он.
- Я сочиняю? Саша постучал указательным пальцем себе в грудь. Во-он оно что. А я-то думал, сочиняешь у нас только ты. И Саша бросил камешек в Хади. 
- Бежим наперегонки, -  крикнул тот и рванул с места, а Саша побежал следом, незаметно замедляя бег и отставая. Хади остановился и, отдышавшись, погрозил пальцем.
- Ты не в полную силу бежал, я все видел, - сказал он.
- С чего ты взял? Я просто устал после заплыва. И Саша стал объяснять, как надо плыть в шторм, если тебя несет течением на скалы. Так шли они  вдоль моря, увлеченно беседуя и привыкая друг к другу.
     Пора было возвращаться, и они побрели по пляжу к стоянке. Остывающий шелковый песок обволакивал усталые ступни. Время в пути пролетело быстро. Вернувшись в отель, Саша лег на кровать. Он закинул руки за голову и стал любоваться особым розовым светом, наполнявшим комнату. Свет солнца  в предзакатный час был совершенен.  Саша вспомнил Веру, а потом подумал о Зезиро. Та  отпустила сына без трудностей, так как с ним не справлялась. Но была и вторая причина, о которой Саша не знал. Она собиралась замуж, и препятствий к тому не было никаких, потому как брак с Сашей был гражданским. 
   
                Возвращение домой.
     Хади сидел рядом с отцом в серебристо-синем Tesla Model X,, летевшем по Боровицкому мосту, и наблюдал в окно, как по дорожке Александровского сада прогуливались Дед Мороз со Снегурочкой. Дед темпераментно жестикулировал и выпускал изо рта клубы пара, напарница его смеялась и прятала руки в белой меховой муфте. Фигуры казались резко очерченными в морозном розовом свете. Прильнув к окну, Хади, открыв рот, наблюдал быстро меняющиеся сценки городской жизни. От метро «Театральная» в сторону Исторического музея шли родители с детьми и школьные группы.
- Пап, а сейчас у школьников каникулы? – спросил Хади.
- Вроде да, - ответил Саша.
- У нас только в феврале.  А в какой школе я буду учиться?   
- В той, что ближе к дому, - ответил Саша и подмигнул сыну.
     Дома их встретила Вера и вкусный запах домашней еды.
- Знакомься, Вера, это Хади. 
   Первым делом он посмотрел на ее волнистые волосы, красиво уложенные за уши, и нашел ее привлекательной. Вера пожала ему руку.
- Ты ведь музыке учишься? – спросила она.
- Да, -  кивнул Хади.
- Надеюсь, мы с тобой подружимся, - сказала Вера. – Я музыку преподаю.

                Рождество.
     - «Пусть сын человеческий сперва обретет мир со своим телом: ибо тогда тело чисто и спокойно, оно, подобно горному озеру, отражает солнце. Затем пусть сын человеческий обретет мир со своими мыслями. Мысль невидима телесным зрением, но она обладает силой, способной потрясти небеса. Затем обрети мир со своими чувствами, и Ангел Любви, призванный нами, войдет в нас и очистит нас».  Проговаривая вслух каждое слово, Валя шел по улице, ничего не видя вокруг. Все внутри кипело.
 - Что может дать другим людям тот, кто в себе мира не имеет? Он может лишь обмануть людей. Все лучшее в представлении Вали рушилось на корню, не успев зародиться. Ни вернувшийся из поездки настоятель ни сослуживцы не одобрили концепцию нового православного воспитания отца Валентина. Предприятие рухнуло, так и не начавшись. А ведь на занятия уже записана уже такая уйма детей! Одни лишь дети приняли новшество с радостью. Размашистым шагом двигался он по направлению к дому.
     Открыв дверь, Таня отшатнулась, увидев на пороге мужа, с трудом сдерживавшего недовольство. Валя молча обнял жену и поцеловал в лоб.
- Пойдем-ка, дорогой мой, присядем за стол да зажжем свечи, посидим в тишине. Они пошли в гостиную. Таня зажгла свечи, и они сели за стол. Стол, покрытый белоснежной скатертью, был красиво сервирован: ярко-красные стеклянные тарелки, розовые и фиолетовые стеклянные салатники с жареными баклажанами, аккуратно переложенными зеленью, соленые грибы и свекольный салат с черносливом, банановый пирог и сырники.
- Красиво, - вздохнул Валя. И, несомненно, вкусно, но есть совершенно не хочется. Знаю, что все поперек горла встанет. Не обижайся.
     Таня взяла горячую как печь руку мужа. Руки мужа всегда были такими, что казалось, у него температура. – Это я такая холодная или ты такой горячий? – часто, смеясь, спрашивала она. Ее собственные руки всегда оставались холодными, даже в жару приходилось держать их под горячей водой прежде, чем сесть за рисование.
- Пламя свечи меня всегда успокаивало, еще с самого детства. Кажется, вечно можно смотреть на него, - сказала она, опасаясь задавать мужу вопросы.
- Я связался с незрелыми людьми, Таня, - помолчав, начал Валя.  - Вот в чем моя ошибка.  Он похлопал жену по руке и стал механически перебирать ее тонкие пальцы. В один момент он вдруг стал подобен столетнему старцу: сгорбленный, понурый, несчастный. Таким его Таня видела впервые. 
- Нет у меня больше ни вдохновения, ни сил. Не стану я больше всем этим заниматься.
     Таня погладила его по волнистым волосам.
-  Все надо в корне переделывать, пересматривать, - сказал он. - Одно лицемерие вокруг. Надоело мне все это, Таня. Валя грустно посмотрел на жену. - Я уже принял решение. Буду ходатайствовать о снятии священного сана. Таня в ужасе прикрыла рот ладонью.
- Продолжать служить по-старому я не могу и не стану. Не могу я быть пастырем без конкретных дел, понимаешь? Меня не форма волнует, а содержание. Руки мне  связывают. Снова ввели платные занятия по музыке и рисованию. Дети вот только и вдохновляли, а теперь что? Таня опустила глаза.
- Как, и для детей занятия платные? – спросила она. - А как же тот меценат неизвестный, та сумма, что он перевел на детское образование?   
- И для детей тоже. Значит, видишь, что получается? Платно заниматься рисованием и музыкой во славу Божью можно, а бесплатно у-шу нельзя. Это, по-твоему, допустимо?  Детям в первую очередь интересен и необходим спорт. Деньги собирают. Занятия - чистая коммерция, набираются  большие группы. В класс на 10 мест забивается 40 человек. Какие здесь могут быть занятия? А родители подчас последние деньги за образование ребенка отдают. Системы в дополнительном образовании как не было, так и нет. Спорт не одобряется. Искусства за плату. Что детей ждет? Районная банда?  Содержание в тюрьме стоит в пять с лишним раз дороже, чем оплата их дополнительных занятий. Я давно уже понял, что без спорта нам не обойтись. Благотворитель наш, со слов его представителя, хотел бы постоянно переводить деньги на музыкальное образование посещающих школу и хор детей. В первую очередь на музыкальное. Он хотел бы делать это напрямую, минуя инстанции и официальные фонды. А теперь мы нарушаем устную договоренность с этим благотворителем. И он, возможно, даже не узнает об этом. Кроме того, раньше надо было держать экзамен. Отбирали одарённых ребят, а теперь будут брать  всех подряд, но платно. Знаешь, Таня, вот говорю я это, и все внутри снова  кипеть начинает от негодования! Решил я поставить точку в этом деле и больше к тому не возвращаться. Мысли только душу терзают. Я один, Таня. Вот что печально. Валя поднял голову и посмотрел жене в глаза.
- Я решил в цех податься, - сказал он после паузы.
- И что же ты собираешься в цеху делать? Иконные доски  строгать?  - спокойно спросила Таня.
- Буду мебель строгать, - уверенно заявил Валя. По лицу его вновь разлился румянец. -  Буду бороться с иностранными промышленниками-торгашами, нагло обворовывающими наш народ. 
- С иностранными торгашами, значит? –  улыбнулась Таня, глядя на мужа, как врач  на тяжелобольного. – Ясно. Дело-то хорошее, конечно.   
- А то. Иностранцы отходы собирают по всем, если называть вещи своими именами, помойкам. По нашим отечественным помойкам. А потом продают нам мебель, из отходов этих  сделанную, по высокой цене, которую почему-то называют демократичной. Так вот,  один мой товарищ  организует изготовление оригинальной мебели из пней, оставшихся после лесных пожаров. На пустырях молодняк насаживается, а пеньки на мебель забирают. Таких пустырей с пеньками у нас много.  Валя мечтательно смотрел в потолок.
- Пни? Пока не могу себе представить, какая из них мебель, - удивилась Таня.
- А не надо ничего представлять, включи свой ноутбук и посмотри, - сказал Валя и повернул голову к жене.  - Утро вечера мудренее,- добавил он.
- А что, если нам открыть вина? Я бы не отказался.
- Вина? Ничего себе, - в сердцах вырвалось у Тани. – Ушам не верю! 
- Я свободен, - тихо, нараспев произнес Валя.  - Как птица. Таня улыбнулась и принесла бутылку сербского красного вина, а Валя молча открыл ее и разлил вино по бокалам. 
– Теперь у меня будет работа, в которой я смогу видеть результат своего труда. Когда результат налицо, ты свободен.
- Тот человек, ваш тайный благотворитель, тоже хотел  видеть результат, –  напомнила Таня.
- Именно, - кивнул Валя. – Он хотел миновать все инстанции, поэтому вышел напрямую на воскресные школы. Но у нас он результата так и не увидел. 
- Что же получается? Если человек не руками работает, а головой и заработал кучу денег, он не может вложить их в то, о чем мечтал? 
- Если это не покупка материальных благ, а вложение в долгосрочную программу, будь то научный грант или поддержка одаренных детей, нашествие паразитов неизбежно, -  ответил Валя.
- Но какой в этом смысл, не понимаю! Если и без того обирают, все на платной основе? Пусть хоть часть предметов была бы бесплатной, - возмутилась Таня.
- Раз, войдя во власть, человек  попутно быстро входит во вкус. Зачем ему надо, чтобы чужие дети были умными и образованными? Он презирает всех и вся, возведя себя на постамент. Упаси меня Бог от испытания властью. Так что, Таня, что не делается – к лучшему. Буду делать по совести ту работу, в которой могу видеть результат. Людям помогать посильно. Что ж, большинство именно так и живет. Валя улыбнулся, взял бокалы и передал один из них Тане. -  Будем делать то, что в наших силах, не поступаясь принципами. Давай за это и выпьем! За то, чтобы делать все, от нас зависящее, чтобы жить по-человечески. 
- К Вере с Сашей так и не выбрались, а Рождество прошло. Ты ведь не знаешь еще, Саша сына привез из Каира, - сказала Таня, отпив вина.
- Да что ты говоришь!  - оживился Валя. 
- И вроде учиться он здесь будет. Мать одобрила.   
-  И что же, мать сына вот так спокойно отпустила? Валя покачал головой. – Удивительно. 
- Вот поедем, и Саша сам расскажет, если захочет, спокойно она его отпустила или нет.
- Встретимся, Бог даст! А теперь послушаем хорошую музыку. Смотри, что у меня есть для тебя. И Валя достал из сумки пакет.
- Вот, – сказал он и протянул его Тане.   
- Да ты открывай! Валя в нетерпении смотрел на Танины руки, а Таня на мужа.
- Да здесь же целая коллекция! – удивилась она, извлекая из пакета виниловые диски. А в рождественском пакете Вали лежали настоящие сокровища:  Всенощное бдение Рахманинова и Литургия Иоанна Златоуста, песнопения Святой Пасхи. Были здесь редкие записи Бортнянского, Крылова, Кастальского, Чеснокова, Астафьева, Веделя, Речкунова. Была русская хоровая музыка 16-18 вв., литургия Чайковского.
- Какая редкая подборка. Таня выбрала одну из пластинок, и Валя, поставив пластинку на вертушку, сел на диван рядом с Таней.  Притулившись друг к другу, они погрузились в музыку. На столе горели  свечи, и тени их, принимая затейливые очертания, танцевали на стенах и потолке.
               
Пробуждение
     Он остановился на площадке лестницы, ведущей с территории музея «Коломенское» в деревню Дьяково. Ему вдруг захотелось спеть, и он тихо запел, глядя вниз. Из глубины оврага  доносился перелив ручья, разговор мужчин и смех подростков. Валя заметил, как по лестнице медленно поднимается старик. На каждой площадке тот останавливался, чтобы перевести дыхание и насыпать  на перила лестницы семечки для птиц. Морозный воздух наполнял легкие и вызывал легкое головокружение. Валя представил себе женщину, чей путь пролегал через овраг во времена Ивана Грозного. Он вспомнил легенду о той, что потерялась во времени, да так и бродит по оврагу до сего дня. Усмехнувшись, шмыгнул носом и продолжил свой путь вверх. Предание гласило, что аномалии здешних мест позволяли услышать и увидеть то, что пожелаешь. Что один и тот же человек мог появиться  в разных концах парка с интервалом в несколько секунд. Валя поймал себя на мысли, что очень хотел бы сейчас ненадолго очутиться  в будущем. Вскарабкавшись наверх, он пошел в направлении центральных ворот. Выйдя на аллею, сел на скамейку и загадал желание. Долго сидел он так, глядя на вековые деревья и  выдыхая клубы пара в утренний мороз. Тишина и покой захватили его, и возникло чувство, будто чаши весов внутри него пришли в равновесие и ничего не потеряно, а напротив - только начинается.

                ***
     «Возлияся на мя вода до души моея, бездна обыде мя последняя,  понре глава моя въ рассселины горъ, снидохъ въ землю, еяже веренъ ея заклепи вечнии и да взыдетъ изъ истления животъ мой къ тебе, Господи Боже мой» ( перевод: «Объяли меня воды до души моей, бездна заключила меня; морскою травою обвита была голова моя. До основания гор нисшел я, земля своими запорами навек заградила меня; но Ты, Господи Боже мой, изведешь душу мою из ада». )
- Вы не отравились краской, вы беременны,  –  констатировал врач. 
- Что?  - замерев на месте, Таня в растерянности смотрела на врача, а тот засмеялся в ответ и сказал: «Поздравляю»
     Не веря своим ушам, она рефлекторно села на стул и сидела так, пытаясь уложить в голове сказанное врачом,  затем вскочила, опрокинув стул, на ходу схватила  с вешалки пальто и побежала к выходу. Она побежала по длинным коридорам, затем по улицам, не чувствуя ног под собой. Прохожие оглядывались и смотрели вслед странной женщине в  распахнутом пальто, с развевающимися на ветру волосами. Наконец, запыхавшись, остановилась, с улыбкой посмотрела в небо и закружилась на месте, чувствуя, как вырастают крылья. Гонимые ветром облака быстро меняли очертания. Таня смотрела на них и ни о чем не думала. За стеклянной стеной  кафе неподалеку за столиком сидела молодая женщина с  темными кудрявыми волосами. Она сняла с головы наушники, положила их на стол и стала с улыбкой  наблюдать за женщиной с распущенными волосами, танцующей на ветру. Из наушников доносилась  мелодия «Грез любви» Ференца Листа.


Отражение
- Вера, тут такое дело, - неуверенно начал Саша, гладя собственную макушку. Вера только кончила мыть посуду и, стоя возле мойки, вытирала руки полотенцем.
- Да? Присядем, - кивнула она в сторону стола. Саша сел напротив и сложил руки домиком возле рта. Несколько секунд он изучал Веру.
- Что случилось, Саш?
- Может, ты ко мне переедешь, - неожиданно выдал он. От неожиданности Вера рассмеялась.  Саша нахмурился. Глядя на его серьезное лицо, Вера развеселилась еще пуще.
- Саша, если надо, перееду, - ответила она.
- Правда? Я подумал, может быть, Настя, - начал он.
- Настя взрослая, - перебила Вера. – Пока они будут жить у Жени, а там видно будет. Саша выдохнул.
- Думал, ты откажешься, - сказал он.
- Слушай, ну что ты, в самом деле, как ребенок. Я же понимаю, что Хади ты много времени уделять не сможешь. Саша виновато посмотрел на Веру и промолчал. - Ну, вот и решили этот вопрос, - уверенно добавила она.
- А как же твои частные уроки? Я тут проверил по карте, - сказал он, оживившись, -  до твоего института от меня ехать приблизительно столько же. Вера снова рассмеялась.
- С институтом вообще не проблема, а с учениками я что-нибудь придумаю, - сказала она.
- Может быть, инструмент сюда перевезти? – предложил Саша.
- Не знаю. Давай об этом завтра подумаем, - улыбнулась Вера.
- Конечно, конечно, - согласился Саша.
- Эй, - подмигнула Вера, - все о ‘Кей.
- А это мой подарок. Саша вынул из кармана брюк маленькую коробочку. - Новогодний. Вот, - сказал он и положил перед Верой коробочку из синего бархата. 
- Ну, посмотри, - улыбнулся Саша и подтолкнул к ней коробочку, и она медленно приподняла крышку. В коробочке лежало золотое кольцо в виде вытянутого по горизонтали ромба, усыпанного сапфирами. Она надела кольцо на безымянный палец, села рядом с Сашей и молча положила голову ему на плечо. Потом посмотрела на него и поцеловала.
- Очень красивое, - сказала Вера шепотом Саше на ухо. – Похоже на звездное небо, только цвета наоборот. А вытянутый ромб как в символике футбольных фанатов.
- Ну, вот еще, - возразил Саша, и Вера засмеялась.
- Это не все, есть еще кое-что, - спохватился он и достал из заднего кармана брюк прозрачную коробочку с картой памяти.
- Вот. Это музыка. Хади сам сочинил.
- Да что ты? Слушал уже?
- В Египте послушал, - улыбнулся Саша и пригладил Вере растрепавшийся локон.
- Хади спит. Я бы хотела послушать вместе с ним, так что отложим до завтра.
- Хорошо. Думаю, он обрадуется, - сказал Саша и посмотрел на часы.
- Вера, мне не хотелось все валить в одну кучу, но я вынужден сказать тебе об этом сегодня, - сказал он, снова нахмурившись.
- Да? Вера все еще сидела рядом. Она слегка отстранилась и внимательно посмотрела на него.
- Шеф передал мне дела перед новым годом. Сегодня выяснилось, что уже завтра предстоит ехать в командировку на неделю, может, чуть больше. Билет с открытой датой. Саша пристально посмотрел на Веру, ища в ее глазах поддержки.
- Ну вот, - растерялась она и пересела на свой стул.  – Неожиданность какая, - только и нашлась, что сказать она, вертя в руках прозрачную коробочку.
- Я потому и спросил про твои занятия, -  тихо добавил Саша. Он был очень напряжен, но и хорошо сдержан. Тем не менее, атмосфера нагнеталась.
- Занятия, занятия, - повторяла она, пытаясь понять, что ей делать, так как почувствовала себя загнанной в угол. – А когда Хади в школу? Ты уже говорил с директором?
- Говорил. В школу он записан. От дома пять минут пешком. И по поводу занятий музыкой есть договоренность. Музыкальная школа чуть подальше. Но пока ему можно не посещать занятия.  Думаю, вернусь, тогда и пойдет. Пусть пока адаптируется.
- Да, Саш, но я же его одного дома не оставлю, - с тревогой в голосе сказала Вера. - Хотя, могу его с собой на работу брать.
- Это было бы идеально, - обрадовался Саша. – Ты уверена, что это возможно?
- Уверена, - кивнула Вера. - Только будет ли ему интересно, вот в чем вопрос. Это не праздник, а рутина, - лукаво улыбнулась Вера.
- Ну, тут ему не привыкать, он ведь с 6 лет занимается, - заверил ее Саша.
- Хорошо. Главное, чтобы он из-за тебя не расстроился. Только прилетели. И там тебя не видел и здесь, -  с грустью добавила Вера, изучая новое колечко.
- Я понимаю, но ничего не могу поделать, - вздохнул Саша. -  Если бы ты не согласилась, мне бы пришлось просить кого-то из родни, а мне не хотелось бы.  Саша покачал головой. -  Ты же знаешь, они не в Москве.
- Знаю. Ничего, Саша, - сказала Вера, взбодрившись. – Поезжай. Мы справимся. Когда тебе завтра вылетать, Крылов?
- Вылет вечером, - ответил он устало.  Видно было, что разговор отнял у него все силы. - Так что с сыном еще пообщаемся. Надеюсь, он все поймет.
     На этом их разговор с Верой окончился, но Саша не сказал ей самого главного. Собственно, он и раньше никогда не посвящал ее в подробности своей работы. Принимая дела Юры, он не задавал лишних вопросов. В первые дни нового года получил инструкции, как договорились. Командировка Саше предстояла не простая, он об этом знал, волновался, но привычно скрывал свою нервозность, время от времени принимая снотворное. Он умудрялся делать это так, что Вера ничего не замечала и не о чем не догадывалась.

Признание
     На другой день после отъезда Саши Вера с Хади отправились к ней домой. Всю дорогу она старалась отвлечь его от грустных мыслей, расспрашивая преимущественно о музыкальных занятиях и его сочинительстве.
- У меня есть с собой запись твоих сочинений, можем послушать, - предложила Вера. - Я не очень смыслю в электронной музыке, но ты ведь просветишь меня?
     И тот охотно принялся просвещать Веру. План Веры сработал. Хади мгновенно забывал обо всем на свете, стоило только разговору зайти о музыке. Войдя в квартиру, они  успели лишь снять куртки, как раздался звонок в дверь. 
- Должно быть, Таня, моя подруга, - предположила Вера и не ошиблась.
     Уже с порога Таня заулыбалась, увидев высокого загорелого парня с большими голубыми глазами.
- А это, должно быть, Сашин сын? – спросила она, снимая пальто.
- Да, Таня, ты шла за нами по пятам, разминулись в несколько минут, - сказала Вера. - А это Хади. Пока Саша в отъезде, мы с ним будем вместе коротать время.
- А Саша надолго? – спросила Таня, пожимая руку Хади.
- Да вроде нет, - ответила Вера. - Может, на неделю, он и сам точно не знает.
- Далеко полетел?
- На учебу во Францию, в горы.
- Батюшки, - удивилась Таня, проходя в комнату.
-  Мой батюшка в горах, - улыбнулся Хади, и Вера с Таней рассмеялись.
– Таня, а куда же Валя подевался?
- Ах, Вера, Валя в своем репертуаре. Неотложные дела, просил прощения, - вздохнула Таня, закатив глаза.
- Ясно. Трудится, как всегда, - с пониманием закивала головой Вера. 
- Коротко вряд ли получится, я лучше потом тебе все подробно расскажу. Таня посмотрела на Хади. – У мужчин ведь всегда много важных дел, - добавила она, глядя на него. - Как ты ни крути, работа для них всегда на первом месте. Вера незаметно подмигнула ей.
 – Я слышала, ты музыкой серьезно занимаешься? – спросила Таня Хади.   
- Вы тут пообщайтесь, а я пока любимым делом займусь. Вера кивнула в сторону кухни.
- Я, пожалуй, помогу тебе, - сказала Таня.  Хади, побудешь немного один?
- Легко, - ответил тот с улыбкой и перебрался на банкетку возле пианино.
   Придя на кухню, Таня стала мыть овощи, а Вера резать их.
- Он прекрасно владеет русским, - заметила Таня.
- Да. Что удивительно, это в большей степени заслуга Сашиной жены. Жизнь вообще удивительна. Расскажи, как Валя отреагировал на известие? Я ведь, кажется, первая узнала, - улыбнулась Вера. Таня погладила живот.
- Смотрел на меня целую вечность и молчал, - ответила она.
- Как это не похоже на Валю, - засмеялась Вера.
- Не говори, обычно у него рот не закрывается.  – Поначалу я, правда, решила, что он думает о чем-то своем и потому молчит, но как потом обнял меня, прямо сжал в объятьях  и сказал, что теперь у меня будет двое детей. 
- Самокритичен, смотри-ка, - улыбнулась Вера, продолжая резать листья салата.  - А мне Настя звонила.  Мы ведь только с ней и Женькой виделись после нового года. Я ее отвела в сторонку и спрашиваю, мол, когда с  папой Жени знакомиться будем?
     Таня сняла перчатки и повесила их на раковину.
- И что же Настя? – спросила она.
- Представляешь, Юрий Владимирович, Женин отец, как узнал про беременность Насти, привез скрипку и теперь день и ночь играет на ней. Ага.
- Что ты говоришь? И поэтому он не приехал знакомиться?
- На самом деле я предполагаю, что у него нервный срыв был, но это еще до известия о Настиной беременности. Женя вроде сказал, что у отца переутомление, и он теперь будет работать в режиме консультаций, то есть в свободном режиме. Теперь-то ему как раз лучше. Скрипку он в руки сто лет не брал, - улыбнулась Вера, и женщины засмеялись.
- Ладно, пойду, а то неудобно, Хади ждет. Таня сняла фартук и отправилась в комнату. Хади сидел за пианино, склонившись над клавишами, и перебирал их пальцами, не нажимая. Он быстро взглянул на Таню.
- Музыка, - сказал он, - идеальный вид искусства.
- Почему ты так считаешь? – спросила Таня, усаживаясь на стул рядом с пианино.
-  Потому что она имеет гибкую форму. Все остальное  как камень. Картины, литература. Есть, конечно, картины, на которые можно долго смотреть и каждый раз находить что-то новое. Книги некоторые хочется перечитать. Хади задумчиво посмотрел на Таню. Он был совершенно расслаблен и по всему видно – пребывал в своей стихии. Слова давались ему без усилий, и говорил он так, как чувствовал, как знал. – Музыка, продолжал он,  – каждый раз новая. Можно на ходу что-то менять, когда исполняешь ее: менять голоса, инструменты, темп. Можно делать разные аранжировки. На самую простую заданную  тему  можно импровизировать бесконечно.
– Ребенок и взрослый одновременно, -  мысленно удивилась Таня.
- Пожалуй, я соглашусь с тобой, -  сказала она. Но есть все же книги, которые хочется перечитывать вновь и вновь. В каждом возрасте они воспринимаются по-новому. Постоянно что-то новое открываешь для себя. Есть автор, есть интерпретатор. Актер может по-разному исполнять то, что написано композитором или режиссером. Таня вопросительно посмотрела на Хади.
- Тем не так много, - ответил он. Нот всего семь, - улыбнулся Хади. А столько всего понаписано.
     Хади, повернулся к инструменту и сразу начал играть. Играл уверенно, легко. Наблюдая за ним, Таня отметила, насколько серьезной и зрелой может быть игра ребенка, насколько богат и многогранен его внутренний мир. – Если не видеть, кто играет, - подумала она, -  в голову не придет, что это ребенок. Окончив игру, Хади положил руки на колени и несколько секунд сидел молча. Потом повернулся к Тане и улыбнулся.
- Прелюдия и фуга ре минор из «Хорошо темперированного клавира» Иоганна Себастьяна Баха, - сообщил он и отчего-то снова очень по-детски рассмеялся. Этот взрослый ребенок был так очарователен и красив, что Тане было трудно отвести от него взгляд. Его культура и ум впечатление лишь усиливали. 
- Очень зрелое исполнение, насколько я могу судить, - сказала она.
- Мне еще учиться и учиться, - махнул рукой Хади.
- Ты уже держал экзамен в музыкальную школу здесь, в Москве? – спросила Таня.
- Нет, папа сказал, что уже договорился о занятиях, хотя в середине года принимают неохотно. – Он  сказал, что мы пойдем на прослушивание, когда он вернется, - ответил Хади. 
- Ты любишь Баха? – спросила Таня. – Он живет не в Каире и не в Москве, - подумала она, глядя на него, - он живет в мире музыки, и когда он в нем пребывает, похоже, забывает обо всем. Молодец, так и надо жить.
- Нам учитель по музыке сказал, что музыка Баха изобразительна.
- И что же это значит? – улыбнулась Таня.
    Хади посмотрел на панно с птицами на пианино.
- Я сначала удивился, - ответил Хади, изучая панно. – Удивился, что учитель сказал это про музыку Баха. Ведь это строгая полифония. Я никогда не мечтал под эту музыку, ничего себе не воображал.
- И что же, ты изменил свое мнение?
- Изменил, - ответил Хади и перевел взгляд на Таню. - Я закрыл глаза, но сразу ничего не увидел. А потом я понял, что многоголосие – это разговор. Сначала первый голос, потом второй, третий, - все они повторяют то, что сказал первый, а потом…., - Хади снова рассмеялся. Потом я много чего навоображал.
- И что же, если не секрет, ты навоображал? – поинтересовалась Таня, и они рассмеялись.
     В комнату вошла Вера с подносом, плотно заставленным салатами и столовыми приборами.
- Ребята, я вижу, у вас тут веселье, - сказала она.
- Да, мы тут говорили о высоком искусстве, - кивнула  Таня и подмигнула довольному Хади.
     Они разложили приборы и принялись за еду.
- Ты слышала, как Хади играл? – спросила Таня.
- Слышала немного, -  улыбнулась Вера, посмотрев на Хади. Тот сосредоточенно ел салат, не обращая ни на кого внимания.
- У меня будет прекрасная возможность послушать его в нашем институте. Может быть, даже завтра. Знаешь, Хади, - сказала она, наливая ему апельсиновый сок, - если тебе нравится Бах, то мы могли бы поиграть на клавесине, а если повезет, возможно, и на небольшом органе в  концертном зале.
     Хади перестал есть и посмотрел на Веру. - На органе? – искренне удивился он.  – Супер!
- Ну, не будем загадывать, посмотрим. Ребята,  к нам сейчас могут приехать Настя с Женей и его папа, - сказала Вера. Заедут ненадолго на чай. Только что Настя звонила.
- А мы с Вами тортик купили по дороге, - улыбнулся Хади.
- Точно. А Таня конфеты принесла. Живем!
- А ты знаешь, Хади, что Таня – художница? – спросила Вера. 
- Я не знал, - ответил Хади и посмотрел на Таню.
- Ну, тогда я тебе сейчас кое-что покажу, - сказала Вера, достала с полки несколько книг и разложила их перед Хади. – Таня иллюстрирует книги в жанре фэнтэзи, вот, - пояснила Вера. Полистав книги, Хади присвистнул.
- Вы классно рисуете, - сказал он. – Ни за что не подумал бы.
- Хм. Почему же? – спросила Таня.
- Вы не так уж защищали художников, когда мы с Вами говорили об искусстве, - сказал он.
     Таня рассмеялась, а Вера пожала плечами.
- Вера, у нас тут, пока ты готовила, произошел ученый спор. Мы говорили о музыке и других видах искусства, - объяснила Таня, не сводя глаз с Хади. – Так вот я поддержала точку зрения Хади, - Таня отпила чай и поставила чашку на блюдце. – Мы считаем, что музыка имеет самую гибкую  и текучую форму из всех видов искусств. Верно, Хади?
     Хади перестал рассматривать иллюстрации и поднял глаза на Таню.
 - Ваши работы хорошо рассматривать под музыку, - нашелся он, и женщины снова рассмеялись.  – А вы замужем? 
- Замужем, - ответила Таня.
- Ваш муж тоже художник?
- Нет, мой муж делает мебель и  доски для творения икон, - ответила Таня, и Вера прикрыла рот рукой.
- Выходит, он хакер, - заключил Хади.
- Почему хакер? – одновременно спросили Таня и Вера.
- Папа мне объяснял, что в переводе с английского это слово означает работника по дереву или просто мебельщика. Означает «рубить топором по дереву», вот, - ответил Хади.
- Век живи, век учись, - вздохнула Вера, а Таня от души рассмеялась.
- Валя -  хакер, - сказала она, катаясь со смеху. – Вот мы к нему с тобой сходим в мастерскую, если захочешь, - продолжала она, вытирая слезы, - и посмотрим, как тяжел труд хакера.
- А я видел иконы, - улыбнулся Хади Тане.  Коптские. У меня вся семья – копты. Кроме папы, он православный. Поэтому папа меня тоже крестил в православном храме.
- Да что ты говоришь? – удивилась Вера. Бабушка с мамой не были против? – спросила Вера.
- Нет, не были, - ответил Хади. – Они с пониманием отнеслись. Мы очень много раз бывали на Синае в монастыре Святой Екатерины. Я видел все самые древние иконы, всю коллекцию, и библиотеку нам показали, повезло. А вы были на Синае? 
- Мне посчастливилось побывать там - кивнула Таня. Я видела эту коллекцию икон. Они прекрасны. И они более живые, чем современные. Она странно улыбнулась чему-то  в пространстве, а затем перевела взгляд на Хади.
- А я, к сожалению, не была, - сказала Вера. 
- Могу вам как-нибудь все показать, - предложил Хади.  - Вы пишите иконы? – спросил он Таню.
- Нет, - ответила Таня. Я занимаюсь иллюстрированием книг. Она пожала плечами и что-то хотела добавить, но промолчала.
     Хади посмотрел в большое зеркало Веры и почему-то развеселился.
- Что тебя так рассмешило? – поинтересовалась Вера.
- Да так. Просто подумал о зеркальных сайтах.
- Вон оно что, - улыбнулась Вера.
- Да. Знаете, зеркала используют как резервные копии. Вы в этом разбираетесь?
- Ну, немножко разбираюсь, наверное, - сказала Вера. Хади посмотрел на Таню.
- Хади, я поняла, - ответила Таня. Резервные копии почти такие же, как оригинал, только хранятся они в каком-то очень далеком месте. Их делают на случай, если повредится главный сервер.
-  Да, я об этом как раз и подумал, - улыбнулся Хади.
- Такие зеркала еще используют для борьбы с цензурой. Зеркало – оно как живой архив. Там все старые файлы до своего перевоплощения, - пояснила Таня. 
   Хади посмотрел на нее изучающе.
- Вам нравится свобода, - неожиданно сказал он.
- Да, это верно, -  кивнула Таня, совсем не удивившись. – Я люблю придумывать свой собственный мир.   
     Вера сидела в кресле и загадочно улыбалась, внимательно следя за их диалогом. Хади опустил глаза, а затем кротко посмотрел на Таню.
- Быть странником – лучший из всех возможных путей,- совершенно серьезно заявил он

                В одно мгновенье видеть вечность
     Вера лежала в темноте с открытыми глазами. Хади давно спал. От Саши новостей все еще не было. Спать совершенно не хотелось, но она и не пыталась. К счастью у Веры не было привычки ломать свои естественные биоритмы, совершенно отличные от общепринятого календарного времени. Ее собственный календарь был природным, отличным от механического. Вера, как и большинство женщин, жила 13 лун по 28 дней. На прикроватной тумбочке ее стоял небольшой календарь на подставке. Старое новое, - так назвала его Вера:
 
     Трансформацию внутри себя она чувствовала особенно ясно в декабре и мае, но были и другие переходные периоды. Сезонов у нее было шесть, и чувствовала она их dolce, всеми порами своей нежной кожи. Когда дул Зефир, ей снились вещие сны, Борей приносил  ей покой, Эвр рождал в сознании ясность, Африк будоражил фантазию и давал силу. Она почувствовала, как по телу пробежала волна, и дыхание стало чаще. Неожиданно вспомнились родители, всю жизнь трудившиеся от рассвета до заката. Затем она представила, как Валя бежит на службу в своем тоненьком пальтишке, о том, как он всего себя без остатка отдает людям, о скромном и сдержанном Саше, который все время работает и никогда не на что не жалуется, об умном и рассудительном Хади с его бесконечной преданностью музыке, о Тане, столько лет мирившейся с тем, что у нее нет детей, а муж все отдаляется от нее. Вера лежала и смотрела в угол комнаты, представляя себе всех этих людей, их каждодневный труд, их хрупкость и силу. – О чем только люди думают или – вернее сказать – чем они думают, когда ссорятся, кричат и портят друг другу жизнь, - думала она, -  одними только словами оставляя на душе раны на всю жизнь, а то и словом убивая друг друга. Люди думают о мелком, мизерном, материальном, не желая видеть души ближнего, не сострадая ему искренне в каждом дне. Но дети, - думала Вера, - они другие. У тех, кто постарше, свое виденье и восприятие такое нелинейное, скорее спиральное. Валя молодец, точно объяснил  им, как проходит жизненный путь человека. Удивительно, что мир машин, порожденный воображением человека, создал нового человека, способного видеть четырехмерно и умеющего превращать сон в реальность. Вера улыбнулась. – У них теперь mind map, карта ассоциаций в мозгу, фрактальное виденье - думала она, глядя на плывущие по стене тени машин. – А маленькие дети, если посмотреть на них внимательнее. Они живут вне программы, не видя причин и следствий, ничего пока еще не боясь. Когда они, стоя посреди лужи, колотят палкой по воде, - Вера усмехнулась, -  вот он, стопроцентный креатив, о котором мечтают взрослые. Стоит ли их останавливать и говорить, что стучать по воде палкой неразумно? Креатив должен быть без причин. Валя прав, в который раз прав. Все из ничего, из пустоты, потрясающе! И вот уже рождается ритм и звук и новая музыка. Есть чему поучиться, - вздохнула она, а затем  встала, надела джинсы и свитер и отправилась на кухню варить кофе.
               
                «With the backup, makeshift life in waiting»
- Хади? Доброе утро.
     Открыв глаза, Хади увидел склонившуюся над ним Веру. На Вере был нарядный белый свитер. Хади улыбнулся и вдохнул тонкий аромат роз и лилий.
- Привет. Сегодня какой-нибудь праздник? – спросил он, потягиваясь.
- Почти, - улыбнулась Вера. – Надо пораньше выйти, тогда есть надежда, что после занятий нам дадут немного времени в зале.
      Через 15 минут Хади был готов.
     Прибыв на место, они остановились напротив здания Академии им. Гнесиных.
- Здесь я работаю, - указала Вера на здание. – Дом стоит на Поварской улице и соединяется с концертным залом, во-о-он там, за углом. Она махнула рукой в сторону концертного зала. - В Малом Ржевском переулке.
- А почему улица называется Поварской? – спросил Хади, рассматривая здание.
- Снаружи мы с тобой потом посмотрим, сейчас нет времени. Об истории этих зданий и улицы я тебе еще тоже расскажу чуть позже. А теперь идем, - сказала она и положила руку ему на плечо. 
     Они шли по длинному коридору Академии. Из классов доносились звуки фортепиано и пение. Сотрудники и студенты, встреченные по пути, здоровались с Верой и с интересом поглядывали на высокого красивого мальчика рядом с ней, а Вера представляла его как своего ученика. Наконец, они пришли в класс, где она должна была давать урок вокала. Войдя в комнату, Хади сразу же устроился на задней парте. Весь урок он сидел как завороженный. Все здесь казалось ему прекрасным, в особенности голос Веры, - низкий, струящийся, мягкий. После занятий им дали совсем немного времени в зале.
- Вера, у Вас очень красивый голос, - сказал Хади. - Вы здесь учились?
- Здесь, дружочек, - вздохнула Вера. – Здесь, можно сказать, мой  второй родной дом.
- Я бы согласился здесь жить, - заключил Хади, и Вера засмеялась.
- Ну вот, смотри, мы перешли в здание концертного зала. Скоро начнется репетиция, у нас всего 10 мину, - сказала она, после чего они вошли в зал и подошли к органу.
– Этот орган собрал в 19 веке мастер Генри Джоунс. До того, как его привезли в этот зал, он принадлежал одной из Лондонских церквей. Задрав голову, Хади с интересом рассматривал трубы, а затем начал вслух считать их.
– У него 514 труб и 10 регистров, - уточнила Вера и положила руку на плечо Хади.   
- Вера, Вы сейчас на уроке говорили о каноне.
     Стали  появляться первые оркестранты, и Вера с Хади переместились в самый конец зала. 
- Давай-ка присядем, - предложила Вера, - Послушаем репетицию. Потом я расскажу тебе о каноне.
     Через несколько минут музыканты были в полном составе и начали репетировать.
- Флейта, орган, скрипка и виолончель, - сказал шепотом Хади. Исполняют Баха.
- Да, это трио-соната до минор Das Musikalische Opfer, то есть из «Музыкального приношения».  Запоминай, - шепотом ответила Вера.
- Хорошо, -  кивнул Хади.
     Прослушав несколько вещей, они  вышли из зала.
- Мне здесь просто безумно нравится, - заявил Хади.
-  Я тебя понимаю, - улыбнулась Вера. - Идем-ка, выпьем с тобой чаю да перекусим, потом еще одно занятие и домой. 
     По коридору, соединяющему здание Академии с концертным залом, они вернулись обратно.  Вопросам Хади не было конца. – Кажется,  у мальчишки есть большое желание учиться музыке дальше, - отметила про себя Вера.
- То, что они в начале сыграли, то есть «Музыкальное приношение», это ведь канон? – спросил Хади.
- Верно, канон, - ответила Вера.
- А до Баха старшего были каноны?
- Конечно, - улыбнулась Вера. – Ты слышал когда-нибудь средневековые нидерландские каноны?
- Что-то читал, но не помню, - пожал плечами Хади.
- А между тем сочинил ты именно зеркальный канон в старом стиле, -  заметила Вера.
- Не может быть, - удивился Хади, и они рассмеялись.
- Я, правда, не знал. Просто насочинял и все.
- О канонах я тебе еще расскажу, и в школе, наверняка, будете в скором времени проходить.
     Они зашли в буфет, взяли чай и бутерброды и сели за столик. 
– Я хотел спросить про зеркальный принцип, - сказал Хади.
- Про зеркальный. Вера размешала в чашке заменитель сахара, аккуратно положила ложечку на блюдце. - Ну, хорошо. Для начала давай договоримся, что любой канон – это принцип отраженных голосов, - сказала она,  достала из сумки небольшую брошюру и открыла на   странице с рисунком.
- Смотри, Хади. Она указала на привычную прямую запись нот на первом рисунке. – Так мы привыкли записывать ноты. А вот так, - она постучала пальцем по второму рисунку, -  выглядела запись зеркального канона в средневековых Нидерландах. И Вера  повернула рисунок в сторону Хади:
 
- Вот это да, -  воскликнул Хади, глядя на необычное расположение нот.  – А почему они так писали?
- Не всегда так писали, а только тогда, когда надо было объяснить суть зеркального принципа построения, - ответила Вера. Голоса строятся зеркально от исходной точки. На одной из таких записей старый мастер подписал: «Кто себя возвышает, да унизится, а кто себя унижает, да возвысится». Вера улыбнулась.
- Этот мастер имел в виду и как голоса в этом зеркале строятся и людей тоже? – спросил Хади.
– И людей тоже, - сказала Вера, лишний раз убедившись в  сообразительности своего нового ученика. – Наверное, удивляться нечего, - подумала она, - Хади родился в стране с другой письменностью, и мышление у него не такое, как у европейцев. Египтяне, как и азиаты, не мыслят и не воспринимают мир в одном значении. Они видят множественно и образно. Так устроена их голова.
- В общем, не удивительно, что ты использовал этот прием, сам того не зная.  Вера отложила брошюру в сторону и внимательно посмотрела на Хади. – Современное мышление очень созвучно старым нидерландцам, - сказала она. -  Дома у меня много записей, послушаем.
     Хади, очень довольный, принялся поглощать бутерброды. Он ничего не замечал вокруг, полностью поглощенный своими мыслями. Иногда он начинал раскачивать головой, напевая с набитым ртом, потом вдруг начинал покатываться со смеху. Глядя на него, Вера вспоминала себя в его годы. Это значительно облегчало общение. 
     После второй пары они  вышли на улицу и свернули налево в Ржевский переулок. Вдоволь налюбовавшись зданием концертного зала, они медленным шагом пошли вдоль Поварской в сторону Арбата. Снег искрился на солнце, стоял  чудный безветренный день.
- Я обещала рассказать тебе об истории этой улицы, - сказала Вера. Хади посмотрел на нее непонимающим взглядом, потом вздрогнул и заулыбался.
- Простите, я задумался. Столько всего интересного.
- Хорошо. Тогда слушай. Когда-то очень давно, еще в XVI веке, здесь была так называемая Поварская Слобода.
- Это было в то же время, что в Нидерландах сочиняли и играли каноны, - заметил Хади.
- Точно, - улыбнулась Вера. - От этой улицы отходит множество небольших переулков: Хлебный, Скатертный, Ножовый, Чашников. Хади округлил глаза.
- Я понял! Здесь все занимались одним делом, в этом поселении.
- Верно. Раньше люди одной профессии селились в одном месте. До недавнего времени у нас в стране еще сохранялась часть той традиции, ее отголоски, когда люди, объединенные одним делом, селились в одной части города. Сейчас не то, что поселений, даже домов таких в городе осталось очень мало.  Потом здесь стали селиться люди состоятельные. Знаешь, Хади, в некоторых домах на этой улице жили Пушкин и Лермонтов, знакомы тебе такие?
- Хм. Конечно. Папа мне целую библиотеку собрал, - ответил Хади.
- Молодец  папа. Когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, Поварская улица называлась улицей Воровского. Был такой большевик. В 1994 году к улице вернулось старое название.  Сегодня ты побывал в знаменитой Гнесинке, в Академии музыки. Ты знаешь, Хади, в Москве есть театр, носящий имя Константина Станиславского, знаменитого создателя актерской системы. 
- А я слышал о Станиславском. А театра не знаю, - сказал Хади. 
- У нас еще столько интересного впереди. И в театр сходим и книжки почитаем.
- А Станиславский жил на Поварской улице?
- Нет. На Поварской была его театральная студия. Когда он открывал ее, шел 1905 год, но вскоре в России началась забастовка, а затем революция. 
- Это когда Советская власть началась?
- Тогда было время перемен.
- И поэтому студия закрылась?
-  Спектакли на время прекратились, студия закрылась, но театр, как сказал
Станиславский,  нашел свое будущее на развалинах студии. Потом уже актеры получили в дар
красивое здание нового театра. 
- Оно тоже здесь?
- Нет, оно немного дальше. Вера повернулась назад и махнула рукой в сторону Красной площади.
     Они свернули с Поварской на Арбат и пошли в сторону метро «Смоленская». Хади вдруг остановился рядом с церковью.
- А что это за храм? – поинтересовался он.
- Это храм Симеона Столпника. Построен в XVII веке, - ответила Вера.
- Сюда, наверное, приходили Пушкин с Лермонтовым, - улыбнулся Хади.
- Насчет Пушкина с Лермонтовым не скажу, не знаю, а Гоголь приходил. В XIX веке на территории храма стоял дом величайшего артиста своего времени Павла Мочалова, здесь венчались известные люди разных времен.
- А что означает слово «столпник»? Можно зайти в этот храм?
- Конечно, Хади, идем. Столпник означает «живущий на столбе или на башне», на небольшой каменной плите. Симеон был монахом, но не смог жить в монастыре. Он был одиночкой и отличился особыми подвигами в аскезе.
- Аскеза – это очень строгие ограничения?
- Верно. Очень строгие. Еще он мог видеть будущее. У Симеона Столпника было много последователей в разное время. Сам он жил в IV веке.
- Давно. А помнят его до сих пор.
- Давно, - улыбнулась Вера. Одним из его последователей был Святой Серафим Саровский. 
     Вера и Хади остановились напротив входа в храм.
– И говорил он такие слова: «Паче поста и молитвы есть послушание, то есть труд». Паче означает больше, более всего. Или вот еще: «Кто истинно верует, тот непременно имеет и дела». Хади внимательно слушал. Он увидел, как Вера перекрестилась на входе в храм. Она сложила вместе три пальца.
- Копты крестятся одним, - заметил Хади. Папа меня крестил в православном храме, но я ходил в коптский. Коптский язык, говорит мама, самый последний древнеегипетский язык. И церковь самая древняя, еще одна древняя есть – армянская. Я, наверное, не буду креститься здесь, просто похожу и посмотрю.
- Хорошо, - сказала Вера, и они вошли в храм. После, уже выйдя на улицу, Хади вздохнул.
- Вам нравятся иконы? – спросил он Веру.
- Как понять «нравятся»? Это святыня, - ответила Вера. А тебе что же, они не нравятся?
- Я этого не говорил. Просто коптские совсем другие. На них живые люди. 
     Не найдясь, что ответить, Вера промолчала, и они продолжили свой путь в сторону метро       «Смоленская».
- Раз уж мы здесь, можем посмотреть один интересный дом, - предложила Вера. 
- Что за дом? Давайте посмотрим, - согласился Хади. Они прибавили шагу и вскоре свернули в Кривоколенный переулок, где остановились напротив дома в лесах.
- Вот, сказала Вера, - это знаменитый дом архитектора Мельникова.
- Его реставрируют?
- Наконец-то начали. Он, можно сказать, трещал по швам.
- Дом круглый. Задрав голову, Хади рассматривал окна сквозь дымку зеленой сетки.
- Он не просто круглый, с обратной стороны дома есть вторая постройка в виде окружности, пересекающейся с первой. Идем, попробуем обойти и посмотреть, насколько это возможно. Вера взяла Хади под руку, и они обошли здание.
- Ну вот, теперь ты можешь видеть хотя бы частично, - сказала она. Хади некоторое время рассматривал обратную сторону дома.
- Зеркальная симметрия, - засмеялся он. – Вы специально меня сюда привели, да? Вера подняла брови, искренне удивившись вопросу.
- Если честно, даже не думала об этом. Просто дом этот нам по пути. Но ты прав, - сказала она, повернувшись в сторону дома. – Действительно, зеркальная симметрия. Этот стиль, Хади, называется советский авангард.  Мельников был выдающимся архитектором, художником и педагогом. Но при жизни он не был понят и признан в нашей стране, то есть у себя на родине. Он делал проекты, ни на что не похожие. Можно сказать, что он действительно был настоящим первопроходцем, так как отрицал все предшествующие школы и стили. А вот и схема дома, посмотри. Они подошли к небольшому стенду, на котором под стеклом висел план дома:
 
- Вера, я знаю этот стиль, - заявил Хади, рассматривая схему.
- Ну-ка, ну-ка, интересно. Вера обняла его и повела в сторону метро. – Расскажи.
- Я знаю музыканта – авангардиста Шнитке, - гордо объявил Хади.
- Слушай, Хади, ты молодец, - похвалила Вера. – Откуда такие познания, просто поразительно!
- Учитель в музыкальной школе рассказал. Он у нас поклонник музыки Шнитке.
- Удивительно, - покачала головой Вера.
- Да. Он говорил, что это один из самых выдающихся музыкантов прошлого века. Вы сказали, что этот архитектор….
- Мельников, - подсказала Вера.
- Да, точно, Мельников. Что он был первым. А про  Шнитке наш учитель рассказывал, что  этот композитор как раз любил повторения и очень даже их одобрял. Как это объяснить, ведь он тоже был авангардистом?
- Вот как. Вера не успевала за Хади. – Это действительно так. Он старался сделать музыку более доступной, поэтому много цитировал других композиторов. 
- Выходит, тут противоречие, - заметил Хади.
     Они вошли в метро, спустились к платформе и сели в поезд. В вагоне встали возле двери напротив входа.
- Действительно, я сейчас сопоставляю и вижу, что ты прав, - согласилась Вера. Противоречие есть. Это нелегкая тема. Я, признаться, не ожидала, что ты так хорошо подкован. Надо бы покопаться в книжках, - засмеялась она.
- Хорошо, покопаемся, - кивнул Хади. 
- Давай-ка заедем сейчас в магазин и купим что-нибудь на обед, - предложила Вера, когда вышли из поезда на платформу.
- Ладно, - согласился Хади.
     На подходе к магазину у него зазвонил телефон. – Мама, - улыбнулся он Вере и нажал на кнопку проекции в воздух, однако она не сработала.
- Мам, да, я здесь, просто голографическая кнопка не работает, наверное, из-за холода, - сказал Хади по-русски. Вера отметила это и отошла в сторону, делая вид, что изучает афишу. После разговора Хади подошел к ней и тронул за руку.
- Вы видели мой новый телефон? – спросил он. - Папа привез мне его с теплыми вещами, когда за мной приехал. Хади протянул телефон Вере. Над экраном нависал логотип с изображением ворот с горизонтальной восьмеркой под ними. - У него здесь клавиша специальная есть, смотрите, - сказал он, и они с Верой склонились над экраном. – Вот, это клавиша голографической проекции. 
- Я совершенно отстала от жизни, - покачала головой Вера.
 – Помните, как в «Звездных войнах»?
- А как же, - улыбнулась Вера.   
- Ну вот, такая же приблизительно проекция, как в том фильме. Я не знаю, почему она не работает. Может быть, из-за мороза?
- Наверное, Хади, не знаю, - пожала плечами Вера.
- Ну, ничего, дома отогреем, и я тебе покажу. Ой, - Хади прикрыл рот рукой. То есть Вам.
     Вера поняла, что смогла настолько увлечь ребенка рассказами, что он совершенно расслабился. Напряжение двух последних дней как рукой сняло.
– На самом деле я и сама хотела тебе предложить перейти на «ты».
- Хорошо, - обрадовался Хади. – Мама передает тебе привет.
- Спасибо. Она в курсе, что папа в командировке?
- Конечно, папа ей сразу позвонил.
- Отлично, - выдохнула Вера. – Хотела спросить тебя, как ты жил в Каире? Но, может быть, ты не хочешь об этом говорить?
- Могу рассказать, - улыбнулся Хади. – В Каире я жил хорошо. Только мама постоянно выдумывала всякое. Что я пропадаю в плохой компании и все такое прочее. Из-за постоянной войны и терроризма, вы же знаете. Коптов убивают. Хади с грустью посмотрел на Веру. Весь его ангельский детский облик и необыкновенная кротость никак не вязались с внутренней зрелостью. 
- Поэтому папа забрал меня.
- А на самом деле ты не был в плохой компании? – спросила Вера.
- На самом деле я не приходил ночевать, потому что мы собирались у старшего брата моего друга. У нас была своя группа музыкальная, и вечером мы репетировали. Хади вздохнул и грустно посмотрел на Веру. А еще…
- Дв?
- Еще на собрания ходили. Только папе не надо говорить, пожалуйста. Вы, то есть ты первая, кому я говорю, - сказал он с какой-то обреченностью.
- Можешь довериться мне, Хади.
- Хорошо, - кивнул он. – Мы ходили на собрание бахаи.
- Бахаи? Это, насколько я знаю, религия?
- Да. Бахаи в нашей стране преследуются, их дома сжигают, паспорта отбирают, а детям запрещено законом посещать государственные школы. С ними все даже хуже, чем с коптами.
- Ужас какой, Хади. И не страшно тебе было ходить на такие собрания?
- Нет. Только за маму было страшно. Потому я не приходил домой вечером. Чтобы меня не заметили. Утром было проще пойти в школу.
- Но ты сильно рисковал.
- Я рад, что папа забрал меня, - ответил он. - Я прочел в интернете, что в Москве есть большая община бахаи.
   Вере оставалось лишь грустно покачать головой. 
- У них не бывает священников, а только собрания, - продолжал Хади. – И все равны. Все религии и люди равны перед Богом. А еще у них образование и воспитание детей на первом месте стоят. 
- Понимаю, - сказала Вера. – Но думаю, ты принял правильное решение, когда решил приехать в Москву. Но не будешь ли ты сильно скучать по своей маме и бабушке?
- К маме и ребятам я могу ездить в каникулы, - невозмутимо ответил Хади. – Скажу тебе по секрету, у мамы есть друг, но папа об этом не знает. Хади улыбнулся.
- Хм. Что ты говоришь! Вера не успевала удивляться.
- Да. И думаю, что у меня скоро может быть сестра, - добавил Хади доверительным шепотом.
- Это же замечательно, - сказала Вера и подумала, что этот год начался с череды сюрпризов.
     Выйдя из метро, они зашли в магазин, быстро накидали в тележку продуктов и отправились домой, где Вера принялась  за готовку, а Хади, предложив свою помощь и получив решительный отказ, уединился в своей комнате. Когда обед был готов, Вера пошла звать Хади. Приоткрыв дверь в комнату, она застыла на месте. Хади сидел в кресле и самозабвенно беседовал с  полнообъемным образом своей матери, висевшим в пространстве перед ним. 
- Господи Боже, - прошептала Вера, прикрыла дверь и встряхнулась. Проекцию легко было спутать с живым человеком. – То чего дошли технологии, - покачала головой она.

