Оккупация Харькова фашистами в 1941-1943 гг

(Некоторые факты и вспоминизмы об этом)

Что есть Прошлое? Для чего нам нужно возвращаться к нему, исследовать, анализировать дела давно минувших лет? Можно по-разному отвечать на этот непростой, нериторический вопрос. Несомненно, Прошлое неразрывно связано с Настоящим. Возвращение к нему помогает постичь смысл Настоящего. Настоящего не в смысле сиюминутности, но в смысле отношения его к Вечности.  И если человеку интересен такой смысл Настоящего, то этим он отличается от других млекопитающих. Значит, он способен развиваться, эволюционировать дальше. Значит, у него есть Будущее.

Прошлое – это тот этап, тот трамплин, который необходимо правильно, грамотно оценить и оттолкнувшись от него, как делает опытный спортсмен-лыжник, взять новый рекорд, достичь новых высот, завоевать высшее место в минимум пространственно-временном, а максимум, в духовном, нематериальном континууме.

Существуют истории всякие: бытовые, житейские, семейные, государственные, военные, производственные, смешные, печальные, жуткие, умильные, восторгающие, все не перечислить. Но остаются в памяти в основном те, которые связаны с формированием, становлением личности, народа, страны, а бывает что и всей планеты.

Люди молодого поколения, как правило, живут Настоящим. Те, кто постарше устремлены в Будущее.  Им приходится думать о своих детях, как устроить их судьбы. И лишь те, кому за пятьдесят, всё чаще и чаще вспоминают Прошлое. Мудрость, пусть и не ко всем, но всё-таки приходит из глубины Минувшего. И этой мудростью они, как могут, питают новые поколения.

                ***

До революции мои родственники по линии отца владели большим подворьем, неподалёку от центральной части города. Но, когда пришли большевики, к ним в дом стали подселять других людей. В результате, моим оставили только три комнаты с верандой и садик с тремя хиленькими яблоньками, плюс к ним – тремя кустами сирени. И протянули они так двадцать лет. С кучей новоявленных соседей, нередко скандалистами, с общим на дворе туалетом, грозящим в любой момент провалиться, без воды и газового отопления. Так вот и жили.  До самой войны.

В  конце октября сорок первого немцы взяли Харьков. Вошли в большой город и стали обустраиваться. Наш двор с фасада был огорожен дубовыми воротами. В доме в тот момент жила моя бабушка Екатерина, тесть её и ещё кое-кто.

                ***

И вот, однажды, вскоре после вторжения в город, подъезжает к нашему дому машина, из неё выскакивают два автоматчика, и открывают ворота. Из машины вылезает офицер, вместе с переводчиком, и следуют через ворота во двор. За ними – староста. Ну, чудеса, только немцы появились, а староста, вот он тут, как тут. Как чёрт из табакерки. Откуда взялся? Вроде бы, жил где-то в конце нашей улицы. Но улица-то немаленькая. Практически незнакомый. И вот, будто сидел он все эти годы и ждал  только одного момента: когда же фашисты придут?! 

Этот староста первым делом кидается к садику, а там сарайчик, а  в нём кабанчик хрюкает. Показывает: «Дескать, хер официр, полюбуйтесь. Вон что у них имеется!» Как он узнал? Ведь никогда здесь не был?

Офицер подошёл, посмотрел. А там хрюкан килограмм на сто двадцать, а может и на все сто сорок. Обернулся к переводчику: «Приказать, чтоб не трогали. Немецкий вермахт в этом кабане очень заинтересован».

Не успели немцы отъехать, как мой прадед отдал свой приказ: «Заколоть, закоптить и в землю закопать!»

Испугались мои родичи: «А что делать, когда немцы придут?»
Суровый был прадед, боялись его, не меньше, чем  оккупантов, его слово – закон для семьи, и он требует: «Делайте, что сказал и швыдше». 

Сказано – сделано. Кабана зарезали, разделали и в огороде зарыли. И стали со страхом ждать прихода немцев. А их всё не нет и не нет. Как же так, все который день дрожат, а никто  не заявляется. Как могли оккупанты забыть про кабана? А вот ведь нате – забыли.  Где же хвалёная немецкая пунктуальность? Видимо, взяв большой город, у них не хватало средств и людей, чтоб проконтролировать всё. Да, кому-то здесь нужно остаться, а большинству – вперёд. Итальянцев, мадьяр, румынов на всё не хватит. В общем, немножко запутались они в хозяйственных  вопросах.

Вот так хохлацкая жадность победила  немецкую педантичность.