                Иной
          - Сашка! Открыв дверь в парадное, Вера бросилась Саше не шею и расцеловала его. - Ты какой-то не такой, - сказала она, чуть отступив назад, и стала рассматривать его, склонив голову к плечу.
- Я сегодня какой-то не такой. Саша поцеловал ее, снял пальто и длинный шарф цвета красного вина, связанный Верой.  -  Можно даже сказать, иной. Твой шарф произвел на моих партнеров неизгладимое впечатление.
-  Французам нравятся шарфики, платочки, кашне и прочие шейные аксессуары.
- Да не то слово. Француз без шарфика, - Саша отрицательно помотал головой, - нонсенс. Такого в природе не существует. Но этот шарф сделал меня истинным королем на пиршестве красок. Идем в комнату, сейчас все расскажу.
-  Пообедаешь?
- Нет, спасибо, только что в самолете поел. Хади еще в школе?
-  Хади сейчас в музыкалке, - ответила Вера, наливая чай в белоснежную чашку с золотым цветочным орнаментом. – Твой любимый заварила, Earl Grey.
- Спасибо тебе, солнце. Глаза его выражали благодарность, но что-то непривычное было в них, однако Вера пока не могла понять, что именно. 
– Вы что же, прослушивание прошли? – спросил Саша.
- Прошли, - кивнула Вера. – На следующий день уже поехал заниматься. Счастливый! А в общеобразовательную он особо не рвался. Саша перегнулся через стол и громко чмокнул Веру в щеку.
- Золотая ты моя. С обычной школой завтра решим. У меня еще пара свободных дней намечается, - улыбнулся он. – В музыкалку сам ездит?
- Сам. Быстро адаптировался, я с ним всего один раз на прослушивании была, потом сам. Проездной купили. Скажу тебе по секрету, твой ребенок – вундеркинд, ага, - кивнула Вера. Саша поперхнулся чаем. Вера рассмеялась. Прокашлявшись, Саша приложил ладонь к шее и помотал головой.
- Ну, ты скажешь, честное слово. Обычный тринадцатилетний непоседа и оболтус.  Я еще по поводу спортивной секции подумаю, но это чуть позже. Пусть сначала войдет в режим. Надо расписать ему все время с утра до вечера, чтобы ни минуты свободной не было. Так, как у матери, у меня не забалует. Саша погладил Верину руку и посмотрел на кольцо на безымянном пальце.
- Все время думал о вас. Как вы тут? – сказал он. - Серьезно, тяжело тебе было  с ним?
- Не-а, наоборот. Нашла в лице Хади интересного собеседника и родственную душу. Совсем не ожидала, что он у тебя так хорошо русским владеет. Просто поразительно. Совершенно свободно говорит. 
-  Это в большей степени заслуга его матери, а не моя, - вздохнул Саша.
- Саш, ты бы о себе рассказал. Если силы есть. А то в душ иди, не буду к тебе с расспросами приставать. Рассмотрела я тебя. Похудел, осунулся слегка.
- Все в порядке. Саша был в привычной для себя роли и о своих делах не говорил.
- И все же, как все прошло? Мы за тебя волновались.
- Если коротко, то разогнали меня по полной программе.
- Разогнали? Вера заморгала. – Не понимаю.
- В общем, это не важно. Просто прошел подготовку, обязывающую меня быть заменой Юрию Владимировичу. А Юрий Владимирович у нас, как  известно, сверхчеловек. Так что теперь и я, вроде как, должен соответствовать. Саша погладил Верину руку и улыбнулся своей самой обаятельной улыбкой. К Вере стало постепенно приходить осознание того, что именно изменилось в нем. Он был еще более предельно собран и внимателен, чем обычно. И чем дольше они общались, тем больше Вере хотелось делать все идеально. Он будто бы передавал ей свою энергетику.
– Был я и в  горах и в славном городе Гренобле у их подножия, - продолжал рассказ Саша. – Сейчас, погоди, я ведь кое-что забыл вытащить из сумки. И Саша быстро  вышел из комнаты, вернувшись вскоре с дорожной сумкой, из которой извлек большую головку сыра, резную деревянную шкатулку и книгу.
- Ах, - рассмеялась Вера, принимая у Саши сыр. Красота!
-  Отложи-ка его, а сама садись, посмотрим кое-что еще. Саша поманил рукой Веру, и она села рядом.
- Какая красота, - сказала Вера, проведя рукой по ажурной резьбе деревянной шкатулки. Внутри шкатулки была коробка, обтянутая  шелком. На небесно-голубом фоне два красных пересекающихся круга. В одном изображение облаков и птиц, в другом деревенская пастораль с пастушком, играющим на дудочке перед отарой овец. Под картинкой подпись «Rakete»
–Нет слов. Вера провела пальцами по окружностям. Открыв коробку, она извлекла из нее деревянное веретено на резной деревянной подставке.
- Боже, - воскликнула она, смеясь. – Где ты его нашел?
- Нашел на воскресном рынке антиквариата Brocante Comboire в Гренобле. Погоди, это еще не все, там второе отделение есть. Он нажал на неприметную клавишу сбоку, механизм сработал, и  полочка с подставкой стала медленно подниматься. Прямо перед Верой открылось отделение с пряжей. Она взяла в руки пряжу, в удивлении поглядела на Сашу, а затем извлекла из шкатулки оставшиеся семь пушистых комков.
- Мягкие какие. Кажется, это шерсть альпака. Вера приложила пряжу к своей, а затем к Сашиной щеке. – Саш, прясть-то я и не умею. Стыдоба, а, какая?
- Ну, этот пробел мы с тобой быстро ликвидируем, - сказал Саша. Он пододвинул табурет, взял веретено и установил его на подставке перед Верой.
- Все, вперед, - сказал он. За сим последовал обоюдный взрыв хохота.
     Кое-как, сменяя друг друга, поправляя нитку и чертыхаясь, они умудрились спрясть небольшую гладкую и тонкую нить. Изрядно повеселившись, отложили игрушку в сторону.
- Что это за надпись на коробке? Утирая слезу, Вера взяла коробку от веретена с надписью «Rakete».  – Просвети меня, темную, - сказала она.
-  По-немецки означает «ракета», - улыбнулся Саша. - И веретено за компанию, - подмигнул он.  – Кстати, я ведь забыл тебе передать привет от Кары. Мастера, что в твоем доме.
- Да? Спасибо. Мастерской-то уже нет с начала года. Хотела зайти, а там замок висячий на двери.
- Что ты говоришь, жаль. Хорошие работы у него.
- Слышала, он теперь их в художественный салон сдает. Так что у него все не так плохо.
 – Ну и славно. Это еще не все, Вера. Вот, посмотри. Думаю, это будет тебе интересно. Я лично устоять не смог. Саша положил на табурет альбом в красивой суперобложке. - Издание на русском. История Гренобля. Листая альбом, взгляд Вера остановился на памятнике.
- А это последний рыцарь Европы, так его называют, - уточнил Саша. – Представь себе, мне даже довелось побывать на его могиле. Именно ему принадлежит знаменитая фраза «Делай, что следует, и будь, что будет».
- Ничего себе. Не знала. Всегда, почему-то, была уверена, что это какое-то древнее выражение. 
- Зовут сего славного рыцаря Пьер Террай де Баярд, chevalier sans peur et sans reproche - рыцарь без страха и упрека, таково прозвище храбреца и героя. Ну вот, держи альбом, почитаешь еще во всех подробностях. 
- Спасибо тебе. Вера внимательно посмотрела на Сашу. – Теперь держись, не падай, - сказала она.
- Что такое?
- Даже не знаю, с чего начать.
- Начни с начала, - предложил он.
- И то верно. Скажу коротко. Ты теперь в некотором роде породнился со своим шефом. Вот.
- Не понял, - сказал Саша озадаченно.
- Сейчас поймешь. Дело в том, что Женька, теперь уже Настин муж, оказался сыном Юрия Владимировича.
- Да? – только и нашелся, что сказать Саша. Переварить услышанное сразу было трудно. Вере, однако, показалось, что Саша как-то уж больно спокоен. 
- Ты не удивлен?
- Очень удивлен. Просто перевариваю.
- Ну да. Теперь у моего внука или внучки будет два деда, -  хохотнула Вера.
- Да уж, - почесал макушку Саша. - Пойду-ка я приму душ, ибо…
- Ибо ибо?
- Вот именно, - улыбнулся Саша и удалился из комнаты. Вера еще немного полистала альбом. Потом почувствовала ломоту в спине и приняла обезболивающее. В последнее время спина давала о себе знать все чаще. С болью навалилась внезапная усталость, но она решительно преодолела себя и, оставив подарки на диване, отправилась готовить ужин. 

                В мастерской
     Саша с Хади сели в машину и направились к Вале, теперь уже не отцу Валентину, а сотруднику цеха №9 при мебельной фабрике. До цеха надо было еще добраться. Таких промзон в Москве немало, и все они сродни лабиринту Минотавра. Навигатор, как всегда, мало того, что отклеился от лобового стекла и с грохотом свалился, так еще и показывал повороты именно там, где стояли запрещающие знаки. Хади это восхищало.
- Пап, зачем тебе навигатор? – спросил он.
- Ты прав, сын. Навигатор этот никуда не годится. Просто я привык к нему, - улыбнулся Саша.
- Человек в прошлом не обходился без навигатора?
- Конечно, обходился. Он и без машин обходился. Сейчас бы ехали с тобой в повозке, карете, а то и в телеге, - сказал Саша. Хади от души рассмеялся. 
- Без мобильного с голографией я бы не смог, - сказал Хади. Саша быстро глянул на него, но промолчал. – Как бы тогда я с мамой общался? Мысленно только.
- Письма писали бы друг другу.
- А если бы почта не работала?
- Тогда общались бы телепатически, - заключил Саша. Хади немного помолчал, глядя в окно на бесконечную вереницу длинных серебряных ангаров.
- Тогда бы мы сюда не доехали с тобой, - сказал, наконец, Хади.
- Это еще почему? – спросил Саша.
- Сколько же, по-твоему, у нас времени ушло бы на то, чтобы на лошадях до Москвы из Каира добраться? Посчитай. Самолеты бы тоже не летали.
- Вот как? Саша свернул на круг, по краям которого стояли небольшие стеклянные палатки. Хади увидел цветочный магазинчик.
- Давай купим цветы, - попросил он.
- Считаешь, надо? Что ж давай. Хади взял у Саши деньги и побежал к палатке. Через минуту он был уже в машине с букетом белых лилий. Совершенно  счастливый, он втянул носом аромат и протянул букет отцу.
- Прекрасный запах, - констатировал Саша и продолжил путь. – Любишь лилии?
- Да.
- Ладно. Пусть один подарок будет для души, а второй, - Саша кивнул головой в сторону заднего сидения, -  для дела. Хади оглянулся.
- Ого, какой огромный, - сказал он, увидев пластиковый чемодан. – Там инструменты?
- Инструменты, необходимые для работы. Всякие, скажем так, полезные мелочи. Инструменты у него есть, он ведь в цеху работает, - улыбнулся Саша.
- А цветы будет нюхать для вдохновения. А потом работать как настоящий мужчина. Хади любовался лилиями.
     Вскоре припарковались возле входа в цех. На улице потеплело, и талый снег превращался в грязную жижу под ногами. Хади, выпрыгнув из машины прямо в лужу, ахнул и широкими прыжками преодолел несколько метров до входа.
- Фу, - выдохнул он и снова весело рассмеялся. Саша в своем строгом длинном пальто, не обращая внимания на непогоду и лужи по щиколотку, уверенным шагом прошел от машины до Хади.
- Папа, ты же себе все ноги промочил, - заметил Хади.
- Не страшно, - ответил Саша с улыбкой, обнял сына, и они вошли в здание.
     Пройдя через пост охраны, они миновали небольшой коридор и очутились перед серой железной дверью. На двери красовалась серебряная табличка с надписью: «ООО Ковчег 25BD» 
- Хакерский цех, - весело рассмеялся Хади, глянув на отца. Саша хотел, было, возразить, но потом вспомнил и засмеялся сам. Хади повернул ручку, и они вошли.
     Уже с порога в нос ударил щемящий сердце смолистый запах хвои. На всем протяжении довольного большого зала, вытянутого в виде пенала, стояли небольшие деревообрабатывающие станки. Пол был густо покрыт древесной стружкой. Возле ближайшего к ним  станка стоял Валя. Увидев Сашу с сыном, он буквально расцвел и, раскрыв объятия, пошел им навстречу.
- Саша, рад тебя видеть. А это, стало быть, сын.
- Сын, - улыбнулся Саша.  – Мир тебе.
– Да пребудет с вами мир, -  откликнулся Валя, а Хади, с восторгом глядя на великана, приветствовал его рукопожатием. 
- Идемте. Валя снял рабочий халат и отряхнул руки. – Здесь есть комната, где мы можем спокойно посидеть и поговорить. Валя прошел вперед размашистым скорым шагом. Со спины он казался еще огромнее.
     В небольшой комнате, примыкающей к цеху, стоял квадратный стол, и несколько табуретов. На столе электрический чайник.
- Вот, садитесь-ка за стол. Я вас чаем напою. Валя засуетился и стал извлекать из небольшого подвесного шкафчика нехитрое съестное: простые галеты, карамель и чай в пакетиках. Затем он включил радио. В эфире зазвучала песня Enya «Orinoco».
- Располагайтесь, дорогие мои, - сказал он и загремел чашками и стаканами. Хади решительно встал, чтобы помочь ему расставить все по  местам, и Валя улыбнулся ему. Он был счастлив видеть друга юности, с которым виделся нечасто. Пути их давно разошлись, но благодаря Вере они не затерялись в большом городе, и продолжали встречаться, хотя бы даже и редко. 
- Ну вот, - сказал Валя, усаживаясь за стол и указывая ладонью на кружки с чаем. – Все на свете меняется, люди приходят и уходят, а эти чашки и стол, - Валя нагнулся и озадаченно посмотрел на ножки стола, отодвинув скатерть, - м-да, они будут стоять вечно.  И Валя закрутил ножку покрепче. Хади с детской непринужденностью залился смехом. 
- Ну, будем знакомы, - улыбнулся Валя. – Какой ты взрослый, Хади.
- Да, - кивнул тот и передал Вале букет белый лилий.  – Это от нас с Верой.
- Эх ты, - усмехнулся Валя, принимая цветы. – Сердечно благодарю, - поклонился он, прижав руку к груди. – Это Вера выбрала?
- Нет, это я. Вера только посоветовала. Хади глянул на отца.
- Ты знаешь, а ведь белая лилия – очень почитаемый цветок у христиан, - сказал Валя и внимательно посмотрел на Хади.
- Я не знал, - удивился тот.
- Расскажи, Хади, чем ты занимаешься? Нравиться ли тебе в Москве? – спросил Валя.
- В Москве нравится, особенно нравится Академия музыки.
- Вон оно что, ты музыкой занимаешься, не знал. Валя посмотрел на Сашу, и тот кивнул.
- Он и сочиняет ее, - добавил Саша.
- Это прекрасно. Может быть, ты как-нибудь дашь послушать свои сочинения? Или пригласишь на концерт, - спросил Валя. Хади рассмеялся.
- Могу прислать Вам послушать записи, - ответил он. Насчет концертов не знаю, когда еще это будет. Но если когда-нибудь будет,то Вас я обязательно приглашу.
- Заметано, - сказал Валя и пожал Хади руку.
- У меня для тебя тоже кое-что есть, - сказал Саша, хитро улыбаясь. – Это для любой конфессии подойдет, как раз то, что доктор прописал, - сказал он и вытащил из-под стола чемоданчик. – Вот, полезные мелочи для настоящих мужчин. Валя принял чемоданчик и положил его на край стола. Хади тут же встал, чтобы лучше видеть. И вот уже из чемоданчика на свет Божий появились  рубанок, стамески и прочие прекраснейшие вещи. После обсуждения всех приспособлений уселись, наконец, пить уже остывший чай. 
-  Вы мастерите мебель? – спросил Хади.
- Совершенно верно, - ответил  Валя. - У нас тут цех по производству мебели на заказ.
- А для детей делаете мебель?
- А как же, и для детей.  Маленькие столики, стульчики. Мы и садовую мебель делаем. И все оригинальное. У нас тут, как в сказочном царстве. 
- И что же, вы деревья вырубаете? – не унимался Хади.
- Не совсем так, - ответил Валя. – Если быть точнее, мы выкорчевываем пни.
- Как это, - удивился Хади. Сами что ли выкорчевываете?
- Ну, не сами, есть техника специальная для этих нужд. 
- Где же вы, интересно, пни берете, - поинтересовался Саша.
- Да их везде хватает. После лесных пожаров в пригороде целые гектары выгоревших деревьев. Верхнюю часть срубают и увозят. Там, где молодые деревца выгорели, целиком выкорчевывают, а старые…Валя улыбнулся. – Старые просто спиливают, так удобнее. Никому нет охоты корчевать огромные неподъемные пни. Вот тут-то мы и должны подсуетиться.
- Дорогостоящее предприятие, - заметил Саша.
- Было бы дорогостоящим, если бы дело касалось только корчевания. Но есть у нас здесь на территории промзоны предприятие, с которым мы работаем по договору.  Из пней на этом предприятии получают электроэнергию.
- Ух ты, - воскликнул Хади.
- Не буду рассказывать вам скучные подробности технологии. Могу лишь сказать, что предприятие это вполне выгодное. И получение энергии компенсирует все затраты по корчеванию стариков, - сказал Валя.
- Стариков? Хади удивленно посмотрел на Валю, а затем на отца.
- Я имел в виду старые деревья, - усмехнулся Валя и как-то загадочно посмотрел.
- А-а-а, понял, -  закивал Хади. - Старики-пни.
- Они самые. С гектара собираем около двух тысяч.
- Так много!
- Действительно, огромное количество, их ведь где-то высушивать надо, - сказал Саша.
- И это, замечу, не все пни. Какой-то процент мы оставляем в земле, - заметил Валя. 
- А почему? Хади с интересом слушал рассказ Вали, напрочь позабыв о чае с конфетами.
- Чтобы удобрять землю. Когда пни гниют, то служат хорошим удобрением новой молодой поросли.
- А, понятно. То есть вы их через один корчуете. Один пень оставляете гнить в земле, а второй забираете на энергию, - догадался Хади.
- Ну, что-то вроде того. Часть на энергию, а часть на мебель для детей. Валя  улыбался.  – Как я рад вам, Саша, - добавил он.
- Да, Валь, печально это сознавать, до чего редко мы видимся.
- Эх, Сашка, не страшно. Тем почетнее победа. Что-то мы, пока говорили, чай остыл, - спохватился Валя.
- Да ну его, чай, - засмеялся Хади. Давайте лучше смотреть, как из пней мебель делают. И он так заразительно и звонко рассмеялся, что Валя с Сашей тут же расхохотались сами.
- Ну что же, давайте. Валя встал из-за стола и выдал всем по рабочему халату. 
- А что, у вас тут пыль есть? – удивился Хади.
- Пыль не пыль, а настоящая пылища, - ответил Валя. Стружка летит, щепки. Все вокруг – и пол и окна – покрыто толстым слоем пыли.
   Мужчины надели синие рабочие халаты, прошли цех и оказались в примыкавшей к нему мастерской. Здесь готовую мебель олифили и покрывали лаком. По периметру комнаты красовались весьма необычные вещи. Это были и детские стулья, выполненные наподобие тронов и небольшие секретеры и даже люльки в старинном стиле. Хади обошел комнату, внимательно разглядывая каждый предмет уникальной мастерской. Возле одной поделки он вертелся особенно долго, пока Саша с Валей беседовали в стороне.
- Можно вас спросить, - прервал их Хади.
- Конечно, Хади, спрашивай, - улыбнулся Валя.
- А что это такое, - Хади указал на деревянную поделку в дальнем  углу.
- О, это очень интересная штука, - ответил Валя. – Саш, идем, покажу вам.
- Что это? Хади обошел незнакомый предмет.
- А вот угадайте с трех раз, - сказал Валя. 
- Хм. Запчасть для корабля? – усмехнулся Саша.
- Правильно, - кивнул Валя. – Это запчасть для яхты. 
-  А для чего эта запчасть предназначена? – спросил Хади.
- Это сердечник, попросту ветряк, - ответил Валя.
- Разве такие бывают деревянными?
- Бывают, представь себе. Ветряк – самопрялка, - улыбнулся он. - Так захотел наш заказчик.
- А почему у него посередине дыра?
- Хм. Ты имеешь в виду сердечник? Валя почесал лоб.  – Ты знаешь, Хади, на самом деле я мало понимаю в этом. Пришлось погрузиться в специальную литературу с тем, чтобы правильно делать такие запчасти. Есть такой прибор для вертолетов и самолетов – гироскоп. Когда меняется направление ветра, возникает сила, которая не дает повернуть на ветер. Очень большая сила. Дерево, конечно, недолговечно, и влажность потихоньку делает свое дело, но в прошлом люди пользовались деревянными ветряками.
- Наверное, твой заказчик, поклонник старины и большой эстет, - заметил Саша.
- Да, это так, - кивнул Валя. – Это пожилой и довольно консервативный человек. – Так вот, вернемся к нашему ветряку без сердечника. Если необходимы сильные магнитные поля, то сердечник только мешает.
- А, понятно, - сказал Хади.
- Знаешь, Хади, - сказал Саша, -  раз уж пошел разговор о ветряках и гироскопах. Был такой ученый – Никола Тесла, он делал так называемые искрометные катушки. Это трансформаторы без сердечника. Коэффициент полезного действия таких катушек невелик, но запредельные эффекты можно получить только так.
- Интересно. Я скачаю книги про все это, ну, про то этого ученого, про ветряки и самолетные приборы.
Валя с Сашей переглянулись. Саша взъерошил Хади макушку.
- Не все сразу, Хади. Слишком много информации.
     Валя весь светился от радости.  Саша не мог не отметить про себя и то, как быстро Валя из священника превратился в мастера. 
Кстати, - сказал Валя, - Никола Тесла отличился тем, что нашел способ добывать ничего не стоящее электричество. Он хотел подарить его людям. Мы тут с Верой не так давно говорили на тему света, правда, несколько в другом ключе. Валя посмотрел на Сашу.
- Да? – удивился Саша.
- В значении внутреннего света, - пояснил Валя.
- Так, понял, -  усмехнулся Саша.
- Так вот Тесле не дали возможности отдать свет людям, - продолжал Валя.
- Почему не дали? – спросил Хади.
- Из-за жадности и жажды власти тех, кто светом торгует, - вздохнул Валя.
- К какому же вы с Верой пришли заключению в отношении света внутреннего, интересно, - улыбнулся Саша.
- Я говорил о том, что свет, т.е. душу у человека воровать грешно. Вера считает, что по-другому человек жить никогда не мог и не сможет. Валя глянул на Хади. Тот уселся на декоративный отполированный пень и, сложив руки на коленях, смотрел на Валю с приоткрытым ртом. Саша и Валя обменялись  понимающими взглядами. – Так вот, - продолжал Валя, - парадоксальная штука получается. Отдавать свет безвозмездно не дают, так как не положено, а воровать – пожалуйста.
- А я решил, что свет – это знания, - сказал Хади. Они должны быть доступны.
- Верно, брат, - ответил Валя. – Так должно быть и я верю, что так оно и будет. Дети должны получать хорошее образование. К слову сказать, спортом ты занимаешься?
- Занимался боксом, - пожал плечами Хади. – Сейчас не занимаюсь.
- Боксом, говоришь? Молодец. А нет желания заняться борьбой? 
- Борьбой? Хади взглянул на отца. 
- Даже не знаю, - растерялся он, с одной стороны не желая обидеть или разочаровать Валю, а с другой он действительно не мог так быстро понять, нужна ли ему борьба.
- Есть альтернатива. Гимнастика у-шу, -  пришел на помощь Валя. – Слышал о такой?
- Да, слышал. Она уравновешивает изнутри.
- Верно.  Если захочешь, приходи. Валя достал из кармана рубашки визитную карточку и передал ее Хади. Тот поглядел на визитку и поднял глаза на Валю.
- А вы сам занимаетесь? 
- А как же, - покачал головой Валя. – Не обижай. Разве стал бы я тебе советовать то, чем сам не владею? Хади, совершенно удовлетворенный, одобрительно кивнул.
- А это вам мой подарок, - сказал Валя, снимая кусок ткани с небольшого деревянного вертепа.
- Немного грубовата работа, но делал с душой.
- По-моему, хорошая работа, - сказал Саша, рассматривая резные деревянные фигурки. 
     Хади провел рукой по  деревянным яслям, стоящим на высушенной траве. – А сено настоящее, - заметил он. 
- Да. Хотел взять древесную стружку, но потом передумал и заменил сеном, - объяснил Валя. - Выдрал пучок травы из-под снега да высушил его возле печки. Мужчины рассмеялись. 
     Валя бережно завернул вертеп.
- Валя, вот еще. Саша, уже надев пальто, протянул Вале небольшую синюю книгу с золотым тиснением. – Это тоже тебе. Лично от меня. Валя взял книгу и, увидев название, посмотрел Саше в глаза.
- Лествица Иакова, - произнес он и загадочно улыбнулся. Потом обнял друга и похлопал его по плечу.
Попрощавшись с Валей, Саша с Хади вышли на улицу.
- Пап?
- Да?
- Интересный он человек. Даже не скажешь, что священником был. Я ведь об этом знаю.
- Молодец, что не сказал при нем. Не стоит лишний раз причинять человеку боль.
- А почему он ушел с той работы?
- Трудно это объяснить, Хади. Но ты уже взрослый, и должен понимать, что честному человеку очень трудно приходится в жизни.
- Да, я понимаю это.
- Так вот у Вали были принципы, свои внутренние правила, из-за них он предпочел уйти с работы. Никто его не прогонял, он сам не захотел больше служить священником. А по каким именно причинам? Саша помедлил, видимо обдумывая, как лучше ответить. Они с Хади сели в машину.
- Возможно, он сам тебе об этом когда-нибудь расскажет. Саша подмигнул Хади и выехал со двора.
     Хади, рассматривал вертеп на коленях.
- У нас с тобой телефоны одинаковые, - сказал он.
- Да, и что же? 
- Я просто подумал. Ты знаешь, пап, в самолётах тоже гироскопы бывают.
     Саша  развернул машину, и они снова поехали лабиринтами промышленного городка.
- Они похожи на те, что на яхтах.  Ветряки эти, то есть гироскопы долго не помнят направление,  им надо все время задавать команду. Нет у этого прибора компаса, есть только датчик ускорения.
    Саша присвистнул и посмотрел на сына.
- Ну, ты, брат, даешь. Откуда ты  все это знаешь, интересно, и почему у Вали прикидывался, что не знаешь?
- Чтобы он рассказывал, он был увлечен, - ответил Хади. – А про все это я знаю от яхтсменов, их полно в Египте. На вертолетах я тоже сто раз летал.
- Так уж и сто, - улыбнулся Саша.
- Ну не сто, так двести, - рассмеялся Хади.
- Но я пока не улавливаю, как ветряки с телефонами связаны. Объяснишь?
- Да. Пилот должен сам удерживать направление, есть еще такой режим Normal, который помнит исходное положение после включения питания. Этим режимом можно вернуть аппарат в исходное положение.  Авиа гироскопы очень быстрые, а те, что на яхтах - нет. С телефонами никак не связано. Просто когда я увидел ветряк в мастерской, то вспомнил про Стива Джобса. 
- Интересно, - сказал Саша.
- Он мечтал построить яхту для свободного плавания.   
- О, как, хм, не знал.
- Я думаю, пап, что компания Гейтса была практически в космосе, - засмеялся Хади. – А Эппл плыли по горизонтали, как моряки, вот. А теперь эти компании стали одной.
- Каждая из этих компаний создала свою реальность. Иногда миры идут рядом бок о бок, иногда сливаются в один. 
- Ты знаешь, пап, есть такие игры, то есть они уже в продаже есть. В них можно памятью и образами любых людей играть. Так же, как мы общаемся при помощи клавиши проекции. Хади задумался, а затем продолжал. - Играть образами тех людей, которых уже нет.
     Саша нахмурился, а Хади продолжал спокойно рассказывать, глядя на шоссе перед собой.
– В этой игре можно задать тему и разыгрывать любые истории с теми персонажами, о ком есть память. Получается, что теперь все люди, любой человек на земле могут стать бессмертными. 
     Саша молчал. Сын был прав, но он не мог рассказать ему, почему именно. Вертикаль, о которой упомянул догадливый Хади, была как раз актуальна в новом проекте, одну из ролей в котором было доверено сыграть Саше. Помимо голографических проекций, становившихся столь популярными у пользователей, помимо новых игр с использованием памяти и образов людей, существовала и новейшая разработка «Flash energy point» для телепатического обмена данными и управления реальностью. Это была та реальность, о которой мечтал Никола Тесла. Будущее было здесь и сейчас. Саша вздохнул.  Возможно, когда-нибудь Хади узнает больше. И возможно, в скором времени он будет носить в кармане универсальный исполнитель желаний. – Весь мир в кармане, - усмехнулся про себя Саша. Они вынырнули из последнего коридора лабиринта и съехали на трассу.
- Интересная игра, - ответил Саша  и  улыбнулся сыну. Как и верно то, что человек жив, пока жива память о нем. А ты знаешь, как вся эта кухня устроена? – спросил он.
- Кухня с играми?
- Она самая, - кивнул Саша.
- Приблизительно знаю, - улыбнулся Хади. Процессор состоит из сверхпрочной паутины, сделанной из спиральных углеродных нанотрубок. Между ними есть мягкая основа, которая взаимодействует с нитями  человеческой ДНК, хорошо проводящей электрический ток.
- Верно, - кивнул Саша. – А нити ДНК в свою очередь взаимодействуют со спиралью того, что у нас над головами. Саша поднял глаза в небо, перевел взгляд на Хади и подмигнул ему. – ДНК пишет сценарий жизни наших организмов, и если мы правильно подключаемся к частоте космоса, то активируем свои скрытые возможности и силы. Точно так же правильно работающая ДНК нанопроволоки воздействует на спиральные нанотрубки.
- А racetrack memory записывает и считывает информацию из нанопроволок, - добавил Хади.
- И память их этих нанопроволок считывает или пишет информацию, - улыбнулся Саша. – Дом, который построил Джек. – Если трубка прямая, она будет проводником, если скрученная или изогнутая, то будет полупроводником. Но количество полупроводников, к сожалению, нельзя увеличивать до бесконечности, - вздохнул Саша. – Ну а голографическое изображение мы получаем при помощи многостенных углеродных нанотрубок.
- Пап, а потому трубки углеродные?
- А это, чтобы предупредить утечку электрического тока, Хади. Мы теперь живем в такое время, что можем реально начать экономить электричество. И добывать его практически с нулевыми затратами. Скоро, очень скоро это будет. Углерод, Хади -  основа всех органических веществ, основа жизни. Свой биологический цикл он оканчивает либо окислением и возвращением в атмосферу, либо захоронением в виде угля или нефти.
- Это о многом говорит, - таинственным голосом пропел Хади. Довольный Саша посмотрел на сына.
- И это еще не все, - сказал он. - Реакция углерода с водяным паром дает экологически чистое топливо – водород. Все это ты еще узнаешь в школе или сам. Что такое ДНК, вам уже объясняли?
- Кое-что объяснили в прошлом полугодии. Погружаться рано, - так сказал наш учитель.
- Погрузиться, положим, ты можешь при желании и сам, без всяких учителей, - сказал Саша. – Доступ к знаниям у тебя неограниченный.  – ДНК, если вам объяснял учитель, является носителем генетической информации в клетках всех живых существ и может путешествовать вдоль цепей, так что сами цепи работают как электрические провода. И сама ДНК может использоваться как нанопровод. Внешне ДНК как скрученная лестница, состоящая из двух линейных молекул, соединенных перекладинами. Но у нее есть и дополнительных 10 спиральных эфирных нитей, и на сегодняшний день человек может использовать и активировать их все. А это значит, Хади, что человек может сам написать сценарий своей жизни. Но вот то, что ты сказал о памяти давно умерших людей, да и не только людей. Дело в том, что ДНК давно умерших существ не сохраняются, информация может сохраняться только посредством частого копирования. 
    Хади смотрел сквозь лобовое стекло на трассу и молчал. Пошел мокрый снег, и Саша включил дворники.
- А переехать к тебе в Москву кто принял решение, ты или я? – спросил Хади после паузы.
- Ну а сам-то ты как думаешь? Саша уже привык к неожиданным вопросам сына.
- Не знаю, - ответил Хади.
- А ты подумай на досуге, - сказал Саша.
- Пап, в прошлом ведь в процессорах был Южный мост для периферийных устройств, верно?
- Ну, да, был такой.
- А теперь он как Северный, находится внутри процессора. Здорово, правда? 
- Конечно, здорово, да что там, это очень круто, - ответил Саша и подмигнул сыну.  – Не нужны нам теперь подпоры ни на Севере ни на Юге. *

Сад учителя
«Мы играли вам на свирели, и вы не плясали; мы пели вам печальные песни, и вы не рыдали» (Мф.11:16)
     Женя и Настя не спешили перебираться  в квартиру Веры, боясь оставлять Юру одного. Они закрыли сессию и продолжали работать, тогда как Юра в прекрасном расположении духа все больше хотел общаться с людьми. Он продолжал консультировать Сашу и решительно не понимал причину такого бережного с собой обращения. Вот ведь парадокс, - отмечал он, - когда я был холодным, как пень лесной, все меня уважали и слушали, теперь и улыбки не дождешься. Но можно ли корить людей, прежде всего сына, который за всю жизнь ни разу не видел отца таким? Конечно, можно понять его волнение. 
     После празднования нового года Юра неожиданно решил ехать на птичий рынок.   
- Птичий рынок, птичий рынок, хороши у нас дела, - напевал он себе под нос, одеваясь в прихожей. Настя и Женя стояли здесь же и наблюдали.
- Вы со мной или где? – спросил Юра, нахлобучивая новую, купленную на днях кепку в веселую клеточку. Женя обреченно смотрел на синие и красные голоски на новом головном уборе отца.
- Что? Что-то не так? – поинтересовался Юра и глянул в зеркало.
     Настя, стоявшая рядом с Женей, незаметно одернула его. Женя взял себя в руки и улыбнулся. 
- В этом году, - сказал Юра, заправлял шарф в пальто, - в моде будут зеленый и синий цвета.
- Правда? Настя улыбнулась.
- Чистейшая правда, - кивнул Юра со знанием дела. – А я вот, представляете, повелся на синий с красным. Даже не знаю, что теперь делать. Я ведь рискую оказаться немодным, а? Ребята переглянулись, а Юра подмигнул им.
- Чао, - пропел он и зашел в лифт, расположенный в холле квартиры. –  Скоро не ждите.
     Пока он спускался вниз, Настя с Женей прильнули к окну.
- Может, надо было с ним поехать, как думаешь? – спросил Женя.
- Не знаю, Жень. Мне кажется, зря ты так за него волнуешься. Он себя ведет гораздо естественнее, чем многие люди.
- Может это и так, Настя, просто ты моего отца раньше не знала, - вздохнул Женя. – Никак не привыкну к этой метаморфозе. До сих пор не укладывается в голове.
- Тут особо и понимать нечего, - сказала Настя. – С тех пор, как он остыл к познанью, он людям руки распростер. Твой отец  всю жизнь исполнял свой долг. Он ничего, кроме работы, не знал с самого детства. К тому же руководитель, а значит, одиночка. Как ты считаешь, он заслужил тот отдых, который сам себе выбрал? Он ведь счастлив. Не это ли главное?
- Да, конечно, ты права, - ответил Женя, задумчиво глядя в окно на фигуру отца. 
- Не волнуйся, - улыбнулась Настя. – Я уверена, что он скоро вернется.
     Юра, однако, вернулся не скоро. Стемнело, и Женя начал волноваться. Телефон отца как назло  не отвечал. Сидя на диване в гостиной, он обреченно смотрел на телефон, когда раздался звонок домофона. Женя вскочил и бросился в прихожую, где Настя уже открывала дверь лифта. Из кабины появился довольный Юра. Домой он вернулся под «Сказки Венского леса» Штрауса, мелодия которых доносилась из наушников, висевших на плечах Юры. В одной руке он держал корзинку с котенком, а в другой прозрачную коробку с маленькими деревцем бонсай и огромный холщовый мешок. 
- Вот, - заявил Юра, лукаво улыбаясь, сложив добро на пол. – Сегодняшний улов. 
    Ребята оторопело наблюдали за тем, как он деловито засучил рукава.
-  Глядите, какой красавец, - сказал Юра, вытаскивая из корзинки серого котенка с белой манишкой, лапками и мордочкой. - Будет нашим ангелом-хранителем. Женя с Настей переглянулись. 
- Ангел-хранитель, наверное, не отказался бы поесть с дороги? – спросила Настя.
- Спасибо, принцесса, - обрадовался Юра. Корм я прикупил, если что, - добавил он и торжественно передал Насте пакет и корзинку с котенком. 
- А бонсай зачем? – поинтересовался Женя.
    Юра взял сына под руку и повел в комнату. Сыну он едва ли доставал до середины уха. По центру комнаты стояла наряженная елка, и Юра уверенно пошел к ней. – Я на пол поставлю пока, - сказал он, ставя стеклянный куб с деревцем под елкой. – Надо придумать место, где мне в дальнейшем разбить сад.
- Сад? Ты решил заняться искусством бонсай? Женя почесал затылок. Недоумение на его лице сменилось восторгом.
- Да, Решил попробовать. Начало имеем, - кивнул он на деревце.
- Интересный экземпляр, - сказал Женя, глядя на деревце. –  Два ствола, но они как-то неестественно переплетаются.
- Эх, еще бы мы понимали в этом хоть что-то, - вздохнул Юра. – Хотя вы с Настей, как студенты биофака, могли бы и знать. - Но именно этим я и намерен заняться в ближайшее время. В Гефсиманском саду тоже есть деревья с переплетенными стволами. В наших яблоневых садах полно таким деревьев. 
- В природе да, но тут искусственно выращенное деревце. Женя присел на корточки и стал с интересом рассматривать его. – Не является ли это насилием над природой? Садовод, приступая к работе, наверняка не знает, добьется ли успеха.
- Ха, ха, ха. Это только кажется так, - сказал Юра. – Существует нулевая точка, в ней уже  есть энергия жизни.
- Что ты имеешь в виду?
- А то, что опытный садовод чувствует нутром, с какими экземплярами опыт пройдет, а с какими нет, и я намерен стать таким садоводом, - заявил Юра.
- И селекционером, - добавил Женя, рассматривая деревце.
- Точно, - ответил Юра. – И селекционером тоже.
     В комнату вошла Настя с котенком на плече.
- Все, накормлен, путешественник,  - сказал она. – Кажется, ему  у нас понравилось. Она сняла котенка с плеча и выпустила погулять по комнате. Тот с радостью отправился осваивать новые пространства на маленьких, неуверенных лапках.
- Юрий Владимирович, можно поинтересоваться, для чего вам этот огромный холщовый мешок? Он похож на мешок для картошки.
-  Он предназначался для картошки, но он не для картошки, - ответил Юра. -  Думал, вы окажетесь догадливее.
- Для подарков?
- В яблочко. Я еще детей с Рождеством не поздравил, - заявил Юра.
- Каких детей? – поинтересовался Женя. Настя, не выдержав, рассмеялась. Юра, глядя на нее, тоже.
- Есть задумка, - сказал он. - Ладно, раскрою секрет. По случаю прикупил я подарки для ребят, что воскресные школы посещают.  Несколько школ при храмах. Музыкальные подарки, в общем. Хотите посмотреть?
- Конечно, хотим, - закивала Настя, и они гуськом направились в комнату Юры, представлявшую собой столь же лаконичный кабинет, что и на работе. В углу кабинета на полу стояло множество пакетов внушительных размеров. 
- Идите сюда, - поманил их Юра. Настя села за стол, а Женя на край стола. Юра извлек из пакета свирель. – Там еще сладости, электронная музыкальная библиотека, ну и прочая мелочевка, но основной подарок – этот, -  сказал он и передал свирель ребятам.
- Вот такая свирель по образцу старинной. Сделаны на заказ у хорошего мастера. Сердцевина у дерева, из которого делается свирель, должна быть  полой или мягкой, чтобы ее можно было легко удалить. Когда сердцевина мягкая, звук красивый, - со знанием дела сообщил Юра. - На свирели играли, чтобы не скучно работать было. Работать с единомышленниками, -  усмехнулся он.
- А я слышала, что на свирели играли пастухи, - сказала Настя.
- Не только пастухи,  - улыбнулся Юра.
- А что у вас там еще, в пакетах? Настя кивнула в сторону подарков.
- Посмотри, если хочешь. Настя открыла один из пакетов и, заглянув в него, подняла вверх большой палец.
- Чего там, Насть? Женя в нетерпении подошел поближе. Выражение лица его вдруг стало детским.
- Смотри. Здесь помимо сладостей, телефоны каждому. Настя взяла  из пакета один и передала Жене.
– Так это же последняя разработка, с голографической проекцией, - удивился он.
- Не только, - заметил Юра. – Здесь есть возможность  моментального наложения любой музыки на действие в игре.
- В смысле? Не понял, - сказал Женя.
- В смысле ты можешь включить и записать через микрофон любой музыкальный отрывок, задать, так сказать, тему, затем включить игру. И музыка твоя будет автоматически аранжирована и наложена на действие, то есть на твою импровизацию. В зависимости от того, что происходит на твоих подмостках, тема будет развиваться самостоятельно.
- А принцип-то какой?
- Долго объяснять.  Глаза игрока сканируются, затем обрабатывается его ассоциативная память, и звуки выстраиваются соответственно настроению и желаниям игрока.
- До чего дошел прогресс, - сказала Настя. – Так ведь мы совсем обленимся. 
- Нам дают то, что мы хотим, - сказал Юра, лукаво улыбаясь. - Точнее все это является отражением наших потребностей и желаний. А для того, чтобы самим не разлениться, дудки прилагаются - усмехнулся он и покрутил свирель. – Дудеть не будем, чтобы слюней не напускать. Это вам не электронный мир, - сказал он, бережно укладывая инструмент обратно в пакет.


Веяние тихого ветра
«Если люди перестанут придавать значение непосредственному удовольствию, получаемому от исполнения долга так же, как и непосредственному отвращению к нему, они обнаружат, что в служении заключено еще нечто полезное для них. А именно то, что утончает их восприятие» (Идрис Шах)
     На следующее утро ни свет, ни заря Юра по-тихому выскользнул из квартиры. Не желая смущать консьержа, переодеться решил в машине. Кое-как дотащив мешок до подземной стоянки, он свалил его на заднее сидение своего синего ЗИЛовского лимузина, отогнанного сюда сыном. Затем залез  в него сам и с трудом нацепил купленный на птичьем рынке костюм Деда Мороза. Нахлобучив шапку с бородой и усами на липучке, он приклеил лохматые брови, несколько раз осмотрел  себя со всех сторон в зеркале и газанул. Вылетев из подземелья на свет Божий, он направился в сторону храма, в котором до недавнего времени служил Валя.
     Таня как раз поздравляла детей из воскресной школы, когда в класс влетел запыхавшийся Дед Мороз с перекошенной бородой. Он поклонился и пошевелил мохнатыми бровями. Дети рассмеялись.
- Простите, а вы… Таня глянула на детей и велела им посидеть тихо. – Пойдемте, - сказала она, и вывела Юру за дверь, отведя подальше от класса.
- Вы кто такой? – спросила она.
- Как кто, разве не видно? Юра снял рукавицы и отер со лба выступившие капельки пота.
- Вижу. Таня улыбнулась. – У вас есть договоренность с директором школы? Меня никто не предупреждал об этом визите.
- Как сказать, - ответил Юра. Впервые в жизни он переживал нечто подобное. Он вдруг оказался по другую сторону невидимой черты. – Да, договоренность в некотором роде есть, но она не личная. По телефону, - уточнил он.
- Не понимаю вас, - сказала Таня. – Если вы договорились, то с кем?  Поймите, если вы не скажите, с кем именно договорились, я не смогу вас допустить к детям.
- Хорошо, я вас понимаю. Прошу вас, подождите минутку, я только номер наберу, - сказал Юра и набрал номер Саши. Впервые в жизни он кого-то о чем-то просил.
- Саша, это я, - сказал он, не желая называть имени при Тане, стоявшей прямо перед ним.  – Позвони  директору первой воскресной школы Светозарову, скажи, чтобы дал добро пустить в здание школы Деда Мороза. И набери меня сразу. Юра дал отбой и улыбнулся Тане. 
- Простите, - сказал он. - Еще минутку. Таня нетерпеливо посмотрела на часы. – Посидите здесь пока, мне надо к детям вернуться. Праздник, все же, - сказала она.
- Ах, да, как это я забыл, - опомнился Юра. -  С Рождеством вас.
- Спасибо, вас тоже, - ответила Таня, с улыбкой осмотрев чудака. Пояс на красной, отороченной белым мехом шубе, смахивающей скорее на халат, развязался и упал. Под шубой безупречный деловой костюм. Перехватив взгляд, Юра поднял поясок, запахнул шубу, затянул покрепче пояс и уселся ждать на скамье возле стены.  Воспользовавшись моментом, он стал осматривать холл. Скамья находилась  у самого входа в здание, и мимо то и дело сновали родители с детьми и священники. Все они  с интересом смотрели на Деда, сиротливо сидящего в углу. Юра всем кивал, так как не знал, как себя вести. Этот день он запомнит надолго. Вскоре раздался спасительный звонок.
– Наконец-то.
- Юрий Владимирович, простите, но директор воскресной школы будет только завтра. На работе его нет и мобильный, как назло, в настоящий момент не доступен, - сообщил Саша.
-  Саша, хорошо. Вопрос закрыт, спасибо,  - ответил Юра и дал отбой. Посидев немного, он неожиданно рассмеялся вслух и покачал головой и пробормотал: «Цирк». Затем встал, взвалил мешок на спину и направился к кабинету директора в конце коридора. Он достал из внутреннего кармана пиджака ручку и блокнот, выдернул из него лист. Оглядев длинный голый коридор, он усмехнулся и присел на одно колено. Положив на второе лист бумаги, они быстро начеркал: «Митрофаныч! Привет от Деда Мороза. Надеюсь, что подарки сии, дарованные известным вам благотворителем, дойдут до всех детей, посещающий класс музыки и рисования». Кое-как  приладил записку к мешку и оставил под дверью. Не желая больше привлекать к себе внимание, он снял халат и шапку и завернул в них бороду с усами. С силой дернув накладные брови, он выдернул вместе с ними часть собственных бровей, чертыхнулся от боли и  быстрым шагом направился к воротам. 
      Вскоре после праздников Саша, Вера и Хади неожиданно нагрянули в одну из воинских частей на юге города. Здесь все шло легче, чем у Юры. Саша открыто предъявил удостоверение на КПП. Солдатам они привезли коробки с едой, журналами и теплой одеждой. Саша лично раздал подарки и предупредил начальство, что берет воинскую часть под личный контроль, чем вызвал неслыханный переполох. Отказавшись от застолья, он немедленно направился к машине, где его ждали Хади и Вера. 
- Сто вопросов, недовольство и бездна непонимания. Странные люди, - сказал Саша.
- Разве ты не понял, почему такой нерадостный прием? – спросила Вера. Хади с интересом слушал беседу взрослых.
- Да понято все, - ответил Саша.
- Я помню, как один мой знакомый ехал зимой из учебки в часть, -  вспомнила Вера, чтобы как-то сгладить раздражение Саши. - Он позвонил мне, а я всех остальных друзей, и все мы рванули на Павелецкий вокзал. Помню, стоял собачий холод, жуткий мороз. Все мы, друзья, кто что мог, прихватили из дома: кто носки шерстяные, кто кастрюлю с курицей. Времени-то всего два часа, пока солдатики поезд ждали. И вот вижу, стоит наш дружище в шинельке – худющий, замерзший. Не знаю, как у кого в тот момент, а у меня тысячи искр из сердца посыпались от сочувствия всем солдатам на свете.
     Хади был весь внимание. За несколько дней со дня приезда он получил впечатлений на год вперед. Какое-то время сидели молча, потом у Саши зазвонил телефон. Поговорив недолго, Саша вздохнул.
- Ну, все, ребята, труба зовет, - сказал он.  И у меня служба.

                Мост
     Хади вынул  из ушей красные шарики наушников, выключил музыку и вошел через центральные ворота на территории монастыря, на всем протяжении которой был разбит один бесконечный фантастически ухоженный цветник. Древние крепостные стены заросли травой и деревцами, башня переливалась на солнце, а небольшие, чудом сохранившиеся под натиском времени постройки, были покрыты паутиной вьюна. Об истории монастыря Хади были известно, что основал его воспитанный Преподобным Сергием Радонежским племянник его Преподобный Феодор, и являлся сей монастырь одним из самых почитаемых в России, выполняя защиту на южных границах государства. Особенно любил и почитал обитель царь Феодор Алексеевич, Старший брат Петра I, - наиболее образованный правитель России. Здесь у него была своя келья, сюда вкладывал он свои личные средства, на них же открыл первые дома для инвалидов, больных и ветеранов. Прожив всего 21 год, он успел за это время вывести Россию из кровопролитной войны с Османской империей, снизить налоги, реорганизовать Госдуму, и местных воевод перевел на жалованье, лишив их доступа к финансам, боярам и думным людям повелел съезжаться в Верх в первом часу с рассветом и сидеть за делами. При нем был расцвет архитектуры, музыки, живописи и поэзии, он создал даже крупное независимое издательство с государственным финансированием. Могущество страны, был уверен царь, должно было строиться на защищенности, просвещенности и богатстве народа. За годы его правления страна  стала процветающей державой с мощной армией. Много сделал и собирался сделать царь для образования.  Впоследствии память его была несправедливо попрана.   
     Проходя мимо старого храма, Хади услышал тихое и нежное четырехголосие симоновского распева и, обойдя его, обнаружил широкую лестницу, приведшую в большой зал необыкновенной красоты. В просторном зале никого не было, но горело множество свечей. Старые иконы здесь соседствовали с новыми, некоторые были парными. Из-за Южных врат доносился голос священника. Хади спросил у служителя разрешения войти, и тот после недолгих колебаний кивнул, однако на вопрос о прекрасном распеве лишь пожал плечами: «Здесь не поют».
     Хади вошел в ризницу. Здесь, на стульях перед священником сидело двое. По речи их Хади понял, что они слабослышащие и повторяют текст молитвы за священником, рядом с которым вполоборота стоял еще один священник, он же – сурдопереводчик, внимательно наблюдавший за жестами ведущего службу. Служба велась неспешно, размеренно, в своем особом ритме. Без стеснения подпевали и произносили прихожане те части богослужения, что обычно исполняет хор. Хади постоял несколько секунд на входе в ризницу, но, решив никого не смущать, потихоньку вышел в зал. Из разговора с охранником  он узнал, что настоятель  храма специально выучил язык жестов, чтобы вести службу для глухих и слабослышащих. Это было необходимо, ведь церковно-славянский язык было бы непросто перевести на язык жестов не священнику. В процессе службы ему помогали один слабослышащий диакон и один глухой священник. Таким образом, служба проводилась и голосом и жестами. На вопрос о слепых охранник ответил, что они посещают храм, и во время службы слепой берет за руку глухого зрячего, по движению рук воспринимая жесты священника. Хади узнал, что резные иконы в зале сделаны для слепых, и тогда он понял, почему в зале есть много парных икон. Поблагодарив охранника за рассказ, Хади вышел во двор храма. В задумчивости сделал он еще пару кругов по монастырскому двору и, миновав розарий, остановился напоследок у ворот. К шпилю кузнечной башенки прибился красный небесный фонарик. Глядя на него, Хади улыбнулся. Какая-то особенная глубокая тишина заполнила его изнутри.   

Эпилог
- Мам?
- Выбрала? Настя подошла к пятилетней дочери.
- Выбрала. Вот,  - сказала та и указала на рекламу в витрине. «Животные всех зоопарков мира», - значилось на ней.
- О, прекрасный выбор! Продавец, стоявший рядом с ними, потирал руки. – Лично проверял. Вы не представляете, чего только не бывает на уме у обыкновенных козлов и овец. Продавец вальяжно облокотился на стойку. Настя смерила его строгим взглядом.
- Что же прекрасного может быть в памяти тех, кто сидел в клетке?  - спросила она.
- Но, мама!
- Ну, хорошо, мы берем ее, - сдалась Настя.
     Девочка захлопала в ладоши и запрыгала на одной ножке. Продавец вернулся за стойку.
– Вы никогда не пожалеете. Эти истории позволят вам в полной  мере насладиться выходными, - заверил он.
    Дома девочка сразу же села играть. Она нажала на клавишу проектора, и в воздухе перед ней возникло поле выбора персонажей. Вспомнив рассказ продавца, она выбрала овечку, а потом добавила тигра, кота, собачку и пару ястребов. Затем она выбрала клавишу «игра» и уселась в кресло. Игра началась. Она закрыла глаза и сморщила личико, напрягая извилины, затем открыла глаза и стала наблюдать за происходящим на экране: приоткрыла рот, затем закрыла его руками. Глаза ее расширились, потом она закинула вверх подбородок и стала хохотать, взмахивая руками точно птица. Лишь изредка  вносила она коррективы в действия на панели управления, в основном этого делать не приходилось, достаточно было просто представить себе то, что должно было произойти, накладывая свой сюжет на память животных. Неожиданно  животные застыли на месте. Некоторые из них стали   исчезать, потихоньку растворяясь в пространстве. Малышка надулась.
- Не волнуйся, попробуй еще раз. Настя погладила ее по голове.
- Не получается, - захныкала та.
- Ну, хорошо, подожди меня дома, я пойду и сейчас же поменяю. Девочка радостно кивнула.
     Решительным шагом Настя вошла в салон квантовых развлечений, направилась к стойке, резким движением сняла темные очки и положила их на стойку. Она смотрела на продавца вызывающим взглядом и молчала. Продавец смутился, уронил на пол коробку, исчез за стойкой и снова возник перед ней.
- Что-то не так? – спросил он.
- Жаль ребенка. Испорченный выходной, - ответила Настя.
- Но ведь качество изображения супер, согласитесь!
- Было супер. Но почему они исчезли, животные? И больше вообще не появляются! Другие базы памяти из коллекции работают почему-то, проверили только что.  В воздухе возникло напряжение.
- Не знаю. Возможно, они конфликтуют с энергией ребенка. Знаете, такое часто бывает. Давайте, я вам поменяю карту памяти, - предложил продавец.
- Держите. Только новую я просто так не возьму. Сначала проверим на мне или на вас, - сказала Настя.
- Да, пожалуйста, - обиженно ответил продавец и активировал новую карту. Кто подключается, вы или я?
- Я, - категорично ответила Настя и стала концентрировать мысли, глядя на животных.  Продавец тем временем отвлекся на других покупателей. Через пять минут действие прекратилось, и животные исчезли. Насте показалось, что одна из овечек показала ей язык перед тем, как исчезнуть, и Настя тряхнула головой, чтобы сбросить наваждение. 
- Я же говорил вам. Ха-ха-ха. Продавец расправил плечи и закатил глаза к потолку.
- Что вы мне говорили? – спросила Настя. 
- Не помню точно, вам ли я говорил или кому-то еще, - в задумчивости ответил продавец.
- Что говорили, черт возьми?
- То, что они иногда не подчиняются командам. Это мы заметили не так давно. Да, вот так вот. Продавец цокнул языком, опустил голову и, сложив руки на животе, стал противно вертеть большими пальцами.
- То есть как это так, с вашего позволения? Что значит, не подчиняются?
- А вот так, - ответил продавец. – Не хотят они делать по-вашему.  – Представляете, -  неожиданно сказал продавец, - мне вчера не те окна принесли, ага, и поставили их криво. Продавец смотрел на нее так, что стало ясно, что он ищет сочувствия. Видя, что его слушают, он оживился и стал показывать жестами, в чем именно загвоздка с открыванием окон. – Понимаете, у нас страна дураков, - заявил он, оттопырив пальцами карманы на джинсах и поглядев на нее с какой-то странной самодовольной ухмылкой.
- Но мы не унываем, -  сказала Настя.
     Мужчина возле стеллажа с эротическими предложениями захихикал и стал косить глазами в их сторону, затем уронил шляпу, поднял ее и, водрузив на голову, отвернулся.
- Возьмите другую карту, - снова предложил продавец.
- Интересно, сколько раз мне придется менять их?
- Ой, да сколько хотите, я сегодня до 23:00. Продавец пригладил волосы у висков. – Приходите, буду ждать. Только не завтра.
- Это еще почему? – улыбнулась Настя.
- Да, тут такое, - махнул рукой продавец. – Сын взял машину покататься и бок помял. Продавец снова с грохотом уронил коробку. – Форменный идиот, - подумала Настя, взяла новую коробочку с игрой, на крышке которой черным по белому было написано: «Джива», и быстрым шагом вышла из салона. Дома с порога на нее кинулась дочка.
- Ура! – закричала она.
- Это другие персонажи, погоди радоваться, - сказала Настя.  - Здесь школьники с планеты Альфа.
- Пойдет! Девочка схватила коробочку и убежала в комнату.
     Прошло полчаса.
– Ну, видать, все в порядке, - решила Настя и пошла проверить, все ли действительно в порядке. В воздухе кружили в танце двое полуголых персонажей, слабо напоминающих школьников, а третий, подбежав к ним, выругался нецензурно. 
- Они выросли! Дочка  посмотрела на Настю с выражением крайнего восторга на лице.
 - А что это они у тебя ругаются неприлично, можно поинтересоваться? 
- А-а, ты про этого! Она махнула рукой на третьего персонажа. – Он еще не вырос. И к тому же делает, что хочет. Моих команд совсем не слушает. Дальше можно не смотреть. Давай возьмём другую игру, а?
 
Конец

   18.01.2014




Пояснения к тексту:
Стр. 4  «Важны не вещи, а принципы симметрии» (Стивен Вайнберг)*
Стивен Ва;йнберг (англ. Steven Weinberg, род. 3 мая 1933, Нью-Йорк) — американский физик, лауреат Нобелевской премии по физике в 1979 году. Сторонник теории зеркальной материи. Атеист. Национальная научная медаль США (1991)]. Премия Льюиса Томаса за литературные произведения о науке (1999). Медаль Бенджамина Франклина за выдающиеся достижения в науке (2004). Звание «Гуманист года» (2002) Американской гуманистической ассоциации. Почетные звания более десятка университетов, научных обществ и академий.

Стр.8  Я думаю, Гавриил украл девственность у Марии*.
Цитата из книги Кристофера Найта «Второй мессия». Рассказ потомка главы первых тамплиеров Гуго Пайенского: «Еще до Рождества Христова при Иерусалимском Храме существовали две школы, одна для мальчиков, а другая для девочек. Преподававшие в школе священники были известны под именами, совпадавшими с именами архангелов, — Михаил, Рафаил и Гавриил. После того как каждая избранная девушка становилась взрослой, она должна была зачать ребенка от одного из священников, в жилах которого текла царская кровь, а затем ее выдавали замуж за уважаемого человека. Таким способом они сохраняли чистоту рода Левиев и Давида. Согласно традиции родившиеся дети в возрасте семи лет возвращались в школы при храме, где их обучали священники. Именно при таких обстоятельствах девушку по имени Мария посетил священник, которого называли «архангел Гавриил». Девушка забеременела, а потом вышла замуж за Иосифа, который был гораздо старше ее.

Стр. 8   Воровали свет, девственность, хлеб, гвозди*, доступ к знаниям, секреты мастерства.
Легенда о цыгане гласит: для распятия Христа понадобились гвозди, и именно в этот момент рядом оказался цыган. Далее часть рассказчиков утверждает, что цыган спрятал один гвоздь, и в награду за это Бог разрешил цыганам воровать. Другие - напротив - говорят, будто цыган взялся ковать гвоздь ради денег - и за это был проклят вместе со всем своим потомством.

Стр. 12   Я была и остаюсь идеальным резонатором* музыки.
Вера – преподаватель вокала. Резонансная теория пения - система представлений о взаимосвязанных между собой акустических, физиологических и психологических закономерностях образования и восприятия певческого голоса, обуславливающих его высокие эстетические и вокально-технические качества за счет максимальной активизации резонансных свойств голосового аппарата.
Теория разработана профессором Московской консерватории и Института психологии РАН В. П. Морозовым с применением методов акустики, физиологии, психологии и компьютерных технологий. В отличие от существовавших ранее теорий, касающихся роли голосовых складок и дыхания, данная теория изучает функции резонаторов, как наименее изученной части голосового аппарата во взаимодействии с работой гортани и дыхания. Имеет практическое значение для вокальной педагогики и других наук о голосе (в том числе — фониатрии, музыкальной акустики, ораторского и актерского искусства). ( материал из Википедии)

Стр. 54   Гора Мукаттам*
Мукаттам - гора на востоке Каира, с которой открывается великолепная панорама египетской столицы. Гора изобилует пещерами, и в одной из них был устроен храм, где хранятся мощи спасителя египетского христианства. В 1992 году пещеру расширили, сделав в ней амфитеатр на 20 тысяч мест. Чтобы попасть в эту церковь, необходимо пройти через район Каира, известный как Город мусорщиков, где уже много веков живут копты — сортировщики мусора. Сюда свозят отходы со всего мегаполиса.
Церковь Святого Симеона-кожевника, завершенная в 1994 году, была построена в честь отшельника X века, который молился Богу за то, чтобы гора Мукаттам сдвинулась по воле калифа Фатимида Al-Muizz li-Din Allah. (Согласно Евангелию от Матфея 17:20: «Если вера даже с зерно горушечное, хотя бы в малости в крупице живет в душе, то по этой вере можно сказать горе сей сдвинуться и сдвинется.») Сегодня церковь Святого Симеона-кожевника является важным местом паломничества коптов.

El sahel el shamaly * -  Северное побережье Африки, Средиземное море. Примерно 300км на запад от Александрии, на юге пустыня, на севере — изумрудного цвета вода Средиземного моря и бесконечные пляжи с белым песком.

Стр. 69   «With the backup, makeshift life in waiting»*
перевод: «С запасным, эфемерным миром в кармане». Backup – это, также, резервное копирование данных, страховка в альпинизме или способ подъема на гору спиной, а также в музыке - задний вокал, гитара и т.д.

стр. 91   «Не нужны нам теперь подпоры ни на Севере ни на Юге»*
Отсылка: Мидраш. Недельная глава Ноах 2. Царь Нимрод приступает к сооружению Вавилонской Башни

Часть народа думала так: "В случае нового потопа мы залезем на вершину башни, и вода нас не достанет". Другая группа — те, кто говорили: "Мы создадим себе имя", — собиралась устроить на верху башни место для собраний, чтобы поклоняться там идолам и тем спастись от любой катастрофы. Третьи утверждали: "Несправедливо, что Ашем один господствует над верхними сферами, ограничив наши владения нижним миром. На вершине башни мы установим идола, вложим в его руки меч и покажем Ашему, что против Него объявляется война!"
Таким образом, все перечисленные категории людей собирались восстать на Ашема. Но были еще и такие, гораздо более нечестивые, которые вообще отрицали Его существование. Для каждого события во Вселенной они находили рациональное объяснение; они растолковали, что Потоп, если исследовать его научно, был нечем иным, как обычным явлением природы. Они утверждали: "Раз в каждые 1656 лет (время, отделявшее Потоп от Сотворения) небеса сотрясаются, вызывая тем самым водоизвержение. Чтобы не дать небесам обрушиться снова, мы должны принять предохранительные меры, возведя подпоры Небу — одну на севере, одну на юге и одну на западе. Но самой первой опорой будет наша башня на востоке, в долине Вавилонской".
Хотя раньше люди собирались построить сначала город, они не стали выполнять этот план, а сразу сосредоточили свои усилия на башне.




 
 






 
 


 
Ингмар Миваки
На частоте Москвы. Отрезанные.
Познавательная история, посвященная всем родным по духу.
    
                Не гонитесь за сверхчеловеческим, это кончается огульным презрением                ко всему Человеческому. ( Б. Шоу)

Синие огни.
     Вера  стояла у окна и всматривалась в силуэты и походку прохожих. Порывы ветра прикрывали поземкой наготу серого  асфальта возле подъезда, штрихи снега мельтешили в желтом круге уличных фонарей, на флагштоке неистово бился «триколор». Прислонившись лбом к холодному стеклу, она наблюдала за машинами, въезжавшими в небольшой квадратный двор. За окном разливалась синева, поднялся ветер. Вера посмотрела на стоявший у окна накрытый стол, несколько раз переставила приборы, тяжело вздохнула и опустилась в кресло. Может, задержался на работе или попал в пробку. Напольные часы безразлично  тикали, по стенам плясали кривые тени, и Вера, глядя на них, рассеялась, впадая в полудрему. Телефонный звонок громкой мелодией ворвался в тишину, заставив ее вздрогнуть. Она нахмурилась и сняла трубку.
- Вера, прости, не получается сегодня заехать. Телефонная трубка издавала треск.
-  Саша? Саша, тебя плохо слышно. В трубке треск. Где ты? – спросила Вера, скорчив гримасу.
- Только что с работы,  - сказал Саша, приложив ладонь к микрофону. – У тебя сонный голос. Разбудил?
-  Нет, я не спала, - ответила она и сделала резкое движение рукой, будто сметая со стола крошки.
-  На дорогах пробки, домой поеду высыпаться. Саша ненадолго замолчал. Тишину наполнила неловкость. -  До тебя раньше, чем через полтора часа не доехать, -  добавил он виновато.
- Конечно, Саш, давай высыпайся, завтра созвонимся. Харе Кришна, - улыбнулась она в трубку.
- До завтра.
     Занятость Саши, их хронические нестыковки во времени и пространстве за тот год, что они провели вместе, стали для Веры явлением вполне обыкновенным. Она положила трубку, потянулась и усмехнулась, глядя на стол, заставленный самодельными салатами да пирогами. Сон,  не успев войти в силу, как назло, улетучился, и голова теперь была совершенно ясной. Вера надела  наушники, положила на тарелку изрядный кусок пирога и стала поглощать его, по-детски мотая головой в такт музыке. Поев, откинулась на спинку кресла и почувствовала, что, наконец,  согрелась. В ушах заиграла  песня Ti; «Perto e Distante», под которую она вновь  расслабилась и унеслась на волне ее прочь ото всех мыслей, забот и ожиданий дня. Очертания комнаты стали расплываться, и вскоре мысли вновь рассеялись в облаке сна. Слабый свет освещал кресло и стройную женщину в голубых джинсах и черной футболке, склонившую к плечу кудрявую голову. Возраст ее не поддавался определению: кто-то говорил, ей не больше тридцати, а кто-то считал ее слишком мудрой для того, чтобы быть молодой. В действительности Вера  жила, казалось, в своем собственном времени. Работа преподавателем музыки и вокала давала ей в этом некоторые преимущества в том, что касалось гармонии в любом смысле этого слова. Дочь Вера вырастила одна. Когда та незаметно выросла, ощутила  себя плохим матросом, выброшенным за борт за нерадивость. Таковы были ее чрезмерное чувство ответственности и самоотдача. Когда нагрузки сократились, возник вакуум внутри. Целый год неприкаянности. Оставалось лишь тешить себя мыслью, что она не одинока, ведь через крещение это проходило большинство родителей взрослых детей. Как тяжело давалось ей осознание того, что ребенок давным-давно вырос и живет своими интересами. Было бы совсем грустно, если бы не счастливое стечение обстоятельств, даровавшее встречу с Сашей. Давно забытое чувство стремительно вырвалось наружу из каких-то одному Богу ведомых потайных недр, и Вера с удивлением обнаружила, что огонь все эти годы жил в ней, лишь ожидая выхода. 
         
     Саша двигался по улице быстрым шагом,  встречный ветер нещадно бил по лицу, застилая глаза пеленой слез. На часах за полночь. Поговорив с Верой, он оставил машину на служебной стоянке, решив дойти до дома пешком. Переступивший сорокалетний рубеж, Саша оставался худощавым. Семейного счастья построить не смог. Постоянные командировки к семейной жизни не располагали. Случайной встрече с Верой он был искренне рад, хотя радость эта имела скорее практичный характер. О том, что у Саши есть жена и сын в Египте, Вера знала.
       В поле зрения менялись картинки предновогоднего города. Был вечер пятницы.  До нового года оставалось три дня. На опустевших  площадях  города  холодными синими огнями светились гигантские ели и затянутые в электрические корсеты стволы деревьев. Глядя на них, Саша вспомнил о первоначальном назначении рождественских деревьев. Поминальные, - подумал он и отчего-то чертыхнулся. Деревья были декорированы в стиле минимализма, электричество заменило набор съедобных подношений,  о далеких предках, глядя на сосны и ели,  мало кто вспоминал. Здания из папье-маше вытеснили монументальную старину, и город вокруг был матричным и бездушным. Гостиницы с их черными зеркальными окнами казались холодными и нежилыми. – Краденый свет, -  невесело подумал Саша. Он остановился на светофоре и нажал на кнопку. Неожиданно из-за спины на проезжую часть вылетел велосипедист в телогрейке и трениках. Разогнавшись, он пафосно встал в седле, присвистнул и, гордо пролетев метров десять, скрылся в снежном тумане. Саша ухмыльнулся. Бывает. С воем пронеслась карета скорой помощи с переливающимися зелено-голубыми огоньками на крыше. – Да уж, кто бы сомневался, -  сказал он вслух, достал из кармана маленькие наушники, медленно и педантично вкрутил их в уши и включил песню Shady Bard «Summer came». Подняв воротник пальто, он прибавил шагу. 
     В рабочие дни он только и успевал, что быстро перекусить да залечь спать. Пришлось приучить себя быстро переключаться с одного занятия на другое. По-другому в мегаполисе нельзя. Саша  был коренным москвичом и привык быть в обойме. Жизнь летела, расписанная по минутам. Образ зажравшегося ненавистного москвича никак не вязался с той жизнью, которую, подобно миллионам других жителей Москвы, вел Саша. На поездку от дома до работы уходило три часа в день, зимой приходилось выходить в темень и мороз. А вечером времени только и оставалось на то,  чтобы наспех съесть ужин и упасть замертво. И спать, спать, спать без  мыслей, без сновидений, в полном забытьи, чтобы наутро все повторить снова: свое искусное умение втиснуться в битком забитый вагон метро и ехать полтора часа в неестественной позе. А красивая дорогая машина, о которой так долго мечтал, да вот же она – осуществленная мечта –  стоит под окнами, ждет выходных, а пробки все никак не рассасываются, ведь они в этом городе - самое надежное и стабильное.  Выходит, снова метро. Саша вспомнил, как в студенчестве научился спать стоя, и грустно улыбнулся. Город, построенный на костях и крови, - в нем поколениями учились выживать, вынося лютые морозы зимой и жару летом. Саша странно и отрешенно глянул на синюю иллюминацию и нырнул в  ночной магазин купить пару бутылок пива. За кассой восседала  дива с большими раскосыми глазами цвета жареного кофе. В ушах ее сверкали серьги в виде звезд. - Пока звезда. Глядя на серьги кассирши, он расплатился и сложил бутылки в пакет. Мигранты все еще чувствовали себя звездами, попавшими в рай.  Человеку свойственно бежать от реальности, ища лучшей доли за тридевять земель от родной земли. Но каждый раз, куда бы не ехал человек, он попадает в жернова, и новая реальность подчас, в каком бы уголке земного шара ты не находился, создает лишь новые проблемы. Мудрость держаться друг друга, живя большими диаспорами – вот все, что может сделать человек, осваивая новую территорию. Выйдя из магазина, Саша ненадолго остановился под аркой, ведущей во двор. Он вновь подставил лицо завывавшему здесь ледяному ветру, дававшему силы почувствовать себя снова живым, а затем поспешил домой, от одной только мысли о пиве, чувствуя, как в теле разливается приятное тепло.
 
     Ранним субботним утром, когда дворники начали  неспешно перебрасывать снег лопатами, и большинство улиц города еще не проснулось, по одной из них на всех парах летел священник Валентин, высокий и худой, с резко обозначенным контуром скул приятного лица. Из-под скуфьи виднелись аккуратно уложенные за уши каштановые волосы, собранные  в хвост на затылке. Воодушевленный, и полный энергии, он уверенно рассекал пространство широкими шагами, тихонько бормоча под нос: «Верою праотцы оправдал еси /от язык теми предобручивый Церковь / хвалятся в славе святии / яко от семене их есть Плод благославен / без семене Рождшая Тя / Тех молитвами, Христе Боже, помилуй нас».  Поминая праотцов, Валя размышлял о вещах очень, с его точки зрения, важных, - к примеру, о том, что  осознанные, а не вынужденные ограничения  могли бы спасти его современников от апокалипсиса. Веру отец Валентин имел искреннюю и по-детски наивную, как и уверенность в том, что много может дать своей пастве, и в этом он, в самом деле, много преуспел. Людей тянуло к нему как магнитом. Серьезный и вместе с тем сердечный, он воплощал в себе действенное слово, одним разговором умел поднять в собеседнике дух, помогал материально, оказывал помощь в трудоустройстве. Между тем Валя принципиально презирал дензнаки и героически ограничивал себя во всем,  стараясь обходиться малым. Без тени сомнения в своих идеях и силах бежал он навстречу новому дню. По дороге здоровался с дворниками и редкими прохожими, и те невольно улыбались в ответ, оглядываясь на странного священника,  вид которого так разнился с привычным образом надменного попа. Появившись на территории храма, Валентин приветствовал сторожа. На утреннюю службу людей пришло немного. В последнюю субботу уходящего года  все были заняты своими земными делами: семьями,  покупками да детьми, у которых начались  каникулы. Кто-то работал и вовсе без выходных. Среди пришедших в храм были одинокие, кому не с кем было поделиться своими несчастьями, были и те, что просто сбежали от суматохи большого города. Войдя в храм, Валя первым делом убрал руки за спину во избежание лобзаний. Таким способом он уходил от пресловутого образа  внушительности и достоинства. Он искренне полагал, что церковь должна отказаться от формы и торжественности обрядов в пользу простоты и действенного содержания. И причиной тому служили не привычные для любого городского священника, как и любого гражданина, внутренние сокрушения да скелеты в шкафу, коих у любого хватает. Причина заключалась в том, что отец Валентин считал себя истинным учеником и последователем Христа. Первоочередной задачей любого христианина он считал обязательные занятия физическими упражнениями для поддержания тела. Началась служба, и прихожане замерли, слушая мягкий баритон пастыря, заражавший  особым вдохновением, что давал им силу воспринять свои проблемы по-новому. По окончании службы вокруг Вали собрался небольшой кружок тех, кто жаждал не формального, а живого и действенного участия. 
               
«Важны не вещи, а принципы симметрии» (Стивен Вайнберг)

     За окном розовел новый день, - искрящийся, тихий и светлый.  Сварив кофе, Вера с дымящейся чашкой в руке вошла в гостиную и села за пианино. Она быстро проиграла пришедшую на ум мелодию и записала ее по старинке, - в большой нотной тетради. Так сидела она, забыв о времени, напевала и тихонько наигрывала, выстраивая пойманные звуки в систему: стройную, простую и многогранную. В тетради, разложенной на коленях, привычно рождалось новое. Так незаметно пролетело утро, и наступил день. Вера приоткрыла дверь в комнату Насти и улыбнулась. Полуночница – студентка биофака - спала в одежде поверх пледа. Сессия шла полным ходом. Вера прикрыла дверь и осмотрелась. Подумала о том, что неплохо бы позвонить Саше. Мысли прервали два коротких звонка в дверь.
- Ба, какие люди! – воскликнула Вера, приложив ладонь к груди. В дверях выросла высокая фигура школьного друга Вали, ныне священника отца Валентина. Валя переминался с ноги на ногу и широко улыбался.
- Заходи же. Вера пропустила Валю вперед. Она едва доходила ему до плеча. Валя казался ей великаном.
- Зашел, чтобы поделиться с тобой. Не стал, знаешь ли, звонить, это надо лично  рассказать, - пропел Валя низким грудным голосом, отряхивая снег с пальто. - Как хорошо, какие дни благодатные! Новое время, Вера, новое время! – сверкнул он глазами, и они рассмеялись. Будучи одноклассником  Веры, Валя имел привилегию приходить без звонка, так повелось еще со школы. На то они и друзья детства. Валя дотронулся до скуфии.
- Этот старомосковский образ тебе очень к лицу. Да ты проходи. Успеешь еще все рассказать. Давай сначала чаю выпьем. А может, отобедаешь? 
- Конечно. То есть, нет, благодарю, я совсем не голоден, - опомнился Валя. - Сейчас, Вера, сейчас расскажу тебе все по порядку. 
- Валя, у тебя пальто такое тонкое, - заметила Вера.
- Я же в образе, ты сама сказала, - ответил Валя и неопределённо махнул рукой. - Если серьезно, мне не холодно, к тому же организм одинаково реагирует на воздействие сильного холода или жары, без разницы.
- Горячий ты парень, - констатировала Вера и жестом пригласила Валю за стол.   
- Выходит, горячий, -  ответил Валя.  Он осмотрелся. -  Как хорошо у тебя, все на месте, ничего лишнего, -  сказал он, усаживаясь.
     Вскоре на глянцевой поверхности стола появились  красивые кофейные чашки, домашний яблочный пирог и конфеты «Птица дивная». Вера любила  принимать гостей с самого детства. Дом ее родителей  всегда был полон людей, и она продолжила их добрую традицию гостеприимства.  Друзьям у нее было уютно. Как никто она умела создать атмосферу.
- У меня же страсть к минимализму, - сказала она. - Ты посиди, а я сейчас вернусь.
- Не суетись,  прошу тебя, я только чаю выпью, - попросил Валя.
- А кофе? – спросила Вера.
- Если скажешь кофе, выпью кофе, - улыбнулся он.  - А где же Настя? 
- Спит еще. Поздно пришла. Вера скользнула взглядом по Валиному лицу и улыбнулась. - Ее друг провожает, так что я не волнуюсь, - добавила она.
- Друг. Ты с ним знакома? – строго спросил Валя, театрально приподняв одну бровь.
- Естественно, они уже полгода встречаются.  Рассказывай, давай, что за путь у тебя наметился? 
-  Вера, как точно ты это подметила  –  путь! Валя  многозначительно поднял вверх указательный палец.  - Это именно путь. Мы открываем два спортивных зала, - сказал он неожиданно, и Вера открыла рот. 
-  Один в корпусе воскресной школы, а второй в здании, где кельи, но второй совсем маленький, он для гимнастики. Больше десяти человек там заниматься одновременно не могут.
- Больше десяти, -  машинально повторила Вера.
- Мало, очень мало, я понимаю, - развел руками  Валя. - Но пока только так. 
- Валя, я удивляюсь не величине помещения, а тому факту, что вы его вообще открыли, зал этот - уточнила Вера.
- Это только начало, - воодушевленно ответил Валя. – Пора людей спасать.  Приведи в порядок физическое тело, и ни один бес тебя не тронет. Вера озадаченно посмотрела на друга. Тот улыбался.
- А вам самим комнаты разве не нужны больше? -  осторожно спросила она, наливая Вале кофе.
- Посуди сама, зачем нам столько келий? Считаю, они нам вообще не нужны, а если и нужны, то можно обойтись одной-двумя, - пренебрежительно махнул рукой Валя. – Чего мы только не закупили, Вера! И татами и коврики для гимнастики, ага, и груши с рукавицами, - перечислял Валя, сверкая всеми гранями своих серых глаз. Веру, как и многих других, этот блеск завораживал.   
-  Сейчас настоятель уехал на несколько дней, и до его возвращения я надеюсь  все успеть. Пока искал оптовиков, чтобы сэкономить, на счет храма неожиданно поступает, - Валя замолчал.  - Даже страшно озвучить, сколько, – и он указательным пальцем нарисовал в воздухе единицу и много нулей.  Затем снова сверкнул глазами на Веру. - Нам звонил представитель этого человека. Сам меценат пожелал остаться неизвестным. Этот человек помогает  одаренным детям, которые желают учиться музыке и другим изящным искусствам. И спорту, Вера, и спорту, это очень важный момент.   
- Погоди, погоди, столько информации сразу, - прервала Вера, рассматривая Валино одухотворенное лицо. - Стало быть, вы не знаете, от кого получили средства?
- Представь себе, ни намека, ни предположений, кто бы это мог быть, - ответил Валя.
- Хм. Капитан Немо, - сказала Вера. – Благотворитель мог по разным причинам пожелать остаться за кадром. Вера встала, подлила в чашки кофе и посмотрела на сидящего Валю сверху. Валя был поглощён своими планами, а потому ничего вокруг, казалось, не замечал. Она подумала о том, каким удивительным человеком он был. Будто бы жил одной лишь собственной внутренней жизнью. Да, он умел общаться со многими, подчас совершенно разных взглядов людьми, быстро располагая к себе, однако всегда  оставался верен себе и своим идеям и постоянно фонтанировал проектами. – Все тот же Валя, - подумала Вера, обошла стол и села на место.
- Знаешь, если откровенно, то поначалу  кольнуло в груди по поводу источника средств, - сказал Валя и немного помолчал. – Но беспокойство мое больше вызвано пониманием самой системы, точнее ее отсутствия. Системы образования, -  уточнил он. 
- Ты имеешь в виду дополнительное образование? – спросила Вера.
- Да. Воскресные школы при храмах – это тоже разновидность дополнительного образования. Но сюда дети приходят не сами. Как правило, не сами. Их приводят родители, желающие, чтобы дети получили православное воспитание и образование. Сумма переведена  на наш счет такая, что на бесплатное обучение детей в воскресной школе хватит на несколько лет. В текущий момент это обучение музыке и рисованию. Плюс спорт, об этом я еще расскажу.
– Вперед  и с песнями, -  улыбнулась Вера. -  Действуй. 
- Вот ты поверишь, согласен, -  обрадовался Валя и посмотрел на Веру искренними детскими глазами. – Рефлексия в этом деле действительно неуместна. Вера смотрела на Валино раскрасневшееся от разговоров и кофе лицо. - Такой наивный и одновременно рьяный во всех начинаниях, он умудряется  совмещать в себе детское восприятие мира с ответственностью взрослого, - думала она. - Таким и должен быть пастырь или наставник.  Ввалившиеся щеки Вали резко контрастировали с невинным детским взглядом больших серых глаз. 
-  Действуй. Аминь. 
      Довольный Валя с удовольствием прихлебнул кофе, отказавшись от сладкого.
- Съешь хоть кусочек, - попросила Вера, положив ему на тарелку кусок яблочного пирога.
- Прости великодушно, не могу, -  отказался Валя, прижав ладонь к груди. Он решительно отодвинул от себя тарелку, поставил чашку на блюдце  и отрешенно посмотрел на Веру.
- Ты себя в зеркале видел? – неожиданно сказала Вера. - Худой какой. Вера кивнула в сторону зеркала, Валя послушно обернулся и посмотрел в него.
- Я вот что тебе скажу, Вера, - сказал он, глядя на Верино отражение в зеркале. - Во-первых, у меня ответственность. И перед людьми и перед самим собой. Голова должна быть ясной, а  это возможно только в полуголодном состоянии. И не важно, священник ты или нет. Это правило действует для всех одинаково. Вот ты, к примеру, пробовала питаться одним черствым хлебом, - сказал Валя с ироничной улыбкой и вновь повернулся к столу, -  обмокнуть его в воду и медленно съесть? Очень вкусно, должен отметить.
- Э-э-э, -  растерялась Вера. – Если с голодухи, наверное, прокатило бы. В общем, я тебя поняла. Пусть у нас всегда чего-нибудь не хватает.
- Вот именно, Вера, с голодухи! Чтобы понять этот вкус, надо попросту не жрать какое-то время, - уверенно заявил распаленный Валя и заерзал на стуле. - Воздержание, оно творит чудеса с человеком! Валя похлопал себя по животу и постучал указательным пальцем по виску. - Будем называть вещи своими именами. Чтобы понять, как классно отдыхать, надо пахать с утра до ночи. Чтобы оценить солнечный свет, надо прожить 8 месяцев в серости и дождях. Надобно постоянно себе самому напоминать об этом, чтобы случайно в суматохе дней не забыть, вот что я тебе скажу, Вера. Если ты действительно хочешь ощутить ни с чем несравнимый земной рай, эти простые мирские удовольствия, то держись от них подальше! Валя назидательно погрозил указательным пальцем. - Собственно, Америку я не открыл, - заключил он и улыбнулся.   
- По-твоему, всю жизнь надо себя во всем ограничивать ради мгновений удовольствия?  У нас и без того жизнь нерадостная. Далеко не все жируют, даже в большом городе. Многие люди живут в нужде. 
- Всем дорога одна, -  вздохнул Валя. -  После всех тягот и забот уйти, забыться, раствориться. - Но лишь тогда, когда все дела сделаны, более того,  сделаны достойно, ты согласна? 
- А я думала, что мы не к покою, а к свету идем, нет? К тому же в творчестве ограничений не бывает, - добавила Вера, испытующе посмотрев на Валю. 
- Где в нашем городе Творец? -  махнул рукой Валя. – А чтобы понять и принять акт первичного Творения, надо творить самому! Валя увлекся и стал активно жестикулировать. В каждое слово он вкладывал весь свой пыл.
- Когда человек творит, он принимает эстафету Единого. Понимаешь, о чем я? А сейчас что происходит?  Вдохновение людей замешано преимущественно  на личной выгоде, а это замутняет, искажает восприятие. Тот бедолага, кто имеет вдохновение и живость восприятия, как правило, бывает обманут. Знаешь, как это называется?
- Как? - вздохнула Вера.
- Я тебе скажу, как, - заерзал Валя. -  Это называется воровством света.
- Ха. Ты о каком воровстве ведешь речь? Что-то я нить теряю.
- О воровстве невинности и вдохновения Творца в первую очередь, -  с достоинством ответил Валя, приподняв подбородок, и блеснул на Веру глазами.
- Поясни. Вера направила указательный палец в Валину грудь. – Обиженный художник, если я правильно понимаю?
-  Творцу задаются рамки. В рамки он втискивается незаметно для себя самого, искушаясь соблазнами человечьих законов и ритуалов. Выбора-то особо и нет с самого начала. Валя горько усмехнулся. - Вот и выходит, что творец постепенно перестает быть творцом. Ты, конечно, можешь говорить в защиту мнимой свободы самовыражения, но свобода эта  – великая иллюзия.  Валя громко отхлебнул кофе, затем развернул конфетку и быстро проглотил ее.
- Хм. Крадут свет, а потом им же нас развлекают, - сказала Вера.
-  Из творца делают проходимца, -  добавил Валя, рассматривая фантик от конфеты. - Творчество,  по моему глубокому убеждению, должно быть бескорыстным.
- Безобразие, -  возразила Вера, повысив голос, и обиженно отодвинула от себя блюдечко с пирогом.  Нам в прошлом месяце зарплату урезали, к слову сказать. А ты еще про какие-то самоограничения толкуешь. 
- Мнимая свобода, - продолжал Валя, возвысив тон, и посмотрел в потолок, - та, которую дает воровство души у людей. Валя перевел взгляд на Веру, выдержал театральную паузу и неспешно продолжил спич.
 -  Усилия и ограничения приводят к чистому свету и покою. Я вот что имел до тебя донести. Валя перевел взгляд с потолка на Веру, бросил фантик на стол и откинулся на спинку стула.   
- Кажется, я поняла тебя, - сказала Вера, буквально вцепившись взглядом в Валю. Оставаться спокойной рядом с ним было решительно невозможно. - Знаешь, что я думаю? Ну, если честно, положа руку на сердце?  Я думаю, Гавриил * украл девственность у Марии. Вот. А еще мне больше по душе не покой, а беспокойство.  Оно-то и делает нас людьми.
     Валя досадливо развел руками, легонько хлопнул себя по колену и отвернулся в сторону окна. Вера принципиально молчала, ожидая ответа друга. Друг, однако, паузу держал железно.
- Молчание можно расценить как знак? – не выдержала Вера. Валя перевел взгляд, а затем повернул голову в сторону Веры.
- Ну что с тобой спорить? – улыбнулся он, снисходительно посмотрев на нее.
- Ну, хорошо, оставим. Просто ты первый поднял эту тему. Кража души, кража всего самого ценного у человека, кража того, кража сего. Я просто развила тему, вот и все. Ничего, как говорится, личного. Мало ли, кто в истории человечества что крал. Воровали свет, девственность, хлеб, гвозди*, доступ к знаниям, секреты мастерства.
- Переход ото дня к ночи у тебя вызывает затруднения? Валя теперь улыбался своей самой обаятельной улыбкой.
- А при чем тут это? Нет, не вызывает, - пожала плечами Вера.
- А обратный переход? То есть из ночи в день?
- Ну….иногда, а что?
- Ничего особенного. Просто в идеале переходы эти не должны вызывать  сложностей.  Валя улыбался.
- Что за наваждение, Валя, я тебя не понимаю. Вера, еще минуту назад душившая Валю своими колкостями, выглядела как маленькая обманутая девочка.
- Хочешь поговорить об этом? – снизошел Валя.
       Напряжение рассеялось, и они рассмеялись.
- И все же, Валя, есть много исторических свидетельств, которые, - начала Вера.
- Все продажно и все на продажу, -  перебил Валя.
- А что же, по-твоему, является свидетельством? Археология? – не сдавалась Вера.
- «Шампольон-то свой розетский камень
   Прикупил, небось, на рынке в Бирюлюво», -  ответил он.
- Валя, сдается мне, что все мы принимаем эстафету друг у друга. И начиная от самого момента создания нас самих особого выбора у нас, как и у Всевышнего, нет. Но кое-что у нас все же есть. И это простое движение души. Оно, что самое интересное, всегда вызвано духом противоречия. Ты ведь тоже апокрифов начитался, судя по всему. А теперь толкуешь о том, что все продажно и о том, что ничему верить нельзя, а? 
- Знаешь, что я тебе скажу на это, Вера, - сказал Валя, вздыхая. – Я хотел  откопать внутри себя незамутненное, чистое, без напластований всех этих знаний, всех этих дурацких стереотипов и условностей, всего того, что люди передают друг другу в этой эстафете. Неужели для этого, хотел бы я знать, необходим пресловутый дух противоречия?
- Не знаю, Валя. Может и не нужен он, да только жизнь рисует обратную картину. Первый огонь тоже был украден, - сказала Вера. - Образ с Отца Небесного скопирован на славу, а подобие, то есть именно то, что я называю светом, при копировании исказилось. Проблемы с backup-ом, - усмехнулась она. - Остался некий кусочек, до которого, как ты сам только что сказал, надо еще докопаться. Вера посмотрела на Валю вопросительно.
- От человека зависит, насколько он этот свет смог увидеть в самом себе и – главное – насколько рационально он этот свет смог использовать. Ничего нового. То, что мы называем интуицией, стучит изнутри нас с самого детства, однако человек далеко не всегда следует законам сердца. Большинство современных творцов, даже тех, кто творит, как им кажется, во славу Божью, пребывает в плену материальных привязанностей и стереотипов потребления, я тебе уже говорил.  Все с ног на голову. Валя посмотрел в свою кофейную чашку. Вера тут же взяла турку и подлила ему кофе.
- Спасибо, Вера, отличный допинг - сказал Валя и как-то особенно посмотрел на Веру. Вера посмотрела на Валю, затем заглянула в турку, усмехнулась и почувствовала теплую волну в груди. Она поставила турку на стол, попятилась и села, продолжая смотреть на Валю. В голове вспыхнул далекий вечер в год после окончания школы. Они сидели вот также за столом, пили кофе и славный  Bailey’s Irish Cream. И стол почти такой же и зеркало. С предельной ясностью картина за картиной вставали перед глазами: приглушенный свет над столом, смех, музыка, жаркие споры об искусстве. Вихрь чувств закружил ее с новой силой. И то, что Валя здесь и сейчас - это ведь не случайно. Кто из них кем стал, и как им удалось, идя столь разными путями, сохранить дружбу. Ей стало стыдно за то, что она временами задевала Валю. 
- И как же порвать этот порочный круг, стереотипы потребления и все такое? Как, по-твоему, - спросила Вера.
- Да уж во всяком случае, не убийством Творца. Валя улыбался глазами. Казалось, он видит ее насквозь и читает все ее мысли.  - Следовать законам Вселенной.  Именно в этом принять эстафету, ага, как олимпийский огонь. Законов не так много, можно пересчитать по пальцам. Валя с безмерным вниманием смотрел на Веру.
- Многие живут, следуя закону, а взамен что получают? Отчего-то Вера чувствовала все нарастающее волнение.
- Печально, но это не так, - сказал Валя. Законы людей часто не совпадают с теми, что действуют на небесах. Ум должен быть соединен с сердцем. Такой закон отражен внутри нас и только.  В сердце нашем и в духе жив закон. Сами же мы его и попираем.
- Но невозможно не думать о заработке, это смешно. При чем тут вообще законы небесные, Валя, мы на земле находимся. Она распалилась, сердце тарахтело. Глаза увеличились и засияли наподобие Валиных. Валя это заметил и, кажется, был вполне доволен.
- Об этом не надо думать, посмотри на жизнь птиц, Вера. Они всегда знают, в каком направлении лететь, и не озабочены поиском хлеба. Истина в первой инстанции, - улыбнулся он. Никакие история с археологией и прочие науки здесь не нужны. Просто будь внимательна.
- Валя, в наши дни свет, о котором ты толкуешь, свет знаний о себе самом, нужен немногим. Жизнь парадоксальна. Я потому и сказала тебе, что все делается из духа противоречия. Когда знания были недоступны, все охотились за ними. С энтузиазмом стояли люди советской эпохи в долгой очереди, чтобы сдать макулатуру и получить заветный талон на книгу. К электронным книгам был доступ. Скажи на милость, многим ли он нужен был? Может, ввести ограничения? Ну, чтобы плод стал запретным, и все захотели его съесть. Глядишь, поумнеют.
- Нет, Вера, здесь нужен как раз обратный подход. Детей с ранних лет надо обеспечить хорошим гарантированным полноценным образованием. Всесторонним, что самое главное, - ответил Валя. 
- Никто в наши дни не хочет становиться сверхчеловеком, - сказала Вера.
- Это было бы прекрасно, если было бы правдой, - ответил Валя, снисходительно улыбаясь. 
 - Как ты считаешь, напрасно я музыку преподаю? – спросила она, не задумываясь.
- Это еще почему? – удивился Валя.
- Не знаю. Просто спросила.
- Ты ведь передаешь знания. Я говорил о тех, кто святым торгует и святое крадет. Ты ведь знаешь, что в церковном искусстве происходит в наши дни. Иконами торгуют, ювелирные магазины открывают. Не должно быть такого. 
- Соблазны любого человека подстерегают, в том числе и священника. К счастью, коммерция от меня далека. И к величайшему счастью я преподаю музыку, а не историю. Вера принялась рассматривать узор на чашке, а Валя молча смотрел на нее. Вера вдохнула, задержала дыхание и медленно выдохнула. Валя это сразу же засёк и воспользовался моментом, чтобы переменить тему.
- Вот это ты очень правильно делаешь, дышишь таким образом, как теперь, я имею в виду, - обрадовался он. - Занимаешься дыхательной гимнастикой? 
- Не-а, не занимаюсь. Вера пожала плечами и улыбнулась. Она заправила волосы за уши и поймала себя на мысли, что пытается кокетничать. – Как глупо, - подумала она. 
- Представляешь, у меня как раз есть этот курс, ну с тем упражнением, что ты сейчас сделала, -  продолжал между тем Валя. - Я тебе непременно его пришлю по электронной почте.
- Давай, - согласилась Вера и рассмеялась. Неисправим. Валя довольно кивнул.
- В воскресной школе я провожу простенькие занятия с малышами – дошкольниками.  Дети продвинутые,  ну да что я тебе рассказываю, ты и сама знаешь, какие они теперь, палец им  в рот не клади, - улыбнулся Валя, расслабившись. 
- И постоянно ставят своими вопросами в тупик, -  подхватила Вера. Она была рада сменить тему.
- Один мальчишка на прошлом занятии спросил, куда душа человека после смерти девается. И я объяснил ему на его уровне восприятия.
- Интересно, что же ты ему сказал?  Вера видела, как преображается лицо Вали, когда он говорит о детях. Она налила в бокалы апельсиновый сок и подвинула один из бокалов к Вале.
- Объяснил, что наша жизнь подобна прохождению спиральных уровней в компьютерной игре, - Валя закрутил в воздухе воображаемую спираль, - и каждый уровень надо пройти достойно, сделав много полезных для всех людей поступков. Тогда перейдешь на следующий  уровень, набрав максимальное количество очков, - развеселился он и отпил сок.
- Театр, надо сказать, тоже начинается с вешалки, - заметила Вера. Валя поперхнулся и поставил стакан на стол.
- Можно и так сказать. Только не ребенку, - сказал он, откашлявшись, и промокнул рот салфеткой.
- Да, но послушай, ведь есть же дети, которым совершенно не свойственна соревновательность!  Как с ними-то быть? Таких детей ведь тоже немало, - спросила Вера.
- С такими детьми - одиночками я делаю упор на то, что все наши поступки пишутся в особой книге на небесах. И это совсем не backup, как ты изволила выразиться. Никаких погрешностей в законах сердца нет. Валя смотрел на Веру с таким участием, что она растерялась. – За ним никто не угонится, - подумала она.
- И между прочим именно таким детям наиболее близки восточные единоборства и гимнастика у-шу, а не командные виды спорта, - заметил Валя и медленно кивнул в подтверждение.
- Вот мы и подошли к самому главному. Как же, интересно, родители детишек относятся к такому просвещению? – поинтересовалась Вера.
- Очень хорошо относятся, представь себе. И даже благодарят, вот! Прости за хвастовство, - улыбнулся Валя.  - Это правда. Как и правда то, что компьютерные игры нового поколения являются не ядом, а лекарством. Сейчас тебе расскажу, какой у нас тут был интересный случай. Одна из сестер милосердия из нашего ведомственного госпиталя недавно рассказывала, что к ним в ожоговое отделение поступил молодой паренек, у которого загорелся мотоцикл. При каждой перевязке боли у него были невыносимые. И вот, решили врачи во время перевязок использовать игровые очки нового образца. Сделаны они из чувствительных к движению зрачка углеродных нанотрубок. Использовались игры, требующие высокой концентрации внимания. И что ты думаешь, парень не чувствовал вообще никакой боли, - восторженно сказал Валя.
- Психологические проблемы ведь так же лечат, смещением, насколько я знаю, -  спросила Вера.      Валя кивнул. 
- И в случае с мотоциклистом - компьютерная игра использовалась в качестве обезболивания.  Интересная картинка складывается, не правда ли? Новейшие технологии каким-то удивительным образом заставляют организм находить тот самый свет внутри себя, смещаясь вовне.  Игра гибко подстраивается под игрока. Просто в обычном своем состоянии человек не способен до такой степени концентрироваться, если, конечно, он специально не подготовлен. 
- Боль отвлекает от мыслей, а концентрация внимания от боли, - улыбнулась Вера.
- Хм. Если так, то лучше с самого начала быть внимательным, - заметил Валя. 
- А знаешь, Валя, я сейчас вспомнила как раз на тему обезболивания.  Первым моим обезболиванием была музыка, - улыбнулась Вера. – Я была и остаюсь идеальным резонатором* музыки, умеющим при минимальных физических усилиях достичь полета, - засмеялась она. -  А еще я вспомнила о том времени, в котором мне довелось услышать ответы на трепетные детские вопросы.
- Ну-ка расскажи, интересно, -  заулыбался Валя.
- За муравьями любила наблюдать. И глядя на них, понимала, что если эти малюсенькие существа столь усердно трудятся и живут у нас – великанов – под ногами, то и над нами есть великаны, которых мы не можем видеть и делаем вид, что мы хозяева жизни. Валя широко улыбался, и Вера рассмеялась.   
- Какие интересные вещи ты рассказываешь, -  заметил Валя, не сводя с нее глаз. – Сколько тебе лет тогда было?
- Лет пять или шесть. Да ну. Расскажи лучше о своем детстве. Ты никогда о себе не рассказываешь. Валя в ответ только вздохнул.
– Я своего детства не помню.
- Легкость мысли необыкновенная? – спросила Вера, и Валя рассмеялся.
- А во-вторых? Ты что-то хотел сказать, - во-вторых, - напомнила Вера.
- А во-вторых, -  сказал Валя со всей серьезностью, - человек должен мало весить, когда помрет. Чтобы не обременять других людей, когда те его гроб понесут.   
     К счастью Вера не превращала в шутку то, что являлось  серьезным  и важным для ее друга. Она кивнула  и коснулась Валиной руки.
     В этот момент в комнату  вошла  Настя, одетая в розовый спортивный костюм. От неожиданности Валя и Вера так и застыли на месте. Не сдерживая чувств и по-детски бурно обрадовавшись, увидев крестного, Настя бросилась к нему. Она повисла на нем и ни за что не желала  отпускать, несмотря на увещевания Веры. Наконец, Настя унялась и стала завтракать. Серьезная атмосфера быстро развеялась, сменившись смехом и непринужденной беседой.  В то время как Настя завтракала, беседуя с Валей,  Вера принесла  Вале подарок.
- Валя,  это подарок  тебе и Тане. Вот. 
- Вера, красота-то какая, - развернув сверток, воскликнул Валя. - Ты, никак, сама вязала?  Представляешь, у меня до сих пор сохранился тот свитер, что ты мне после школы связала на день рожденья. Он с восторгом посмотрел на Веру. В увесистом свертке он обнаружил два комплекта добротных и красивых зимних шапок с длинными шарфами и рукавичками. Взяв один из шарфов, Валя накрутил  его вокруг шеи и, подойдя к зеркалу, театрально осмотрел себя с разных сторон. Настя нахлобучила ему на макушку шапку. Вера, глядя на друга, в который раз удивлялась его умению из серьезного взрослого превращаться в беззаботного ребенка. Она улыбнулась, села за пианино и заиграла вальс «Зима» Шопена. Настя  стала напевать хорошо знакомую мелодию, а довольный Валя дирижировал, выводя в воздухе треугольник, удивительно легко и быстро переключившись с серьезных, волнующих его тем.