И староста этот куда-то запропастился. Никто из наших его больше не видел. Может это связано с тем, что генерала фон Брауна, командующего группировкой, взорвали в занятом им особняке. Тогда начались репрессии, захваты ни в чём неповинных людей, расстрелы.  Может и он, староста, как недоглядевший, попал под эти разборы?..

Однако свиных витаминов хватило нашей семье на целый год.
 
Вскоре в комнаты наши поселили немецких солдат. Жили там. Ну и что ж… Потом те ушли, поселили мадьяр – эти были круче. Они были невыносимее немцев, вели себя вообще разнузданно. Ну, а так-то ничего, пережили и их. Обошлось.

Прописаны в этой доме были ещё двое. Мой дед и мой отец. Деду моему было за пятьдесят. Отцу – пятнадцать. Многих мужчин увозили в Германию на работы. Деду и отцу повезло. Нашёлся знакомый в управе, который  пока тормозил дело насчёт отправки.

Так шёл сорок второй.

                ***

Кстати, о том, как взорвали фон Брауна. Об этой истории много написано, но мало кто из современников её слышал.

Командующий 68—пехотной дивизией 6-армией вермахта, а также комендант и начальник гарнизона Харькова генерал Георг фон Браун, благодаря настойчивости Никиты Сергеевича Хрущёва, был взорван в оккупированном им Харькове, в бывшем партийном особняке, где до войны проживал и работал сам Никита Сергеевич.

Минирование Харькова, мостов и стратегических объектов, поручили полковнику Илье Григорьевичу Старинову, имевшему громадный опыт подрывника-диверсанта. До этого Старинов воевал на всех войнах, в которых участвовала Советская Россия: гражданской, испанской, финской. И вот, Хрущёв, самолично приказал Старинову заминировать свой особняк.

                ***

– Ну, вы поняли, Илья, что делать-то надо, а? Вы же ведь умный?
– Ну не так как вы, Никита Сергеич.
– Так вот, слушайте, Илья Григорьевич. В такой шикарный дом обязательно въедет кто-нибудь из командования вермахта. Вот и заложите туда чего побольше и взорвите.
– Немцы уже на подходе, а работы по минированию города невпроворот. Когда делать-то, Никита Сергеич? И к тому же не факт, что именно в этот особняк поселится какая-то фашистская «шишка»
– Надо! И быстрее, – треснул кулаком по столу  и повторил: – Надо!
Старинов ничего не оставалось, как взять под козырёк.

 
                ***


12 октября начали проводить закладку тротила под особняк.

Под домом зарыли три радиомины. Две из них решили использовать, как «блёсны», т.е. неработающие, отвлекающие мины. Немцы прекрасно знали, что весь город будет заминирован и обязательно будут проводиться сапёрные работы. Третью, основную взрывчатку и радиоприёмное устройство зарыли на глубину два метра, выдолбив в фундаменте здания большую нишу. Грунт срезали слоями, каждый слой помещали в мешки и маркировали их. В той же последовательности землю укладывали обратно. Еле успели до прихода немецкой армии.
Фон Браун (говорят, что он приходился кузеном известному ракетному барону Вернеру фон Брауну) вначале с семьей поселился на окраине Харькова, в каком-то скромном домишке с удобствами на улице. Жена его не смогла смириться с таким, не соответствующим их статусу, жильем и генерал приказал подыскать для них подходящие апартаменты, предварительно  проведя разминирование.

Лучше места, чем особняк партийной коммунистической верхушки, не нашли. Сапёры тщательно исследовали всё здание и особенно подвалы. В огромной куче угля они натолкнулись на «блесну» с отсыревшими батарейками и долго потешались над «глупыми» русскими диверсантами, не способными даже взрывчатку заложить, как следует, не говоря уже о том, чтобы победить, всемогущий третий рейх. Георгу фон Брауну доложили об успешной операции и он спокойненько переехал в хрущёвские пенаты.

14 ноября 1941 года в 3.15 утра радиосигналом, наложенным на амплитуду сигнала 14-й симфонии Д.Шостаковича, посланным с Воронежской широковещательной радиостанции был взорван в Харькове дом номер 17, по улице Дзержинского, вместе с комендантом города Георгом фон Брауном.

Потрясающая операция! Конечно, после этого  в городе начались репрессии, сотни людей расстреляли и повесили, но врагу было необходимо доказать, что наша земля будет всегда гореть у них под ногами!
Илья Старинов, пройдя войну до конца и проведя ещё массу блестящих подрывных операций, дожил до ста лет в здравом уме и полной памяти.

Вечная Слава Героям России!