Часы
 - Алло, центральная, Вера на проводе, - сказала Вера, подойдя к телефону.
- Девушка, вы сегодня в игре? – послышался Сашин вкрадчивый баритон.
- Уже одеваюсь. 
- Полетаем?
- Что за игра?
- Сегодня будем играть в Эдем.
- До грехопадения или после?
- А вот не скажу. А то неинтересно будет.
-  Жду тебя, Адам – искуситель, - засмеялась Вера и положила трубку.
- Мам, мы сегодня на дачу поедем новый год встречать, ты не против?
- В такую-то погоду, Настя, охота вам.
- У Женьки там печка есть, даже две. Одна русская,  а вторая голландская.
- О как. И кто в почетном списке приглашенных?
- Кроме нас с Женькой будут еще четверо из института нашего, ты их не знаешь.
- Смотри, много не пейте.
- Ладно, ладно.  Пойду в душ. А Саша когда приедет?
- Скоро будет. Пошла одеваться.
- Давай. Да, кстати, мам, у тебя есть что-то типа активированного угля?
- Отравилась что ли?
- Да не знаю, тошнит. Ничего, ерунда. 
- Вот, - и Вера помахала  в воздухе упаковкой угля. Бедолага.  Кладу тебе в сумку спортивную.
- Ага, мам, мерси. Ой, чуть не забыла. Валя подарок оставил.  Давай посмотрим.
- А ты что же, при нем не открыла?
- Хотела. А он убежал  Ты что, Валю не знаешь.
- Да, это он. Ну что ж, давай, открывай.
     Настя аккуратно открыла  белую коробку. В ней лежали часы в виде красного сердца,  а у самого основания стрелок малый круг с небольшим углублением, внутри которого  по часовой стрелке двигалась змейка, собранная из разноцветных стеклышек. Как только змейка достигала отметки в четверть круга, на противоположной стороне стеклянного сердца складывался узор из стеклышек, как в калейдоскопе. Вера и Настя как завороженные наблюдали за движением змейки и сменой картинок.
- Сколько же здесь картинок предусмотрено, они постоянно меняются. Удивительные часы! Вера восторженно смотрела на одно за другим раскрывавшиеся треугольные поля с мозаичными картинками. Каждый круг новая картинка!
- Не пойму, это же стекло, -  пожала плечами Настя. Стеклянное сердце! Странно как, на крестного не похоже!
- Что же тут странного? Подарок со смыслом. Ничего ты в стеклянных сердцах не понимаешь! 
- Мама, я разве что сказала? Отличные часы, красивые очень. Просто  сердце, и стеклянное.  Валя же что-то хотел этим сказать. Наверное. Настя в задумчивости провела по змейке указательным пальцем.
- Конечно, хотел. Вот, гляди сюда. Вера подняла часы и поднесла их к лампе.  Видишь, как красиво они светятся?
- О-очень краси-и-во, - протянула  Настя, задрав голову к лампе. 
- А теперь фокус. И Вера убрала их обратно в коробку. - Видишь? Разноцветные стекла тускнеют.
- Теперь это тени, вижу. Все дело в фокусе, - заулыбалась Настя.
 
«Элизий»
     Суббота.  Дороги без пробок,  случаются чудеса. Пролетев три десятка километров за 10 минут, Саша свернул во двор Веры и припарковался  рядом с небольшой мастерской, располагавшейся в подвале дома.  Спустившись по крутым ступенькам вниз, он оказался в сводчатой комнате. Хозяин – седовласый человек с бородой и усами – сидел за работой. Тронув очки на переносице, он посмотрел на Сашу. 
- Здравствуйте!  -  поприветствовал Саша.  -  Я ищу мастера Кару.
- Здравствуйте!  -  прокашлявшись,  ответил старик. Кара – это я.
-  Мне о вас рассказала  Вера, она в этом доме живет.  Посмотрю ваши работы, не возражаете?
-  Вера, как же, - заулыбался Кара. Какие возражения? Для того я здесь. Вера – хорошая женщина, внимательная. Передавайте ей привет от меня.
- Непременно передам, - пообещал Саша  и, миновав стеллажи с обувью и сумками, добрался до холодной комнаты в глубине подвала. На стенах ее он увидел прекрасные чеканки с видами разных городов. Ажурным кружевом вился по периметру орнамент.  Внимательно рассмотрев все работы, Саша остановил взгляд на одной, - небольших размеров  картине с изображением птиц, сидящих на ветвях деревьев компаниями: одна напротив другой. Клювы их были раскрыты, будто они вели разговор. Картинка была удивительно живой и цепляла. - Птичий разговор, - сказал Саша вслух. Позвав мастера, он указал на панно.
- Как можно передать такие живые сценки на таком холодном материале как металл?
     Кара снисходительно посмотрел на Сашу и улыбнулся.
- Металл не холодный, если руки теплые, - со знанием дела ответил он, прокашливая.
- Холодно здесь у вас, - заметил Саша.
- Да, отопление слабое, а дополнительную батарею нельзя. У меня вон, «Ветерок» в углу, - и Кара кивнул головой в сторону обогревателя.  - Ничего, жить можно.
- Покажите мне эту работу, - попросил Саша, и Кара аккуратно снял ее со стены, бережно  положив на стойку перед Сашей.
- Я беру ее. Работы хорошо идут?
- Какой там. Вы первый за месяц. Неудачное место здесь для этих работ. Хорошо идет мелкий ремонт,  в основном обуви. Взглянув снизу вверх на Сашу, Кара улыбнулся. - Кому красота нужна, люди под ноги смотреть привыкли.
- Вы настоящий мастер, - заметил Саша, укладывая панно в пакет.
- Я ремесленник, - ответил Кара и вернулся к работе.
Ловко взбежав по ступенькам, Саша вышел на улицу и быстрым шагом направился к подъезду. 
     По сути своей Саша был одиночкой. Свободное время до своей встречи год назад с Верой проводил преимущественно в бассейне «Олимпийский» или занимаясь дома на тренажерах. Редко встречался с друзьями выпить пива или посмотреть футбольный матч в спортбаре, но все же большую часть времени проводил, если не на работе, то один. Из толпы не выделялся, отличался редкой в наши дни кротостью и скромностью, а также ценным для государственной службы умением оставаться в тени.  Лицо его было столь бесстрастным, что на первый взгляд могло показаться, что он не излучает тепла, но это был лишь результат прекрасного владения собой.
     Встреча с Верой явилась  для него настоящим праздником. Самостоятельная, независимая, с  чувством юмора, она разительно отличалась от всех тех случайных женщин в его жизни, что были обычным явлением. Вере от него ничего не было нужно, и это особенно привлекало, вдобавок она была интересным человеком с широким внутренним пространством, и Саше никогда не приходилось скучать в ее обществе. Неожиданно для себя он стал раскрывать в себе наклонности души, о которых никогда не задумывался. Любовь к музыке при жизни, расписанной по минутам, позволяла довольствоваться лишь радиотрансляциями Артемия Троицкого в машине. Вера открыла ему мир живого звука. Иногда он выбирался с ней на концерты, а в доме Веры музыка звучала постоянно. 
      Не ожидая лифта, она сбежала по ступенькам вниз и столкнулась с Сашей на нижней площадке.
- А-а, попалась. Столкновение было неизбежно, - сказал он, раскрыв объятия.
- Снегом пахнет, чуешь? – спросила Вера, выйдя на улицу.
- Чую. Пахнет праздником, - подмигнул Саша.  - Давай-ка мы с тобой сегодня махнем  в одно тихое местечко, - предложил он, и та согласно кивнула. 
- Поехали! 

     Они поднялись на  крышу одного из небоскребов. Над гротескными золотыми воротами белым неоновым светом переливалась надпись «Элизий». Внутри гигантского помещения была разбита оранжерея экзотических деревьев. Столики терялись в искусно созданных кущах.  Столик, заказанный Сашей, оказался на небольшом возвышении в кольце густых зарослей. Между столиком и кустами бежал ручей. В динамиках, спрятанных в деревьях, звучала песня «Everts Song» группы Little Gang. Вера и Саша уселись друг напротив друга и заказали чай с пирожными и фруктовый салат.
- Саша, как ты нашел это место? Повертев головой в разные стороны, она задержала взгляд на небольшом кустарнике возле Саши и посмотрела на него.
- Я его давно знал, - подмигнул Саша.
- Ну, ты подумай. Это же мандрагора, к тому же цветущая, - сказала Вера. – С ума сойти. Как это они ее здесь умудрились вырастить? Здесь музыка, разговоры. Удивительно.
- С ума от нее точно можно сойти, -  усмехнулся Саша. – В прямом смысле. Если внутрь много принять. А так, - он глянул на неказистый куст с сиреневыми цветочками, - пусть себе растет, испускает магические эманации страсти. А? Саша поиграл бровями.
- Ха. Эманации, - улыбнулась Вера. – По поводу эманаций. Не знаю почему, но в Стокгольме, когда мы на фестивале музыки были, мне так паршиво спалось. Не сон, а какое-то сумеречное наваждение, - сказала Вера. – Почему шведы депрессивные такие? Даже то, что их разбавили латиноамериканцами, не помогло. Климат ужасный, северные моря, поэтому?
- Ужасный климат легко уравновесить походом в сауну или посиделками возле камина. Депрессивные потому, что у них все есть, - улыбнулся Саша.
-   Ты что имеешь  в виду?
-  А то, что все уже сделано, королевство построено на воде до них, до современных его жителей. Психология у них иная, русскому человеку не понятная.  Для них работать – честь, хотя уравниловка в зарплатах и размер пособий по безработице позволяют расслабляться. Саша посмотрел на Веру, склонив голову к плечу и улыбнулся. - Нашему человеку трудно уложить это в голове.
- Почему же тогда депрессии?
- Может, Веры у них нет, -  пошутил Саша, и Вера засмеялась. 
- Саш, а ведь японцы тоже в суровом климате живут.  И работать привыкли. И самые развитые они и самые прогрессивные в мире. И культура у них и ремесла и традиции. Почему же и у них суициды в почете? Это наследие самураев?
- Потому что маленькая территория, трудные условия для жизни. Во время жары последних лет многие японцы погибли. Парадокс в том, что самая технически прогрессивная страна в мире не включала кондиционеров, чтобы сберечь электричество. Многие  предпочли умереть.
- У нас тоже климат суровый, были лета, когда люди умирали сотнями, но не оттого, что сознательно не включали кондиционеров, а оттого, что у многих не было денег, чтобы купить их.  Выходит что же, все обречены?
- Сегодняшнюю реальность создали  наши предки. Знания ограничены, а воображение безгранично. Слова не мои, Альберта Эйнштейна, кажется. Думайте и воображайте, - говорил он, -  все, что нас окружает, было придумано в воображении наших предков. Все, что нас будет окружать, создано при помощи нашего воображения. И мы так же,  как и они, продолжаем воображать, грезить, придумывать и создавать свою реальность. Надо быть очень осторожным в желаниях.  Желания порождают действия. Вот что я думаю.
- Странно. Валя сегодня о том же говорил, только другими словами, -  сказала Вера.
- Да? – удивился Саша. Ты его видела сегодня?
- Забегал поздравить. Говорил про сознательные ограничения во избежание апокалипсиса.
- Вот видишь,  нас уже двое. Не все потеряно, - усмехнулся Саша. – Вчера я шел по городу  и смотрел на всю эту праздничную красоту, на иллюминацию. Вот интересно, как ты смотришь на все это, какая у тебя в голове возникает первая мысль?
- Никакой. Я просто любуюсь, - улыбнулась Вера. – А у тебя?
- А я, к сожалению, сразу же впадаю в цинизм, за что сам себя потом и порицаю. Первая мысль – сколько электричества на эту красоту уходит, и это при агитации  переходить в режим экономии. 
- Невеселые мысли, - вздохнула Вера.
- Вот и я о том же. Но это было первое, что в голову пришло,  - сказал Саша.
- Вот ты говоришь сейчас, а я представила себе картину. Что, если мы с тобой наблюдали бы эту красоту вовсе не из окна теплой машины, возвращаясь из театра в прекрасном расположении духа?
- Да, например, - сказал Саша, подняв вверх указательный палец. – Гипотетически. Метро не работает, на улице минус 30, в животе волки воют или ты не здоров. Какая уж тут радость ото всей этой иномерной красоты?
- Согласна, никакой, - кивнула Вера. – Но ведь с другой стороны, представь себе, что пожилого человека везут на машине в больницу,  он глазеет по сторонам и отвлекается от своих невеселых мыслей, тоже верно?
- И это верно. Но это пример из серии «последний рубеж». Когда терять уже нечего, и ты радуешься как ребенок, - ответил Саша.
- Да уж, -  вздохнула Вера.  Лучше всего смотреть на все глазами ребенка. Ни о чем не думать, просто смотреть и радоваться.
-  Не получается у меня, даже при всей занятости. Ты про Швецию рассказала, а тебе скажу про страну полночного солнца. Вера подняла брови. – Про Норвегию, - уточнил Саша. Вот представь себе, треть страны расположена за Полярным кругом. Три месяца с мая по июнь солнце не заходит за горизонт вообще. Саша улыбнулся. В противовес этому зимой на севере круглые сутки полярная ночь, на юге свет появляется всего на несколько часов.  Так же обстоит дело в Воркуте, Норильске, Архангельске, Салехарде и других наших российских городах. Саша подмигнул Вере.
- Хм, интересно, как там живется людям, - сказала Вера и поддела вилкой кусочек груши. Из динамиков лилась тихая мелодия композиции «Cosmic Memories» группы The Loved Drones.
- Ага, интересно, - кивнул Саша. Интересно то, что люди, живущие в той местности, иногда путают время и приходят на работу в полночь вместо полудня. Но хоть они и путают день и ночь, все же приспосабливаются к таким условиям и умудряются жить, а не выживать. Вера вспомнила о том, что сегодня говорил ей о смене дня и ночи Валя, - что для человека это должно происходить легко. 
- И что из этого следует? Я имею в виду жизнь за полярным кругом? И почему у меня такое состояние в Стокгольме было странное, - спросила Вера.
- Ты просто не успела адаптироваться, это неудивительно.  Я тебе сказал на примере жизни за полярным кругом, что все зависит от человека. Мы сами возделываем свой сад и рай на земле, - сказал Саша, подчеркнуто широким жестом руки обведя зал вокруг них.
- Да, Саш, это наш ежедневный подвиг – возделывание сада. Только вот сдается мне, что и в Норвегии и не в Норвегии порядок в саду поддерживает исключительно женщина. Саша усмехнулся и почесал нос
- Продолжай, - сказал он.
- Дальше ты знаешь. Кто кого искушал побездельничать. Вера заговорщицки  улыбалась, а Саша от души рассмеялся. – Кто яблоки выращивал, кто собирал, а кто ел. Вера хихикнула.  – Если серьезно, Саш, рай для меня – это музыка.  Не всякая, понятное дело.  Частота звучания очень важна. Та самая, что, воздействуя на мозг, лечит.
- Да, это известный факт. Правильные частоты лечат. Саша тяжело вздохнул. – Не всегда сад возделывает человек.
- Ты что имеешь в виду? – спросила Вера.
- То, что там, где твой депрессивный Стокгольм или Осло или Воркута, в скором времени может возникнуть тропический рай. Но вернемся к нашим баранам, - сказал он и подмигнул Вере. -Точнее к аудиовизуальным образам нашего славного города.  Если есть такая универсальная частота, которой можно лечить людей, почему бы не включать ее повсеместно в городе? Все бы сразу подлечились, -  сказал он саркастично, затем взял с тарелки орешек, подбросил его и ловко поймал ртом. После отпил из чашки чай и откусил пирожное.
-М-м-м, вкуснятина.  Попробуй, - предложил он.
- Не хочу, - отказалась Вера.
- Ты рассказывай, - предложил Саша, - а я буду кушать и слушать, если не возражаешь.
- Хорошо. Вера улыбнулась. –  Я вот что подумала. Музыка, конечно, универсальна, и она для каждого своя. Но и другие виды искусств несут в себе музыку. Музыкальность фразы и определенный ритмический рисунок – они и в литературе и в живописи. Архитектуру называют застывшей музыкой. Саша кивал и с удовольствием поглощал пирожные, а Вера наблюдала, как они одно за другим исчезают с большого цветастого блюда. Наконец, очень довольный, Саша вытер рот салфеткой.
– Это просто сказка какая-то, -  констатировал он.
- Ты о чем? Об искусстве? – спросила Вера.
- Об искусстве готовить такие славные пирожные, - улыбнулся Саша в ответ. – Зря не попробовала.  Вера  изучала Сашу, пытаясь сообразить, что ей сказать. 
- Я тебя внимательно слушал, - сказал Саша. - И где же, интересно, в нашем славном городе вся эта прекрасная архитектура и что за музыка застыла в той, что мы привыкли созерцать? Про современную живопись даже говорить не хочется. В скульптуре я полный ноль, ничего сказать не могу. Литература и музыка – вот все, что пока держится на плаву, если брать современность. Саша вздохнул и театрально насупился.
- Что, устал? – спросила Вера. 
- Да не то, чтобы. Саша бросил скомканную салфетку в тарелку и перевел взгляд на деревья за спиной у Веры.
- Смотри-ка, не боится.  Он кивнул на птицу с ярким оперением, притаившуюся в листве.
 - Ты считаешь, нам больше не мечтать? – рассматривая птицу, спросила Вера.
- Мечтать, отчего же нет, - рассеянно произнес Саша и стал что-то искать под столом. -  Чуть не забыл! Вот, это для тебя. Он извлек из-под стола пакет, вытащил из него сверток и с улыбкой протянул его Вере. Та взяла сверток и потянула за ленточку.
- Нет-нет, не раскрывай.  Сделай это дома, - прервал ее Саша.
- Хорошо, так даже интереснее, - ответила Вера и положила сверток на край стола.
- Я рад, что можно вот так просто сидеть  и смотреть на тебя, - накрыв ладонью Верину руку, сказал Саша.
     Столики посетителей кафе утопали в густой растительности,  в дебрях которой петляли в совершенстве устроенные тропинки. С ветки на ветку перелетали птицы. Один из служащих в дальнем конце оранжереи наблюдал за Сашей и Верой и улыбался чему-то. Он включил следующую песню  группы Little Gang - «The Only». А за окном все падал и падал снег, но никто из посетителей «Элизия», сидевших за непроницаемой зеленой стеной под искусственным солнцем,  видеть его не мог.
               
                CTRL+ENTER
     Юра сидел за работой в своем кабинете. Обстановку комнаты составляли книжные стеллажи до потолка, старинный письменный стол да прилагавшееся к нему оставшееся от предшественника деревянное резное кресло, по всей видимости антикварное. Юра сосредоточенно глядел в монитор, не спеша отзываться на раздавшийся стук в дверь. За дверью терпеливо ждали.
- Войдите, - сказал он негромко, вздохнул, свернул ноутбук до размера игральной карты и положил в нагрудный карман пиджака. Вся процедура заняла у него не более пяти секунд.
     В комнату бесшумно вошел один из секретарей и аккуратно прикрыл за собой дверь.
- Прошу прощения, Юрий Владимирович. Секретарь подошел к столу шефа и положил на стол прозрачную коробочку с микрочипом. Юра оставался неподвижен и смотрел в пространство перед собой холодным взглядом прозрачно-голубых глаз. 
- Спасибо, Костя, ты свободен, - сказал он.
    Образование и воспитание Юрий Владимирович получал в закрытом пансионе для мальчиков. Таким образом, с детства привык к ледяным обливаниям и зимам в плохо отапливаемых помещениях, был лично знаком с дедовщиной и жёсткой дисциплиной. Что такое жить по правилам знал  как никто другой. К работе в Москве приступил как хорошо подготовленный управленец высшего эшелона власти. И был обязан лично заниматься международным проектом «Анти паразит», направленным на улучшение жизни социума. Проект проходил поэтапное внедрение  во всех странах, и Юра был одним из представителей в России. Новых управленцев в течение месяца  готовили на специальной базе в горах. Будущие лидеры стран обладали способностью длительного бодрствования и, главное, становились абсолютно безразличными к власти. Таким образом,  test of power был успешно пройден, искушения властью ради самой власти больше для Юры не существовало. Все вокруг сутками оставалось в поле его внимания. Работал он теперь на своей новой частоте, не испытывая усталости и занимаясь делами по 20 часов в сутки. В проекте были задействованы и другие сотрудники -  помощники из обыкновенных, не имевших особой подготовки кадров. Они имели хорошее образование, исполнительность, но  это были люди старого образца, из числа которых Юре предстояло выбрать наиболее подходящих для дальнейшего обучения и работы. В какой-то момент он обратил внимание на немногословного и энергичного Сашу, и очень скоро понял, что в выборе не ошибся.  Саша был спешно переведен в личные его помощники. Достойный поверенный и приемник был найден.
- Да, Юрий Владимирович. Понял, - сказал Саша в трубку. Он печально посмотрел на Веру. Она молча покачала головой, привычно не возражая. Смирение было ее главным коньком в отношениях с  Сашей. К нему прибавлялось здоровое чувство юмора, помогавшее как ей, так и ее окружению рассеять  зацикленность на заботах и тяготах повседневной  жизни. К тому же она умела по-детски радоваться мелочам и обходиться малым, и сейчас была рада и той паре часов, что удалось провести вдвоем. Они вышли из клуба, и по ее настоянию поехали до ближайшей станции метро, а не до дома, как обычно.
- Саш, смотри, что за ерунда снаружи? Вера кивнула в сторону людей, неспешно бредущих вдоль трассы.
- Пока не пойму, - нахмурился Саша. Возле метро Саша остановил машину, и Вера открыла дверь.
- Простите, молодой человек, вы не в курсе, что случилось? – спросила она проходившего мимо мужчину и кивнула в сторону дороги. – Почему люди машины бросают?
- Не знаю. И никто не знает. Все просто бросают машины и идут пешком, - ответил тот.
- Ах, вон оно что, спасибо, - ответила Вера. Она повернулась к Саше и присвистнула. -  Похоже на флеш-моб, а?
- Похоже, -  ответил Саша, задумчиво глядя в окно на длинную вереницу шагающих. Процессия напоминала  стройное движение муравьев. 
- Хм. Интересно, сколько времени надо затратить на то, чтобы из конца в конец города прогуляться?
- Хм, легко. Километров около сорока приблизительно, часов 7-8, - ответил Саша.
- Ты подумал о том же, о чем и я? – спросила Вера.
- Да, я вспомнил о метро, - улыбнулся Саша. 
- Надеюсь, день без метро не совпал с днем без авто. Ерунда какая-то. Они что же, так и будут теперь вдоль обочины стоять весь день? Машины? Потом обратно своим ходом.
- А знаешь, я ведь вчера тоже бросил машину, - сказал Саша.
- Да ну?
- Серьезно. Только не на улице, а на стоянке. – А что, очень славно прогулялся.
-  И то правда, - согласилась Вера. - Эх, хорошо бы сейчас на лошадях, - добавила она мечтательно, - в повозке или, быть может даже в карете, а? Ладно, побежала я.
- Постой, может...
- Все в порядке, Саш, да пребудет с тобой мир, - улыбнулась Вера, поцеловала Сашу в щеку и, не оглядываясь, побежала по направлению к метро. Саша проводил ее  взглядом, вздохнул и еще раз глянул на вереницу людей, топавших вдоль трассы. Картина почему-то показалась ему такой же нереальной, как и вчерашний город без людей.

                Звенящая тишина.
      В вестибюле на выходе из метро Вера заметила театральную кассу. Она решительно направилась к окошку, неожиданно резко остановилась, почувствовав себя так, словно что-то забыла, но наплыв также быстро растворился, как и возник. Она подошла к будке и стала изучать афиши. Наплыв повторился. Теперь, стоя прямо напротив театрального киоска, заклеенного разноцветными афишами, она вполне конкретно ощутила присутствие в себе давно прошедшего времени здесь и сейчас. Вера в упор смотрела на продавца билетов, а видела далекий вечер. Воспоминание оказалось столь насыщенным, что Вере почудилось, будто воздух у окошка кассы сгустился. Тем временем продавец замер, уставившись на нее с приоткрытым ртом. Перед глазами Веры вспыхивали образы: актеры на сцене, запах старого реквизита, грим-уборные, шуршание платьев в коридорах, дымящиеся сигареты, выражения лиц совершенно незнакомых, но таких близких лиц. Это была другая, но столь близкая жизнь, но где и когда, Вера не помнила и не понимала, откуда все это вдруг вспыхнуло в ней. Взгляд ее остановился на губах продавца, беззвучно обращавшихся  к ней. 
– Сударыня, - с ухмылкой постучал он по стойке, и она встрепенулась. Гордо тряхнув волосами, она смело посмотрела продавцу в глаза, и наваждение окончательно рассеялось.
– Мне, пожалуйста, два билета на концерт, - покашляв, сказала Вера не своим голосом, и постучала пальцем по афише. Продавец продолжал изучать ее. Они будто поменялись местами, и теперь настала его очередь помечтать. Вера оглянулась по сторонам и нетерпеливо забарабанила пальцами по стойке.
– Послушайте, эй! Вы не спите там? Продавец вздрогнул так, что очки слетели на нос. – Да, конечно. То есть, нет, не сплю, - ответил он и уставился в монитор. – Комедия просто какая-то, - подумал он, удивляясь сам себе, и стал распечатывать билеты. Не каждый день увидишь такую особенную женщину. Продавец передал Вере билеты и стал смотреть, как она удаляется. – Постойте, - крикнул он в окошко. Наша визитка,  - и он протянул Вере карточку, подписав на ней номер телефона и свое имя. Она молча взяла визитку, положила ее в сумочку, улыбнулась и ушла, оставив продавца в том странном состоянии наваждения, которое посетило ее саму несколько минут назад. – Она будто соткана из разных женщин. Неуловимая, загадочная, одержимая, странная, нерешительная, наглая и вместе с тем милая. Я напишу о ней рассказ, - заключил продавец, вздохнул и загрустил. Чтобы развеять скуку, он включил плеер и стал слушать группу DCD . Заиграла композиция «How Fortunate The Man With None», слушая которую он  посерьезнел, нахмурился, затем  вздохнул и притулился к стене, рассматривая снующих туда-сюда людей по ту сторону окошка.  Вскоре толпа слилась в единое разноцветное  пятно,  и, уронив голову, он задремал.

     Придя домой, Вера занялась уборкой.  Настя уехала, дома тихо. Навести порядок на площади в 60 кв. метров, - размышляла она, начав драить туалет, - это уже большое достижение для любого подвижного  зрячего человека. Закончив отмывать кафель и пол, она отошла назад и с видом художника, склонив голову к плечу, залюбовалась работой. -  Начинать всегда надо с себя, - размышляла она, глядя на свое отражение в кафеле. В семь часов вечера ожидался ученик. Учеников у Веры было два, и с каждым она занималась по два раза в неделю. Плюс работа почасовиком в Академии Музыки и частные уроки вокала, что давали основной доход.  Денег хватало. Окончив уборку, она приняла душ, красиво уложила волосы и принялась за приготовление обеда. На кухне Вера была как рыба в воде, готовка для нее являлась таким же священнодействием, как и занятия музыкой.  Она очистила   баклажаны, порезала их кубиками, вымочила  в соленой воде  и сложила в большую кастрюлю, налила в нее подсолнечного масла, затем опустила помидоры в кипяток с тем, чтобы быстро снять с них шкурку, - так готовила еще бабушка, порезала болгарский перец и репчатый лук, большой пучок кинзы и укропа. Перемешивая овощи в кастрюле, она думала о разных важных вещах. Как один или даже несколько человек могут разобраться с целым государством, когда с трудом приводишь в порядок  и поддерживаешь его в одной квартире? А хаос все не кончается. Валя и Саша были правы,  - размышляла она, глядя на движение овощей по кругу, - когда напоминали о том, что начинать надо всем нам с себя. Вера насупилась. Глядя на воду, булькающую в кастрюле, она представила небо и звезды и подумала о том, сколько миров существует бок о бок, все они варятся в одном котле, но не всегда могут взаимодействовать друг с другом. Так и человек, - он не может быть один, но и соприкасаться с другими мирами, с мирами других людей, он может не всегда. Однако подчас достаточно одной лишь мысли, одного осознания, что все эти люди и эти разные миры находятся где-то совсем близко. И она увидела бескрайнее синее небо с миллиардами ярких золотых звезд.
     Вера никогда  не ждала от близких людей благодарности или какой-либо отдачи, хотя и понимала, что чувство благодарности – очень важное свойство человеческой души. В основном она напоминала об этом самой себе. В подавляющем большинстве своем люди не имеют его совершенно, иногда они произносят слова благодарности автоматически, не разумея и не чувствуя их всем сердцем. А ведь и это чувство – ключ к изменению нашего нынешнего плачевного состояния мира. И Вера об этом помнила. И была благодарна жизни за то, что она здесь и сейчас готовит чудесные блюда, которые будут радовать ее близких. Это был один из способов раствориться в них, сохраняя дистанцию. Иногда она готовила с радостью, иногда усталая, как и любой нормальный человек. Если в голову вступала какая-нибудь пустая досада на жизнь, она привычно напоминала себе о тех, кто голодает в других концах земного шара, и голова сразу же вставала на место. Так продолжала она совершать свой маленький каждодневный подвиг.
     День пролетел за  домашними хлопотами, и, в ожидании ученика Вера вспомнила о Сашином подарке. Она сняла  фартук, села за стол в гостиной и освободила подарок от оберточной бумаги. Взору открылась  интересная картина  –  птицы на ветках дерева, сидящие двумя компаниями друг против друга и ведущие, судя по раскрытым клювам, оживленный разговор.  Что-то удивительно привлекательное было в этом изображении. Она зажгла свет и села на полу, скрестив ноги по-турецки. Вдоволь полюбовавшись на то, как переливаются птицы, меняя очертания и положение тел, она водрузила чеканку на пианино. Свет упал на картину и отразился ярким отблеском в зеркале на противоположной стене комнаты.  Вера села  за пианино и вновь посмотрела на  птиц. Скоро придет ученик. Внезапным всплеском новое воспоминание всколыхнуло память. Quit times. Она бредет по заснеженной улице Воровского (так она  называлась в то далекое время), а ныне это Поварская, какой уже была в еще более старые времена. Она бредет по пустынной и нелюдимой улице в поздний вечерний час. Крупные хлопья снега, словно в замедленной съемке падают в звенящей тишине. Ей 12, она возвращается домой из музыкальной школы. Надо спешить, но спешить почему-то не хочется. В голове все еще звучит музыка – один из концертов Баха, а перед глазами парень из класса - тот, что  лучше всех держится на сцене. Он раскован, у него красивые руки и вечно взъерошенные волосы. Бесстрашный герой. Ей так не хватает его смелости, перед выступлениями на отчетных концертах  у нее постоянно болит живот и дрожат колени. А он играет так, словно в зале никого нет. Он восхитительный, лучший. Вера останавливается и смотрит на медленно падающий снег и все думает о нем, загребая сугробы носами ботинок. На углу Воровского и Калининского проспекта, а ныне Арбата, как он назывался уже когда-то давным-давно, стоит телефонная будка, и Вера заходит в нее позвонить родителям. Из замерзших рук выпадает  двушка*  (* двушка – монета  достоинством в две копейки, использовавшаяся  во времена СССР для звонка из телефона-автомата), и она нагибается поднять ее, как неожиданно упирается взглядом в браслетик, лежащий на полу в углу будки. Это медный браслет, собранный из звеньев - божьих коровок. Несколько минут она борется с собой, но все же поднимает его  и выходит на улицу. Она смотрит по сторонам, но на улице никого, и тогда она  бежит со всех ног к метро. Сердце колотится от радости и нетерпения. В вагоне она забивается в свое любимое место у окна на стыке вагонов, по обыкновению вешает сумку на длинном ремне на шею, так что та болтается на уровне живота. Теперь руки свободны, и она сует их в карманы. Чувствуя, как нагревается медный браслет, зажатый в ладони, она ждет, когда вагон заполнится людьми, затем достает браслет из кармана и украдкой рассматривает его за спинами пассажиров. Он удивительно красивый, этот браслет со звеньями из божьих коровок. Она не замечает, как пролетает время в пути, а ехать до дома больше часа. Дома  ей хочется поскорее остаться одной. Засыпая, она держит в руке браслет, думает о мальчике из школы и чувствует волнение в груди. В скором времени браслетик она потеряет также неожиданно, как и нашла, и забудет о нем, как забудет о том вечере. Забудет на долгие годы, чтобы в один прекрасный день вернуться в тот вечер и больше уже не забывать. Особенно часто она стала возвращаться в прошлое, когда смотрела на впавших в зимнюю спячку божьих коровок, обосновавшихся на подоконнике  спальни. Вера представила себе веселого крупного мужчину, который насвистывая, возвращался с работы домой по заснеженному полю, а дома его ждала большая семья, которую надо было кормить. Он сочинял музыку, которая кажется нам теперь такой небесной и возвышенной. И Вера  подумала о том, что она не знала тогда, кто вызывал в ней большее чувство – мальчик, игравший так раскованно, музыка, которую он исполнял или образ самого композитора. Она чувствовала, что любит кого-то, но не знает кого. И откуда же, из каких недр поднималась эта волна любви? Может быть, она тогда попала на нужную частоту? Раздался звонок в дверь. Последний урок музыки в этом году.
   
 Жена Пастыря
     Валина жена Таня беседовала с немногочисленными прихожанами во дворе храма.  Из-под вязаной шапочки ниспадала тяжелая русая коса. Таня была упитанной и краснощекой русской красавицей тридцати лет. Весь вид ее выражал спокойствие и неспешность, однако впечатление это было обманчивым, ведь обладательница умиротворенной внешности на деле жила чувствами и эмоциями, умея при этом прекрасно скрывать их. Таня была художницей и преподавала рисование в воскресной школе при храме, где работал Валя. В предновогодний субботний день народу собралось немного. 
- Таня, а Вы будете рисование преподавать только детям, взрослого в группу не возьмете? - спросил молодой человек. В кружке, образовавшемся вокруг Тани, послышались сдержанные смешки.
- Если Вы хотите учиться рисунку, приходите в иконописный класс, - ответила Таня.   
- Я уже записался, - сказал пожилой мужчина в розовой спортивной шапочке поверх длинных седых волос.
 - У Вас есть художественное образование? 
- Нет, но я рисую. А надо образование?
- Образование как раз мешает, правила письма другие. Профессиональным художникам трудно переучиваться.
-  Понял, - ответил пожилой мужчина. – Иконописный класс тоже вы ведете?
- Нет. Я веду только рисунок, -  ответила Таня и улыбнулась.
- Вы позволите класс посмотреть? 
- Ну что ж, если  есть желание, давайте попробуем, - улыбнулась Таня. Из-за дверей класса доносился шум.
- Что- то у нас тут работа кипит даже в праздники. Таня подошла к двери класса.
- Здесь лучше, -  сказал шмыгающий носом молодой человек.
- А мы сейчас посмотрим. Это даже интересно, - сказала Таня.
- Извините, Вы не возражаете, если мы ненадолго зайдем посмотреть класс? – спросила Таня, предварительно вежливо постучав в дверь. В классе трудился мастер по изготовлению иконописных досок.  Ученики столпились за ней, с интересом заглядывая в класс.
-  Будущие ученики хотят  посмотреть класс. Таня кивнула  головой в сторону группы. 
- Да, пожалуйста, смотрите на здоровье, - ответил мастер, предлагая жестом войти.  Он отложил работу и вытер руки полотенцем. Класс больше напоминал цех:  электропила, лобзик и угловая шлифовальная машина. Мастер – мужчина рослый и крупный, с большими мускулистыми руками, был одет в линялые светлые джинсы и облегающую серую футболкой с коротким рукавом. Выглядел он, не смотря на габариты и мускулы, неважно: под глазами залегли темные круги, потухший взгляд. На партах помимо инструмента  расположились утюг, небольшая гладильная доска, рулон льна, электроплитка, пара кастрюль, клей, стамески, ножницы, алмазный брусок, мастихины и куча других интересных вещей. Пахло прополисом и деревом. Будущие ученики  разбрелись по классу и восхищенно  ахали,  вдыхая смолистый аромат.
 - А если хорошо получаться будет, - спросила совсем юная девушка в пуховом голубом платке, -  возьмете потом в мастерскую работать?
    Мастер с каким-то безысходным надрывом поглядел на девушку и вздохнул.
- Главное, как и в любом другом деле  –  ваше сильное желание, - сказала Таня уверенным тоном учительницы. Непонятно почему, ей вдруг захотелось ударить мастера. Ужаснувшись своему желанию, она прочла про себя молитву, но это не помогло, -  мастер вызывал в ней отторжение. Тогда она вонзила ногти в ладонь, чтобы как-то отвлечься. Легкая боль привела ее в чувство, хотя осталось стеснение в груди. Воздуха явно не хватало. Она старалась сконцентрировать все внимание на учениках.
- И при умении долго сидеть на одном месте, -  сказал молодой человек в разноцветном шарфе. В руках его была лохматая меховая ушанка, которую он непрестанно мял.
- А вы что думали, -  сказала Таня. -  Линии только так художнику даются – постоянной тренировкой. Да и вообще. Любое дело на 90 % рутина, на 10 % - творчество.
-  90 % любого  дела составляет подготовка к нему, - добавил пожилой мужчина, стоявший возле самой двери. Все обернулись к нему. 
- А мы, знаете ли, весьма счастливые люди, -  продолжал он.  – Посмотрите, сколько у современного человека всяких полезных приспособлений,  – и брусок алмазный и электроприборы. Он указал на приборы, разложенные на партах. – В старину иконописцы работали совсем иначе.   
-  А вы представляете,  - подхватил молодой человек в разноцветном шарфе, - если бы в современный магазин канцтоваров зашли бы Феофан Грек, Андрей Рублев и Даниил Черный.  – Слыхал я, братья, что доски иконные можно не самому покрывать левкасом, а готовые купить, - сказал бы Грек. – Это еще что за чудо, - подхватил бы Андрей Рублев, покрутив в руках циркуль фирмы «Фабер Кастель». А Даниил Черный  ничего бы не сказал. Он отдал бы братьям свои валерьяновые капли, а сам набрал бы чистых белых листов да хорошо заточенных карандашей и пошел бы отрабатывать рисунок.
     Класс взорвался смехом. Тане стало легче дышать.
- Вот и приходите в новом году на занятия по рисунку и приводите своих детей,  - сказала она.  - С детьми до 16 лет занятия планируется проводить  бесплатно.
     Поблагодарив мастера, прихожане  стали расходиться, поздравляя друг друга с наступающим годом. Многие пришли записаться в школу только потому, что на территорию храма  они чувствовали себя  в мире, недосягаемом для города-спрута. Они верили, что здесь они не только смогут снять бремя повседневных тягот большого города, но и найдут родственную душу. 
       Обменявшись  поздравлениями со сторожем, Таня  остановилась возле ворот. Она долго смотрела вверх на золотые купола храма, сверкавшие на солнце. В одно мгновенье  чувства, мысли и тело слились  воедино, рождая намерение. 
     Открыв дверь в квартиру, она увидела Валю. Он стоял в прихожей и улыбался. От неожиданности она вздрогнула. 
- Вот это сюрприз, - рассмеялась она.- А я, представляешь, должна сейчас убегать. Только переоденусь и чаю выпью.
- Как, уже уходишь? – удивился Валя.
-  Да. С группой договорились, должны сегодня идти на выставку в Пушкинский на Волхонке. 
- Выставка – это очень хорошо, - заметил Валя.  – Ты еще не в курсе, у нас при храме теперь два зала спортивных будет.
- Спортивных?  - удивилась Таня. - Нет, не слышала о таком.  Она открыла створку гардероба и стала переодеваться. Валя тем временем прогуливался по комнате.
– Не могу в этой дурацкой юбке ходить, в брюках в городе гораздо удобнее, особенно в общественном транспорте, - сказала Таня.  - На днях один из ваших батюшек прихожанку в брюках выгнал. На крест на шее не смотрел, смотрел на ноги.
- Таня, ну что ты разворчалась, в самом деле?
- Ладно, ладно, молчу. Просто достало. Наверное, перейду в обычную школу работать или вообще только для издательств заказы будут выполнять. Лицемерие не в моем стиле. Так что там по поводу залов? Таня застегнула молнию на брюках и закрыла дверцу шкафа. – Идем, я что-нибудь быстренько съем, бутер какой-нибудь. И они переместились в кухню.
- Спортивные залы, - продолжал Валя. - Один в здании воскресной школы, второй в здании с кельями.
- А разрешат такое? Таня скептически улыбнулась. Пока резала сыр и делала бутерброд, Валя   поставил стул рядом с ней и уселся на него  верхом.
- Я окончательно уверился в том, что нам нужно разбавить наше традиционное церковное воспитание восточными практиками, такими как единоборства и гимнастика у-шу, - сказал он. Таня продолжала жевать бутерброд и, кажется, совсем не удивилась.
- Не знаю, Валя. Тебе, конечно, виднее. Почему не бокс? - спросила она.
- Ехидничаешь? – улыбнулся Валя.
- Ладно, я пошутила. Таня глянула на часы. – И что же, настоятель одобрил восточные практики в воскресной школе?
- Не совсем. Он одобрил зал для обязательных занятий физкультурой. Сейчас наступил момент, когда нам надо учиться новому, заимствовать то лучшее, что было достигнуто азиатами, соединяя это с православными предметами. Таня закатила глаза к потолку.
- Да, представь себе, - подтвердил Валя. - Совершенствовать  физическое тело нам надо учиться в первую очередь. Валя встал со стула и стал в нетерпении ходить взад-вперед по кухне. - Концентрация внимания и владение собой  –  вот чем нам необходимо овладеть, и лучше, чем азиаты, этому никто не научит. Таня снова глянула на часы. 
 -  После войны японцы ездили по всему миру, учились у других стран, ты знаешь об этом? – продолжал Валя, ничего не замечая. - И стали наиболее развитым обществом в мире. Мы должны учиться новому  для себя самих, для собственного блага.  Мы никому не нужны, кроме самих себя, и пора уже научиться, наконец, себя уважать. Валя снова сел на стул. - Я уж и с тренерами договорился. 
- Слушай, если это серьезно, то позволь задать тебе вопрос. Зачем мешать все в одну кучу на территории храма? Богословие, спорт? Спорту у нас сейчас вроде немало внимания уделяется: секции по восточным единоборствам  почти в каждой школе есть, - сказала Таня.
- Нам это надо оттого,  - ответил Валя, - что не могут тело, ум и чувства отдельно друг от друга гулять. Не богословие и спорт, а истинное учение Христа и спорт. Учение о самом себе. Таня улыбнулась и одобрительно кивнула.
- И вот еще. В школах в основном секции платные. Я наводил справки, что ты думаешь. По нашему округу нет ни одной школы с бесплатной секцией единоборств. Гимнастикой у-шу вообще никто не занимается. Такой культуры у нас пока нет. Святыни не снаружи искать надо, а внутри, внутри себя!  И ни один бес тебе тогда не страшен. Спорт – это ко всему прочему единственное, чем можно реально заинтересовать детей. И по ходу дела возродить воскресные школы, которые становятся коммерческими и все менее популярными. По идее все уже решено. Я договорился с преподавателями. Занятия будут бесплатными, но только для детей. Насчет взрослых пока не знаю. Таня, я уверен в том, что делаю.
- Валя, хорошо! Я ведь понимаю, что это для тебя очень важно. Таня поцеловала мужа в щеку,     затем  поглядела на часы и стала собираться. В это время зазвонил Валин телефон, и он  стал увлеченно говорить с кем-то, а Таня тем временем быстро надела пальто, сделала Вале знак и вышла на лестничную площадку. Стоя в лифте, она подумала: “Бедный. Чем это обернется для него”.  Потом представила себе толстого настоятеля в защитной стойке карате и прыснула со смеху. Она вышла из подъезда и  побежала к метро. 
               
                Московские галлюцинации
      Очередь на Волхонке возле ГМИИ им. Пушкина доходила до угла ограждения и тянулась  дальше вдоль всего Малого Знаменского переулка. Народ в очереди  переминался с ноги на ногу и жался друг к другу на морозном ветру. Это было одним из мест в Москве, где все еще  можно  понять всю истину о человеке. Место, где возникало ощущение, что не все потеряно, приходило чувство опоры, а расколотое соединялось воедино. Короче, это было именно то место, которое многие москвичи выбрали себе для духовного оргазма. Собираясь сюда, Таня рассчитывала, что большинство горожан бегает в эти дни по магазинам, но не тут-то было, - охочих причаститься вечного, готовых попрыгать два часа на морозе, было не меньше, чем любителей  погреться во дворцах счастья на предновогодних распродажах. 
-  Или нет, наверное, все же значительно меньше, -  подумала Таня. Ожидая, стали бегать по очереди греться в музей современного искусства  по соседству. Зуб на зуб не попадал, но стояли насмерть. В очереди стоял неутихающий гвалт. 
– Вы не находите, что  образ Паллады перекликается с образом Христа в терновом венце? –  обращаясь к группе столпившихся вокруг него энтузиастов, спросил красноносый мужчина в ушанке, выпустив большое облако пара.
- И то, что держит за волосы Кентавра. Волосы ведь символ могущества и силы. И она ему сострадает! – поддержала женщина в сильно увеличивающих очках, с большим рюкзаком за спиной.
     В очереди тут и там завязывались разговоры. Народ  обсуждал прошлые выставки в Москве и других городах. Сбивались плотным кольцом, активно обсуждали, прыгали, смеялись, обнажая белоснежные виниры. Наблюдательная Таня обратила  внимание на то, что в огромной толпе, стоящей за искусством, не было ни одного полного человека. Интересное совпадение, -  подумала она, шмыгая текущим носом и переминаясь с ноги на ногу. – Хорошо бы и мне пару-тройку килограммов сбросить. Все отличались стройным, поджарым телосложением, ни одного толстяка почему-то не наблюдалось.
     И вот, наконец, они вошли  внутрь главного здания. По широкой лестнице с трудом карабкалось несколько пожилых людей. В старом здании все еще не было лифта. Часть группы стояла в ожидании экскурсовода, несколько человек разбрелось по залам. Переходя от картины к картине, Таня думала о том, что понять людей прошлого можно лишь взглянув на мир их глазами.   
- Таня, идите сюда, - обратилась к ней юная девушка из группы и потянула Таню за рукав в направлении зала античности. Здесь вперемешку со статуями богов и героев стояли манекены голливудских кинозвезд без голов. Головы они держали под мышкой. Многочисленные посетители из числа молодежи столпились вокруг безголовых, чтобы сделать несколько снимков на память. Знаете, - улыбаясь, обратился к Тане сутулый седовласый старик, - а эта идея мне нравится! Он смешно зажмурился, а затем зашагал дальше, приволакивая одну ногу. Таня улыбнулась вслед старику. Чуть поодаль толкалась группа шумных итальянцев. На обратном пути юная восторженная девушка из группы снова повисла на Тане и сказала о том, как ей хочется иметь  новый airy phone. 
– Только это теперь не совсем airy phone, – сказала она.
- Как так? - спросила Таня.
- Компании Apple и Microsoft слились и стали выпускать новинку, вы не слышали? Это новый airy phone, сделанный на основе углеродных нанотрубок. Компьютеры такие уже выпущены в производство. 
     Таня смутилась и пожала плечами. Она смотрела на юное восторженное лицо девушки и думала о том, как можно быть не законченным циником и при этом не стать лохом в этом огромном мегаполисе. Сунув руку в карман жакета, она погладила выпуклый, приятно гладкий на ощупь логотип с изображением ворот и символом бесконечности под ними. – Ну вот, наврала, - усмехнулась Таня. На самом деле у нее было два телефона: старый – для разговоров со старыми друзьями и новенький графеновый, секретный фетиш для игр. О пристрастии Тани к играм не знал никто, даже собственный муж.
     Окончательно оторвавшись от группы, она перешла в итальянский дворик и заняла свободное место. В пространстве перед зрителями висела объемная проекция красивой дикторши в синем костюме с длинными пепельными волосами, прихваченными с двух сторон заколками.
 – Только что мы с вами увидели фильм-оперу «Скрипка Ротшильда» Эдгара Козаринского, - сказала дикторша. – Понравился фильм? Несколько зрителей, занимавших два передних ряда, одобрительно закивали, кто-то зааплодировал.  Девушка улыбнулась, сложила ладони вместе и слегка поклонилась. – Мы продолжаем работу по добыче полезных ископаемых, - улыбнулась она. Эстафету принимает Башня Татлина. Дикторша чуть отстранилась, и перед зрителями возникла большая сверкающая  серебром башня:
- По проекту выдающегося гения XX века, так и не увидевшего при жизни осуществления своего проекта, в Москве началось строительство. Башня является и астрономическим прибором и календарем, -  сказала дикторша и обошла полномасштабный макет. – Несущая мачта-консоль сконструирована с наклоном параллельно земной оси и ориентирована на Полярную звезду, - продолжала она. По отбрасываемой тени можно определить время, а стеклянные тела внутри башни отражают индивида, общество и время.  Дикторша, двигаясь вокруг макета против часовой стрелки, указывала на разные детали. – Посмотрите, как интересно, - продолжала она увлеченно, - солнечный свет попадает в раструб и падает на спирали, на которых можно видеть время. Солнечные часы – это самые совершенные часы на нашей планете. Дикторша покашляла и осмотрела зал.  Кто-то из зрителей глубокомысленно созерцал башню, кто-то дремал, а молодой человек в первом ряду подмигивал дикторше и делал знаки.
–  Дело в том, что такое сооружение позволяет определить периоды рассвета и упадка как всего государства в целом, так и отдельных людей. В зависимости от того, в каком конце света установлена башня, соответственно меняется и наклон мачты. Форма башни и стабильная и  развивающаяся, меняющаяся одновременно.  Молодой человек в первом ряду, набрав текст на мониторе телефона, повернул его в сторону дикторши. Та сдержанно улыбнулась. Таня, усмехнулась. Ощутив вибрацию телефона в сумке, она вышла из зала.
- Таня, это я.  Валя сделал паузу, а Таня молча продолжала скользить глазами по картинам на стене.  После недолгой паузы Валя смущенно продолжал. -  Мне пришлось на работу отъехать ненадолго. Я постараюсь пораньше быть. Но тут, понимаешь, такое дело, - начал, было, он, но Таня прервала его на полуслове
- Валя, занимайся своими делами. Я нескоро освобожусь, -  сказала она.
- А, вот и отлично, -  обрадовался Валя. - До встречи,  Танюш - сказал он и положил трубку.
- Отлично, - передразнила его Таня, положив трубку в карман, и присоединилась к экскурсии в другом зале. Экскурсовод  вещал Таниной группе:  «…..сон разума, рождающий чудовищ – фабула данного офорта Франсиско Гойи. Согласно бытовавшему во времена жизни художника представлению, живопись и графика являют собой некий доступный и понятный всеобщий язык, idioma universal. По первоначальному замыслу Гойи офорт должен был называться «Всеобщий язык». Однако впоследствии это название показалось ему слишком дерзким, и он переименовал  его в «Сон разума», сопроводив офорт следующим пояснением: «Когда разум спит, фантазия в сонных грезах порождает чудовищ, но в сочетании с разумом фантазия становится матерью искусства и всех его чудесных творений». Дослушав экскурсовода, Таня сразу же вспомнила о безголовых кинозвездах в античном зале и улыбнулась.
      Выйдя на улицу, они перешли дорогу и нырнули в метро. Ей не хотелось домой, и она решила прогуляться по городу, В метро она попрощалась со своей группой и вышла на «Театральной».  Медленно побрела она в сторону Красной площади. Народу здесь, не смотря на мороз, толпилось немало. В районе Воскресенских ворот стояла женщина с иконкой и крестом, прося милостыню.  Неожиданно она  упала в метре от Тани и забилась в судорогах. От неожиданности Таня отскочила. А праздные люди подходили со всех сторон, обступая  женщину плотным кольцом. Таня набирала телефон скорой, когда заметила, что сквозь толпу пробираются два юных паренька, лет двадцати, не больше. Один из них, уверенно отодвинув  зевак, присел рядом с больной.
- Стоят, блин, смотрят, как в кино пришли, - резко бросил он в сторону толпы. Затем со знанием дела перевернул женщину на бок и подложил ей под голову свою сумку. Тем временем его подельник оглянулся и, увидев неподалёку скучающего двойника Сталина, прихлебывающего чай, скомандовал ему:  «Сталин, ложку!»  Друг его, склонившись над пострадавшей,  принял ложку и вытащил с ее помощью запавший язык женщины. Потихоньку женщина  стала приходить в себя.  Вскоре подъехала  карета скорой помощи, и ребята передали женщину  врачам с рук на руки.
- Парни, вы врачи? – стали удивленно расспрашивать зеваки.
- Почти, - ответили молодые люди.  - На занятиях по ОБЖ научились.
- ОБЖ? - пожали плечами зеваки.
- Предмет такой, основы безопасности жизнедеятельности,  -  пояснили ребята и продолжили свой путь  в сторону Красной площади. 
     Таня, стоявшая чуть поодаль, проводила их взглядом.  – Безопасность жизнедеятельности, -  повторила она вслух. У нас такого не было. Она обошла гостиницу «Москва» и направилась в сторону Тверской улицы. На площадях и улицах зажглась иллюминация, все вокруг манило и обещало. На углу красивого бутика нижнего белья стояла женщина с шапкой в руках. Но то была совсем не та нищенка, что стояла возле Воскресенских ворот. На этой была роскошная дубленка в пол и норковая шапка. Возле ресторана Чехова шаталась праздная публика. Таня свернула в Камергерский переулок и остановилась напротив здания, построенного Саввой Морозовым. Глядя на театр, она представила далекий близкий 1902 год, когда труппа Станиславского и Немировича-Данченко переехала в новое здание. Таня стояла, задрав голову, смотрела на здание и улыбалась. Вереница событий и лиц начала XX века вставала перед глазами. Безумная радость актеров, ранее игравших в ветхом театре «Эрмитаж» в Каретном ряду. Все для искусства и актеров! Все живо, ничего никуда не ушло, и мы никогда не бываем одни - думала Таня и чувствовала, как в душе ее поднимается  знакомая волна, та самая, на которой летят влюблённые навстречу друг другу. Ни с того ни с сего в голове ее зазвучала  какая-то забытая, но современная мелодия, и Таня силилась  вспомнить, что это за песня, и где она могла ее слышать. Улыбнувшись в шарф, она  достала из сумки булку, купленную в буфете Пушкинского, и стала кормить птиц, слетевшихся из-под крыши театра. 
– Мне не хочется быть одной  в этом мире, но быть  одиноким и быть одному – совершенно разные вещи, - думала она.  В одном из окон дома напротив стоял мужчина. Он задумчиво смотрел на улицу и пешеходов, а затем остановил взгляд на женщине, кормящей птиц на другой стороне улицы, а в комнате его играла песня Shady Bard These Quit Times, которая только что звучала в голове у Тани.
     Придя домой, она села на табурет  в прихожей и вздохнула, подумав о том, что ее муж являл собой прекрасную иллюстрацию энтропии, если переложить законы высших материй на происходящее на земле. Вот уже десять лет, как квартира нуждалась в большом количестве мелких починок и ремонта, постепенно приходя в упадок, и это бросалось в глаза. Хозяйство она вела практически в одиночку, однако некоторые виды работ все же были ей не по зубам. Все свои силы и энергию муж оставлял на работе: помимо духовного наставничества, он не пренебрегал любой другой работой, - был и за электрика и за водопроводчика. Там он жил. А дома его все устраивало. Она не могла не заметить, как Валя незаметно для самого себя становился фанатиком. Он  с головой ушел в работу, все позже появлялся дома, а теперь еще втягивал ее в дела, которые были ей непонятны.  – Что за нелепая идея с  внедрением восточных единоборств  на территории храма, - подумала она. Бесконечная череда мыслей продолжала искушать, врываясь в сознание, и утомляла. В квартире стемнело. Она зажгла свет, села за стол и налила себе чаю. Предательские мысли продолжали бередить душу. - Почему, - думала она, вспоминая Ветхий Завет,  - Ревекка, Сарра, Рахиль родили сыновей после долгих лет бесплодия? В чем здесь промысел Божий? Злость поднималась в ней. 
    
     Директор воскресной школы Алексей Митрофанович узнал о планах отца Валентина за день до нового года, когда столкнулся в дверях с такелажниками, несущими татами.
- Э-э, постойте-ка, братцы, это еще что такое? Он вздрогнул и брезгливо отшатнулся. - Здесь территория храма, а не спорткомплекс, - заметил он.  Один из грузчиков бросил на него недобрый взгляд.
- Наше дело занести. Там разбирайтесь сами с вашим настоятелем, - пробормотал он на ходу.  Алексей растерялся и, не найдя слов, с досады хлопнул себя по бедрам. Быстрым шагом направился он к храму, возле которого поймал Валю.
- Помилуй, отец Валентин, что ты затеял? – сказал он, уводя Валю подальше от посторонних глаз. Нас же разгонят в два счета. Что за восточные штучки. Татами в кельи заносят, где это видано? Алексей так разнервничался, что покраснел. Он старался говорить тихо.
- Не разгонят, Леша, время сейчас такое, нужен свежий глоток воздуха, -  весело пропел Валя в ответ, снисходительно глядя на Алексея. - Это татами для занятий гимнастикой у-шу и карате. Все для здоровья подрастающего поколения и нашего здоровья. В воскресной школе будем учить бесплатно, благо перечисления благотворителей нам это позволяют. Для детей о-бя-за-тель-но, - пропел он по слогам. Хотят знать Закон Божий, пусть занимаются по ходу и гимнастикой у-шу. 
     Алексей стал пятиться назад. На лице его смешались изумление и страх. Настоятель, поди, не ведает о самовольных задумках отца Валентина, -  малодушно думал Алексей. Заметив смятение директора, Валя вновь снисходительно улыбнулся.
- Мне пора. Служба начинается, - сказал он и пошел в храм.
    Алексей Митрофанович проводил взглядом отца Валентина. Он  заметил  блеск в его глазах и сразу же сделал вывод, что спорить с ним совершенно бесполезно. Покачав головой, он побрел обратно к школе.
     Тем временем в залах уже разложили татами и развесили груши для отработки ударов. – Тихий ужас, - думал Алексей, стоя в дверном проеме зала.   
 
                Воскресение
      Саша, закончив дела и выполнив поручения Юры, стоял в пробке на Садовом кольца. Зазвонил мобильный. 
- Саша, это я. Зезиро.  Слышно было так, словно та сидела рядом.
- Привет, как вы?  Как Хади? – улыбнулся Саша, глядя сквозь лобовое стекло.
- Саша, у меня серьезный разговор. По-русски она говорила свободно, с едва уловимым  акцентом. – Хади совсем отбился от рук. Сначала стал задерживаться после уроков, но я не придавала значения, ведь после уроков музыкальные занятия. Еще он записался на бокс. Но потом он перестал приходить совсем.  Уже несколько раз не приходил ночевать. 
- Постой, постой, объясни толком, что случилось. 
- Может быть, он в секту попал. Зезиро шмыгнула носом.
- Господи, что ты такое говоришь? 
- Я точно не знаю. Соседи видели его в городе  с  религиозными фанатиками. Не знаю, что делать. Может быть, ты приедешь?
     Саша, сдвинув  брови. Он глядел прямо перед собой. Машины начали медленно двигаться.  Миновав тоннель, он продолжал движение мимо гостиницы «Пекин».
- Не переживай, - сказал он после паузы. - Я что-нибудь придумаю. Попробую вырваться к вам. Я тебе еще перезвоню.
- Спасибо, Саша, - сказала она, успокоившись. Я буду ждать твоего звонка.
     Саша убрал телефон в карман куртки. Он был совершенно спокоен и уверен. Никаких паззлов, как, впрочем, и всегда, перед ним не возникало. Из динамиков тихо лилась песня Пола Маккартни «Ebony and Ivory». Миновав планетарий, он повернул в сторону зоопарка, припарковал машину возле высотки на площади Восстания и зашел в офис продажи авиабилетов. При входе в офис стояла небольшая елка, мигавшая красными и синими огоньками. Глянув на нее, Саша слабо улыбнулся и решительно направился прямо к стойке продажи билетов

     В одиночестве Вера  направилась в торговый центр. На входе возле гипермаркета топтались возбужденные люди.
- Распродажа? - поинтересовалась Вера у покупателей на входе.
- Закрываются, ликвидируют остатки, все за полцены, -  с важностью в голосе ответил толстый мужчина. Он активно потел и вытирал лицо бумажным платком.
- Ясно, - улыбнулась Вера. Смертоубийство, конечно, но она все же решилась зайти и посмотреть. Возможно, удастся что-то купить. Уж больно не хотелось  ехать в другой продуктовый за тридевять земель отсюда, к тому же надо было  успеть приготовить до приезда Саши. В торговом зале взору предстало зрелище почти апокалиптическое: гонщики серебряных телег неслись по залу, вжав головы в плечи и сметая все и вся на своем пути. Уже при входе Веру с силой оттолкнула тележка, набитая курами, поверх которых была навалена дюжина резиновых галош. Потирая ушибленную ногу – наверняка будет синяк – она чертыхнулась и неспешно пошла между рядами, потихоньку собирая доступные продукты в тележку и наблюдая за происходящим в зале. Лица продавцов в последний день уходящего года выражали отчаяние, неприязнь и обреченность. В изуродованном дворце счастья на опустевших полках телевизоры соседствовали с  кумысом, пластмассовыми скелетами и трусами-стрингами. В отделе спиртного возле нижней полки с дешевым ромом ползал  на четвереньках странного вида господин в шинели. В руках его было увеличительное стекло, и он водил пальцем по этикеткам.  – Мираж, - произнесла вслух Вера, вздохнула и продолжила покупки. - Это как игра, да только это не игра, а сама жизнь, - подумала она и направилась к кассе. Выйдя на улицу, она глотнула морозного воздуха и потихоньку двинулась в сторону дома, с трудом неся тяжелые пакеты. Тяжелые? Да что там, неподъемные.
 – Надо было взять сумку на колесиках, - подумала Вера и остановилась передохнуть. Она  поставила пакеты в сугроб рядом с фонарным столбом и стала рассматривать рекламу кредитов  с подписью «ЦБ».  - Царствие Божье, - неожиданно пришло в голову. Собрав пакеты, она продолжила путь, как вдруг споткнулась и растянулась на льду. Раздался треск. По инерции выругавшись, Вера поднялась на ноги и посмотрела на  снег. Из разбитой банки с маринованными помидорами, вылетевшей из пакета, вытекало красное пюре. Оно медленно расползалось по белому снегу, и Вера засмотрелась на него, совершенно позабыв обо всем. - Красота! Для тех, кто понимает, - заключила она. Налюбовавшись вдоволь, она принялась за работу: переложила целые продукты в другие пакеты. Половина из них была перепачкана томатным соком. Пришлось вытирать их бумажными платками. Как назло, накатила слабость и вступило в спину. К счастью проходивший мимо паренек предложил свою помощь и донес пакеты до дома. Поблагодарив его, Вера зашла в подъезд, и уперлась взглядом в табличку: «Лифт временно не работает». 
 - Супер, только этого не хватало, - вздохнула она и потащила сумки пешком на 5 этаж, останавливаясь отдохнуть  на площадках между этажами. Придя домой, она первым делом села на банкетку у стены и сунула под язык валидол. Руки предательски дрожали. Посидев немного и придя в себя, стала напевать под нос. Потом вспомнила о разговоре с Валей по поводу кражи света. И вдруг в голову пришли слова: « Тебе принесу жертву хвалы, и имя Господне призову!» Все напряжение и боль мгновенно улетучились. Вера легко поднялась, отнесла сумки на кухню и принялась разбирать их. Затем села за кухонный стол, подперев рукой щеку, покрутила вазу с кустовыми гвоздиками и понюхала их. Она вспомнила о городских огнях, про которые рассказывал ей Саша. Теплее действительно там, где чего-то не хватает. Холодные огни города, о которых он говорил, - это привет нам от тех разбитых сердец, что получили весь свет и все блага. И купаются они теперь в холодной благодати.  А я хочу оставаться несовершенной, чтобы глядя на синие огни новогодних елок, улыбаться и радоваться им, как в детстве. Надеюсь, что Сашка  никогда не станет таким вот холодным стяжателем света. Мне хочется только одного – чтобы у моих родных и близких было здоровье. Хочу, чтобы в домах наших было живое участие и внимание. Чтобы люди делали то малое, на что способны: смеялись и плакали, боялись и храбрились. Мы и есть Творцы, а мир – зеркало наших сердец. Мое сердце украла музыка. По сей день, слушая Баха, я вижу веселого полного мужчину, который пишет музыку, чтобы заработать для своей многочисленной семьи. Это и есть истина.  И нет в ней никакой холодной отрешенности. Вера вздохнула.  Говорила Вале о вдохновении, о маленькой зарплате. А ведь меня могут в любой момент турнуть с работы, сократят и все. Лукавила, конечно. Вдохновение – это любовь и больше ничего. Надо только уметь себя запалить. На этой оптимистичной Вера уперлась взглядом в пятнышко на гладком кафеле стены. Она взяла губку с железной вставкой и принялась тереть пятно, затем перешла на соседнюю плитку, потом еще на одну. В поле зрения то и дело возникали новые фрагменты загрязнения, действующие на нервы. Со стен она перешла на пол, затем почистила плиту и, наконец, принялась за готовку.
 

                Совсем не мужской разговор
     Она  порезала овощи для салатов,  обжарила лук и мясной фарш, раскатала тесто. Вертясь как белка в колесе, напевала, временами прерываясь, чтобы ответить на не прекращавшиеся телефонные звонки.  С трубкой, прижатой щекой к плечу, отнесла все блюда с приготовленной едой в гостиную. Затем зажгла гирлянду на елке, сняла фартук  и села в кресло. Комната быстро наполнилась запахом мясного пирога. С улицы доносится смех.  Подойдя к окну, она увидела, что на скамейке под ним расположилась компания: молодая девушка и двое парней. Девушка и один из парней сидели на спинке скамейки и хохотали, второй парень стоял перед ними и рассказывал байки, кого-то изображая и жестикулируя. Они передавали по кругу бутылку шампанского и пили по очереди прямо из горла. В домах напротив горели все окна, а где-то уже начали взрывать фейерверки. Залаяли собаки.  - Ну, понеслось, -  подумала Вера. Make emotions slow, - сказала она в сторону окна и рассмеялась.  Набрала номер Вали. Трубку сняла Таня.
- Таня, привет!
- Ой, привет, Вера, рада слышать тебя. С наступающим, - пропела Таня высоким детским голосом.
- Взаимно.  А я, представляешь, сижу сейчас и смеюсь. Из магазина шла, банку разбила с помидорами, вдобавок лифт не работает.  Сейчас приготовила  и чувствую, что умираю, спать хочу. Сейчас вот приземлилась, наконец, пью кофе, чтоб взбодриться. 
- Ты ведь знаешь, что может усмирить жажду утомленного путника? –  спросила Таня.
- Знаю, знаю, бокал виски.  Вера рассмеялась.
- Вера?
- Я здесь.
- На самом деле ты так больше не делай. Я имею в виду таскание сумок тяжелых. У тебя есть сумка-тележка, так ведь намного удобнее. Зачем себя калечить?
- Кто не рискует, тот не пьет шампанского, - рассмеялась Вера. - Хотя шампанское наверняка принесет Сашка.
- Ага, - подхватила Таня. - На самом деле, кто не рискует, тот пьет водку.
- А кто рискует, тот пьет шампанское в инвалидном кресле, - добавила Вера.
- Шампанское и водку! Вот в чем истина, - сказала Таня. - Я, кстати, настойку сделала.
- Да что ты? Ну как расскажи, что за настойка.
- Ореховая. Я и вам с Сашей сделала. Так что при встрече передам.
- Таня, а что за рецепт, никогда такую не пробовала.
- А вот встретимся и попробуешь. Рецепт какой? Если хочешь, продиктую.
- Давай, пишу.
- Записывай. Пол литра спирта разбавить водой до 500 мл или чуть больше. Вместо разбавленного спирта можно взять  качественную водку, тогда, понятное дело, разбавлять не надо. Берем стакан перегородок от грецких орехов, это 250 грамм, кидаем их в спирт. Следом за ними в спирт летят 5 или 6 немного раздробленных кофейных зерен.
- Раздроблённых?
- Точно, раздробленных, не молотых! Оставляем на две недели. Да, забыла сказать. Настойку готовим в стеклянной посуде. Так что закрываем крышкой и оставляем на две недели.
- Ага, записала.
- Погоди, еще не все. Через две недели фильтруем, затем добавляем чайную ложечку сахарного песка и ванили на кончике ножа. Записала?
- Так, пишу, на кончике ножа. 
- Вот теперь все.
- Спасибо. Попробую сделать к Сашкиному дню рождения. Знаешь, Тань, мне сегодня сумки до подъезда помог донести паренек. А я иду рядом с ним и со смеху умираю. Анекдот вспомнила.
- Давай, рассказывай, -  засмеялась Таня.
- Вопрос: кто такой джентльмен? Это мужчина, подающий женщине руку, когда она вылезает из погреба с мешком картошки. 
Посмеялись, а затем Таня вздохнула.
- Ты чего вздыхаешь так тяжко? Валя дома?
- В яблочко. Нет его, Вера, всё на работе, на службе. Аки пчела. В последнее время приходит поздно. Иногда в келье своей остается на ночь. А дома что творится. Представляешь, грушу в спальне повесил и мутузит ее.
- Боксерскую грушу?
- Да вроде как. Вытянутая такая. Отрабатывает удары. А еще дыхательные упражнения делает.  Как заправский йогин.
- Так это ж хорошо! Пусть себе занимается на здоровье. 
- Может, это и хорошо было бы. Меня волнует, что он договорился на территории храма тренировки проводить. Зал  открывают для восточных единоборств и гимнастики у-шу.  Да только настоятель, кажется, ничего об этом не знает. Знает только про уроки физкультуры.
 - Слушай, не волнуйся раньше времени, может быть это и правильно. Он ведь о здоровье детей думает. Возродить воскресные школы хочет.
- Наверное, ты права, Вера. Я все опасаюсь чего-то, возможно нахожусь в плену у стереотипов, вместо того, чтобы мужа поддержать. Внутренне понимаю, соглашаюсь, но ведь инициативу вряд ли на работе поддержат, как бы хуже себе не сделал. 
- Выбирайтесь к нам. Посидим и поговорим обо всем. Постный стол я вам организую.
- Если бы в посте все дело было в еде, - засмеялась Таня.  - Спасибо. Если Валя найдет время, придем.
    Положив трубку, Таня сразу же приняла  решение.  Схватив пальто, она заперла квартиру на ключ и, на ходу одеваясь, вылетела на улицу. Вера же, положив трубку, подумала о визите Вали. На нее он время нашел.

На горе
                «Я - часть той Силы,
                Что вечно делает добро, желая зла»               
     В машине вещал Троицкий. Въехав на подземную стоянку, Саша заглушил мотор и посмотрел на часы. До встречи с Юрой оставалось полчаса. Откинувшись в кресле, он закрыл глаза и погрузился в музыку. Расслабиться не получилось. Он снял куртку и, бросив ее на заднее сидение, вышел их машины, пересек стоянку и вошел в длинный коридор. Пройдя несколько кордонов,  остановился возле железной двери лифта и посмотрел в зеркальную гладь сканера радужки.  Двери открылись. Поднимаясь на персональном лифте Юры, он старался унять накатившее волнение. Глядя на мигающую панель, вздохнул.  Двери лифта открылись, и он оказался в кабинете Юры. Шеф сидел за письменным столом.  Увидев Сашу, поздоровался и кивнул в сторону кресла рядом с собой.
- Сегодня долго не задержу. Ты сделал то, что я просил?
- Да, Юрий Владимирович.
     Саша положил на стол прозрачную коробочку с записью отчета. - Поступление переводов на счета храмов и музыкальных школ отследил, с представителями связался.  Никаких конкретных имен благотворителей не называл, однако сообщил пожелание. 
- Хорошо. Юра вытащил из внутреннего кармана пиджака ПК и быстро разложил его до формата А4.  - Давай посмотрим кое-что. Юра надел очки, положил нано-карту в ячейку с контактом и, быстро просмотрев документы, вернул их Саше.
- Здесь вся информация, которой ты теперь будешь владеть, заменяя меня и в дальнейшем приняв мои дела, - сказал Юра, указав на экран. - Доступ к ней ты получишь через красную точку. Ни на каких носителях этого архива не существует. Юра поправил очки и посмотрел на Сашу. – Красная точка, - продолжал он, - представляет собой  сканер мыслей и одновременно пункт обмена информацией. Это новейшая технология. Саша кивнул, однако почувствовал холодок в спине.
-  В момент, когда ты смотришь в эту точку на экране, - продолжал Юра, - информация считывается с твоей памяти. Точно также ты будешь получать информацию от партнеров. Точку увидишь при входе в интернет с этого ПК. Дальше будешь знать все, что тебе необходимо знать, и обмениваться информацией уже не составит для тебя труда. Ты можешь быть идентифицирован с любого ПК, но лучше все же пользоваться всегда одним, конкретно этим. Прежде ты должен пройти стажировку. Это произойдет в самое ближайшее время. Юра вернул компьютер к размерам спичечного коробка и передал его Саше. Тот с интересом посмотрел на него и убрал в карман.
- Теперь внимание. Тебе предстоит ознакомиться с новым проектом. Со всеми членами команды ты будешь без труда обмениваться информацией и узнавать о предстоящих встречах. В курс дела ты введен, обо всех препятствиях, с которыми мы сталкивались и продолжаем сталкиваться, еще узнаешь. Продолжай работу. Все инструкции найдешь там, где я тебе сказал. Вопросы есть?
- С Вашего позволения, Юрий Владимирович. Проектом с нашей стороны мне предстоит заниматься одному?
- Существует международная команда, от нашей страны три представителя. В Москве ты будешь работать один.  Но это только начало. Юра внимательно посмотрел на Сашу.  –  В течение года планируется подключить к работе все наше подразделение. Саша кивнул.
- Хорошо. Юра снял  очки и помассировал глаза.   
-  Нам бы сейчас побольше таких, каким Савва Морозов был,  - ни с того ни с сего заявил он. Саша впервые слышал, как шеф допустил в разговоре лирику. Лирика касалось перечислений на достойное образование детей.  - С наступающим тебя, Саша. Юра улыбнулся и передал Саше конверт. Твоя премия в наличных и несколько новых кредитных карт.
- С наступающим, Юрий Владимирович. Спасибо, - сказал Саша, принимая конверт. Он положил его во внутренний карман пиджака и тихо покинул кабинет. Спустившись на стоянку, сел в машину и медленно выехал с парковки в московскую новогоднюю ночь. Миновав три кордона,  съехал на автостраду и направился к Вере.
     Тем временем Юра отпустил домой последних сотрудников и остался один.  Подойдя к стеллажам, выбрал виниловую пластинку и поставил ее на вертушку проигрывателя, спрятанного в одном из шкафов библиотеки. Винил Юра предпочитал любым другим носителям, воспроизводящим, с его точки зрения, мертвый звук. Комнату наполнила мелодия «Богатырских ворот», последней пьесы цикла «Картинки с выставки»  Мусоргского. Закрыв глаза, он погрузился в пафосный мотив. Когда пластика кончилась, отпер нижний ящик стола и вынул из него и поставил  на стол инкрустированную шкатулку. В ней лежал черный бархатный сверток. Потянувшись за ним, Юра вздрогнул: в тишину ворвался резкий звонок телефона. На панели высветился номер сына. Он коснулся правого верхнего угла монитора, и в пространстве перед ним выросла фигура улыбавшегося сына. Сын стоял на кухне перед жаровней и возил по песку медную турку. 
- Папа, привет!
- Здравствуй, Женя, - ответил побледневший Юра.
- Пап, ты где сейчас?  На работе?
- На работе, - ответил Юра и перевел взгляд со шкатулки на часы. 
- Хотел поздравить тебя, только не по телефону, а лично, - сказал Женя.
- Ты говоришь загадками, - усмехнулся Юра, быстро захлопнул шкатулку и положил ее обратно в ящик. Женя не обратил на это внимания.
- Это сюрприз, пап. Очень большой сюрприз. Мама далеко, поэтому пришлось ей сделать сюрприз по телефону.
- У нас с мамой он одинаковый? Ты меня заинтриговал.  Но сегодня я собирался остаться здесь. Голос его поколебался.
- Ты как всегда весь в делах. Ни за что не поверю, что у вас корпоратив. Наверняка всех распустил, а сам работаешь.
- Сдаюсь, - ответил  Юра.
- Тогда я заеду за тобой, если не возражаешь. Предупреди охрану, буду через полчаса.
- Хорошо. Жду. Юра отдал распоряжение охране и, сидя за столом, посмотрел на нижний выдвижной ящик стола. Затем быстро запер его и подошел к окну. Положив руки в карманы, он, не находя себе место от нахлынувших мыслей, стал бродить по комнате. Саша не знал, какая работа ждет его впереди, о том, что будут тяжелые тренинги на закрытой базе в горах. Мысль о том, что сейчас здесь будет сын, серьезно взбудоражила его. Впервые за всю жизнь в нем зашевелилось смутное желание быть ближе к родным. Это чувство нарастало в нем быстро, как снежный ком. Вся жизнь пронеслась перед глазами, и он осознал, как мало уделял внимания своему единственному сыну. Вдруг стало невыносимо жарко, и он снял пиджак, ослабил узел галстука и в нетерпении посмотрел на часы. Неожиданно накатившая волна  оказалась ничем иным, как давно забытым желанием жить. Выдержка, наконец, изменила  ему: схватив на ходу пиджак, он спустился на подземную стоянку и пошел навстречу сыну. Быстрым шагом он миновал кордоны удивленных охранников,  и вот уже сорвался на бег. Он бежал по бесконечной подземной парковке, сердце бешено колотилось. Женя! -  не выдержал и крикнул он. Женя, вылезая из машины, услышал в отдалении голос. Он не сразу понял, что кричит отец. Ему и в голову бы не пришло, что отец мог кричать, бегая среди ночи по подземной парковке. – Да нет, не может быть, - подумал Женя, услышав крик снова.
-  Что за…..Папа! Женя увидел отца, совершенного расхристанного, с болтающимся развязанным галстуком, волокущим за собой по асфальту пиджак и шатающимся из стороны в сторону будто пьяный. Женя побежал навстречу и, остановившись в метре перед отцом, не был в силах сказать ни слова. А Юра захохотал, как безумный, не желая справляться с вырвавшимися наружу чувствами, на протяжении стольких лет упакованными и надежно спрятанными в самых дальних кладовых души. – Бедный отец, сорвался от перегрузок, - подумал Женя, глядя на него, подошел и, взяв пиджак из рук отца, бережно обнял его за плечи и повел в сторону машины. Он вдруг заметил, каким хрупким, неожиданно постаревшим и маленьким стал отец. 
– Папа, ты устал, у тебя срыв. Тебе необходим отдых, - сказал Женя, усаживая отца в машину.
 – Ни черта я не устал, - засмеялся Юра. - Просто я вдруг все понял! И теперь я по-настоящему свободен. Свободен, понимаешь?  Я сам себе хозяин. Женя опасался расспрашивать отца. Кое-ка успокоив его, он завел машину и поехал домой, где их ждала Настя с известием о будущем ребенке.

Эстафета
     Приехав к Вере, запыхавшийся Саша остановился в прихожей, нагнулся и уперся ладонями в колени. Пытаясь восстановить дыхание, он рассмеялся и посмотрел на Веру снизу вверх.
- Слушай, а у вас лифт не работает, ты в курсе?- спросил он, отдышавшись, и кивнул на две больших фирменных коробки с шампанским. Затем снял пальто.
- А то. Спортсмен-карасик, - усмехнулась Вера и легонько пнула ногой коробку.
- Куда столько? Впрочем, мысль неплохая. А мне пришлось сумки тащить на своих двоих. Вера поджала губы. 
- Что же ты не позвонила. Ведь я мог по дороге все купить. Вместе бы заехали в магазин. Прихватил только пару коробок шампанского, - пошутил Саша и кротко посмотрел на Веру.
- Ты на часы смотрел? – улыбнулась та. - Сейчас уже все магазины закрыты. А готовить когда?
- А мы бы в ресторан поехали. 
Вера засмеялась и потянула Сашу за рукав пиджака.
- Ладно, пошли. Я тебе свитер дам или ты хочешь быть солидным?
- Хочу быть солидным. Саша театрально поправил волосы и галстук. - Как вкусно пахнет! М-м-м, кажется, - потягивая носом, сказал Саша, -  это запах домашних пирогов.  – Знаешь, а давай-ка домашний свитер в комплект к пирогу! Но пиджак далеко не убирай, он мне сегодня еще понадобится.
- Как понадобится? Снова на работу уедешь? – напряглась Вера. 
- Нет, Вера, не на работу. Завтра у меня утренний рейс в Каир. До утра побуду у тебя, а потом полечу. Об этом я тебе чуть позже все подробно расскажу.
- Пора старый год проводить, вот что, - едва успел вымолвить Саша, как зазвонил телефон.
     Они переглянулись, и Вера сняла трубку. Саша тем временем стянул пиджак и, надев свитер, уселся за стол.
- Настя! – сказала Вера и подмигнула Саше.
- Мам, с наступающим! И Сашу тоже. Он уже приехал?
- Приехал. Мы уже за столом.
- Вдвоем встречаете?
- Вдвоем. Жаль, что тебя нет. У вас все хорошо? Печки растопили? 
- Мам, а мы вернулись.
- Как то есть вернулись? Случилось что?
- Это не телефонный разговор вообще-то. Случилось что-то очень хорошее. Но мне хотелось бы сообщить тебе об этом при встрече, когда домой вернусь.
- Настя, знаешь что, уж сказала «а», скажи и «б». Что ты, в самом деле, душу волнуешь?
- Понимаешь, я сейчас у Женьки дома одна, жду его. Сам он за отцом поехал. За Юрием Владимировичем, с работы его забрать к нам. Говорит, нехорошо, что отец один.
- Так, интересно. Что там у вас за интерлюдии такие?  А затем вы, надо полагать, все втроем приедете к нам? – с улыбкой спросила Вера, посмотрев на Сашу. Саша, не выдержав, уплетал пирог.
- А можно? Мы хотели завтра вечером приехать. Если Юрий Владимирович сможет.
- Так, Настя, времени уже почти полночь, а ты мне всё голову морочишь. Завтра Саша улетает, а я точно не смогу, у меня посещение концерта запланировано, один билет и так пропадает. Но если надо, могу концерт отложить.   
- Нет, что ты, иди, конечно, не надо ничего откладывать. Ладно, - добавила Настя после паузы. Бери стул, садись и слушай.
- Уже.
- Мам. У нас с Женей будет ребенок, - заявила Настя.
     Вера  машинально запустила пальцы в волосы и стала их теребить. Посмотрела на Сашу, пожимая плечами.
- Краткость – сестра таланта, - сказала Вера. – Ты уверена?  Уезжала  – все нормально, хотя постой, эта твоя тошнота.
- Теперь уже абсолютно уверена! -  засмеялась Настя. 
- Ну что ж, - подчеркнуто строго произнесла Вера, отряхивая фартук. Затем перевела взгляд  на фартук.
– Боже, какой ужас. На мне фартук каким-то образом оказался.  В трубке послышался смех. -  Сейчас, погоди-ка, я его сниму.
– Вот теперь я тебе со всей серьезностью могу сообщить, что бабушка из меня никудышная, сказала она, сняв фартук. 
     Саша поперхнулся шампанским. Он поставил бокал на стол,  вытер губы салфеткой и жестом попросил трубку.
- Настя, поздравляю, - прокашлявшись, сказал он. - Это, конечно, большая неожиданность для мамы, но рано или поздно это случилось бы. Я завтра улетаю на несколько дней, а как вернусь. Мы непременно встретимся, хочу лично поздравить вас.
- Хорошо, Саша, спасибо Вам. Целую вас с мамой! Пока.
- Пока.
   Вера с Сашей помолчали, выразительно глядя друг на друга. Затем Саша разлил по бокалам шампанское, и так же молча они чокнулись и выпили под бой курантов. Затем также молча выпили еще по бокалу. Саша  галантно подал Вере руку, и они вышли из-за стола.
- Танец рода, - торжественно объявил Саша, и они принялись кружиться, сцепившись локтями. Дав волю чувствам, выкрикивали невнятные междометия, а затем, основательно подустав, упали в кресла отдышаться и продолжали хохотать.
- Сашка, а давай споем под музыку, а? – предложила Вера, отдышавшись, и включила компьютер.
- А давай! - согласился Саша и подключил микрофон. На улице гремели залпы фейерверков, а Саша с Верой выбирали минусовки и, дурачась, дрались за микрофон. Вера запела на индийско-китайский манер тоненьким высоким голосом, а Саша, прижавшись к ней щекой, стал подпевать басом. Перепев все песни из мультфильма «Простоквашино», они принялись за «Пачку сигарет» Цоя, затем исполнили одну из песен «Тиндерстикс» и весь репертуар группы «НОМ». Совершенно обессилев, повалились на кровать и хохотали. Так лежали они, должно быть, целый час, молча слушали уличную и соседскую какофонию, пока Вера не вспомнила о подарке.
- Забыла напрочь, у меня есть подарок для тебя, -  Вера встала с кровати и, поманив Сашу пальцем, отправилась  к темной комнате. Здесь, посреди длинных рейлов с одеждой нагло торчали высоченные новенькие лыжи. 
- Вот, - ткнула пальцем в лыжи Вера. – Сейчас, погоди. И она стала отважно пробираться к ним, умирая со смеху. – Нет, Саш, ты только посмотри, как я их хорошо замаскировала!
- Вера, погоди, я помогу.  Саша стал пробираться следом. Смеясь, кое-как извлекли лыжи на свет в прихожую.
- Вот, - гордо объявила Вера. Лыжики и ботинки к ним. Лыжики мне продавец помог подобрать. 210 см, как раз на твой рост.  Да, и вот что, без насечек. Даже не знаю, что это значит.
- Какой подарок классный, - сказал Саша, осматривая лыжи. Да только я не катался уже сто лет. Даже не припомню, когда в последний раз это было. Удивительно, как ты угадала. Ведь я в юности больше всего любил лыжи, даже больше, чем коньки. – А насечки, -  взглянул он на Веру, - это на обороте лыж, вот погляди. И Саша продемонстрировал Вере, где обычно делают насечки. Это делают для начинающих, чтобы не сильно скользить.
- Эх, надо было с насечками брать, - засмеялась Вера.
- У меня тоже есть для тебя подарок, только я бы хотел преподнести  его тебе после возвращения из Каира.  Это сюрприз.

Трансформация.
     Таня со всех ног побежала к метро. По эскалатору летела, как ненормальная, расталкивая людей и перескакивая через ступеньку. Влетев в вагон, встала возле двери и уставилась в черный тоннель, потихоньку выравнивая дыхание. Перед глазами стоял Валя. Он, казалось, пульсировал в голове, в теле, в каждом ее члене. – Любовь для него абстрактна. Она не относится к одному человеку, не имеет ревности, принимает недостатки многих людей на уровне физическом, но отнюдь не на духовном. У него нет потребности обладать кем бы то ни было, но есть большая потребность вовлекать людей в процесс творческого и духовного роста. Он умеет выявить вечную суть человека, ту самую, что будет объединять людей после него, после нас всех. Я должна принять его таким и ничего не ждать от него больше. Таня вышла из вагона и пошла вверх по эскалатору. Звонить не хотелось, а так – приключение, может быть, не разминемся, -  подумала она, смеясь. При входе на территорию храма сторож удивлённо приветствовал ее.
- Отец Валентин не ушел еще?
- Что Вы, - заулыбался сторож. Таня поняла, что задала глупый вопрос. В здании горел свет, она взбежала по ступенькам, по обеим сторонам от которых стояли маленькие ели, поздоровалась с дежурным и попросила позвать отца Валентина.
- Таня, что ты здесь делаешь? – спросил с улыбкой Валя. По всему было видно, что он действительно очень удивлен и никак не ожидал видеть здесь жену в новогоднюю ночь.
- У меня к тебе тот же вопрос, -  ответила Таня. Вид собственного мужа вызвал в ней восторг, который мог посетить после десяти лет совместной жизни только истинного художника.
 - Понимаешь, тут какое дело, - стал оправдываться Валя.
- Понимаю, - перебила Таня, снимая шапку и разматывая шарф. - Потому и приехала. Времени уже столько, что лучше остаться здесь на ночь.
- Правда? Это отличная идея, Таня! Валя помог ей снять пальто. Они поднялись на второй этаж, где он с гордостью показал ей переделанную под небольшой зал келью. На полу красовались коврики. 
- Слушай, это же для занятий йогой вроде, нет?
- Нет, это для занятий гимнастикой. Идем. Он взял ее за локоть и повел во вторую комнату.
– Здесь посидим с тобой. Пока он наливал сок в красные пластиковые стаканчики, Таня наблюдала за плавными движениями его тонких длинных пальцев, затем перевела взгляд на лицо и снова на руки. Смотрела так, словно он с луны свалился. Валя лишь загадочно улыбался, поглядывая на жену. Возможно, он что-то видел, но никак себя не выдавал.
- Валя, а я ведь ничего с собой не взяла. Дома пирог с грибами, салатики.
- Ты что, голодная? – с детской непосредственностью спросил Валя.   
- По правде нет, есть мне совершенно не хочется, - замотала головой Таня.
- А у меня тут фрукты случайно оказались. Валя принес с подоконника блюдо с виноградом и грушами. Глядя на мужа, Таня пыталась вспомнить, когда она видела его в последний раз в мирской одежде. Складывалось впечатление, что он и ночью рясы не снимает, в ней же частенько и тренировался, мутузя грушу.
- Не могу вспомнить, когда тебя видела в джинсах и свитере.
- Хочешь, переоденусь?
- А что, есть во что? 
- Есть. Я тут мастерил кое-что, прихватил одежду из дома. Погоди, я мигом. 
- Давай. Уже почти 12, - посмотрела на часы Таня. В ожидании мужа она решила прогуляться по комнате и подошла к стеллажам с книгами. Литература художественная, литература духовная.  Расставлено по системе, Валин почерк. Если дело касалось его идей и глобальных устремлений, во всем был наведен идеальный порядок. В повседневной жизни, в быту, будучи увлечен своими мыслями, он  бывал небрежным: частенько ходил с развязанными шнурками на ботинках, мог надеть разного цвета носки, а однажды  по ошибке ушел на службу с моей сумкой, - с улыбкой вспомнила Таня, листая снятую с полки книгу. – Хорошо, что сумка была не розовая или в цветочек, хотя он мог и на это не обратить внимания. Она взяла со стола грушу, откусила ее и остановилась посреди комнаты с открытым ртом. В дверном проеме стоял Валя, одетый в рваные джинсы и древний растянутый свитер цвета маренго. Сок потек по подбородку, и она вытерла его ладонью.
- Вкусная груша? – подмигнул Валя.
- Ага. У Тани перехватило дыхание от одного только вида собственного мужа. Неужели может быть такое? Никуда не бегущий, неспешный и неожиданно заботливый. Эта молниеносная перемена не укладывалась в голове. – Он здесь как дома, - отметила она. 
- Я так рад, что ты пришла, - сказал он серьезно, глядя на Таню. Что ты сейчас здесь.
- А если бы не пришла, то сидела бы дома одна, - ответила она.
- Я бы приехал чуть позже, ты же знаешь.
- Нет, не приехал бы. А ты похож сейчас на какого-нибудь геолога или археолога, -  сказала Таня,  дернув Валю за бороду.
- А на Деда Мороза?
- Не-а, не похож. Для Деда Мороза слишком замороченный.
- Ну, тогда пусть будет археолог, - вздохнул Валя. Я и есть археолог.
- Да-а? – протянула Таня.  - И что же ты откопал?
- Откопал то, о чем все давно позабыли.
- И что ты собираешься теперь делать с тем, что нарыл?  Себе оставишь или людям отдашь?
- Я бы отдал, но ты знаешь, что бывает с археологами, которые откапывают не то, что надо?
- Кому же это надо, чтобы не раскопали то, что не надо?
- Хм. На самом деле  никому ничего не надо. В этом вся фишка.
- Внеси ясность.
- И по сей день никакой ясности здесь нет.
- А ты не сдавайся.
     Валя усмехнулся.
- Полночь уже. С новым годом тебя, жена археолога! Валя передал стаканчик с соком Тане.
- О, и правда, - посмотрела  на часы Таня. - Пусть все будет не хуже, чем теперь!    
- Давай, - сказал Валя, - чтобы здоровы все были.
- А я выпью за то, - Таня мечтательно посмотрела в потолок, - чтобы  мы никогда не чувствовали себя одинокими. И помнили о том, что быть одному и быть одиноким – разные вещи. Я вчера как раз об этом думала, когда возвращалась с экскурсии. Шла по улице, и такое  чувство неожиданно накатило. Будто я не одна. Понимаешь?
-  Конечно, понимаю, ангел-хранитель твой рядом был, - улыбнулся Валя.
- Я тоже так подумала. Хранитель, - тихо ответила она.
- Я раньше тоже не понимал, не чувствовал Хранителя, Хранителей. Потому что был невнимательным, - сказал Валя. В юности все больше пыл да жар, а с возрастом на смену пылу приходит внимание, хотя не ко всем оно приходит, далеко не ко всем. А знаешь, что у меня в комплекте к джинсам? Таня вопросительно посмотрела на мужа, и тот достал из шкафа гитару.
- Знаешь, никогда не мог стоять в стороне и просто наблюдать, как детей обделяют, делают из них инвалидов и дегенератов, - неожиданно сказал Валя. – Нет бесплатного и достойного образования, что им делать? В банды сбиваться? Валя помолчал, настраивая струны. Таня молчала. – Очень верю в Сашку. Что он, получив власть, сможет устоять, - добавил он, не поднимая головы.
- Трудно все это, Валя. Власть – самое страшное бремя. Она лишает человека сострадания и милосердия. В начале сердца лишает, а затем и ума.
- Кстати, тот невидимка, что нам на счет столько денег перевел, имеет он власть или нет, а не хочет делать это открыто. Какая причина у него, чтобы скрывать свое лицо? И чтобы действовать напрямую, минуя инстанции? Конечно, пожертвование - частое и нормальное явление для человека сострадательного и милосердного, хотя часто бывает и так, что человек не из великодушия своего и не по доброте душевной отдает, а чтобы грех покрыть. Валя взглянул на жену. Дай Бог Саше пройти испытание. Склонившись над гитарой, он стал тихонько наигрывать.
- Откуда у тебя этот свитер? Не помню такого, - спросила Таня.
- Так это же Вера связала.  Сто лет назад, еще до нашего с тобой знакомства. Таня, я же позабыл совсем, Вера вчера нам передала подарок – вязаные наборы. Потом посмотрим, я их дома оставил.
- Вера – молодец, рукодельница, -  сказала Таня.
- Да. Она мне в пакет незаметно положила несколько пар носков вязанных с запиской, чтобы раздал нашим прихожанам пожилым, - улыбнулся Валя.
     Валя стал тихонько наигрывать романс «Звезды на небе», и они запели на два голоса:
Снился мне сад в подвенечном уборе,
В этом саду мы с тобою вдвоём.
Звёзды на небе, звёзды на море,
Звёзды и в сердце моём.