                ***

Мама моя в то время жила со своей мамой,  другой бабушкой моей Лизаветой, в районе  ХТЗ (харьковского тракторного завода), тоже в частном секторе. У бабушки был скромный домик с большим, но запущенным садом. И вот однажды, сидят они вдвоём в самой тёмной комнате белым днём – экономили керосин, бабушка и будущая моя мама. Маме было тогда лет тринадцать, а уже красавица, сидит она и от нечего делать смотрит в окно. Видит, по улице идёт немецкий офицер, на руках перчаточки, сапоги блестят, китель ладно облегает стройную фигуру, и вообще - одет с иголочки. Идёт один по окраине города и ничего и никого ведь не боится. Конечно, на поясе кобура. Но всё-таки... 

Офицер вдруг остановился и посмотрел в окно бабушкиного домика. Взгляд его и мамы моей встретились. Немец задумался на миг, затем свернул в калитку, перешёл двор. Открывает дверь, входит в комнаты, останавливается у окна и смотрит внимательно маме в лицо. Видит – девочка ещё, подросток. Тем более худенькая, питание-то было никудышное, дрались за немецкие объедки. И тут он поворачивается к бабушке, молча честь ей отдаёт двумя пальцами под козырёк, разворачивается и также, ни слова не говоря, выходит.
Видать, вспомнил о своей дочери.

                ***

А есть тогда было нечего. Совсем нечего. Выручали картофельные очистки у немецких полевых кухонь. Как же выжить, если в семье, кроме мамы было ещё восемь маленьких? Весь 1942 год они ездили кто куда, по всему оккупированному Харькову и меняли все, что только придётся – тряпки, утварь и всё, что можно, на еду.

И пятнадцатилетняя моя мама Зина, ездила аж в Лиски, Воронежскую область, меняться. На немецких поездах, поскольку  других не было. Забьётся куда-нибудь под скамейку, и едет. Однажды её поймали. Здоровенный немецкий солдат заметил её, вытащил из-под скамейки и рявкнул: «Ferfl;chte Mensсh!..» Она как-то вырвалась от него, выскользнула из вагона, а сзади – «Weg!»

Добрый, отметить надо, попался на пути её солдат. Могло быть и хуже.


                ***

Потом опять вышла кутерьма: наши освободили Харьков, а потом немцы снова извернулись, двинулись вперёд и под Харьковом окружили наши передовые части, тысяч семьдесят. И фашисты опять вошли в город. Теперь стало совсем страшно.

Войдут во двор, постучат в калитку, калитка открывается. Паф,  они стреляют в того, кто открыл и уходят. Развлекались ребята!

Потому все кто мог, перед приходом захватчиков, летом сорок третьего, бежали из города. Особенно, оставшиеся мужчины. Вместе с ними дед мой и отец. Дед, которому было за пятьдесят, добрался до Воронежа и устроился работать в электростанцию на левом берегу реки. А отец мой, хотя было ему только около семнадцати, пристал к артиллерийской части и, таким образом, остался в армии.

                ***

М-да, что ещё поведать про то время? Я ведь тогда не жил ещё, потому знаю все только со слов. Рассказывали, был ещё случай,  там где жила мамина бабушка, на харьковской окраине. Приходят к ним два автоматчика со старостой:
– Всем в соседний двор!
Ну, пошли. Бабушка и несколько детей, вместе с моей будущей мамой.
– Ну, что там? – идут и говорят. - Там соседка живёт, Ефросинья.
- Что же  стряслось?
Приходят, а там уже толпа людей, соседи. Им указали:
– Стать сюда! 
Они и встали вместе со всеми. Тут выводят из дома соседку, пожилую женщину, с которой бабушка моя ещё с революции рядом жила. Кто-то из немцев что-то прочитал, вышел плотный солдат с мотком верёвки. Подошёл к груше, верёвку закинул, стал делать петлю.
– Что? Что? – загудели в толпе. – За что её?
– Да она украла тёплые носки, которые сама постирала и вывесила сушиться, – зашептали слева и справа. – Стали потом искать и нашли у неё носки эти и вот…

Петлю солдат сделал, накинули её на шею соседке и вздёрнули…

                ***

М-да, слышал и другие воспоминания… Но вот двадцать третьего августа сорок третьего всё переменилось. Пришли, наконец, наши и уже насовсем.

К отцовскому дому на постой определили одного солдатика. Выпрыгнул он из грузовика и вошёл в ворота. Грузовик двинулся дальше. Солдатик закинул ружьё за плечо и с торбочкой в правой руке постучал в дверь дома. Вместо ремня к ружью была привязана веревочка, имевшая виды.