Листьев ли шепот иль ветра порывы
Чуткой душою я жадно ловлю.
Взоры глубоки, уста молчаливы:
Милый, о милый, люблю.

Тени ночные плывут на просторе,
Счастье и радость разлиты кругом.
Звёзды на небе, звёзды на море,
Звёзды и в сердце моём. 
     Потом помолчали. Говорить отчего-то совсем не хотелось.
- Валя, ты не против, если я пойду в учебный корпус, порисую?
- Отличная идея. Ключи у тебя есть?
- Ключи у меня теперь свои есть, я дубликат сделала.
- Хорошо, я к тебе позже зайду. 
     Все, что касалось независимости и творчества, воспринималась  Валей на ура. Он сам был таким и всячески поощрял это в других.
     Войдя в класс, она села за парту, положила перед собой белый лист формата А3 и стала пристально смотреть на его гладкую поверхность. Постепенно тишина полностью захватила ее, и звуки суетного мира стали отдаляться, а вскоре исчезли вовсе. Предметы в комнате растворились в сплошном сером тумане. Пространство вокруг было наполнено волнами, она теперь чувствовала это отчетливо и полностью отдалась в их власть. Волна подхватила и понесла ее. Было ясное ощущение покачивания вверх – вниз. Так продолжалось какое-то время, пока перед внутренним взором не возникла  объемная картина: в одном конце Вселенной возникла черная дыра, которая стремительно росла и затягивала в себя огромную галактику, одновременно в другом ее конце зарождалась новая.  Наблюдая картину, Таня потеряла чувство времени, было лишь короткое осознание, как вспышка, что нет никакого времени, того привычного времени, что выдумал человек. Пропали мысли, устремления и ожидания. Не было опыта, ориентиров, земли и людей. Был лишь момент тишины. В каком-то смысле и ее больше не было, но в то же время она чувствовала свою массу и энергию, ждущую выхода. Все образы, формы, цвета, звуки, запахи пропали. Были мерные удары сердца и дыхание. Ровные  удары сердца и каждый вдох стали принадлежать ей и наполнять ее новой неописуемой силой. Перед ней возник огромный огненный шар, из тьмы возникли яркие точки. Вначале родился запах, затем звук, подобный тонкому звону колокольчиков и цвет. Краски нового мира становились ярче и плотнее, стали возникать первые образы. Таня очутилась на берегу океана. Непривычно яркие изумрудные волны накатывали на берег. Пахло водорослями. На берегу сидело двое – загорелые мужчина и женщина. А в небе светило два солнца. Она очнулась, открыла глаза и взяла  кисть. Рука начала двигаться – свободно, легко, без усилий. На белой глади появились первые зеленые всполохи, витиеватые переплетения. Линия двигалась в магическом ритме: быстро, четко, неуловимо, то сужаясь, то утолщаясь, повторяя  исчезнувший мир. Красивая женщина с кудрявыми темными волосами, подземный город на берегу огромного озера,  светильники, ярко горящие в городе, где нет ни дня, ни ночи. Есть только свет и огонь на границе с верхним миром. И вот появился зеркальный город-двойник на земле. Город на берегу моря, где между водой и воздухом зародилась жизнь. Затем город небесный. Женщина – Странница  путешествует из города в город. Встреченные ею на пути люди обретают способность видеть другие миры. Странница открывает людям виденье. 
     Один за другим листы с рисунками слетали с парты, и вот она остановилась  и посмотрела в окно. Голубой зимний свет сообщал о наступлении первого дня нового года. Таня улыбнулась, неспешно собрала кипу листов с иллюстрациями для будущей книги и аккуратной стопкой сложила их на краю парты. Обмакнув кисть в синюю краску, она подписала вязью на первом листе: «Странница». Затем скрепила листы и аккуратно сложила их в папку.

                И был новый день
- Вера, ты спишь?  - спросил Саша.  В комнате было темно, лишь свет  уличных фонарей проникал сквозь тонкую занавеску цвета топленого молока.
- Нет. Лежа на спине, Вера смотрела в потолок.
- Не жалеешь, что не пошла на большую сцену?
- Не-а. Вот уж о чем и не мечтала даже, так это о большой сцене. Мне и на малой хорошо. Вера усмехнулась и глянула на Сашу.
- Почему на малой? – спросил он.
- Потому что понимала, что такое  большая.  Думаешь, слава, почести, поклонники, цветы да овации?
- А разве нет?
- У любого занятия есть обратная сторона, так что внешняя часть не так существенна. Ошибкой было бы думать, что артист выступает ради оваций. 
- Хм. А ради чего тогда? Очень интересно.
- Ради себя самого, то есть ради проживания момента истины. Вот ты можешь представить себе, каково артисту лет 5, а то и дольше играть одну и ту же программу, гастролируя по миру?
- Разве нельзя играть разные программы?
- Если контракт оговаривает строго определенный репертуар, будешь играть одни и те же вещи. Меня бы стошнило, серьезно.
- И что же, все исполнители – одиночки втиснуты в такие жесткие рамки?
- Не все. Только те, что за бабки работают. Я имею в виду большие деньги. Общий закон денежного мертвяка  никто не отменял. 
- Денежный мертвяк. Это что-то новенькое, - усмехнулся Саша. 
- Это значит, что если где деньгами пахнет, то искусства там нет, а есть механический мертвяк. И, соответственно, там, где искусство, там с баблом мертвяк. И как бы чудесно количество в качество не переходило, если долбить одну и ту же программу сто раз подряд, ничего хорошего не будет.  Еще не договорив до конца, Вера вспомнила о своем недавнем разговоре с Валей и поймала себя на том, что повторяет за ним.  Последние два дня он не выходил у нее из головы.
- О, как ты завернула. А что, если повторять одно и то же с разными оттенками, ну, там, знаешь, с интонациями?
- Да брось ты. Какими интонациями? Ну, если только каждый раз о чем-то новом думать.
- Или о ком-то?
Саша, подперев щеку ладонью,  изучал Веру, теребя  ее локоны. Вера нервно хихикнула.
- К примеру, о главном бухгалтере, а?
- Ну вот. Совсем не романтично, - смутилась Вера. - Нет, мне, конечно, не наплевать на свою зарплату. Но вдохновение с ней никак не связано. Вера поняла, что произнесла именно то, что на самом деле чувствовала. -  Музыка мне всегда в жизни помогала. Да что там, это и есть сама жизнь. И это тот мир, в который можно уйти с головой, когда в этом мире какие-то нестыковки. Представляешь, как-то вернулась из училища после отчетного концерта, устала как собака, неделя экзаменов шла тогда. Взяла с полки книгу, стала обложку рассматривать. Вдруг такая благодать накатила.
- Да ну? Саша улыбался. Он взял с прикроватной тумбочки бутылку шампанского «Bollinger», ловко откупорил ее и разлил по бокалам.
- Ага, накатила, - ответила Вера.
- Давай, -  предложил Саша, передавая Вере бокал, - накатим. Правильная мысль. Бокалы звонко чокнулись, и Саша сделал приличный глоток. – Теперь можешь продолжать, - сказал он.
- Ну вот, - продолжала Вера с бокалом в руке, - никаких особых причин и предпосылок, казалось бы, не было к такому состоянию. Вера пожала  плечами. - На работе вымоталась.  Сижу на стуле, смотрю на книгу, и вдруг в одно мгновение все неодушевленное вдруг стало одушевленным и хорошо видимым: давно ушедшие друзья, какие-то сценки из жизни, наш совместный первый поход в ЦДХ со школьной подругой, на ней сандалии, правая лямка немного стерта, орнамент на столе в кафе. Вера замолчала.
- И ты все  это помнишь в деталях, - присвистнул Саша. – Ну и память у тебя. Прямо профессиональная музыкальная.   
- Представляешь? Вот не знаю, откуда все это вот так вдруг раз, да и вспомнилось, из каких таких глубин? Все одновременно. Разговоры посетителей в кафе, их лица, солнечные блики, музыка из динамиков в такси, морщинки в уголках глаз водителя. Понимаешь, Саш? Все ярко и все здесь и сейчас: детально, ощутимо всей кожей, каждой порой ее. И что самое удивительное – все одновременно! Все вокруг вдруг стало таким радостным, несущественное ушло, какие-то глупые  страхи  и сомнения просто бах – и растворились. Вера сделала неопределенный жест в сторону потолка  и повернула голову к Саше.
- Кажется, я знаю, о каком состоянии ты говоришь. – сказал Саша. - Это когда вся жизнь прошлая и настоящая и даже будущая здесь и сейчас.
- Да! – обрадовалась.  - Все времена будто слились в одно.
- Вера, я так и живу. В одном времени. Только прошлое меня не посещает одновременно с настоящим. О будущем я не думаю. Не сил ни времени на это нет. 
- Да, у меня тоже часто сил нет, но я почему-то вспоминаю вот такими вот наплывами. Что это, как ты думаешь? Вот так обдало, минут десять длилось, не больше, а потом все стало постепенно растворяться, и временное искривление улетучилось. Фьють и нету.
- Наверное, другой мир. Он рядом. Мы его не видим, но иногда можем чувствовать. Это то, что разные религии называют переживанием Бога. Вот я умный какой.
- А то. Ты – самый-самый! Вера взболтала шампанское и отпила.
- Ага. Это – мое большое достижение, - усмехнулся Саша. Я ж технарь, забыла? Я бы тебе так сказал: «Электрический ток может проходить между сверхпроводящими материалами, даже если их будет разделять тонкий слой изолятора».   
- Да что вы говорите!
- Да, Вера, садись, два, - подмигнул Саша.
- Конечно, два. И тебе два. Гляди, рассвело уже, а мы тут все о высоких материях. Проболтаем так твой рейс. К тому же ты пьян. В самолет не пустят!
- Как, а я разве еще не в самолете? Я-то думал, уже давно лечу.
     За окном разливался синий свет морозного утра. В кухне под оранжевым абажуром Вера стала готовить Саше завтрак: помыла и нарезала большой пучок кинзы, залила ее взбитыми яйцами и поджарила с двух сторон.
- Очень вкусно, спасибо, - сказал Саша, вытирая салфеткой губы.  -  Все, полетел. Не скучай.
- А ты звони, Кожедуб. Буду ждать. Вера прислонилась к Саше и грустно посмотрела на дверь у него за спиной. Заперев за ним, вернулась в кухню и помахала ему в окно.
     Смолкли фейерверки и лай собак, опустели улицы, сугробы покрывал замысловатый узор серпантина. Город погрузился в пьяный сон. Вера проводила взглядом Сашину машину, выехавшую со двора и скрывшуюся за углом дома, затем перевела взгляд на разноцветные спирали серпантина и почувствовала легкий укол в области сердца.

     Самолет набрал высоту. Саша  долго всматривался в облака по ту сторону  иллюминатор. Над облаками разливался яркий свет. Двигателей почти не было слышно. В какой-то момент возникло ощущение невесомости. Глядя на облака, он почему-то подумал о защите из облака, и сразу же почувствовал, как они падают в воздушную яму. С самого детства он любил это состояние – ощущение невесомости, то самое, что возникает  во время воздушной ямы - чувство зависания между небом и землей. Он вспомнил о подаренных Верой лыжах и улыбнулся, затем закрыл глаза. На границе сна пришло воспоминание. Это были занятия на лыжах в те далекие времена, когда он  был школьником. Проходили они в Филевском лесопарке. Преподаватель носил разноцветную полосатую шапку с помпоном, смешно нахлобучивая ее на самую макушку. После подробного инструктажа он разбегался, что есть мочи и вскоре фигура его исчезала из поля зрения. Каждый урок повторялось одно и то же: учитель убегал, а Саша и его одноклассники летели за ним, неизменно находя на лыжне полосатую шапку. Часто они так и не находили учителя до самого конца занятий. Мокрые от непрерывного бега в поисках своего гуру, возвращались  они в школу. Там один из учеников торжественно вручал физруку шапку, а тот лукаво улыбался. Вскоре учитель уволился,  а на следующую зиму выяснилось, что во время районных соревнований Сашин класс лучше всех проходит лыжную дистанцию. Они все бежали и бежали за разноцветным фантомом.  Саша  открыл глаза и увидел за стеклом иллюминатора очертания Каира. 

Музыка
     Проводив Сашу, Вера отправилась на прогулку по Москве. Бесцельно плутала она по старым московским улицам, переходя с Полянки на Большую Ордынку и далее, на Малую Ордынку и Пятницкую, попутно заходя в храмы. На Большой Ордынке она остановилась возле дома 36. Это была Елизаветинская гимназия при Марфо-Мариинской обители. Обитель была основана внучкой английской королевы Виктории княгиней Елизаветой Федоровной, в 1992 году прославленной в лике святых Русской православной церкви. Чтобы открыть обитель, княгиня после смерти мужа продала все свои драгоценности.  При обители ею был открыт приют для детей нищих, где им давали воспитание, образование, хороший уход и профессию. В обители была больница и бесплатная столовая. Вместе с другими сестрами Елизавета Федоровна ухаживала за тяжелобольными в больнице обители и вызволяла малолетних беспризорников из злачных и криминальных мест Москвы, чтобы приютить их. Княгиня поддерживала идею возрождения чина диаконисс - служительниц церкви первых веков христианства, которые после рукоположения совершали Литургию, однако решение не было одобрено царем, получив при этом поддержку большинства членов Святейшего Синода. Родных детей у княгини не было. Такова краткая история обители и гимназии при ней. Современная история ничего общего с ней не имела, а потому вызвала в Вере лишь чувство легкой печали. Когда-то она привела сюда маленькую Настю. Однако стоимость месяца обучения в гимназии была больше Вериной месячной зарплаты. Глядя на здание обители, Вера лишь грустно улыбнулась и пошла дальше. Между Полянкой и Большой Ордынкой, в Казачьем переулке остановилась и вспомнила, что когда-то здесь стояла старая бревенчатая изба с палисадником и деревянной калиткой. Внутри избы располагался один из лучших книжных магазинов Москвы. Собственно, был это скорее склад, и приезжали сюда за самыми редкими книгами. Здесь было всё! И книги и домашняя атмосфера. Избу давно снесли, а на месте книжного высилось очередное безликое здание то ли банка, то ли гостиницы. В каменном ограждении церкви Святой Екатерины на Всполье на месте бывшего входа -  маленькое помещение – будка для регистрации мигрантов из Азии. На улице крупными хлопьями падал снег, а Вера не спеша шла, разглядывая те сохранившиеся здания, что чудом уцелели и создавали  колорит. Разглядывая дома, она замечталась, как вдруг, совершенно  неожиданно перед ней возник высокий худой старик. Он смотрел на нее в упор без всякого стеснения и улыбался, будто старый знакомый. Вера невольно вздрогнула. Впалые щеки,  прозрачно-голубые глаза.  Нет, она его решительно не знала. С  едва уловимым акцентом тот спросил дорогу к Александровскому вокзалу.
- Да помилуйте, в Москве нет такого вокзала, - усмехнулась Вера.
- Уверяю вас,  - холодно ответил незнакомец. - В Москве есть такой вокзал. 
- А я Вас уверяю, что нет такого вокзала.  Вы, судя по акценту, приезжий. Вера почувствовала небольшое раздражение. Но незнакомец лишь улыбнулся в ответ.
- Печальный факт, но москвичи совершенно не знают своего города, -  заключил он.  Я приехал из Бельгии, но бывал здесь много раз. Незнакомец так посмотрел на Веру, что ее будто током ударило. - Еще до Вашего рождения, -  добавил он. - Я про вас все знаю.
- Даже так? – фыркнула Вера. Хотелось оставить этот странный разговор, но ее словно пригвоздило к месту. Она стояла напротив него совершенно растерянная.
- Скоро выйдете замуж во второй раз, - сообщил загадочный незнакомец и улыбнулся. -  У вас
- А теперь позвольте откланяться, - сказал странный незнакомец,  слегка поклонился и  растворился в снежной дымке так же неожиданно, как и возник.
- Странный старик. Александровский вокзал, - подумала Вера. Медленно шла она узкими переулками, всматриваясь в дома, сложенные из больших камней, заглядывала в подворотни. Снег пошел сильнее, стало смеркаться. И снова это странное чувство свалилось на Веру, - ощущение чего-то давно забытого и радостного. Но как не напрягала она память, картинка не складывалась. Слишком много недостающих фрагментов. В раздумьях она не заметила, как добрелась до Садового кольца. Там села она на троллейбус и поехала в сторону площади Восстания. Прислонившись лбом к стеклу, она стала пассивно наблюдать движение вечернего города за окном. И как раз тогда, когда голова освободилась, наконец, от потока мыслей и ассоциаций, ее нежданно-негаданно свалилось, озарило. Вера отстранилась от стекла. - Ай, стыдоба-то какая! Это ж Белорусский вокзал так назывался раньше, - Александровским. Но то было вроде еще до революции в прошлом веке! Сколько же лет этому старику! Троллейбус остановился, и в поле зрения Веры возник рекламный щит с изображением взлетающего самолета. Под картинкой красовалась надпись »Счастливо оставаться». - Что за ерунда,  - подумала Вера и глянула на входящие звонки в телефоне. От Саши ничего. Возле планетария она вышла из троллейбуса и направилась в собор Непорочного зачатия Девы Марии, что на Малой Грузинской. Вера остановилась во дворе храма возле еще не разобранного вертепа. На снегу возле яслей лежал огромный букет красных роз в оберточной бумаге. В помещении собора она  села на скамью в последнем ряду и стала наблюдать, как проходит служба. Повсюду было расставлено большое количество сверкающих огоньками елок. Внутреннее устройство собора имело крестообразное строение и подчеркивало границу между священником и паствой, за которую никто не заходил, но Вера решила, что разницы с православным храмом с его круглым залом особо никакой. От того, что зал круглый и призван подчеркнуть равенство и братство всех присутствующих, ничего не меняется. Все дело в людях. Длинный коридор между рядами от входа до алтаря символизировал земной путь испытаний. Перед Верой на протяжении всего пространства до самого алтаря почти все стояли на коленях возле своих скамей, и она вспомнила, как  однажды зашла в маленькую православную церквушку рядом с домом. Открыв дверь, она едва сумела войти, так много прихожан собралось на вечернюю службу. Все они стояли на коленях. Зрелище поразило ее. Возможно, она просто редко ходила в храмы, не считая себя религиозной и предпочитая носить веру в себе. Тем временем в зале возникло оживление.  Началось причастие. Толстый падре выпил целый кубок вина. Вера улыбнулась и стала потихоньку  перебираться в боковой неф в передней части зала. Вскоре сюда пришли и расселись по своим местам музыканты, певчие заняли свои места рядом с Верой,  оркестранты расселись в правом нефе. Наряду с другими певчими ей выдали ноты, и она поняла, что концерт начался и пересесть уже не удастся. В нотах были простенькие молитвы ордена Тезе, и она стала распевать их вместе с другими хористами. Некоторые из певчих удивленно посматривали на незнакомую женщину с профессионально поставленным грудным голосом. За ближайшей к Вере колонной сидел органист в заснеженных ботинках и куртке и радостно пел в микрофон. Гламурные микрофоны, динамики, свечи в стекле, - отметила Вера, - внешне здесь все такое  же ненастоящее, как и в нашем храме Христа Спасителя. Молитвы ордена Тезе представляли собой два-три предложения, что повторялись бесконечное количество раз. Распевали их поочередно на французском, русском, итальянском и латыни. Один из прихожан впал в транс и раскачивался  в ритм пению. Затем наступил момент тишины, продолжавшийся минут 10. На пике его, когда святой дух витал надо всеми, и чувство единения волновало грудь, рядом с Верой с грохотом и разносящимся по собору эхом упали ноты. Обернувшись, она увидела, что уже переодевшийся падре заснул, сидя на стуле и выронил из рук ноты. Видимо, устал, бедный, -  подумала Вера. - А может быть, музыка убаюкала. Второй священник пытался читать проповедь, но терял нить повествования, не умея подобрать нужные слова. Но все это были несущественные мелочи, на которых не стоило акцентироваться, ведь собор был наполнен музыкой, единым полем захватившей вновь всех присутствующих. В прекрасном настроении  Вера вышла во двор. Медленно шагала она по старым московским переулкам, миновала зоопарк и вышла на Садовое кольцо. На кольце поймала частника, и всю дорогу, глядя на проносящиеся мимо картинки ночного города, напевала слова одной из молитв: Mon ;me se repose.  In God alone my soul can find rest and peace In God my peace and joy Only in God my soul can find its rest. Find its rest and peace. Машина остановилась под мостом на светофоре, и взгляд ее упал на корявую надпись, распыленную белой краской по каменным опорам: «Добровольное рабство – вот что подарит вам полную свободу».  А внизу мелкую подпись черными буквами: «Человек – это Бог». Интересная мысль, - отметила Вера, - а раньше-то писали лаконичнее. Все опоры железнодорожного моста были обклеены афишами разных музыкальных групп. – Как странно, - отметила Вера, - почему все самое интересное должно прятаться где-то под мостом? На видных местах в городе развешены совсем другие афиши. В ушах все еще звучала  музыка, и Вера подумала  о Саше.  А город был почти пустым. В Москве это случалось всего  два раза за год: в три первых дня мая да первого января. На улицах ни души, хоть кино снимай.
     Дома она съела салат, выпила чаю и легла в постель. Практически сразу ее захватил сон. Она шла по улицам незнакомого приморского городка, любуясь на старинную архитектуру, как вдруг плотная волна воздуха подхватила ее и понесла, однако она совсем не удивилась этому, а как раз напротив. Она расслабилась и полетела между домами, по ходу сворачивая в переулки, затем перевернулась на спину и стала смотреть на плывущие по небу облака, не видя ничего, кроме них, и ощущая воздушный поток и движение. В какой-то момент ей вдруг захотелось  петь, но она почему-то почувствовала, что сейчас неуместны никакие песни из тех, что она знает. Она представила звуки различных музыкальных инструментов, но поняла, что ни один из них не звучал бы здесь и сейчас. Тогда она перестала думать, полностью расслабилась и отдалась на волю воздушной волны. И сразу же внутри нее возникает музыка, льющаяся свободно, будто струя чистого горного воздуха, но звук ее не был похож ни на звучание голоса, ни на звучание музыкальных инструментов, это было неописуемое соединение всего и в то же время что-то иное. И было это так красиво, что она забыла о себе, а затем почувствовала, что меняется и становится другой. 

                Зимородок
        Сыну Саша позвонил из гостиничного номера, где остановился вопреки уговорам жены и тещи.
- Хади, привет, - сказал он,  рассматривая рисунок на каменных плитах пола.
- Папа?
- Не узнал?
- Отвык, извини, -  ответил Хади смущенно.  - Где ты?
- Я в Каире. Хочу с тобой повидаться. Учишься сегодня?
- Да, но я уже освободился.
- Скажи адрес, заеду за тобой. Может, в горы махнем?
 - Приезжай, я тебя жду. Хади  засмеялся в трубку, сияя белоснежной улыбкой. Он посмотрел в небо, прищуривая на солнце глаза, и продиктовал адрес.
    Отдав ключи портье и, выйдя из гостиницы, Саша сел в арендованную машину и поехал на встречу к Хади. Часто, когда еще жил здесь, приезжал он на пустынные холмы. Здесь можно было почувствовать  особую тишину внутри себя, здесь, на этой древней земле захватывало чувство, будто стоишь на краю вечности. Но здесь же, в пустыне, возникало и осознание того, что ты - это маленькая песчинка в океане мироздания. Однако  Хади здесь жил и всего этого не ощущал. Мать Хади была египтянкой лишь по отцу. По матери итальянка, так что Хади являл собой прекрасное смешение русского, итальянского и египетского: голубоглазый, смуглый, и высокий, с красивыми каштановыми волосами. 
- Папа, в горы не надо, вообще не надо от города одним отъезжать, - попросил он.
- Хорошо, мы можем остаться внутри города. Гора Мукаттам* – интересное место.
- Ты же знаешь, дорога через город мусорщиков-коптов небезопасна. Хади с грустью посмотрел на отца.
- Значит, опасаешься? – спросил Саша и снисходительно улыбнулся.
     Хади промолчал.
- Хорошо, тогда скажи, куда бы ты хотел поехать.
- На море, - оживился Хади. - El sahel el shamaly*. 
- На море, так на море. 
     Через два часа Саша и Хади оставили машину на парковке и отправились на один из белоснежно-песчаных пляжей близ Александрии. Пройдя немного вдоль берега, они остановились.
- Хади, Не буду ходить кругами, прямо скажу тебе. Мама очень взволнована,  она нервничает из-за тебя.  Думает, ты связался с нехорошей компанией. Саша внимательно смотрел на сына.
- Ты из-за этого приехал? – спросил тот. Они пошли вдоль самой кромки воды. Хади смотрел на мягко набегавшие волны и чувствовал, как внутри него все колеблется. 
- Приехал поговорить с тобой по-мужски, - ответил Саша.  - И есть у меня к тебе предложение.
- Предложение,  - повторил Хади. - Что за предложение? – спросил он и посмотрел на отца.
- Давай-ка мы сделаем так. Расскажи мне сначала, почему ты дома ночами отсутствуешь? – спросил Саша спокойно, но с напором. 
- Я всего два раза не приходил. И маму предупреждал. Хади бросил камешек в воду. Саша молча наблюдал за сыном, но тот не спешил. Теперь он смотрел на горизонт. Пьянящий соленый запах моря и поднявшийся ветер совершенно не помогли ему преодолеть нараставшее напряжение. Месяцами не видевший отца и мечтавший о встрече с ним, он испытывал теперь колебания и догадывался, что сегодня ему предстоит принять решение.   
- Мы с другом в гости ходили. Хади замолчал, взвешивая, стоит ли говорить дальше. Саша терпеливо ждал ответа.   – К его старшему брату. 
- Послушай, сынок, я не стану мучить тебя расспросами, а просто предложу. Полетишь со мной в Москву? Хади посмотрел на отца напряженно, но без удивления.
- Хочу забрать тебя.  Саша смотрел прямо в большие голубые глаза сына.   
- Надолго?
- Тебе решать, - улыбнулся Саша. Хади рефлекторно пожал плечами. Теперь, когда отец произнес те самые слова, о которых он так долго мечтал, в голове образовалась пустота. Наконец, он стряхнул с себя оцепенение.
- А как же мама с бабушкой?
- За них не волнуйся. С мамой я уже поговорил, она не против. 
- Тогда поеду. Я давно у тебя не был, - сказал Хади спокойно. Выдержку и умение владеть собой он унаследовал от отца. 
- Вот и отлично, -  подмигнул ему Саша.
- В начале февраля я смогу к ним вернуться?
- Ты имеешь в виду свой день рождения?
- Нет, я имел в виду школьные каникулы. Саша улыбнулся и кивнул.
     Потом Хади сидел на песке и наблюдал, как отец уплывает за горизонт, за  размеренными, плавными  движениями его рук. Фигура его все отдалялась, пока голова, превратившаяся в маленькую точку, совсем не скрылась за горизонтом.  В каждый свой приезд Саша учил сына плаванию в штиль и в шторм. Но никогда Хади не заплывал один так далеко, как с отцом.  И с ребятами не рисковал. 
- Ну что ты,  не надумал поплавать, -  спросил Саша, переводя дыхание после заплыва. Наклонившись, он вытряхивал воду из уха и улыбался сыну.
- Вода холодная, -  лукаво улыбнулся тот в ответ.    
- Ну, смотри. В Москве, если надумаешь, можно будет окунуться в прорубь, - сказал Саша и взъерошил Хади волосы.
- Папа, ты что, шутишь?
- Не шучу. Обязательно в Крещение покажу тебе, как окунаются в прорубь. Ты ведь знаешь, что такое Крещение?
- Знаю, знаю.  А тебе не страшно одному в этой пучине? - спросил Хади.
-  Не страшно. Если уметь правильно обращаться с волнами, то не страшно.
- Правильно обращаться с волнами?  А я думал, что дело в смелости.  Хади достал из своего небольшого ярко-синего рюкзака телефон и подключил к нему наушники. -  Послушай, я сам сочинил, - сказал он и надел на Сашу наушники.
- Сам? И давно ты сочиняешь? Погоди, погоди, не включай. Ты хоть расскажи по порядку. В каком стиле пишешь. Саша вынул из уха один наушник, но Хади засмеялся и сунул его обратно. - Про музыку ничего не надо рассказывать,  ее надо слушать. Электронная в основном.  - Послушай,   
       Саша закрыл глаза и погрузился в музыку. 
- Знаешь, это потрясающе, -  со всей серьезностью, на какую способен, сказал он громко, не слыша своего голоса, а затем смешно замычал, раскачивая головой в такт музыке. Хади рассмеялся и  подбросил носком песок. Смех его был подобен переливам колокольчиков музыки ветра и очень заразителен.
- Что ты сочиняешь,   - сказал он.
- Я сочиняю? Саша постучал указательным пальцем себе в грудь. Во-он оно что. А я-то думал, сочиняешь у нас только ты. И Саша бросил камешек в Хади. 
- Бежим наперегонки, -  крикнул тот и рванул с места, а Саша побежал следом, незаметно замедляя бег и отставая. Хади остановился и, отдышавшись, погрозил пальцем.
- Ты не в полную силу бежал, я все видел, - сказал он.
- С чего ты взял? Я просто устал после заплыва. И Саша стал объяснять, как надо плыть в шторм, если тебя несет течением на скалы. Так шли они  вдоль моря, увлеченно беседуя и привыкая друг к другу.
     Пора было возвращаться, и они побрели по пляжу к стоянке. Остывающий шелковый песок обволакивал усталые ступни. Время в пути пролетело быстро. Вернувшись в отель, Саша лег на кровать. Он закинул руки за голову и стал любоваться особым розовым светом, наполнявшим комнату. Свет солнца  в предзакатный час был совершенен.  Саша вспомнил Веру, а потом подумал о Зезиро. Та  отпустила сына без трудностей, так как с ним не справлялась. Но была и вторая причина, о которой Саша не знал. Она собиралась замуж, и препятствий к тому не было никаких, потому как брак с Сашей был гражданским. 
   
                Возвращение домой.
     Хади сидел рядом с отцом в серебристо-синем Tesla Model X,, летевшем по Боровицкому мосту, и наблюдал в окно, как по дорожке Александровского сада прогуливались Дед Мороз со Снегурочкой. Дед темпераментно жестикулировал и выпускал изо рта клубы пара, напарница его смеялась и прятала руки в белой меховой муфте. Фигуры казались резко очерченными в морозном розовом свете. Прильнув к окну, Хади, открыв рот, наблюдал быстро меняющиеся сценки городской жизни. От метро «Театральная» в сторону Исторического музея шли родители с детьми и школьные группы.
- Пап, а сейчас у школьников каникулы? – спросил Хади.
- Вроде да, - ответил Саша.
- У нас только в феврале.  А в какой школе я буду учиться?   
- В той, что ближе к дому, - ответил Саша и подмигнул сыну.
     Дома их встретила Вера и вкусный запах домашней еды.
- Знакомься, Вера, это Хади. 
   Первым делом он посмотрел на ее волнистые волосы, красиво уложенные за уши, и нашел ее привлекательной. Вера пожала ему руку.
- Ты ведь музыке учишься? – спросила она.
- Да, -  кивнул Хади.
- Надеюсь, мы с тобой подружимся, - сказала Вера. – Я музыку преподаю.

                Рождество.
     - «Пусть сын человеческий сперва обретет мир со своим телом: ибо тогда тело чисто и спокойно, оно, подобно горному озеру, отражает солнце. Затем пусть сын человеческий обретет мир со своими мыслями. Мысль невидима телесным зрением, но она обладает силой, способной потрясти небеса. Затем обрети мир со своими чувствами, и Ангел Любви, призванный нами, войдет в нас и очистит нас».  Проговаривая вслух каждое слово, Валя шел по улице, ничего не видя вокруг. Все внутри кипело.
 - Что может дать другим людям тот, кто в себе мира не имеет? Он может лишь обмануть людей. Все лучшее в представлении Вали рушилось на корню, не успев зародиться. Ни вернувшийся из поездки настоятель ни сослуживцы не одобрили концепцию нового православного воспитания отца Валентина. Предприятие рухнуло, так и не начавшись. А ведь на занятия уже записана уже такая уйма детей! Одни лишь дети приняли новшество с радостью. Размашистым шагом двигался он по направлению к дому.
     Открыв дверь, Таня отшатнулась, увидев на пороге мужа, с трудом сдерживавшего недовольство. Валя молча обнял жену и поцеловал в лоб.
- Пойдем-ка, дорогой мой, присядем за стол да зажжем свечи, посидим в тишине. Они пошли в гостиную. Таня зажгла свечи, и они сели за стол. Стол, покрытый белоснежной скатертью, был красиво сервирован: ярко-красные стеклянные тарелки, розовые и фиолетовые стеклянные салатники с жареными баклажанами, аккуратно переложенными зеленью, соленые грибы и свекольный салат с черносливом, банановый пирог и сырники.
- Красиво, - вздохнул Валя. И, несомненно, вкусно, но есть совершенно не хочется. Знаю, что все поперек горла встанет. Не обижайся.
     Таня взяла горячую как печь руку мужа. Руки мужа всегда были такими, что казалось, у него температура. – Это я такая холодная или ты такой горячий? – часто, смеясь, спрашивала она. Ее собственные руки всегда оставались холодными, даже в жару приходилось держать их под горячей водой прежде, чем сесть за рисование.
- Пламя свечи меня всегда успокаивало, еще с самого детства. Кажется, вечно можно смотреть на него, - сказала она, опасаясь задавать мужу вопросы.
- Я связался с незрелыми людьми, Таня, - помолчав, начал Валя.  - Вот в чем моя ошибка.  Он похлопал жену по руке и стал механически перебирать ее тонкие пальцы. В один момент он вдруг стал подобен столетнему старцу: сгорбленный, понурый, несчастный. Таким его Таня видела впервые. 
- Нет у меня больше ни вдохновения, ни сил. Не стану я больше всем этим заниматься.
     Таня погладила его по волнистым волосам.
-  Все надо в корне переделывать, пересматривать, - сказал он. - Одно лицемерие вокруг. Надоело мне все это, Таня. Валя грустно посмотрел на жену. - Я уже принял решение. Буду ходатайствовать о снятии священного сана. Таня в ужасе прикрыла рот ладонью.
- Продолжать служить по-старому я не могу и не стану. Не могу я быть пастырем без конкретных дел, понимаешь? Меня не форма волнует, а содержание. Руки мне  связывают. Снова ввели платные занятия по музыке и рисованию. Дети вот только и вдохновляли, а теперь что? Таня опустила глаза.
- Как, и для детей занятия платные? – спросила она. - А как же тот меценат неизвестный, та сумма, что он перевел на детское образование?   
- И для детей тоже. Значит, видишь, что получается? Платно заниматься рисованием и музыкой во славу Божью можно, а бесплатно у-шу нельзя. Это, по-твоему, допустимо?  Детям в первую очередь интересен и необходим спорт. Деньги собирают. Занятия - чистая коммерция, набираются  большие группы. В класс на 10 мест забивается 40 человек. Какие здесь могут быть занятия? А родители подчас последние деньги за образование ребенка отдают. Системы в дополнительном образовании как не было, так и нет. Спорт не одобряется. Искусства за плату. Что детей ждет? Районная банда?  Содержание в тюрьме стоит в пять с лишним раз дороже, чем оплата их дополнительных занятий. Я давно уже понял, что без спорта нам не обойтись. Благотворитель наш, со слов его представителя, хотел бы постоянно переводить деньги на музыкальное образование посещающих школу и хор детей. В первую очередь на музыкальное. Он хотел бы делать это напрямую, минуя инстанции и официальные фонды. А теперь мы нарушаем устную договоренность с этим благотворителем. И он, возможно, даже не узнает об этом. Кроме того, раньше надо было держать экзамен. Отбирали одарённых ребят, а теперь будут брать  всех подряд, но платно. Знаешь, Таня, вот говорю я это, и все внутри снова  кипеть начинает от негодования! Решил я поставить точку в этом деле и больше к тому не возвращаться. Мысли только душу терзают. Я один, Таня. Вот что печально. Валя поднял голову и посмотрел жене в глаза.
- Я решил в цех податься, - сказал он после паузы.
- И что же ты собираешься в цеху делать? Иконные доски  строгать?  - спокойно спросила Таня.
- Буду мебель строгать, - уверенно заявил Валя. По лицу его вновь разлился румянец. -  Буду бороться с иностранными промышленниками-торгашами, нагло обворовывающими наш народ. 
- С иностранными торгашами, значит? –  улыбнулась Таня, глядя на мужа, как врач  на тяжелобольного. – Ясно. Дело-то хорошее, конечно.   
- А то. Иностранцы отходы собирают по всем, если называть вещи своими именами, помойкам. По нашим отечественным помойкам. А потом продают нам мебель, из отходов этих  сделанную, по высокой цене, которую почему-то называют демократичной. Так вот,  один мой товарищ  организует изготовление оригинальной мебели из пней, оставшихся после лесных пожаров. На пустырях молодняк насаживается, а пеньки на мебель забирают. Таких пустырей с пеньками у нас много.  Валя мечтательно смотрел в потолок.
- Пни? Пока не могу себе представить, какая из них мебель, - удивилась Таня.
- А не надо ничего представлять, включи свой ноутбук и посмотри, - сказал Валя и повернул голову к жене.  - Утро вечера мудренее,- добавил он.
- А что, если нам открыть вина? Я бы не отказался.
- Вина? Ничего себе, - в сердцах вырвалось у Тани. – Ушам не верю! 
- Я свободен, - тихо, нараспев произнес Валя.  - Как птица. Таня улыбнулась и принесла бутылку сербского красного вина, а Валя молча открыл ее и разлил вино по бокалам. 
– Теперь у меня будет работа, в которой я смогу видеть результат своего труда. Когда результат налицо, ты свободен.
- Тот человек, ваш тайный благотворитель, тоже хотел  видеть результат, –  напомнила Таня.
- Именно, - кивнул Валя. – Он хотел миновать все инстанции, поэтому вышел напрямую на воскресные школы. Но у нас он результата так и не увидел. 
- Что же получается? Если человек не руками работает, а головой и заработал кучу денег, он не может вложить их в то, о чем мечтал? 
- Если это не покупка материальных благ, а вложение в долгосрочную программу, будь то научный грант или поддержка одаренных детей, нашествие паразитов неизбежно, -  ответил Валя.
- Но какой в этом смысл, не понимаю! Если и без того обирают, все на платной основе? Пусть хоть часть предметов была бы бесплатной, - возмутилась Таня.
- Раз, войдя во власть, человек  попутно быстро входит во вкус. Зачем ему надо, чтобы чужие дети были умными и образованными? Он презирает всех и вся, возведя себя на постамент. Упаси меня Бог от испытания властью. Так что, Таня, что не делается – к лучшему. Буду делать по совести ту работу, в которой могу видеть результат. Людям помогать посильно. Что ж, большинство именно так и живет. Валя улыбнулся, взял бокалы и передал один из них Тане. -  Будем делать то, что в наших силах, не поступаясь принципами. Давай за это и выпьем! За то, чтобы делать все, от нас зависящее, чтобы жить по-человечески. 
- К Вере с Сашей так и не выбрались, а Рождество прошло. Ты ведь не знаешь еще, Саша сына привез из Каира, - сказала Таня, отпив вина.
- Да что ты говоришь!  - оживился Валя. 
- И вроде учиться он здесь будет. Мать одобрила.   
-  И что же, мать сына вот так спокойно отпустила? Валя покачал головой. – Удивительно. 
- Вот поедем, и Саша сам расскажет, если захочет, спокойно она его отпустила или нет.
- Встретимся, Бог даст! А теперь послушаем хорошую музыку. Смотри, что у меня есть для тебя. И Валя достал из сумки пакет.
- Вот, – сказал он и протянул его Тане.   
- Да ты открывай! Валя в нетерпении смотрел на Танины руки, а Таня на мужа.
- Да здесь же целая коллекция! – удивилась она, извлекая из пакета виниловые диски. А в рождественском пакете Вали лежали настоящие сокровища:  Всенощное бдение Рахманинова и Литургия Иоанна Златоуста, песнопения Святой Пасхи. Были здесь редкие записи Бортнянского, Крылова, Кастальского, Чеснокова, Астафьева, Веделя, Речкунова. Была русская хоровая музыка 16-18 вв., литургия Чайковского.
- Какая редкая подборка. Таня выбрала одну из пластинок, и Валя, поставив пластинку на вертушку, сел на диван рядом с Таней.  Притулившись друг к другу, они погрузились в музыку. На столе горели  свечи, и тени их, принимая затейливые очертания, танцевали на стенах и потолке.
               
Пробуждение
     Он остановился на площадке лестницы, ведущей с территории музея «Коломенское» в деревню Дьяково. Ему вдруг захотелось спеть, и он тихо запел, глядя вниз. Из глубины оврага  доносился перелив ручья, разговор мужчин и смех подростков. Валя заметил, как по лестнице медленно поднимается старик. На каждой площадке тот останавливался, чтобы перевести дыхание и насыпать  на перила лестницы семечки для птиц. Морозный воздух наполнял легкие и вызывал легкое головокружение. Валя представил себе женщину, чей путь пролегал через овраг во времена Ивана Грозного. Он вспомнил легенду о той, что потерялась во времени, да так и бродит по оврагу до сего дня. Усмехнувшись, шмыгнул носом и продолжил свой путь вверх. Предание гласило, что аномалии здешних мест позволяли услышать и увидеть то, что пожелаешь. Что один и тот же человек мог появиться  в разных концах парка с интервалом в несколько секунд. Валя поймал себя на мысли, что очень хотел бы сейчас ненадолго очутиться  в будущем. Вскарабкавшись наверх, он пошел в направлении центральных ворот. Выйдя на аллею, сел на скамейку и загадал желание. Долго сидел он так, глядя на вековые деревья и  выдыхая клубы пара в утренний мороз. Тишина и покой захватили его, и возникло чувство, будто чаши весов внутри него пришли в равновесие и ничего не потеряно, а напротив - только начинается.

                ***
     «Возлияся на мя вода до души моея, бездна обыде мя последняя,  понре глава моя въ рассселины горъ, снидохъ въ землю, еяже веренъ ея заклепи вечнии и да взыдетъ изъ истления животъ мой къ тебе, Господи Боже мой» ( перевод: «Объяли меня воды до души моей, бездна заключила меня; морскою травою обвита была голова моя. До основания гор нисшел я, земля своими запорами навек заградила меня; но Ты, Господи Боже мой, изведешь душу мою из ада». )
- Вы не отравились краской, вы беременны,  –  констатировал врач. 
- Что?  - замерев на месте, Таня в растерянности смотрела на врача, а тот засмеялся в ответ и сказал: «Поздравляю»
     Не веря своим ушам, она рефлекторно села на стул и сидела так, пытаясь уложить в голове сказанное врачом,  затем вскочила, опрокинув стул, на ходу схватила  с вешалки пальто и побежала к выходу. Она побежала по длинным коридорам, затем по улицам, не чувствуя ног под собой. Прохожие оглядывались и смотрели вслед странной женщине в  распахнутом пальто, с развевающимися на ветру волосами. Наконец, запыхавшись, остановилась, с улыбкой посмотрела в небо и закружилась на месте, чувствуя, как вырастают крылья. Гонимые ветром облака быстро меняли очертания. Таня смотрела на них и ни о чем не думала. За стеклянной стеной  кафе неподалеку за столиком сидела молодая женщина с  темными кудрявыми волосами. Она сняла с головы наушники, положила их на стол и стала с улыбкой  наблюдать за женщиной с распущенными волосами, танцующей на ветру. Из наушников доносилась  мелодия «Грез любви» Ференца Листа.


Отражение
- Вера, тут такое дело, - неуверенно начал Саша, гладя собственную макушку. Вера только кончила мыть посуду и, стоя возле мойки, вытирала руки полотенцем.
- Да? Присядем, - кивнула она в сторону стола. Саша сел напротив и сложил руки домиком возле рта. Несколько секунд он изучал Веру.
- Что случилось, Саш?
- Может, ты ко мне переедешь, - неожиданно выдал он. От неожиданности Вера рассмеялась.  Саша нахмурился. Глядя на его серьезное лицо, Вера развеселилась еще пуще.
- Саша, если надо, перееду, - ответила она.
- Правда? Я подумал, может быть, Настя, - начал он.
- Настя взрослая, - перебила Вера. – Пока они будут жить у Жени, а там видно будет. Саша выдохнул.
- Думал, ты откажешься, - сказал он.
- Слушай, ну что ты, в самом деле, как ребенок. Я же понимаю, что Хади ты много времени уделять не сможешь. Саша виновато посмотрел на Веру и промолчал. - Ну, вот и решили этот вопрос, - уверенно добавила она.
- А как же твои частные уроки? Я тут проверил по карте, - сказал он, оживившись, -  до твоего института от меня ехать приблизительно столько же. Вера снова рассмеялась.
- С институтом вообще не проблема, а с учениками я что-нибудь придумаю, - сказала она.
- Может быть, инструмент сюда перевезти? – предложил Саша.
- Не знаю. Давай об этом завтра подумаем, - улыбнулась Вера.
- Конечно, конечно, - согласился Саша.
- Эй, - подмигнула Вера, - все о ‘Кей.
- А это мой подарок. Саша вынул из кармана брюк маленькую коробочку. - Новогодний. Вот, - сказал он и положил перед Верой коробочку из синего бархата. 
- Ну, посмотри, - улыбнулся Саша и подтолкнул к ней коробочку, и она медленно приподняла крышку. В коробочке лежало золотое кольцо в виде вытянутого по горизонтали ромба, усыпанного сапфирами. Она надела кольцо на безымянный палец, села рядом с Сашей и молча положила голову ему на плечо. Потом посмотрела на него и поцеловала.
- Очень красивое, - сказала Вера шепотом Саше на ухо. – Похоже на звездное небо, только цвета наоборот. А вытянутый ромб как в символике футбольных фанатов.
- Ну, вот еще, - возразил Саша, и Вера засмеялась.
- Это не все, есть еще кое-что, - спохватился он и достал из заднего кармана брюк прозрачную коробочку с картой памяти.
- Вот. Это музыка. Хади сам сочинил.
- Да что ты? Слушал уже?
- В Египте послушал, - улыбнулся Саша и пригладил Вере растрепавшийся локон.
- Хади спит. Я бы хотела послушать вместе с ним, так что отложим до завтра.
- Хорошо. Думаю, он обрадуется, - сказал Саша и посмотрел на часы.
- Вера, мне не хотелось все валить в одну кучу, но я вынужден сказать тебе об этом сегодня, - сказал он, снова нахмурившись.
- Да? Вера все еще сидела рядом. Она слегка отстранилась и внимательно посмотрела на него.
- Шеф передал мне дела перед новым годом. Сегодня выяснилось, что уже завтра предстоит ехать в командировку на неделю, может, чуть больше. Билет с открытой датой. Саша пристально посмотрел на Веру, ища в ее глазах поддержки.
- Ну вот, - растерялась она и пересела на свой стул.  – Неожиданность какая, - только и нашлась, что сказать она, вертя в руках прозрачную коробочку.
- Я потому и спросил про твои занятия, -  тихо добавил Саша. Он был очень напряжен, но и хорошо сдержан. Тем не менее, атмосфера нагнеталась.
- Занятия, занятия, - повторяла она, пытаясь понять, что ей делать, так как почувствовала себя загнанной в угол. – А когда Хади в школу? Ты уже говорил с директором?
- Говорил. В школу он записан. От дома пять минут пешком. И по поводу занятий музыкой есть договоренность. Музыкальная школа чуть подальше. Но пока ему можно не посещать занятия.  Думаю, вернусь, тогда и пойдет. Пусть пока адаптируется.
- Да, Саш, но я же его одного дома не оставлю, - с тревогой в голосе сказала Вера. - Хотя, могу его с собой на работу брать.
- Это было бы идеально, - обрадовался Саша. – Ты уверена, что это возможно?
- Уверена, - кивнула Вера. - Только будет ли ему интересно, вот в чем вопрос. Это не праздник, а рутина, - лукаво улыбнулась Вера.
- Ну, тут ему не привыкать, он ведь с 6 лет занимается, - заверил ее Саша.
- Хорошо. Главное, чтобы он из-за тебя не расстроился. Только прилетели. И там тебя не видел и здесь, -  с грустью добавила Вера, изучая новое колечко.
- Я понимаю, но ничего не могу поделать, - вздохнул Саша. -  Если бы ты не согласилась, мне бы пришлось просить кого-то из родни, а мне не хотелось бы.  Саша покачал головой. -  Ты же знаешь, они не в Москве.
- Знаю. Ничего, Саша, - сказала Вера, взбодрившись. – Поезжай. Мы справимся. Когда тебе завтра вылетать, Крылов?
- Вылет вечером, - ответил он устало.  Видно было, что разговор отнял у него все силы. - Так что с сыном еще пообщаемся. Надеюсь, он все поймет.
     На этом их разговор с Верой окончился, но Саша не сказал ей самого главного. Собственно, он и раньше никогда не посвящал ее в подробности своей работы. Принимая дела Юры, он не задавал лишних вопросов. В первые дни нового года получил инструкции, как договорились. Командировка Саше предстояла не простая, он об этом знал, волновался, но привычно скрывал свою нервозность, время от времени принимая снотворное. Он умудрялся делать это так, что Вера ничего не замечала и не о чем не догадывалась.

Признание
     На другой день после отъезда Саши Вера с Хади отправились к ней домой. Всю дорогу она старалась отвлечь его от грустных мыслей, расспрашивая преимущественно о музыкальных занятиях и его сочинительстве.
- У меня есть с собой запись твоих сочинений, можем послушать, - предложила Вера. - Я не очень смыслю в электронной музыке, но ты ведь просветишь меня?
     И тот охотно принялся просвещать Веру. План Веры сработал. Хади мгновенно забывал обо всем на свете, стоило только разговору зайти о музыке. Войдя в квартиру, они  успели лишь снять куртки, как раздался звонок в дверь. 
- Должно быть, Таня, моя подруга, - предположила Вера и не ошиблась.
     Уже с порога Таня заулыбалась, увидев высокого загорелого парня с большими голубыми глазами.
- А это, должно быть, Сашин сын? – спросила она, снимая пальто.
- Да, Таня, ты шла за нами по пятам, разминулись в несколько минут, - сказала Вера. - А это Хади. Пока Саша в отъезде, мы с ним будем вместе коротать время.
- А Саша надолго? – спросила Таня, пожимая руку Хади.
- Да вроде нет, - ответила Вера. - Может, на неделю, он и сам точно не знает.
- Далеко полетел?
- На учебу во Францию, в горы.
- Батюшки, - удивилась Таня, проходя в комнату.
-  Мой батюшка в горах, - улыбнулся Хади, и Вера с Таней рассмеялись.
– Таня, а куда же Валя подевался?
- Ах, Вера, Валя в своем репертуаре. Неотложные дела, просил прощения, - вздохнула Таня, закатив глаза.
- Ясно. Трудится, как всегда, - с пониманием закивала головой Вера. 
- Коротко вряд ли получится, я лучше потом тебе все подробно расскажу. Таня посмотрела на Хади. – У мужчин ведь всегда много важных дел, - добавила она, глядя на него. - Как ты ни крути, работа для них всегда на первом месте. Вера незаметно подмигнула ей.
 – Я слышала, ты музыкой серьезно занимаешься? – спросила Таня Хади.   
- Вы тут пообщайтесь, а я пока любимым делом займусь. Вера кивнула в сторону кухни.
- Я, пожалуй, помогу тебе, - сказала Таня.  Хади, побудешь немного один?
- Легко, - ответил тот с улыбкой и перебрался на банкетку возле пианино.
   Придя на кухню, Таня стала мыть овощи, а Вера резать их.
- Он прекрасно владеет русским, - заметила Таня.
- Да. Что удивительно, это в большей степени заслуга Сашиной жены. Жизнь вообще удивительна. Расскажи, как Валя отреагировал на известие? Я ведь, кажется, первая узнала, - улыбнулась Вера. Таня погладила живот.
- Смотрел на меня целую вечность и молчал, - ответила она.
- Как это не похоже на Валю, - засмеялась Вера.
- Не говори, обычно у него рот не закрывается.  – Поначалу я, правда, решила, что он думает о чем-то своем и потому молчит, но как потом обнял меня, прямо сжал в объятьях  и сказал, что теперь у меня будет двое детей. 
- Самокритичен, смотри-ка, - улыбнулась Вера, продолжая резать листья салата.  - А мне Настя звонила.  Мы ведь только с ней и Женькой виделись после нового года. Я ее отвела в сторонку и спрашиваю, мол, когда с  папой Жени знакомиться будем?
     Таня сняла перчатки и повесила их на раковину.
- И что же Настя? – спросила она.
 - Представляешь, Юрий Владимирович, Женин отец, как узнал про беременность Насти, привез скрипку и теперь день и ночь играет на ней. Ага.
- Что ты говоришь? И поэтому он не приехал знакомиться?
- На самом деле я предполагаю, что у него нервный срыв был, но это еще до известия о Настиной беременности. Женя вроде сказал, что у отца переутомление, и он теперь будет работать в режиме консультаций, то есть в свободном режиме. Теперь-то ему как раз лучше. Скрипку он в руки сто лет не брал, - улыбнулась Вера, и женщины засмеялись.
- Ладно, пойду, а то неудобно, Хади ждет. Таня сняла фартук и отправилась в комнату. Хади сидел за пианино, склонившись над клавишами, и перебирал их пальцами, не нажимая. Он быстро взглянул на Таню.
- Музыка, - сказал он, - идеальный вид искусства.
- Почему ты так считаешь? – спросила Таня, усаживаясь на стул рядом с пианино.
-  Потому что она имеет гибкую форму. Все остальное  как камень. Картины, литература. Есть, конечно, картины, на которые можно долго смотреть и каждый раз находить что-то новое. Книги некоторые хочется перечитать. Хади задумчиво посмотрел на Таню. Он был совершенно расслаблен и по всему видно – пребывал в своей стихии. Слова давались ему без усилий, и говорил он так, как чувствовал, как знал. – Музыка, продолжал он,  – каждый раз новая. Можно на ходу что-то менять, когда исполняешь ее: менять голоса, инструменты, темп. Можно делать разные аранжировки. На самую простую заданную  тему  можно импровизировать бесконечно.
– Ребенок и взрослый одновременно, -  мысленно удивилась Таня.
- Пожалуй, я соглашусь с тобой, -  сказала она. Но есть все же книги, которые хочется перечитывать вновь и вновь. В каждом возрасте они воспринимаются по-новому. Постоянно что-то новое открываешь для себя. Есть автор, есть интерпретатор. Актер может по-разному исполнять то, что написано композитором или режиссером. Таня вопросительно посмотрела на Хади.
- Тем не так много, - ответил он. Нот всего семь, - улыбнулся Хади. А столько всего понаписано.
     Хади, повернулся к инструменту и сразу начал играть. Играл уверенно, легко. Наблюдая за ним, Таня отметила, насколько серьезной и зрелой может быть игра ребенка, насколько богат и многогранен его внутренний мир. – Если не видеть, кто играет, - подумала она, -  в голову не придет, что это ребенок. Окончив игру, Хади положил руки на колени и несколько секунд сидел молча. Потом повернулся к Тане и улыбнулся.
- Прелюдия и фуга ре минор из «Хорошо темперированного клавира» Иоганна Себастьяна Баха, - сообщил он и отчего-то снова очень по-детски рассмеялся. Этот взрослый ребенок был так очарователен и красив, что Тане было трудно отвести от него взгляд. Его культура и ум впечатление лишь усиливали. 
- Очень зрелое исполнение, насколько я могу судить, - сказала она.
- Мне еще учиться и учиться, - махнул рукой Хади.
- Ты уже держал экзамен в музыкальную школу здесь, в Москве? – спросила Таня.
- Нет, папа сказал, что уже договорился о занятиях, хотя в середине года принимают неохотно. – Он  сказал, что мы пойдем на прослушивание, когда он вернется, - ответил Хади. 
- Ты любишь Баха? – спросила Таня. – Он живет не в Каире и не в Москве, - подумала она, глядя на него, - он живет в мире музыки, и когда он в нем пребывает, похоже, забывает обо всем. Молодец, так и надо жить.
- Нам учитель по музыке сказал, что музыка Баха изобразительна.
- И что же это значит? – улыбнулась Таня.
    Хади посмотрел на панно с птицами на пианино.
- Я сначала удивился, - ответил Хади, изучая панно. – Удивился, что учитель сказал это про музыку Баха. Ведь это строгая полифония. Я никогда не мечтал под эту музыку, ничего себе не воображал.
- И что же, ты изменил свое мнение?
- Изменил, - ответил Хади и перевел взгляд на Таню. - Я закрыл глаза, но сразу ничего не увидел. А потом я понял, что многоголосие – это разговор. Сначала первый голос, потом второй, третий, - все они повторяют то, что сказал первый, а потом…., - Хади снова рассмеялся. Потом я много чего навоображал.
- И что же, если не секрет, ты навоображал? – поинтересовалась Таня, и они рассмеялись.
     В комнату вошла Вера с подносом, плотно заставленным салатами и столовыми приборами.
- Ребята, я вижу, у вас тут веселье, - сказала она.
- Да, мы тут говорили о высоком искусстве, - кивнула  Таня и подмигнула довольному Хади.
     Они разложили приборы и принялись за еду.
- Ты слышала, как Хади играл? – спросила Таня.
- Слышала немного, -  улыбнулась Вера, посмотрев на Хади. Тот сосредоточенно ел салат, не обращая ни на кого внимания.
- У меня будет прекрасная возможность послушать его в нашем институте. Может быть, даже завтра. Знаешь, Хади, - сказала она, наливая ему апельсиновый сок, - если тебе нравится Бах, то мы могли бы поиграть на клавесине, а если повезет, возможно, и на небольшом органе в  концертном зале.
     Хади перестал есть и посмотрел на Веру. - На органе? – искренне удивился он.  – Супер!
- Ну, не будем загадывать, посмотрим. Ребята,  к нам сейчас могут приехать Настя с Женей и его папа, - сказала Вера. Заедут ненадолго на чай. Только что Настя звонила.
- А мы с Вами тортик купили по дороге, - улыбнулся Хади.
- Точно. А Таня конфеты принесла. Живем!
- А ты знаешь, Хади, что Таня – художница? – спросила Вера. 
- Я не знал, - ответил Хади и посмотрел на Таню.
- Ну, тогда я тебе сейчас кое-что покажу, - сказала Вера, достала с полки несколько книг и разложила их перед Хади. – Таня иллюстрирует книги в жанре фэнтэзи, вот, - пояснила Вера. Полистав книги, Хади присвистнул.
- Вы классно рисуете, - сказал он. – Ни за что не подумал бы.
- Хм. Почему же? – спросила Таня.
- Вы не так уж защищали художников, когда мы с Вами говорили об искусстве, - сказал он.
     Таня рассмеялась, а Вера пожала плечами.
- Вера, у нас тут, пока ты готовила, произошел ученый спор. Мы говорили о музыке и других видах искусства, - объяснила Таня, не сводя глаз с Хади. – Так вот я поддержала точку зрения Хади, - Таня отпила чай и поставила чашку на блюдце. – Мы считаем, что музыка имеет самую гибкую  и текучую форму из всех видов искусств. Верно, Хади?
     Хади перестал рассматривать иллюстрации и поднял глаза на Таню.
 - Ваши работы хорошо рассматривать под музыку, - нашелся он, и женщины снова рассмеялись.  – А вы замужем? 
- Замужем, - ответила Таня.
- Ваш муж тоже художник?
- Нет, мой муж делает мебель и  доски для творения икон, - ответила Таня, и Вера прикрыла рот рукой.
- Выходит, он хакер, - заключил Хади.
- Почему хакер? – одновременно спросили Таня и Вера.
- Папа мне объяснял, что в переводе с английского это слово означает работника по дереву или просто мебельщика. Означает «рубить топором по дереву», вот, - ответил Хади.
- Век живи, век учись, - вздохнула Вера, а Таня от души рассмеялась.
- Валя -  хакер, - сказала она, катаясь со смеху. – Вот мы к нему с тобой сходим в мастерскую, если захочешь, - продолжала она, вытирая слезы, - и посмотрим, как тяжел труд хакера.
- А я видел иконы, - улыбнулся Хади Тане.  Коптские. У меня вся семья – копты. Кроме папы, он православный. Поэтому папа меня тоже крестил в православном храме.
- Да что ты говоришь? – удивилась Вера. Бабушка с мамой не были против? – спросила Вера.
- Нет, не были, - ответил Хади. – Они с пониманием отнеслись. Мы очень много раз бывали на Синае в монастыре Святой Екатерины. Я видел все самые древние иконы, всю коллекцию, и библиотеку нам показали, повезло. А вы были на Синае? 
- Мне посчастливилось побывать там - кивнула Таня. Я видела эту коллекцию икон. Они прекрасны. И они более живые, чем современные. Она странно улыбнулась чему-то  в пространстве, а затем перевела взгляд на Хади.
- А я, к сожалению, не была, - сказала Вера. 
- Могу вам как-нибудь все показать, - предложил Хади.  - Вы пишете иконы? – спросил он Таню.
- Нет, - ответила Таня. Я занимаюсь иллюстрированием книг. Она пожала плечами и что-то хотела добавить, но промолчала.
     Хади посмотрел в большое зеркало Веры и почему-то развеселился.
- Что тебя так рассмешило? – поинтересовалась Вера.
- Да так. Просто подумал о зеркальных сайтах.
- Вон оно что, - улыбнулась Вера.
- Да. Знаете, зеркала используют как резервные копии. Вы в этом разбираетесь?
- Ну, немножко разбираюсь, наверное, - сказала Вера. Хади посмотрел на Таню.
- Хади, я поняла, - ответила Таня. Резервные копии почти такие же, как оригинал, только хранятся они в каком-то очень далеком месте. Их делают на случай, если повредится главный сервер.
-  Да, я об этом как раз и подумал, - улыбнулся Хади.
- Такие зеркала еще используют для борьбы с цензурой. Зеркало – оно как живой архив. Там все старые файлы до своего перевоплощения, - пояснила Таня. 
   Хади посмотрел на нее изучающе.
- Вам нравится свобода, - неожиданно сказал он.
- Да, это верно, -  кивнула Таня, совсем не удивившись. – Я люблю придумывать свой собственный мир.   
     Вера сидела в кресле и загадочно улыбалась, внимательно следя за их диалогом. Хади опустил глаза, а затем кротко посмотрел на Таню.
- Быть странником – лучший из всех возможных путей,- совершенно серьезно заявил он

                В одно мгновенье видеть вечность
     Вера лежала в темноте с открытыми глазами. Хади давно спал. От Саши новостей все еще не было. Спать совершенно не хотелось, но она и не пыталась. К счастью у Веры не было привычки ломать свои естественные биоритмы, совершенно отличные от общепринятого календарного времени. Ее собственный календарь был природным, отличным от механического. Вера, как и большинство женщин, жила 13 лун по 28 дней. На прикроватной тумбочке ее стоял небольшой календарь на подставке. Старое новое, - так назвала его Вера:
 
     Трансформацию внутри себя она чувствовала особенно ясно в декабре и мае, но были и другие переходные периоды. Сезонов у нее было шесть, и чувствовала она их dolce, всеми порами своей нежной кожи. Когда дул Зефир, ей снились вещие сны, Борей приносил  ей покой, Эвр рождал в сознании ясность, Африк будоражил фантазию и давал силу. Она почувствовала, как по телу пробежала волна, и дыхание стало чаще. Неожиданно вспомнились родители, всю жизнь трудившиеся от рассвета до заката. Затем она представила, как Валя бежит на службу в своем тоненьком пальтишке, о том, как он всего себя без остатка отдает людям, о скромном и сдержанном Саше, который все время работает и никогда не на что не жалуется, об умном и рассудительном Хади с его бесконечной преданностью музыке, о Тане, столько лет мирившейся с тем, что у нее нет детей, а муж все отдаляется от нее. Вера лежала и смотрела в угол комнаты, представляя себе всех этих людей, их каждодневный труд, их хрупкость и силу. – О чем только люди думают или – вернее сказать – чем они думают, когда ссорятся, кричат и портят друг другу жизнь, - думала она, -  одними только словами оставляя на душе раны на всю жизнь, а то и словом убивая друг друга. Люди думают о мелком, мизерном, материальном, не желая видеть души ближнего, не сострадая ему искренне в каждом дне. Но дети, - думала Вера, - они другие. У тех, кто постарше, свое виденье и восприятие такое нелинейное, скорее спиральное. Валя молодец, точно объяснил  им, как проходит жизненный путь человека. Удивительно, что мир машин, порожденный воображением человека, создал нового человека, способного видеть четырехмерно и умеющего превращать сон в реальность. Вера улыбнулась. – У них теперь mind map, карта ассоциаций в мозгу, фрактальное виденье - думала она, глядя на плывущие по стене тени машин. – А маленькие дети, если посмотреть на них внимательнее. Они живут вне программы, не видя причин и следствий, ничего пока еще не боясь. Когда они, стоя посреди лужи, колотят палкой по воде, - Вера усмехнулась, -  вот он, стопроцентный креатив, о котором мечтают взрослые. Стоит ли их останавливать и говорить, что стучать по воде палкой неразумно? Креатив должен быть без причин. Валя прав, в который раз прав. Все из ничего, из пустоты, потрясающе! И вот уже рождается ритм и звук и новая музыка. Есть чему поучиться, - вздохнула она, а затем  встала, надела джинсы и свитер и отправилась на кухню варить кофе.
               
                «With the backup, makeshift life in waiting»
- Хади? Доброе утро.
     Открыв глаза, Хади увидел склонившуюся над ним Веру. На Вере был нарядный белый свитер. Хади улыбнулся и вдохнул тонкий аромат роз и лилий.
- Привет. Сегодня какой-нибудь праздник? – спросил он, потягиваясь.
- Почти, - улыбнулась Вера. – Надо пораньше выйти, тогда есть надежда, что после занятий нам дадут немного времени в зале.
      Через 15 минут Хади был готов.
     Прибыв на место, они остановились напротив здания Академии им. Гнесиных.
- Здесь я работаю, - указала Вера на здание. – Дом стоит на Поварской улице и соединяется с концертным залом, во-о-он там, за углом. Она махнула рукой в сторону концертного зала. - В Малом Ржевском переулке.
- А почему улица называется Поварской? – спросил Хади, рассматривая здание.
- Снаружи мы с тобой потом посмотрим, сейчас нет времени. Об истории этих зданий и улицы я тебе еще тоже расскажу чуть позже. А теперь идем, - сказала она и положила руку ему на плечо. 
     Они шли по длинному коридору Академии. Из классов доносились звуки фортепиано и пение. Сотрудники и студенты, встреченные по пути, здоровались с Верой и с интересом поглядывали на высокого красивого мальчика рядом с ней, а Вера представляла его как своего ученика. Наконец, они пришли в класс, где она должна была давать урок вокала. Войдя в комнату, Хади сразу же устроился на задней парте. Весь урок он сидел как завороженный. Все здесь казалось ему прекрасным, в особенности голос Веры, - низкий, струящийся, мягкий. После занятий им дали совсем немного времени в зале.
- Вера, у Вас очень красивый голос, - сказал Хади. - Вы здесь учились?
- Здесь, дружочек, - вздохнула Вера. – Здесь, можно сказать, мой  второй родной дом.
- Я бы согласился здесь жить, - заключил Хади, и Вера засмеялась.
- Ну вот, смотри, мы перешли в здание концертного зала. Скоро начнется репетиция, у нас всего 10 мину, - сказала она, после чего они вошли в зал и подошли к органу.
– Этот орган собрал в 19 веке мастер Генри Джоунс. До того, как его привезли в этот зал, он принадлежал одной из Лондонских церквей. Задрав голову, Хади с интересом рассматривал трубы, а затем начал вслух считать их.
– У него 514 труб и 10 регистров, - уточнила Вера и положила руку на плечо Хади.   
- Вера, Вы сейчас на уроке говорили о каноне.
     Стали  появляться первые оркестранты, и Вера с Хади переместились в самый конец зала. 
- Давай-ка присядем, - предложила Вера, - Послушаем репетицию. Потом я расскажу тебе о каноне.
     Через несколько минут музыканты были в полном составе и начали репетировать.
- Флейта, орган, скрипка и виолончель, - сказал шепотом Хади. Исполняют Баха.
- Да, это трио-соната до минор Das Musikalische Opfer, то есть из «Музыкального приношения».  Запоминай, - шепотом ответила Вера.
- Хорошо, -  кивнул Хади.
     Прослушав несколько вещей, они  вышли из зала.
- Мне здесь просто безумно нравится, - заявил Хади.
-  Я тебя понимаю, - улыбнулась Вера. - Идем-ка, выпьем с тобой чаю да перекусим, потом еще одно занятие и домой. 
     По коридору, соединяющему здание Академии с концертным залом, они вернулись обратно.  Вопросам Хади не было конца. – Кажется,  у мальчишки есть большое желание учиться музыке дальше, - отметила про себя Вера.
- То, что они в начале сыграли, то есть «Музыкальное приношение», это ведь канон? – спросил Хади.
- Верно, канон, - ответила Вера.
- А до Баха старшего были каноны?
- Конечно, - улыбнулась Вера. – Ты слышал когда-нибудь средневековые нидерландские каноны?
- Что-то читал, но не помню, - пожал плечами Хади.
- А между тем сочинил ты именно зеркальный канон в старом стиле, -  заметила Вера.
- Не может быть, - удивился Хади, и они рассмеялись.
- Я, правда, не знал. Просто насочинял и все.
- О канонах я тебе еще расскажу, и в школе, наверняка, будете в скором времени проходить.
     Они зашли в буфет, взяли чай и бутерброды и сели за столик. 
– Я хотел спросить про зеркальный принцип, - сказал Хади.
- Про зеркальный. Вера размешала в чашке заменитель сахара, аккуратно положила ложечку на блюдце. - Ну, хорошо. Для начала давай договоримся, что любой канон – это принцип отраженных голосов, - сказала она,  достала из сумки небольшую брошюру и открыла на   странице с рисунком.
- Смотри, Хади. Она указала на привычную прямую запись нот на первом рисунке. – Так мы привыкли записывать ноты. А вот так, - она постучала пальцем по второму рисунку, -  выглядела запись зеркального канона в средневековых Нидерландах. И Вера  повернула рисунок в сторону Хади:
 
- Вот это да, -  воскликнул Хади, глядя на необычное расположение нот.  – А почему они так писали?
- Не всегда так писали, а только тогда, когда надо было объяснить суть зеркального принципа построения, - ответила Вера. Голоса строятся зеркально от исходной точки. На одной из таких записей старый мастер подписал: «Кто себя возвышает, да унизится, а кто себя унижает, да возвысится». Вера улыбнулась.
- Этот мастер имел в виду и как голоса в этом зеркале строятся и людей тоже? – спросил Хади.
– И людей тоже, - сказала Вера, лишний раз убедившись в  сообразительности своего нового ученика. – Наверное, удивляться нечего, - подумала она, - Хади родился в стране с другой письменностью, и мышление у него не такое, как у европейцев. Египтяне, как и азиаты, не мыслят и не воспринимают мир в одном значении. Они видят множественно и образно. Так устроена их голова.
- В общем, не удивительно, что ты использовал этот прием, сам того не зная.  Вера отложила брошюру в сторону и внимательно посмотрела на Хади. – Современное мышление очень созвучно старым нидерландцам, - сказала она. -  Дома у меня много записей, послушаем.
     Хади, очень довольный, принялся поглощать бутерброды. Он ничего не замечал вокруг, полностью поглощенный своими мыслями. Иногда он начинал раскачивать головой, напевая с набитым ртом, потом вдруг начинал покатываться со смеху. Глядя на него, Вера вспоминала себя в его годы. Это значительно облегчало общение. 
     После второй пары они  вышли на улицу и свернули налево в Ржевский переулок. Вдоволь налюбовавшись зданием концертного зала, они медленным шагом пошли вдоль Поварской в сторону Арбата. Снег искрился на солнце, стоял  чудный безветренный день.
- Я обещала рассказать тебе об истории этой улицы, - сказала Вера. Хади посмотрел на нее непонимающим взглядом, потом вздрогнул и заулыбался.
- Простите, я задумался. Столько всего интересного.
- Хорошо. Тогда слушай. Когда-то очень давно, еще в XVI веке, здесь была так называемая Поварская Слобода.
- Это было в то же время, что в Нидерландах сочиняли и играли каноны, - заметил Хади.
- Точно, - улыбнулась Вера. - От этой улицы отходит множество небольших переулков: Хлебный, Скатертный, Ножовый, Чашников. Хади округлил глаза.
- Я понял! Здесь все занимались одним делом, в этом поселении.
- Верно. Раньше люди одной профессии селились в одном месте. До недавнего времени у нас в стране еще сохранялась часть той традиции, ее отголоски, когда люди, объединенные одним делом, селились в одной части города. Сейчас не то, что поселений, даже домов таких в городе осталось очень мало.  Потом здесь стали селиться люди состоятельные. Знаешь, Хади, в некоторых домах на этой улице жили Пушкин и Лермонтов, знакомы тебе такие?
- Хм. Конечно. Папа мне целую библиотеку собрал, - ответил Хади.
- Молодец  папа. Когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, Поварская улица называлась улицей Воровского. Был такой большевик. В 1994 году к улице вернулось старое название.  Сегодня ты побывал в знаменитой Гнесинке, в Академии музыки. Ты знаешь, Хади, в Москве есть театр, носящий имя Константина Станиславского, знаменитого создателя актерской системы. 
- А я слышал о Станиславском. А театра не знаю, - сказал Хади. 
- У нас еще столько интересного впереди. И в театр сходим и книжки почитаем.
- А Станиславский жил на Поварской улице?
- Нет. На Поварской была его театральная студия. Когда он открывал ее, шел 1905 год, но вскоре в России началась забастовка, а затем революция. 
- Это когда Советская власть началась?
- Тогда было время перемен.
- И поэтому студия закрылась?
-  Спектакли на время прекратились, студия закрылась, но театр, как сказал
Станиславский,  нашел свое будущее на развалинах студии. Потом уже актеры получили в дар
красивое здание нового театра. 
- Оно тоже здесь?
- Нет, оно немного дальше. Вера повернулась назад и махнула рукой в сторону Красной площади.
     Они свернули с Поварской на Арбат и пошли в сторону метро «Смоленская». Хади вдруг остановился рядом с церковью.
- А что это за храм? – поинтересовался он.
- Это храм Симеона Столпника. Построен в XVII веке, - ответила Вера.
- Сюда, наверное, приходили Пушкин с Лермонтовым, - улыбнулся Хади.
- Насчет Пушкина с Лермонтовым не скажу, не знаю, а Гоголь приходил. В XIX веке на территории храма стоял дом величайшего артиста своего времени Павла Мочалова, здесь венчались известные люди разных времен.
- А что означает слово «столпник»? Можно зайти в этот храм?
- Конечно, Хади, идем. Столпник означает «живущий на столбе или на башне», на небольшой каменной плите. Симеон был монахом, но не смог жить в монастыре. Он был одиночкой и отличился особыми подвигами в аскезе.
- Аскеза – это очень строгие ограничения?
- Верно. Очень строгие. Еще он мог видеть будущее. У Симеона Столпника было много последователей в разное время. Сам он жил в IV веке.
- Давно. А помнят его до сих пор.
- Давно, - улыбнулась Вера. Одним из его последователей был Святой Серафим Саровский. 
     Вера и Хади остановились напротив входа в храм.
– И говорил он такие слова: «Паче поста и молитвы есть послушание, то есть труд». Паче означает больше, более всего. Или вот еще: «Кто истинно верует, тот непременно имеет и дела». Хади внимательно слушал. Он увидел, как Вера перекрестилась на входе в храм. Она сложила вместе три пальца.
- Копты крестятся одним, - заметил Хади. Папа меня крестил в православном храме, но я ходил в коптский. Коптский язык, говорит мама, самый последний древнеегипетский язык. И церковь самая древняя, еще одна древняя есть – армянская. Я, наверное, не буду креститься здесь, просто похожу и посмотрю.
- Хорошо, - сказала Вера, и они вошли в храм. После, уже выйдя на улицу, Хади вздохнул.
- Вам нравятся иконы? – спросил он Веру.
- Как понять «нравятся»? Это святыня, - ответила Вера. А тебе что же, они не нравятся?
- Я этого не говорил. Просто коптские совсем другие. На них живые люди. 
     Не найдясь, что ответить, Вера промолчала, и они продолжили свой путь в сторону метро       «Смоленская».
- Раз уж мы здесь, можем посмотреть один интересный дом, - предложила Вера. 
- Что за дом? Давайте посмотрим, - согласился Хади. Они прибавили шагу и вскоре свернули в Кривоколенный переулок, где остановились напротив дома в лесах.
- Вот, сказала Вера, - это знаменитый дом архитектора Мельникова.
- Его реставрируют?
- Наконец-то начали. Он, можно сказать, трещал по швам.
- Дом круглый. Задрав голову, Хади рассматривал окна сквозь дымку зеленой сетки.
- Он не просто круглый, с обратной стороны дома есть вторая постройка в виде окружности, пересекающейся с первой. Идем, попробуем обойти и посмотреть, насколько это возможно. Вера взяла Хади под руку, и они обошли здание.
- Ну вот, теперь ты можешь видеть хотя бы частично, - сказала она. Хади некоторое время рассматривал обратную сторону дома.
- Зеркальная симметрия, - засмеялся он. – Вы специально меня сюда привели, да? Вера подняла брови, искренне удивившись вопросу.
- Если честно, даже не думала об этом. Просто дом этот нам по пути. Но ты прав, - сказала она, повернувшись в сторону дома. – Действительно, зеркальная симметрия. Этот стиль, Хади, называется советский авангард.  Мельников был выдающимся архитектором, художником и педагогом. Но при жизни он не был понят и признан в нашей стране, то есть у себя на родине. Он делал проекты, ни на что не похожие. Можно сказать, что он действительно был настоящим первопроходцем, так как отрицал все предшествующие школы и стили. А вот и схема дома, посмотри. Они подошли к небольшому стенду, на котором под стеклом висел план дома:
 
- Вера, я знаю этот стиль, - заявил Хади, рассматривая схему.
- Ну-ка, ну-ка, интересно. Вера обняла его и повела в сторону метро. – Расскажи.
- Я знаю музыканта – авангардиста Шнитке, - гордо объявил Хади.
- Слушай, Хади, ты молодец, - похвалила Вера. – Откуда такие познания, просто поразительно!
- Учитель в музыкальной школе рассказал. Он у нас поклонник музыки Шнитке.
- Удивительно, - покачала головой Вера.
- Да. Он говорил, что это один из самых выдающихся музыкантов прошлого века. Вы сказали, что этот архитектор….
- Мельников, - подсказала Вера.
- Да, точно, Мельников. Что он был первым. А про  Шнитке наш учитель рассказывал, что  этот композитор как раз любил повторения и очень даже их одобрял. Как это объяснить, ведь он тоже был авангардистом?
- Вот как. Вера не успевала за Хади. – Это действительно так. Он старался сделать музыку более доступной, поэтому много цитировал других композиторов. 
- Выходит, тут противоречие, - заметил Хади.
     Они вошли в метро, спустились к платформе и сели в поезд. В вагоне встали возле двери напротив входа.
- Действительно, я сейчас сопоставляю и вижу, что ты прав, - согласилась Вера. Противоречие есть. Это нелегкая тема. Я, признаться, не ожидала, что ты так хорошо подкован. Надо бы покопаться в книжках, - засмеялась она.
- Хорошо, покопаемся, - кивнул Хади. 
- Давай-ка заедем сейчас в магазин и купим что-нибудь на обед, - предложила Вера, когда вышли из поезда на платформу.
- Ладно, - согласился Хади.
     На подходе к магазину у него зазвонил телефон. – Мама, - улыбнулся он Вере и нажал на кнопку проекции в воздух, однако она не сработала.
- Мам, да, я здесь, просто голографическая кнопка не работает, наверное, из-за холода, - сказал Хади по-русски. Вера отметила это и отошла в сторону, делая вид, что изучает афишу. После разговора Хади подошел к ней и тронул за руку.
- Вы видели мой новый телефон? – спросил он. - Папа привез мне его с теплыми вещами, когда за мной приехал. Хади протянул телефон Вере. Над экраном нависал логотип с изображением ворот с горизонтальной восьмеркой под ними. - У него здесь клавиша специальная есть, смотрите, - сказал он, и они с Верой склонились над экраном. – Вот, это клавиша голографической проекции. 
- Я совершенно отстала от жизни, - покачала головой Вера.
 – Помните, как в «Звездных войнах»?
- А как же, - улыбнулась Вера.   
- Ну вот, такая же приблизительно проекция, как в том фильме. Я не знаю, почему она не работает. Может быть, из-за мороза?
- Наверное, Хади, не знаю, - пожала плечами Вера.
- Ну, ничего, дома отогреем, и я тебе покажу. Ой, - Хади прикрыл рот рукой. То есть Вам.
     Вера поняла, что смогла настолько увлечь ребенка рассказами, что он совершенно расслабился. Напряжение двух последних дней как рукой сняло.
– На самом деле я и сама хотела тебе предложить перейти на «ты».
- Хорошо, - обрадовался Хади. – Мама передает тебе привет.
- Спасибо. Она в курсе, что папа в командировке?
- Конечно, папа ей сразу позвонил.
- Отлично, - выдохнула Вера. – Хотела спросить тебя, как ты жил в Каире? Но, может быть, ты не хочешь об этом говорить?
- Могу рассказать, - улыбнулся Хади. – В Каире я жил хорошо. Только мама постоянно выдумывала всякое. Что я пропадаю в плохой компании и все такое прочее. Из-за постоянной войны и терроризма, вы же знаете. Коптов убивают. Хади с грустью посмотрел на Веру. Весь его ангельский детский облик и необыкновенная кротость никак не вязались с внутренней зрелостью. 
- Поэтому папа забрал меня.
- А на самом деле ты не был в плохой компании? – спросила Вера.
- На самом деле я не приходил ночевать, потому что мы собирались у старшего брата моего друга. У нас была своя группа музыкальная, и вечером мы репетировали. Хади вздохнул и грустно посмотрел на Веру. А еще…
- Дв?
- Еще на собрания ходили. Только папе не надо говорить, пожалуйста. Вы, то есть ты первая, кому я говорю, - сказал он с какой-то обреченностью.
- Можешь довериться мне, Хади.
- Хорошо, - кивнул он. – Мы ходили на собрание бахаи.
- Бахаи? Это, насколько я знаю, религия?
- Да. Бахаи в нашей стране преследуются, их дома сжигают, паспорта отбирают, а детям запрещено законом посещать государственные школы. С ними все даже хуже, чем с коптами.
- Ужас какой, Хади. И не страшно тебе было ходить на такие собрания?
- Нет. Только за маму было страшно. Потому я не приходил домой вечером. Чтобы меня не заметили. Утром было проще пойти в школу.
- Но ты сильно рисковал.
- Я рад, что папа забрал меня, - ответил он. - Я прочел в интернете, что в Москве есть большая община бахаи.
   Вере оставалось лишь грустно покачать головой. 
- У них не бывает священников, а только собрания, - продолжал Хади. – И все равны. Все религии и люди равны перед Богом. А еще у них образование и воспитание детей на первом месте стоят. 
- Понимаю, - сказала Вера. – Но думаю, ты принял правильное решение, когда решил приехать в Москву. Но не будешь ли ты сильно скучать по своей маме и бабушке?
- К маме и ребятам я могу ездить в каникулы, - невозмутимо ответил Хади. – Скажу тебе по секрету, у мамы есть друг, но папа об этом не знает. Хади улыбнулся.
- Хм. Что ты говоришь! Вера не успевала удивляться.
- Да. И думаю, что у меня скоро может быть сестра, - добавил Хади доверительным шепотом.
- Это же замечательно, - сказала Вера и подумала, что этот год начался с череды сюрпризов.
     Выйдя из метро, они зашли в магазин, быстро накидали в тележку продуктов и отправились домой, где Вера принялась  за готовку, а Хади, предложив свою помощь и получив решительный отказ, уединился в своей комнате. Когда обед был готов, Вера пошла звать Хади. Приоткрыв дверь в комнату, она застыла на месте. Хади сидел в кресле и самозабвенно беседовал с  полнообъемным образом своей матери, висевшим в пространстве перед ним. 
- Господи Боже, - прошептала Вера, прикрыла дверь и встряхнулась. Проекцию легко было спутать с живым человеком. – То чего дошли технологии, - покачала головой она.

                Иной
          - Сашка! Открыв дверь в парадное, Вера бросилась Саше не шею и расцеловала его. - Ты какой-то не такой, - сказала она, чуть отступив назад, и стала рассматривать его, склонив голову к плечу.
- Я сегодня какой-то не такой. Саша поцеловал ее, снял пальто и длинный шарф цвета красного вина, связанный Верой.  -  Можно даже сказать, иной. Твой шарф произвел на моих партнеров неизгладимое впечатление.
-  Французам нравятся шарфики, платочки, кашне и прочие шейные аксессуары.
- Да не то слово. Француз без шарфика, - Саша отрицательно помотал головой, - нонсенс. Такого в природе не существует. Но этот шарф сделал меня истинным королем на пиршестве красок. Идем в комнату, сейчас все расскажу.
-  Пообедаешь?
- Нет, спасибо, только что в самолете поел. Хади еще в школе?
-  Хади сейчас в музыкалке, - ответила Вера, наливая чай в белоснежную чашку с золотым цветочным орнаментом. – Твой любимый заварила, Earl Grey.
- Спасибо тебе, солнце. Глаза его выражали благодарность, но что-то непривычное было в них, однако Вера пока не могла понять, что именно. 
– Вы что же, прослушивание прошли? – спросил Саша.
- Прошли, - кивнула Вера. – На следующий день уже поехал заниматься. Счастливый! А в общеобразовательную он особо не рвался. Саша перегнулся через стол и громко чмокнул Веру в щеку.
- Золотая ты моя. С обычной школой завтра решим. У меня еще пара свободных дней намечается, - улыбнулся он. – В музыкалку сам ездит?
- Сам. Быстро адаптировался, я с ним всего один раз на прослушивании была, потом сам. Проездной купили. Скажу тебе по секрету, твой ребенок – вундеркинд, ага, - кивнула Вера. Саша поперхнулся чаем. Вера рассмеялась. Прокашлявшись, Саша приложил ладонь к шее и помотал головой.
- Ну, ты скажешь, честное слово. Обычный тринадцатилетний непоседа и оболтус.  Я еще по поводу спортивной секции подумаю, но это чуть позже. Пусть сначала войдет в режим. Надо расписать ему все время с утра до вечера, чтобы ни минуты свободной не было. Так, как у матери, у меня не забалует. Саша погладил Верину руку и посмотрел на кольцо на безымянном пальце.
- Все время думал о вас. Как вы тут? – сказал он. - Серьезно, тяжело тебе было  с ним?
- Не-а, наоборот. Нашла в лице Хади интересного собеседника и родственную душу. Совсем не ожидала, что он у тебя так хорошо русским владеет. Просто поразительно. Совершенно свободно говорит. 
-  Это в большей степени заслуга его матери, а не моя, - вздохнул Саша.
- Саш, ты бы о себе рассказал. Если силы есть. А то в душ иди, не буду к тебе с расспросами приставать. Рассмотрела я тебя. Похудел, осунулся слегка.
- Все в порядке. Саша был в привычной для себя роли и о своих делах не говорил.
- И все же, как все прошло? Мы за тебя волновались.
- Если коротко, то разогнали меня по полной программе.
- Разогнали? Вера заморгала. – Не понимаю.
- В общем, это не важно. Просто прошел подготовку, обязывающую меня быть заменой Юрию Владимировичу. А Юрий Владимирович у нас, как  известно, сверхчеловек. Так что теперь и я, вроде как, должен соответствовать. Саша погладил Верину руку и улыбнулся своей самой обаятельной улыбкой. К Вере стало постепенно приходить осознание того, что именно изменилось в нем. Он был еще более предельно собран и внимателен, чем обычно. И чем дольше они общались, тем больше Вере хотелось делать все идеально. Он будто бы передавал ей свою энергетику.
– Был я и в  горах и в славном городе Гренобле у их подножия, - продолжал рассказ Саша. – Сейчас, погоди, я ведь кое-что забыл вытащить из сумки. И Саша быстро  вышел из комнаты, вернувшись вскоре с дорожной сумкой, из которой извлек большую головку сыра, резную деревянную шкатулку и книгу.
- Ах, - рассмеялась Вера, принимая у Саши сыр. Красота!
-  Отложи-ка его, а сама садись, посмотрим кое-что еще. Саша поманил рукой Веру, и она села рядом.
- Какая красота, - сказала Вера, проведя рукой по ажурной резьбе деревянной шкатулки. Внутри шкатулки была коробка, обтянутая  шелком. На небесно-голубом фоне два красных пересекающихся круга. В одном изображение облаков и птиц, в другом деревенская пастораль с пастушком, играющим на дудочке перед отарой овец. Под картинкой подпись «Rakete»
–Нет слов. Вера провела пальцами по окружностям. Открыв коробку, она извлекла из нее деревянное веретено на резной деревянной подставке.
- Боже, - воскликнула она, смеясь. – Где ты его нашел?
- Нашел на воскресном рынке антиквариата Brocante Comboire в Гренобле. Погоди, это еще не все, там второе отделение есть. Он нажал на неприметную клавишу сбоку, механизм сработал, и  полочка с подставкой стала медленно подниматься. Прямо перед Верой открылось отделение с пряжей. Она взяла в руки пряжу, в удивлении поглядела на Сашу, а затем извлекла из шкатулки оставшиеся семь пушистых комков.
- Мягкие какие. Кажется, это шерсть альпака. Вера приложила пряжу к своей, а затем к Сашиной щеке. – Саш, прясть-то я и не умею. Стыдоба, а, какая?
- Ну, этот пробел мы с тобой быстро ликвидируем, - сказал Саша. Он пододвинул табурет, взял веретено и установил его на подставке перед Верой.
- Все, вперед, - сказал он. За сим последовал обоюдный взрыв хохота.
     Кое-как, сменяя друг друга, поправляя нитку и чертыхаясь, они умудрились спрясть небольшую гладкую и тонкую нить. Изрядно повеселившись, отложили игрушку в сторону.
- Что это за надпись на коробке? Утирая слезу, Вера взяла коробку от веретена с надписью «Rakete».  – Просвети меня, темную, - сказала она.
-  По-немецки означает «ракета», - улыбнулся Саша. - И веретено за компанию, - подмигнул он.  – Кстати, я ведь забыл тебе передать привет от Кары. Мастера, что в твоем доме.
- Да? Спасибо. Мастерской-то уже нет с начала года. Хотела зайти, а там замок висячий на двери.
- Что ты говоришь, жаль. Хорошие работы у него.
- Слышала, он теперь их в художественный салон сдает. Так что у него все не так плохо.
 – Ну и славно. Это еще не все, Вера. Вот, посмотри. Думаю, это будет тебе интересно. Я лично устоять не смог. Саша положил на табурет альбом в красивой суперобложке. - Издание на русском. История Гренобля. Листая альбом, взгляд Вера остановился на памятнике.
- А это последний рыцарь Европы, так его называют, - уточнил Саша. – Представь себе, мне даже довелось побывать на его могиле. Именно ему принадлежит знаменитая фраза «Делай, что следует, и будь, что будет».
- Ничего себе. Не знала. Всегда, почему-то, была уверена, что это какое-то древнее выражение. 
- Зовут сего славного рыцаря Пьер Террай де Баярд, chevalier sans peur et sans reproche - рыцарь без страха и упрека, таково прозвище храбреца и героя. Ну вот, держи альбом, почитаешь еще во всех подробностях. 
- Спасибо тебе. Вера внимательно посмотрела на Сашу. – Теперь держись, не падай, - сказала она.
- Что такое?
- Даже не знаю, с чего начать.
- Начни с начала, - предложил он.
- И то верно. Скажу коротко. Ты теперь в некотором роде породнился со своим шефом. Вот.
- Не понял, - сказал Саша озадаченно.
- Сейчас поймешь. Дело в том, что Женька, теперь уже Настин муж, оказался сыном Юрия Владимировича.
- Да? – только и нашелся, что сказать Саша. Переварить услышанное сразу было трудно. Вере, однако, показалось, что Саша как-то уж больно спокоен. 
- Ты не удивлен?
- Очень удивлен. Просто перевариваю.
- Ну да. Теперь у моего внука или внучки будет два деда, -  хохотнула Вера.
- Да уж, - почесал макушку Саша. - Пойду-ка я приму душ, ибо…
- Ибо ибо?
- Вот именно, - улыбнулся Саша и удалился из комнаты. Вера еще немного полистала альбом. Потом почувствовала ломоту в спине и приняла обезболивающее. В последнее время спина давала о себе знать все чаще. С болью навалилась внезапная усталость, но она решительно преодолела себя и, оставив подарки на диване, отправилась готовить ужин. 