Открыла моя бабушка.
– Добрыдень, мамо, – поздоровался солдатик по местному. – Цэ я к вам на підселення.
– Проходьте, будь ласка, – пригласила его моя бабушка.
– Спасиби, – сказал солдат и вошёл. Она провела его в комнату и показала:
– Вот здесь, на диване и размещайтесь.
– Гарно, спасиби, – ответил солдат и стал устраиваться. Винтовку снял и пристроил в уголок, стал разворачивать торбу. Больше бабушка к нему не подходила. И что же? Проходит день, солдат ничего не ест. Проходит второй – то же самое. Только воды попьёт из ведра и всё. Лишь в конце второго дня он выходит из своей комнаты (в которой сначала жили немцы, а потом мадьяры) подходит к бабушке и говорит: – Мамо, я тэбэ прохаю,
И достает из кармана кулечек маленький.
 – Мамо, мамо, – продолжает солдат, – люба моя, додай картоплю, зроби мени драныкив, ось борошно, –  и раскрывает кулечек. А там муки-то – полпригоршни.
– Ну, хорошо, – говорит моя бабушка, – зараз зроблю.

И тут в кухню заходит прадед мой, между прочим, человек, суровый, статный, крепко сбитый, который хряка сберёг для семьи. Оглядел из-подо  лба всех и снова вышел. Бабуся моя, будущая, сделала драники солдату, он поел.
 – Дякую, – и пошёл к себе.

Снова заходит в кухню прадед мой.
– Ну, Катю, як там оцей? – и показал на комнату, где солдат квартируется.
– Да покушал драников, впервые за два дня. Никто за ним не приезжает, никто не думает его кормить.
–  От, такая, значится, армия. Жрать нечего и винтовка на верёвочке. И скажи мэни, Катю, як моглы оци, – он указал на комнату солдата, – з мотузками на рушныци, погнати тих на Захид. Скажи, Катю, як?! Я не розумию.  А можэ ще й их и переможуть? Як ты вважаешь?
– Я так миркую, что этих фашистов надо бить и гнать, – ответила баба Катя. – А потом раздавить их всех. Надо воды принести, тату. Сходи, будь ласка.

                ***

Каждый год на Праздник Победы, подвыпив в компании родичей, прадед мой, несколько лет, пока был жив, задавал компании и себе один и тот же вопрос: – От, скажить мени, як могли ти, отих,  перебороть? Як? Кто знае?

Родня сидит за столом, переглядывается и все молчат.
– Да успокойся ты, давай ещё по одной тяпнем, – скажет ему дядя мой, будянский. А тот уже рюмку тянет: – Давай, наливай.
На этом дискуссия и заканчивалась. Вопросов прадед больше не задавал.

Но, тем не менее, вопрос-то остался. Как могли мы сломать хребет Машине Фашизма? Попытаюсь ответить моему прадеду, где он там? Большой ему привет.

                ***

Некогда Наполеона спросили, – Почему так окончился Ваш русский поход?

Бонапарт ответил:
 – Неудачу восточной кампании определили три обстоятельства:
– во–первых, мужество русских солдат.
– во–вторых, русские морозы.
– в–третьих, русская военная музыка.
 
Интересно выразился император, насчёт нашей музыки трудно что-либо сказать, тем более тому, кто её, ТОЙ музыки не слышал. А вот насчёт морозов, сир, похоже, лукавит. Не было в тот период конца  12 –го года сильных морозов. Три дня в ноябре постояли под -20 и всё. Ежели уж Вы такой гениальный, то не надо ли было начинать кампанию пораньше, скажем, в конце  апреля? Конечно, Вы всё продумали и рассчитывали, что дороги к лету просохнут. Однако, за летом идёт зима, притом неожиданно. М-да, непростая это вещь – военная стратегия.

И что же, через сто двадцать девять лет другой завоеватель, австрийский немец, задумал вновь напасть на Россию. И вот какая странность – опять в июне. Не учат ошибки военачальников, на одни грабли наступают. У этого гения не получилось дать интервью насчёт своего поражения.

Тогда опять обратимся к Наполеону. Он указал на первое, главное, определившее Победу –  Мужество Русских Солдат (можно сказать – советских).
Второе – это помощь Англии и Америки. Второй фронт – это не только тушёнка, сукно для шинелей, металл, а также и самолёты, машины…
А третье, не менее важное, что определило дело – это стойкость и выносливость русских ЖЕНЩИН и подростков. Они делали всё для фронта, работая в зной и стужу на полях, складах, заводах, фабриках, зимней порой с выбитыми окнами, без полноценного питания. Как они это смогли? Как?!...  А они смогли!

Вот так бы и ответил  я моему прадеду на его вопрошание. Мы победили, дед. Мы, несмотря  ни на ЧТО, победили! ВСЕ  ВМЕСТЕ!




Фото из интернета.