                В мастерской
     Саша с Хади сели в машину и направились к Вале, теперь уже не отцу Валентину, а сотруднику цеха №9 при мебельной фабрике. До цеха надо было еще добраться. Таких промзон в Москве немало, и все они сродни лабиринту Минотавра. Навигатор, как всегда, мало того, что отклеился от лобового стекла и с грохотом свалился, так еще и показывал повороты именно там, где стояли запрещающие знаки. Хади это восхищало.
- Пап, зачем тебе навигатор? – спросил он.
- Ты прав, сын. Навигатор этот никуда не годится. Просто я привык к нему, - улыбнулся Саша.
- Человек в прошлом не обходился без навигатора?
- Конечно, обходился. Он и без машин обходился. Сейчас бы ехали с тобой в повозке, карете, а то и в телеге, - сказал Саша. Хади от души рассмеялся. 
- Без мобильного с голографией я бы не смог, - сказал Хади. Саша быстро глянул на него, но промолчал. – Как бы тогда я с мамой общался? Мысленно только.
- Письма писали бы друг другу.
- А если бы почта не работала?
- Тогда общались бы телепатически, - заключил Саша. Хади немного помолчал, глядя в окно на бесконечную вереницу длинных серебряных ангаров.
- Тогда бы мы сюда не доехали с тобой, - сказал, наконец, Хади.
- Это еще почему? – спросил Саша.
- Сколько же, по-твоему, у нас времени ушло бы на то, чтобы на лошадях до Москвы из Каира добраться? Посчитай. Самолеты бы тоже не летали.
- Вот как? Саша свернул на круг, по краям которого стояли небольшие стеклянные палатки. Хади увидел цветочный магазинчик.
- Давай купим цветы, - попросил он.
- Считаешь, надо? Что ж давай. Хади взял у Саши деньги и побежал к палатке. Через минуту он был уже в машине с букетом белых лилий. Совершенно  счастливый, он втянул носом аромат и протянул букет отцу.
- Прекрасный запах, - констатировал Саша и продолжил путь. – Любишь лилии?
- Да.
- Ладно. Пусть один подарок будет для души, а второй, - Саша кивнул головой в сторону заднего сидения, -  для дела. Хади оглянулся.
- Ого, какой огромный, - сказал он, увидев пластиковый чемодан. – Там инструменты?
- Инструменты, необходимые для работы. Всякие, скажем так, полезные мелочи. Инструменты у него есть, он ведь в цеху работает, - улыбнулся Саша.
- А цветы будет нюхать для вдохновения. А потом работать как настоящий мужчина. Хади любовался лилиями.
     Вскоре припарковались возле входа в цех. На улице потеплело, и талый снег превращался в грязную жижу под ногами. Хади, выпрыгнув из машины прямо в лужу, ахнул и широкими прыжками преодолел несколько метров до входа.
- Фу, - выдохнул он и снова весело рассмеялся. Саша в своем строгом длинном пальто, не обращая внимания на непогоду и лужи по щиколотку, уверенным шагом прошел от машины до Хади.
- Папа, ты же себе все ноги промочил, - заметил Хади.
- Не страшно, - ответил Саша с улыбкой, обнял сына, и они вошли в здание.
     Пройдя через пост охраны, они миновали небольшой коридор и очутились перед серой железной дверью. На двери красовалась серебряная табличка с надписью: «ООО Ковчег 25BD» 
- Хакерский цех, - весело рассмеялся Хади, глянув на отца. Саша хотел, было, возразить, но потом вспомнил и засмеялся сам. Хади повернул ручку, и они вошли.
     Уже с порога в нос ударил щемящий сердце смолистый запах хвои. На всем протяжении довольного большого зала, вытянутого в виде пенала, стояли небольшие деревообрабатывающие станки. Пол был густо покрыт древесной стружкой. Возле ближайшего к ним  станка стоял Валя. Увидев Сашу с сыном, он буквально расцвел и, раскрыв объятия, пошел им навстречу.
- Саша, рад тебя видеть. А это, стало быть, сын.
- Сын, - улыбнулся Саша.  – Мир тебе.
– Да пребудет с вами мир, -  откликнулся Валя, а Хади, с восторгом глядя на великана, приветствовал его рукопожатием. 
- Идемте. Валя снял рабочий халат и отряхнул руки. – Здесь есть комната, где мы можем спокойно посидеть и поговорить. Валя прошел вперед размашистым скорым шагом. Со спины он казался еще огромнее.
     В небольшой комнате, примыкающей к цеху, стоял квадратный стол, и несколько табуретов. На столе электрический чайник.
- Вот, садитесь-ка за стол. Я вас чаем напою. Валя засуетился и стал извлекать из небольшого подвесного шкафчика нехитрое съестное: простые галеты, карамель и чай в пакетиках. Затем он включил радио. В эфире зазвучала песня Enya «Orinoco».
- Располагайтесь, дорогие мои, - сказал он и загремел чашками и стаканами. Хади решительно встал, чтобы помочь ему расставить все по  местам, и Валя улыбнулся ему. Он был счастлив видеть друга юности, с которым виделся нечасто. Пути их давно разошлись, но благодаря Вере они не затерялись в большом городе, и продолжали встречаться, хотя бы даже и редко. 
- Ну вот, - сказал Валя, усаживаясь за стол и указывая ладонью на кружки с чаем. – Все на свете меняется, люди приходят и уходят, а эти чашки и стол, - Валя нагнулся и озадаченно посмотрел на ножки стола, отодвинув скатерть, - м-да, они будут стоять вечно.  И Валя закрутил ножку покрепче. Хади с детской непринужденностью залился смехом. 
- Ну, будем знакомы, - улыбнулся Валя. – Какой ты взрослый, Хади.
- Да, - кивнул тот и передал Вале букет белый лилий.  – Это от нас с Верой.
- Эх ты, - усмехнулся Валя, принимая цветы. – Сердечно благодарю, - поклонился он, прижав руку к груди. – Это Вера выбрала?
- Нет, это я. Вера только посоветовала. Хади глянул на отца.
- Ты знаешь, а ведь белая лилия – очень почитаемый цветок у христиан, - сказал Валя и внимательно посмотрел на Хади.
- Я не знал, - удивился тот.
- Расскажи, Хади, чем ты занимаешься? Нравиться ли тебе в Москве? – спросил Валя.
- В Москве нравится, особенно нравится Академия музыки.
- Вон оно что, ты музыкой занимаешься, не знал. Валя посмотрел на Сашу, и тот кивнул.
- Он и сочиняет ее, - добавил Саша.
- Это прекрасно. Может быть, ты как-нибудь дашь послушать свои сочинения? Или пригласишь на концерт, - спросил Валя. Хади рассмеялся.
- Могу прислать Вам послушать записи, - ответил он. Насчет концертов не знаю, когда еще это будет. Но если когда-нибудь будет,то Вас я обязательно приглашу.
- Заметано, - сказал Валя и пожал Хади руку.
- У меня для тебя тоже кое-что есть, - сказал Саша, хитро улыбаясь. – Это для любой конфессии подойдет, как раз то, что доктор прописал, - сказал он и вытащил из-под стола чемоданчик. – Вот, полезные мелочи для настоящих мужчин. Валя принял чемоданчик и положил его на край стола. Хади тут же встал, чтобы лучше видеть. И вот уже из чемоданчика на свет Божий появились  рубанок, стамески и прочие прекраснейшие вещи. После обсуждения всех приспособлений уселись, наконец, пить уже остывший чай. 
-  Вы мастерите мебель? – спросил Хади.
- Совершенно верно, - ответил  Валя. - У нас тут цех по производству мебели на заказ.
- А для детей делаете мебель?
- А как же, и для детей.  Маленькие столики, стульчики. Мы и садовую мебель делаем. И все оригинальное. У нас тут, как в сказочном царстве. 
- И что же, вы деревья вырубаете? – не унимался Хади.
- Не совсем так, - ответил Валя. – Если быть точнее, мы выкорчевываем пни.
- Как это, - удивился Хади. Сами что ли выкорчевываете?
- Ну, не сами, есть техника специальная для этих нужд. 
- Где же вы, интересно, пни берете, - поинтересовался Саша.
- Да их везде хватает. После лесных пожаров в пригороде целые гектары выгоревших деревьев. Верхнюю часть срубают и увозят. Там, где молодые деревца выгорели, целиком выкорчевывают, а старые…Валя улыбнулся. – Старые просто спиливают, так удобнее. Никому нет охоты корчевать огромные неподъемные пни. Вот тут-то мы и должны подсуетиться.
- Дорогостоящее предприятие, - заметил Саша.
- Было бы дорогостоящим, если бы дело касалось только корчевания. Но есть у нас здесь на территории промзоны предприятие, с которым мы работаем по договору.  Из пней на этом предприятии получают электроэнергию.
- Ух ты, - воскликнул Хади.
- Не буду рассказывать вам скучные подробности технологии. Могу лишь сказать, что предприятие это вполне выгодное. И получение энергии компенсирует все затраты по корчеванию стариков, - сказал Валя.
- Стариков? Хади удивленно посмотрел на Валю, а затем на отца.
- Я имел в виду старые деревья, - усмехнулся Валя и как-то загадочно посмотрел.
- А-а-а, понял, -  закивал Хади. - Старики-пни.
- Они самые. С гектара собираем около двух тысяч.
- Так много!
- Действительно, огромное количество, их ведь где-то высушивать надо, - сказал Саша.
- И это, замечу, не все пни. Какой-то процент мы оставляем в земле, - заметил Валя. 
- А почему? Хади с интересом слушал рассказ Вали, напрочь позабыв о чае с конфетами.
- Чтобы удобрять землю. Когда пни гниют, то служат хорошим удобрением новой молодой поросли.
- А, понятно. То есть вы их через один корчуете. Один пень оставляете гнить в земле, а второй забираете на энергию, - догадался Хади.
- Ну, что-то вроде того. Часть на энергию, а часть на мебель для детей. Валя  улыбался.  – Как я рад вам, Саша, - добавил он.
- Да, Валь, печально это сознавать, до чего редко мы видимся.
- Эх, Сашка, не страшно. Тем почетнее победа. Что-то мы, пока говорили, чай остыл, - спохватился Валя.
- Да ну его, чай, - засмеялся Хади. Давайте лучше смотреть, как из пней мебель делают. И он так заразительно и звонко рассмеялся, что Валя с Сашей тут же расхохотались сами.
- Ну что же, давайте. Валя встал из-за стола и выдал всем по рабочему халату. 
- А что, у вас тут пыль есть? – удивился Хади.
- Пыль не пыль, а настоящая пылища, - ответил Валя. Стружка летит, щепки. Все вокруг – и пол и окна – покрыто толстым слоем пыли.
   Мужчины надели синие рабочие халаты, прошли цех и оказались в примыкавшей к нему мастерской. Здесь готовую мебель олифили и покрывали лаком. По периметру комнаты красовались весьма необычные вещи. Это были и детские стулья, выполненные наподобие тронов и небольшие секретеры и даже люльки в старинном стиле. Хади обошел комнату, внимательно разглядывая каждый предмет уникальной мастерской. Возле одной поделки он вертелся особенно долго, пока Саша с Валей беседовали в стороне.
- Можно вас спросить, - прервал их Хади.
- Конечно, Хади, спрашивай, - улыбнулся Валя.
- А что это такое, - Хади указал на деревянную поделку в дальнем  углу.
- О, это очень интересная штука, - ответил Валя. – Саш, идем, покажу вам.
- Что это? Хади обошел незнакомый предмет.
- А вот угадайте с трех раз, - сказал Валя. 
- Хм. Запчасть для корабля? – усмехнулся Саша.
- Правильно, - кивнул Валя. – Это запчасть для яхты. 
-  А для чего эта запчасть предназначена? – спросил Хади.
- Это сердечник, попросту ветряк, - ответил Валя.
- Разве такие бывают деревянными?
- Бывают, представь себе. Ветряк – самопрялка, - улыбнулся он. - Так захотел наш заказчик.
- А почему у него посередине дыра?
- Хм. Ты имеешь в виду сердечник? Валя почесал лоб.  – Ты знаешь, Хади, на самом деле я мало понимаю в этом. Пришлось погрузиться в специальную литературу с тем, чтобы правильно делать такие запчасти. Есть такой прибор для вертолетов и самолетов – гироскоп. Когда меняется направление ветра, возникает сила, которая не дает повернуть на ветер. Очень большая сила. Дерево, конечно, недолговечно, и влажность потихоньку делает свое дело, но в прошлом люди пользовались деревянными ветряками.
- Наверное, твой заказчик, поклонник старины и большой эстет, - заметил Саша.
- Да, это так, - кивнул Валя. – Это пожилой и довольно консервативный человек. – Так вот, вернемся к нашему ветряку без сердечника. Если необходимы сильные магнитные поля, то сердечник только мешает.
- А, понятно, - сказал Хади.
- Знаешь, Хади, - сказал Саша, -  раз уж пошел разговор о ветряках и гироскопах. Был такой ученый – Никола Тесла, он делал так называемые искрометные катушки. Это трансформаторы без сердечника. Коэффициент полезного действия таких катушек невелик, но запредельные эффекты можно получить только так.
- Интересно. Я скачаю книги про все это, ну, про то этого ученого, про ветряки и самолетные приборы.
Валя с Сашей переглянулись. Саша взъерошил Хади макушку.
- Не все сразу, Хади. Слишком много информации.
     Валя весь светился от радости.  Саша не мог не отметить про себя и то, как быстро Валя из священника превратился в мастера. 
Кстати, - сказал Валя, - Никола Тесла отличился тем, что нашел способ добывать ничего не стоящее электричество. Он хотел подарить его людям. Мы тут с Верой не так давно говорили на тему света, правда, несколько в другом ключе. Валя посмотрел на Сашу.
- Да? – удивился Саша.
- В значении внутреннего света, - пояснил Валя.
- Так, понял, -  усмехнулся Саша.
- Так вот Тесле не дали возможности отдать свет людям, - продолжал Валя.
- Почему не дали? – спросил Хади.
- Из-за жадности и жажды власти тех, кто светом торгует, - вздохнул Валя.
- К какому же вы с Верой пришли заключению в отношении света внутреннего, интересно, - улыбнулся Саша.
- Я говорил о том, что свет, т.е. душу у человека воровать грешно. Вера считает, что по-другому человек жить никогда не мог и не сможет. Валя глянул на Хади. Тот уселся на декоративный отполированный пень и, сложив руки на коленях, смотрел на Валю с приоткрытым ртом. Саша и Валя обменялись  понимающими взглядами. – Так вот, - продолжал Валя, - парадоксальная штука получается. Отдавать свет безвозмездно не дают, так как не положено, а воровать – пожалуйста.
- А я решил, что свет – это знания, - сказал Хади. Они должны быть доступны.
- Верно, брат, - ответил Валя. – Так должно быть и я верю, что так оно и будет. Дети должны получать хорошее образование. К слову сказать, спортом ты занимаешься?
- Занимался боксом, - пожал плечами Хади. – Сейчас не занимаюсь.
- Боксом, говоришь? Молодец. А нет желания заняться борьбой? 
- Борьбой? Хади взглянул на отца. 
- Даже не знаю, - растерялся он, с одной стороны не желая обидеть или разочаровать Валю, а с другой он действительно не мог так быстро понять, нужна ли ему борьба.
- Есть альтернатива. Гимнастика у-шу, -  пришел на помощь Валя. – Слышал о такой?
- Да, слышал. Она уравновешивает изнутри.
- Верно.  Если захочешь, приходи. Валя достал из кармана рубашки визитную карточку и передал ее Хади. Тот поглядел на визитку и поднял глаза на Валю.
- А вы сам занимаетесь? 
- А как же, - покачал головой Валя. – Не обижай. Разве стал бы я тебе советовать то, чем сам не владею? Хади, совершенно удовлетворенный, одобрительно кивнул.
- А это вам мой подарок, - сказал Валя, снимая кусок ткани с небольшого деревянного вертепа.
- Немного грубовата работа, но делал с душой.
- По-моему, хорошая работа, - сказал Саша, рассматривая резные деревянные фигурки. 
     Хади провел рукой по  деревянным яслям, стоящим на высушенной траве. – А сено настоящее, - заметил он. 
- Да. Хотел взять древесную стружку, но потом передумал и заменил сеном, - объяснил Валя. - Выдрал пучок травы из-под снега да высушил его возле печки. Мужчины рассмеялись. 
     Валя бережно завернул вертеп.
- Валя, вот еще. Саша, уже надев пальто, протянул Вале небольшую синюю книгу с золотым тиснением. – Это тоже тебе. Лично от меня. Валя взял книгу и, увидев название, посмотрел Саше в глаза.
- Лествица Иакова, - произнес он и загадочно улыбнулся. Потом обнял друга и похлопал его по плечу.
Попрощавшись с Валей, Саша с Хади вышли на улицу.
- Пап?
- Да?
- Интересный он человек. Даже не скажешь, что священником был. Я ведь об этом знаю.
- Молодец, что не сказал при нем. Не стоит лишний раз причинять человеку боль.
- А почему он ушел с той работы?
- Трудно это объяснить, Хади. Но ты уже взрослый, и должен понимать, что честному человеку очень трудно приходится в жизни.
- Да, я понимаю это.
- Так вот у Вали были принципы, свои внутренние правила, из-за них он предпочел уйти с работы. Никто его не прогонял, он сам не захотел больше служить священником. А по каким именно причинам? Саша помедлил, видимо обдумывая, как лучше ответить. Они с Хади сели в машину.
- Возможно, он сам тебе об этом когда-нибудь расскажет. Саша подмигнул Хади и выехал со двора.
     Хади, рассматривал вертеп на коленях.
- У нас с тобой телефоны одинаковые, - сказал он.
- Да, и что же? 
- Я просто подумал. Ты знаешь, пап, в самолётах тоже гироскопы бывают.
     Саша  развернул машину, и они снова поехали лабиринтами промышленного городка.
- Они похожи на те, что на яхтах.  Ветряки эти, то есть гироскопы долго не помнят направление,  им надо все время задавать команду. Нет у этого прибора компаса, есть только датчик ускорения.
    Саша присвистнул и посмотрел на сына.
- Ну, ты, брат, даешь. Откуда ты  все это знаешь, интересно, и почему у Вали прикидывался, что не знаешь?
- Чтобы он рассказывал, он был увлечен, - ответил Хади. – А про все это я знаю от яхтсменов, их полно в Египте. На вертолетах я тоже сто раз летал.
- Так уж и сто, - улыбнулся Саша.
- Ну не сто, так двести, - рассмеялся Хади.
- Но я пока не улавливаю, как ветряки с телефонами связаны. Объяснишь?
- Да. Пилот должен сам удерживать направление, есть еще такой режим Normal, который помнит исходное положение после включения питания. Этим режимом можно вернуть аппарат в исходное положение.  Авиа гироскопы очень быстрые, а те, что на яхтах - нет. С телефонами никак не связано. Просто когда я увидел ветряк в мастерской, то вспомнил про Стива Джобса. 
- Интересно, - сказал Саша.
- Он мечтал построить яхту для свободного плавания.   
- О, как, хм, не знал.
- Я думаю, пап, что компания Гейтса была практически в космосе, - засмеялся Хади. – А Эппл плыли по горизонтали, как моряки, вот. А теперь эти компании стали одной.
- Каждая из этих компаний создала свою реальность. Иногда миры идут рядом бок о бок, иногда сливаются в один. 
- Ты знаешь, пап, есть такие игры, то есть они уже в продаже есть. В них можно памятью и образами любых людей играть. Так же, как мы общаемся при помощи клавиши проекции. Хади задумался, а затем продолжал. - Играть образами тех людей, которых уже нет.
     Саша нахмурился, а Хади продолжал спокойно рассказывать, глядя на шоссе перед собой.
– В этой игре можно задать тему и разыгрывать любые истории с теми персонажами, о ком есть память. Получается, что теперь все люди, любой человек на земле могут стать бессмертными. 
     Саша молчал. Сын был прав, но он не мог рассказать ему, почему именно. Вертикаль, о которой упомянул догадливый Хади, была как раз актуальна в новом проекте, одну из ролей в котором было доверено сыграть Саше. Помимо голографических проекций, становившихся столь популярными у пользователей, помимо новых игр с использованием памяти и образов людей, существовала и новейшая разработка «Flash energy point» для телепатического обмена данными и управления реальностью. Это была та реальность, о которой мечтал Никола Тесла. Будущее было здесь и сейчас. Саша вздохнул.  Возможно, когда-нибудь Хади узнает больше. И возможно, в скором времени он будет носить в кармане универсальный исполнитель желаний. – Весь мир в кармане, - усмехнулся про себя Саша. Они вынырнули из последнего коридора лабиринта и съехали на трассу.
- Интересная игра, - ответил Саша  и  улыбнулся сыну. Как и верно то, что человек жив, пока жива память о нем. А ты знаешь, как вся эта кухня устроена? – спросил он.
- Кухня с играми?
- Она самая, - кивнул Саша.
- Приблизительно знаю, - улыбнулся Хади. Процессор состоит из сверхпрочной паутины, сделанной из спиральных углеродных нанотрубок. Между ними есть мягкая основа, которая взаимодействует с нитями  человеческой ДНК, хорошо проводящей электрический ток.
- Верно, - кивнул Саша. – А нити ДНК в свою очередь взаимодействуют со спиралью того, что у нас над головами. Саша поднял глаза в небо, перевел взгляд на Хади и подмигнул ему. – ДНК пишет сценарий жизни наших организмов, и если мы правильно подключаемся к частоте космоса, то активируем свои скрытые возможности и силы. Точно так же правильно работающая ДНК нанопроволоки воздействует на спиральные нанотрубки.
- А racetrack memory записывает и считывает информацию из нанопроволок, - добавил Хади.
- И память их этих нанопроволок считывает или пишет информацию, - улыбнулся Саша. – Дом, который построил Джек. – Если трубка прямая, она будет проводником, если скрученная или изогнутая, то будет полупроводником. Но количество полупроводников, к сожалению, нельзя увеличивать до бесконечности, - вздохнул Саша. – Ну а голографическое изображение мы получаем при помощи многостенных углеродных нанотрубок.
- Пап, а потому трубки углеродные?
- А это, чтобы предупредить утечку электрического тока, Хади. Мы теперь живем в такое время, что можем реально начать экономить электричество. И добывать его практически с нулевыми затратами. Скоро, очень скоро это будет. Углерод, Хади -  основа всех органических веществ, основа жизни. Свой биологический цикл он оканчивает либо окислением и возвращением в атмосферу, либо захоронением в виде угля или нефти.
- Это о многом говорит, - таинственным голосом пропел Хади. Довольный Саша посмотрел на сына.
- И это еще не все, - сказал он. - Реакция углерода с водяным паром дает экологически чистое топливо – водород. Все это ты еще узнаешь в школе или сам. Что такое ДНК, вам уже объясняли?
- Кое-что объяснили в прошлом полугодии. Погружаться рано, - так сказал наш учитель.
- Погрузиться, положим, ты можешь при желании и сам, без всяких учителей, - сказал Саша. – Доступ к знаниям у тебя неограниченный.  – ДНК, если вам объяснял учитель, является носителем генетической информации в клетках всех живых существ и может путешествовать вдоль цепей, так что сами цепи работают как электрические провода. И сама ДНК может использоваться как нанопровод. Внешне ДНК как скрученная лестница, состоящая из двух линейных молекул, соединенных перекладинами. Но у нее есть и дополнительных 10 спиральных эфирных нитей, и на сегодняшний день человек может использовать и активировать их все. А это значит, Хади, что человек может сам написать сценарий своей жизни. Но вот то, что ты сказал о памяти давно умерших людей, да и не только людей. Дело в том, что ДНК давно умерших существ не сохраняются, информация может сохраняться только посредством частого копирования. 
    Хади смотрел сквозь лобовое стекло на трассу и молчал. Пошел мокрый снег, и Саша включил дворники.
- А переехать к тебе в Москву кто принял решение, ты или я? – спросил Хади после паузы.
- Ну а сам-то ты как думаешь? Саша уже привык к неожиданным вопросам сына.
- Не знаю, - ответил Хади.
- А ты подумай на досуге, - сказал Саша.
- Пап, в прошлом ведь в процессорах был Южный мост для периферийных устройств, верно?
- Ну, да, был такой.
- А теперь он как Северный, находится внутри процессора. Здорово, правда? 
- Конечно, здорово, да что там, это очень круто, - ответил Саша и подмигнул сыну.  – Не нужны нам теперь подпоры ни на Севере ни на Юге. *

Сад учителя
«Мы играли вам на свирели, и вы не плясали; мы пели вам печальные песни, и вы не рыдали» (Мф.11:16)
     Женя и Настя не спешили перебираться  в квартиру Веры, боясь оставлять Юру одного. Они закрыли сессию и продолжали работать, тогда как Юра в прекрасном расположении духа все больше хотел общаться с людьми. Он продолжал консультировать Сашу и решительно не понимал причину такого бережного с собой обращения. Вот ведь парадокс, - отмечал он, - когда я был холодным, как пень лесной, все меня уважали и слушали, теперь и улыбки не дождешься. Но можно ли корить людей, прежде всего сына, который за всю жизнь ни разу не видел отца таким? Конечно, можно понять его волнение. 
     После празднования нового года Юра неожиданно решил ехать на птичий рынок.   
- Птичий рынок, птичий рынок, хороши у нас дела, - напевал он себе под нос, одеваясь в прихожей. Настя и Женя стояли здесь же и наблюдали.
- Вы со мной или где? – спросил Юра, нахлобучивая новую, купленную на днях кепку в веселую клеточку. Женя обреченно смотрел на синие и красные голоски на новом головном уборе отца.
- Что? Что-то не так? – поинтересовался Юра и глянул в зеркало.
     Настя, стоявшая рядом с Женей, незаметно одернула его. Женя взял себя в руки и улыбнулся. 
- В этом году, - сказал Юра, заправлял шарф в пальто, - в моде будут зеленый и синий цвета.
- Правда? Настя улыбнулась.
- Чистейшая правда, - кивнул Юра со знанием дела. – А я вот, представляете, повелся на синий с красным. Даже не знаю, что теперь делать. Я ведь рискую оказаться немодным, а? Ребята переглянулись, а Юра подмигнул им.
- Чао, - пропел он и зашел в лифт, расположенный в холле квартиры. –  Скоро не ждите.
     Пока он спускался вниз, Настя с Женей прильнули к окну.
- Может, надо было с ним поехать, как думаешь? – спросил Женя.
- Не знаю, Жень. Мне кажется, зря ты так за него волнуешься. Он себя ведет гораздо естественнее, чем многие люди.
- Может это и так, Настя, просто ты моего отца раньше не знала, - вздохнул Женя. – Никак не привыкну к этой метаморфозе. До сих пор не укладывается в голове.
- Тут особо и понимать нечего, - сказала Настя. – С тех пор, как он остыл к познанью, он людям руки распростер. Твой отец  всю жизнь исполнял свой долг. Он ничего, кроме работы, не знал с самого детства. К тому же руководитель, а значит, одиночка. Как ты считаешь, он заслужил тот отдых, который сам себе выбрал? Он ведь счастлив. Не это ли главное?
- Да, конечно, ты права, - ответил Женя, задумчиво глядя в окно на фигуру отца. 
- Не волнуйся, - улыбнулась Настя. – Я уверена, что он скоро вернется.
     Юра, однако, вернулся не скоро. Стемнело, и Женя начал волноваться. Телефон отца как назло  не отвечал. Сидя на диване в гостиной, он обреченно смотрел на телефон, когда раздался звонок домофона. Женя вскочил и бросился в прихожую, где Настя уже открывала дверь лифта. Из кабины появился довольный Юра. Домой он вернулся под «Сказки Венского леса» Штрауса, мелодия которых доносилась из наушников, висевших на плечах Юры. В одной руке он держал корзинку с котенком, а в другой прозрачную коробку с маленькими деревцем бонсай и огромный холщовый мешок. 
- Вот, - заявил Юра, лукаво улыбаясь, сложив добро на пол. – Сегодняшний улов. 
    Ребята оторопело наблюдали за тем, как он деловито засучил рукава.
-  Глядите, какой красавец, - сказал Юра, вытаскивая из корзинки серого котенка с белой манишкой, лапками и мордочкой. - Будет нашим ангелом-хранителем. Женя с Настей переглянулись. 
- Ангел-хранитель, наверное, не отказался бы поесть с дороги? – спросила Настя.
- Спасибо, принцесса, - обрадовался Юра. Корм я прикупил, если что, - добавил он и торжественно передал Насте пакет и корзинку с котенком. 
- А бонсай зачем? – поинтересовался Женя.
Юра взял сына под руку и повел в комнату. Сыну он едва ли доставал до середины уха. По центру комнаты стояла наряженная елка, и Юра уверенно пошел к ней. – Я на пол поставлю пока, - сказал он, ставя стеклянный куб с деревцем под елкой. – Надо придумать место, где мне в дальнейшем разбить сад.
- Сад? Ты решил заняться искусством бонсай? Женя почесал затылок. Недоумение на его лице сменилось восторгом.
- Да, Решил попробовать. Начало имеем, - кивнул он на деревце.
- Интересный экземпляр, - сказал Женя, глядя на деревце. –  Два ствола, но они как-то неестественно переплетаются.
- Эх, еще бы мы понимали в этом хоть что-то, - вздохнул Юра. – Хотя вы с Настей, как студенты биофака, могли бы и знать. - Но именно этим я и намерен заняться в ближайшее время. В Гефсиманском саду тоже есть деревья с переплетенными стволами. В наших яблоневых садах полно таким деревьев. 
- В природе да, но тут искусственно выращенное деревце. Женя присел на корточки и стал с интересом рассматривать его. – Не является ли это насилием над природой? Садовод, приступая к работе, наверняка не знает, добьется ли успеха.
- Ха, ха, ха. Это только кажется так, - сказал Юра. – Существует нулевая точка, в ней уже  есть энергия жизни.
- Что ты имеешь в виду?
- А то, что опытный садовод чувствует нутром, с какими экземплярами опыт пройдет, а с какими нет, и я намерен стать таким садоводом, - заявил Юра.
- И селекционером, - добавил Женя, рассматривая деревце.
- Точно, - ответил Юра. – И селекционером тоже.
     В комнату вошла Настя с котенком на плече.
- Все, накормлен, путешественник,  - сказал она. – Кажется, ему  у нас понравилось. Она сняла котенка с плеча и выпустила погулять по комнате. Тот с радостью отправился осваивать новые пространства на маленьких, неуверенных лапках.
- Юрий Владимирович, можно поинтересоваться, для чего вам этот огромный холщовый мешок? Он похож на мешок для картошки.
-  Он предназначался для картошки, но он не для картошки, - ответил Юра. -  Думал, вы окажетесь догадливее.
- Для подарков?
- В яблочко. Я еще детей с Рождеством не поздравил, - заявил Юра.
- Каких детей? – поинтересовался Женя. Настя, не выдержав, рассмеялась. Юра, глядя на нее, тоже.
- Есть задумка, - сказал он. - Ладно, раскрою секрет. По случаю прикупил я подарки для ребят, что воскресные школы посещают.  Несколько школ при храмах. Музыкальные подарки, в общем. Хотите посмотреть?
- Конечно, хотим, - закивала Настя, и они гуськом направились в комнату Юры, представлявшую собой столь же лаконичный кабинет, что и на работе. В углу кабинета на полу стояло множество пакетов внушительных размеров. 
- Идите сюда, - поманил их Юра. Настя села за стол, а Женя на край стола. Юра извлек из пакета свирель. – Там еще сладости, электронная музыкальная библиотека, ну и прочая мелочевка, но основной подарок – этот, -  сказал он и передал свирель ребятам.
- Вот такая свирель по образцу старинной. Сделаны на заказ у хорошего мастера. Сердцевина у дерева, из которого делается свирель, должна быть  полой или мягкой, чтобы ее можно было легко удалить. Когда сердцевина мягкая, звук красивый, - со знанием дела сообщил Юра. - На свирели играли, чтобы не скучно работать было. Работать с единомышленниками, -  усмехнулся он.
- А я слышала, что на свирели играли пастухи, - сказала Настя.
- Не только пастухи,  - улыбнулся Юра.
- А что у вас там еще, в пакетах? Настя кивнула в сторону подарков.
- Посмотри, если хочешь. Настя открыла один из пакетов и, заглянув в него, подняла вверх большой палец.
- Чего там, Насть? Женя в нетерпении подошел поближе. Выражение лица его вдруг стало детским.
- Смотри. Здесь помимо сладостей, телефоны каждому. Настя взяла  из пакета один и передала Жене.
– Так это же последняя разработка, с голографической проекцией, - удивился он.
- Не только, - заметил Юра. – Здесь есть возможность  моментального наложения любой музыки на действие в игре.
- В смысле? Не понял, - сказал Женя.
- В смысле ты можешь включить и записать через микрофон любой музыкальный отрывок, задать, так сказать, тему, затем включить игру. И музыка твоя будет автоматически аранжирована и наложена на действие, то есть на твою импровизацию. В зависимости от того, что происходит на твоих подмостках, тема будет развиваться самостоятельно.
- А принцип-то какой?
- Долго объяснять.  Глаза игрока сканируются, затем обрабатывается его ассоциативная память, и звуки выстраиваются соответственно настроению и желаниям игрока.
- До чего дошел прогресс, - сказала Настя. – Так ведь мы совсем обленимся. 
- Нам дают то, что мы хотим, - сказал Юра, лукаво улыбаясь. - Точнее все это является отражением наших потребностей и желаний. А для того, чтобы самим не разлениться, дудки прилагаются - усмехнулся он и покрутил свирель. – Дудеть не будем, чтобы слюней не напускать. Это вам не электронный мир, - сказал он, бережно укладывая инструмент обратно в пакет.


Веяние тихого ветра
«Если люди перестанут придавать значение непосредственному удовольствию, получаемому от исполнения долга так же, как и непосредственному отвращению к нему, они обнаружат, что в служении заключено еще нечто полезное для них. А именно то, что утончает их восприятие» (Идрис Шах)
     На следующее утро ни свет, ни заря Юра по-тихому выскользнул из квартиры. Не желая смущать консьержа, переодеться решил в машине. Кое-как дотащив мешок до подземной стоянки, он свалил его на заднее сидение своего синего ЗИЛовского лимузина, отогнанного сюда сыном. Затем залез  в него сам и с трудом нацепил купленный на птичьем рынке костюм Деда Мороза. Нахлобучив шапку с бородой и усами на липучке, он приклеил лохматые брови, несколько раз осмотрел  себя со всех сторон в зеркале и газанул. Вылетев из подземелья на свет Божий, он направился в сторону храма, в котором до недавнего времени служил Валя.
     Таня как раз поздравляла детей из воскресной школы, когда в класс влетел запыхавшийся Дед Мороз с перекошенной бородой. Он поклонился и пошевелил мохнатыми бровями. Дети рассмеялись.
- Простите, а вы… Таня глянула на детей и велела им посидеть тихо. – Пойдемте, - сказала она, и вывела Юру за дверь, отведя подальше от класса.
- Вы кто такой? – спросила она.
- Как кто, разве не видно? Юра снял рукавицы и отер со лба выступившие капельки пота.
- Вижу. Таня улыбнулась. – У вас есть договоренность с директором школы? Меня никто не предупреждал об этом визите.
- Как сказать, - ответил Юра. Впервые в жизни он переживал нечто подобное. Он вдруг оказался по другую сторону невидимой черты. – Да, договоренность в некотором роде есть, но она не личная. По телефону, - уточнил он.
- Не понимаю вас, - сказала Таня. – Если вы договорились, то с кем?  Поймите, если вы не скажите, с кем именно договорились, я не смогу вас допустить к детям.
- Хорошо, я вас понимаю. Прошу вас, подождите минутку, я только номер наберу, - сказал Юра и набрал номер Саши. Впервые в жизни он кого-то о чем-то просил.
- Саша, это я, - сказал он, не желая называть имени при Тане, стоявшей прямо перед ним.  – Позвони  директору первой воскресной школы Светозарову, скажи, чтобы дал добро пустить в здание школы Деда Мороза. И набери меня сразу. Юра дал отбой и улыбнулся Тане. 
- Простите, - сказал он. - Еще минутку. Таня нетерпеливо посмотрела на часы. – Посидите здесь пока, мне надо к детям вернуться. Праздник, все же, - сказала она.
- Ах, да, как это я забыл, - опомнился Юра. -  С Рождеством вас.
- Спасибо, вас тоже, - ответила Таня, с улыбкой осмотрев чудака. Пояс на красной, отороченной белым мехом шубе, смахивающей скорее на халат, развязался и упал. Под шубой безупречный деловой костюм. Перехватив взгляд, Юра поднял поясок, запахнул шубу, затянул покрепче пояс и уселся ждать на скамье возле стены.  Воспользовавшись моментом, он стал осматривать холл. Скамья находилась  у самого входа в здание, и мимо то и дело сновали родители с детьми и священники. Все они  с интересом смотрели на Деда, сиротливо сидящего в углу. Юра всем кивал, так как не знал, как себя вести. Этот день он запомнит надолго. Вскоре раздался спасительный звонок.
– Наконец-то.
- Юрий Владимирович, простите, но директор воскресной школы будет только завтра. На работе его нет и мобильный, как назло, в настоящий момент не доступен, - сообщил Саша.
-  Саша, хорошо. Вопрос закрыт, спасибо,  - ответил Юра и дал отбой. Посидев немного, он неожиданно рассмеялся вслух и покачал головой и пробормотал: «Цирк». Затем встал, взвалил мешок на спину и направился к кабинету директора в конце коридора. Он достал из внутреннего кармана пиджака ручку и блокнот, выдернул из него лист. Оглядев длинный голый коридор, он усмехнулся и присел на одно колено. Положив на второе лист бумаги, они быстро начеркал: «Митрофаныч! Привет от Деда Мороза. Надеюсь, что подарки сии, дарованные известным вам благотворителем, дойдут до всех детей, посещающий класс музыки и рисования». Кое-как  приладил записку к мешку и оставил под дверью. Не желая больше привлекать к себе внимание, он снял халат и шапку и завернул в них бороду с усами. С силой дернув накладные брови, он выдернул вместе с ними часть собственных бровей, чертыхнулся от боли и  быстрым шагом направился к воротам. 
      Вскоре после праздников Саша, Вера и Хади неожиданно нагрянули в одну из воинских частей на юге города. Здесь все шло легче, чем у Юры. Саша открыто предъявил удостоверение на КПП. Солдатам они привезли коробки с едой, журналами и теплой одеждой. Саша лично раздал подарки и предупредил начальство, что берет воинскую часть под личный контроль, чем вызвал неслыханный переполох. Отказавшись от застолья, он немедленно направился к машине, где его ждали Хади и Вера. 
- Сто вопросов, недовольство и бездна непонимания. Странные люди, - сказал Саша.
- Разве ты не понял, почему такой нерадостный прием? – спросила Вера. Хади с интересом слушал беседу взрослых.
- Да понято все, - ответил Саша.
- Я помню, как один мой знакомый ехал зимой из учебки в часть, -  вспомнила Вера, чтобы как-то сгладить раздражение Саши. - Он позвонил мне, а я всех остальных друзей, и все мы рванули на Павелецкий вокзал. Помню, стоял собачий холод, жуткий мороз. Все мы, друзья, кто что мог, прихватили из дома: кто носки шерстяные, кто кастрюлю с курицей. Времени-то всего два часа, пока солдатики поезд ждали. И вот вижу, стоит наш дружище в шинельке – худющий, замерзший. Не знаю, как у кого в тот момент, а у меня тысячи искр из сердца посыпались от сочувствия всем солдатам на свете.
     Хади был весь внимание. За несколько дней со дня приезда он получил впечатлений на год вперед. Какое-то время сидели молча, потом у Саши зазвонил телефон. Поговорив недолго, Саша вздохнул.
- Ну, все, ребята, труба зовет, - сказал он.  И у меня служба.

                Мост
     Хади вынул  из ушей красные шарики наушников, выключил музыку и вошел через центральные ворота на территории монастыря, на всем протяжении которой был разбит один бесконечный фантастически ухоженный цветник. Древние крепостные стены заросли травой и деревцами, башня переливалась на солнце, а небольшие, чудом сохранившиеся под натиском времени постройки, были покрыты паутиной вьюна. Об истории монастыря Хади были известно, что основал его воспитанный Преподобным Сергием Радонежским племянник его Преподобный Феодор, и являлся сей монастырь одним из самых почитаемых в России, выполняя защиту на южных границах государства. Особенно любил и почитал обитель царь Феодор Алексеевич, Старший брат Петра I, - наиболее образованный правитель России. Здесь у него была своя келья, сюда вкладывал он свои личные средства, на них же открыл первые дома для инвалидов, больных и ветеранов. Прожив всего 21 год, он успел за это время вывести Россию из кровопролитной войны с Османской империей, снизить налоги, реорганизовать Госдуму, и местных воевод перевел на жалованье, лишив их доступа к финансам, боярам и думным людям повелел съезжаться в Верх в первом часу с рассветом и сидеть за делами. При нем был расцвет архитектуры, музыки, живописи и поэзии, он создал даже крупное независимое издательство с государственным финансированием. Могущество страны, был уверен царь, должно было строиться на защищенности, просвещенности и богатстве народа. За годы его правления страна  стала процветающей державой с мощной армией. Много сделал и собирался сделать царь для образования.  Впоследствии память его была несправедливо попрана.   
     Проходя мимо старого храма, Хади услышал тихое и нежное четырехголосие симоновского распева и, обойдя его, обнаружил широкую лестницу, приведшую в большой зал необыкновенной красоты. В просторном зале никого не было, но горело множество свечей. Старые иконы здесь соседствовали с новыми, некоторые были парными. Из-за Южных врат доносился голос священника. Хади спросил у служителя разрешения войти, и тот после недолгих колебаний кивнул, однако на вопрос о прекрасном распеве лишь пожал плечами: «Здесь не поют».
     Хади вошел в ризницу. Здесь, на стульях перед священником сидело двое. По речи их Хади понял, что они слабослышащие и повторяют текст молитвы за священником, рядом с которым вполоборота стоял еще один священник, он же – сурдопереводчик, внимательно наблюдавший за жестами ведущего службу. Служба велась неспешно, размеренно, в своем особом ритме. Без стеснения подпевали и произносили прихожане те части богослужения, что обычно исполняет хор. Хади постоял несколько секунд на входе в ризницу, но, решив никого не смущать, потихоньку вышел в зал. Из разговора с охранником  он узнал, что настоятель  храма специально выучил язык жестов, чтобы вести службу для глухих и слабослышащих. Это было необходимо, ведь церковно-славянский язык было бы непросто перевести на язык жестов не священнику. В процессе службы ему помогали один слабослышащий диакон и один глухой священник. Таким образом, служба проводилась и голосом и жестами. На вопрос о слепых охранник ответил, что они посещают храм, и во время службы слепой берет за руку глухого зрячего, по движению рук воспринимая жесты священника. Хади узнал, что резные иконы в зале сделаны для слепых, и тогда он понял, почему в зале есть много парных икон. Поблагодарив охранника за рассказ, Хади вышел во двор храма. В задумчивости сделал он еще пару кругов по монастырскому двору и, миновав розарий, остановился напоследок у ворот. К шпилю кузнечной башенки прибился красный небесный фонарик. Глядя на него, Хади улыбнулся. Какая-то особенная глубокая тишина заполнила его изнутри.   

Эпилог
- Мам?
- Выбрала? Настя подошла к пятилетней дочери.
- Выбрала. Вот,  - сказала та и указала на рекламу в витрине. «Животные всех зоопарков мира», - значилось на ней.
- О, прекрасный выбор! Продавец, стоявший рядом с ними, потирал руки. – Лично проверял. Вы не представляете, чего только не бывает на уме у обыкновенных козлов и овец. Продавец вальяжно облокотился на стойку. Настя смерила его строгим взглядом.
- Что же прекрасного может быть в памяти тех, кто сидел в клетке?  - спросила она.
- Но, мама!
- Ну, хорошо, мы берем ее, - сдалась Настя.
     Девочка захлопала в ладоши и запрыгала на одной ножке. Продавец вернулся за стойку.
– Вы никогда не пожалеете. Эти истории позволят вам в полной  мере насладиться выходными, - заверил он.
    Дома девочка сразу же села играть. Она нажала на клавишу проектора, и в воздухе перед ней возникло поле выбора персонажей. Вспомнив рассказ продавца, она выбрала овечку, а потом добавила тигра, кота, собачку и пару ястребов. Затем она выбрала клавишу «игра» и уселась в кресло. Игра началась. Она закрыла глаза и сморщила личико, напрягая извилины, затем открыла глаза и стала наблюдать за происходящим на экране: приоткрыла рот, затем закрыла его руками. Глаза ее расширились, потом она закинула вверх подбородок и стала хохотать, взмахивая руками точно птица. Лишь изредка  вносила она коррективы в действия на панели управления, в основном этого делать не приходилось, достаточно было просто представить себе то, что должно было произойти, накладывая свой сюжет на память животных. Неожиданно  животные застыли на месте. Некоторые из них стали   исчезать, потихоньку растворяясь в пространстве. Малышка надулась.
- Не волнуйся, попробуй еще раз. Настя погладила ее по голове.
- Не получается, - захныкала та.
- Ну, хорошо, подожди меня дома, я пойду и сейчас же поменяю. Девочка радостно кивнула.
     Решительным шагом Настя вошла в салон квантовых развлечений, направилась к стойке, резким движением сняла темные очки и положила их на стойку. Она смотрела на продавца вызывающим взглядом и молчала. Продавец смутился, уронил на пол коробку, исчез за стойкой и снова возник перед ней.
- Что-то не так? – спросил он.
- Жаль ребенка. Испорченный выходной, - ответила Настя.
- Но ведь качество изображения супер, согласитесь!
- Было супер. Но почему они исчезли, животные? И больше вообще не появляются! Другие базы памяти из коллекции работают почему-то, проверили только что.  В воздухе возникло напряжение.
- Не знаю. Возможно, они конфликтуют с энергией ребенка. Знаете, такое часто бывает. Давайте, я вам поменяю карту памяти, - предложил продавец.
- Держите. Только новую я просто так не возьму. Сначала проверим на мне или на вас, - сказала Настя.
- Да, пожалуйста, - обиженно ответил продавец и активировал новую карту. Кто подключается, вы или я?
- Я, - категорично ответила Настя и стала концентрировать мысли, глядя на животных.  Продавец тем временем отвлекся на других покупателей. Через пять минут действие прекратилось, и животные исчезли. Насте показалось, что одна из овечек показала ей язык перед тем, как исчезнуть, и Настя тряхнула головой, чтобы сбросить наваждение. 
- Я же говорил вам. Ха-ха-ха. Продавец расправил плечи и закатил глаза к потолку.
- Что вы мне говорили? – спросила Настя. 
- Не помню точно, вам ли я говорил или кому-то еще, - в задумчивости ответил продавец.
- Что говорили, черт возьми?
- То, что они иногда не подчиняются командам. Это мы заметили не так давно. Да, вот так вот. Продавец цокнул языком, опустил голову и, сложив руки на животе, стал противно вертеть большими пальцами.
- То есть как это так, с вашего позволения? Что значит, не подчиняются?
- А вот так, - ответил продавец. – Не хотят они делать по-вашему.  – Представляете, -  неожиданно сказал продавец, - мне вчера не те окна принесли, ага, и поставили их криво. Продавец смотрел на нее так, что стало ясно, что он ищет сочувствия. Видя, что его слушают, он оживился и стал показывать жестами, в чем именно загвоздка с открыванием окон. – Понимаете, у нас страна дураков, - заявил он, оттопырив пальцами карманы на джинсах и поглядев на нее с какой-то странной самодовольной ухмылкой.
- Но мы не унываем, -  сказала Настя.
     Мужчина возле стеллажа с эротическими предложениями захихикал и стал косить глазами в их сторону, затем уронил шляпу, поднял ее и, водрузив на голову, отвернулся.
- Возьмите другую карту, - снова предложил продавец.
- Интересно, сколько раз мне придется менять их?
- Ой, да сколько хотите, я сегодня до 23:00. Продавец пригладил волосы у висков. – Приходите, буду ждать. Только не завтра.
- Это еще почему? – улыбнулась Настя.
- Да, тут такое, - махнул рукой продавец. – Сын взял машину покататься и бок помял. Продавец снова с грохотом уронил коробку. – Форменный идиот, - подумала Настя, взяла новую коробочку с игрой, на крышке которой черным по белому было написано: «Джива», и быстрым шагом вышла из салона. Дома с порога на нее кинулась дочка.
- Ура! – закричала она.
- Это другие персонажи, погоди радоваться, - сказала Настя.  - Здесь школьники с планеты Альфа.
- Пойдет! Девочка схватила коробочку и убежала в комнату.
     Прошло полчаса.
– Ну, видать, все в порядке, - решила Настя и пошла проверить, все ли действительно в порядке. В воздухе кружили в танце двое полуголых персонажей, слабо напоминающих школьников, а третий, подбежав к ним, выругался нецензурно. 
- Они выросли! Дочка  посмотрела на Настю с выражением крайнего восторга на лице.
 - А что это они у тебя ругаются неприлично, можно поинтересоваться? 
- А-а, ты про этого! Она махнула рукой на третьего персонажа. – Он еще не вырос. И к тому же делает, что хочет. Моих команд совсем не слушает. Дальше можно не смотреть. Давай возьмём другую игру, а?
 
Конец

   18.01.2014




Пояснения к тексту:
Стр. 4  «Важны не вещи, а принципы симметрии» (Стивен Вайнберг)*
Стивен Ва;йнберг (англ. Steven Weinberg, род. 3 мая 1933, Нью-Йорк) — американский физик, лауреат Нобелевской премии по физике в 1979 году. Сторонник теории зеркальной материи. Атеист. Национальная научная медаль США (1991)]. Премия Льюиса Томаса за литературные произведения о науке (1999). Медаль Бенджамина Франклина за выдающиеся достижения в науке (2004). Звание «Гуманист года» (2002) Американской гуманистической ассоциации. Почетные звания более десятка университетов, научных обществ и академий.

Стр.8  Я думаю, Гавриил украл девственность у Марии*.
Цитата из книги Кристофера Найта «Второй мессия». Рассказ потомка главы первых тамплиеров Гуго Пайенского: «Еще до Рождества Христова при Иерусалимском Храме существовали две школы, одна для мальчиков, а другая для девочек. Преподававшие в школе священники были известны под именами, совпадавшими с именами архангелов, — Михаил, Рафаил и Гавриил. После того как каждая избранная девушка становилась взрослой, она должна была зачать ребенка от одного из священников, в жилах которого текла царская кровь, а затем ее выдавали замуж за уважаемого человека. Таким способом они сохраняли чистоту рода Левиев и Давида. Согласно традиции родившиеся дети в возрасте семи лет возвращались в школы при храме, где их обучали священники. Именно при таких обстоятельствах девушку по имени Мария посетил священник, которого называли «архангел Гавриил». Девушка забеременела, а потом вышла замуж за Иосифа, который был гораздо старше ее.

Стр. 8   Воровали свет, девственность, хлеб, гвозди*, доступ к знаниям, секреты мастерства.
Легенда о цыгане гласит: для распятия Христа понадобились гвозди, и именно в этот момент рядом оказался цыган. Далее часть рассказчиков утверждает, что цыган спрятал один гвоздь, и в награду за это Бог разрешил цыганам воровать. Другие - напротив - говорят, будто цыган взялся ковать гвоздь ради денег - и за это был проклят вместе со всем своим потомством.

Стр. 12   Я была и остаюсь идеальным резонатором* музыки.
Вера – преподаватель вокала. Резонансная теория пения - система представлений о взаимосвязанных между собой акустических, физиологических и психологических закономерностях образования и восприятия певческого голоса, обуславливающих его высокие эстетические и вокально-технические качества за счет максимальной активизации резонансных свойств голосового аппарата.
Теория разработана профессором Московской консерватории и Института психологии РАН В. П. Морозовым с применением методов акустики, физиологии, психологии и компьютерных технологий. В отличие от существовавших ранее теорий, касающихся роли голосовых складок и дыхания, данная теория изучает функции резонаторов, как наименее изученной части голосового аппарата во взаимодействии с работой гортани и дыхания. Имеет практическое значение для вокальной педагогики и других наук о голосе (в том числе — фониатрии, музыкальной акустики, ораторского и актерского искусства). ( материал из Википедии)

Стр. 54   Гора Мукаттам*
Мукаттам - гора на востоке Каира, с которой открывается великолепная панорама египетской столицы. Гора изобилует пещерами, и в одной из них был устроен храм, где хранятся мощи спасителя египетского христианства. В 1992 году пещеру расширили, сделав в ней амфитеатр на 20 тысяч мест. Чтобы попасть в эту церковь, необходимо пройти через район Каира, известный как Город мусорщиков, где уже много веков живут копты — сортировщики мусора. Сюда свозят отходы со всего мегаполиса.
Церковь Святого Симеона-кожевника, завершенная в 1994 году, была построена в честь отшельника X века, который молился Богу за то, чтобы гора Мукаттам сдвинулась по воле калифа Фатимида Al-Muizz li-Din Allah. (Согласно Евангелию от Матфея 17:20: «Если вера даже с зерно горушечное, хотя бы в малости в крупице живет в душе, то по этой вере можно сказать горе сей сдвинуться и сдвинется.») Сегодня церковь Святого Симеона-кожевника является важным местом паломничества коптов.

El sahel el shamaly * -  Северное побережье Африки, Средиземное море. Примерно 300км на запад от Александрии, на юге пустыня, на севере — изумрудного цвета вода Средиземного моря и бесконечные пляжи с белым песком.

Стр. 69   «With the backup, makeshift life in waiting»*
перевод: «С запасным, эфемерным миром в кармане». Backup – это, также, резервное копирование данных, страховка в альпинизме или способ подъема на гору спиной, а также в музыке - задний вокал, гитара и т.д.

стр. 91   «Не нужны нам теперь подпоры ни на Севере ни на Юге»*
Отсылка: Мидраш. Недельная глава Ноах 2. Царь Нимрод приступает к сооружению Вавилонской Башни

Часть народа думала так: "В случае нового потопа мы залезем на вершину башни, и вода нас не достанет". Другая группа — те, кто говорили: "Мы создадим себе имя", — собиралась устроить на верху башни место для собраний, чтобы поклоняться там идолам и тем спастись от любой катастрофы. Третьи утверждали: "Несправедливо, что Ашем один господствует над верхними сферами, ограничив наши владения нижним миром. На вершине башни мы установим идола, вложим в его руки меч и покажем Ашему, что против Него объявляется война!"
Таким образом, все перечисленные категории людей собирались восстать на Ашема. Но были еще и такие, гораздо более нечестивые, которые вообще отрицали Его существование. Для каждого события во Вселенной они находили рациональное объяснение; они растолковали, что Потоп, если исследовать его научно, был нечем иным, как обычным явлением природы. Они утверждали: "Раз в каждые 1656 лет (время, отделявшее Потоп от Сотворения) небеса сотрясаются, вызывая тем самым водоизвержение. Чтобы не дать небесам обрушиться снова, мы должны принять предохранительные меры, возведя подпоры Небу — одну на севере, одну на юге и одну на западе. Но самой первой опорой будет наша башня на востоке, в долине Вавилонской".
Хотя раньше люди собирались построить сначала город, они не стали выполнять этот план, а сразу сосредоточили свои усилия на башне.

Рисунки к тексту: башня Татлина, календарь, зеркальный канон и дом Мельникова http://yadi.sk/d/A8Tqsf7RHH4bX