Дождь

Тонкая игла пронзила бледную кожу, и содержимое шприца быстрым нажимом смешалось с алой кровью. Я никогда так не был счастлив, как в те моменты, когда наркотик проникал в вену, моментально даря наслаждение. Незабываемое ощущение эйфории, особенно когда делаешь это не в одиночестве.

Я отчетливо слышал, как она заливалась смехом, видел, как мелькала у меня перед глазами, видимо, в танце. Такая красивая, словно порхающая бабочка, яркая, живая. То поднимется на цыпочки и вытянет руки вверх, будто балерина, то начнет кружиться в вальсе и обязательно утянет меня за собой. Светлые волосы обрамляли контур ее лица, придавая чертам мягкости, и струились золотистыми локонами по спине до самой поясницы. Улыбка не сходила с ее губ, заставляя мое сердце наполняться непонятными чувствами; тепло волнами разливалось по всему телу. Все, что я видел, единственное, за что цеплялся мой взгляд – пляшущая фигурка желанной девушки, которая, будто огонек свечи, освещала темную комнату потаенных страхов заблудшей души.

Взору явился новый образ, похожий на старую, пожелтевшую, местами затертую фотографию – кадр прежней жизни, что невольно пробудил давно похороненные воспоминания: в заплаканных глазах горели отсветы фонарей, но соленые капли быстро смывались с покрасневших щек холодной водой, что принесли с собой тучи. Прохлада ненадолго приводила в чувство, остужала изнывающее в агонии израненное сердце. Дождь не был в силах остановить внутренний пожар, от которого, казалось, все внутренности полыхали синим пламенем и превращались в пепел. Беспощадно рвущий глотку крик тонул в бушующей стихии, исчезал вместе с очередным раскатом грома где-то за густой завесой грозовых туч. И только неприятно саднящее горло напоминало о том, что я сорвал голос.

Темные щупальца липкого ужаса забирались в каждую клеточку измученного тела, а потом, вмиг превратившись в острые когти, начинали рвать грудную клетку, оставляя после себя глубокие, кровоточащие раны. Невидимые цепи сдавливали шею, и казалось, что красные следы останутся на бледной коже навсегда. Будто каждый раз, подходя к зеркалу, я буду видеть широкие полосы – последствия почти свершившегося удушья – а после снова возвращаться на пустынную дорогу, освещаемую единственным тусклым фонарем, сбивать до крови кулаки, яростно ударяя ими о твердый асфальт. А через несколько секунд дождь уже смоет алые капли, унося с собой все, кроме одного – реальности.

Я знаю, что поступал неправильно. Будучи сломленной, пустой куклой, я искренне желал ухватиться хоть за что-нибудь, способное вытащить из чудовищных лап судьбы одинокую душу. Дать второй шанс на счастливое будущее. На жизнь, а не простое существование.

Я помню, как вцепился ослабленными пальцами в хрупкую женскую кисть. Не в силах больше быть наедине с собственной болью, я осознанно обрек другого человека на терзания. А ведь она даже не догадывалась, протягивая ладонь и стоя под проливным дождем, что, подобно загнанному животному, сама попадет в капкан и больше не выберется из его крепких тисков. Никогда.

Она улыбалась, а я искренне недоумевал почему. Словно короткое синее платье, от влаги прилипшее к телу, не приносило ни малейшего дискомфорта. Будто она не находилась наедине с незнакомцем, а стояла дома у окна с кружкой горячего чая и завороженно глядела на скользящие по стеклу капли. Странная, но от ее присутствия становилось чуточку теплее.

В груди защемило, когда я понял, почему не могу от нее оторваться. Большие, выразительные глаза невероятно манящего оттенка взирали на меня с нескрываемой горечью. Мать так же смотрела на меня, когда я возвращался под утро с глупыми отговорками наготове. Ждала всю ночь, а потом молча уходила в свою комнату и захлопывала дверь. И только по взгляду карих глаз я понимал, насколько она беспокоилась.

Невероятно похожи.

Глубокий омут, где слились воедино самые разные чувства – я тонул в нем. А, совладав с собой и всплыв на поверхность, неизбежно умирал. Погибал каждый раз, когда пленка памяти откручивалась назад, возвращая в ненавистное, стерильное помещение – белоснежный склеп, чьим пленником поневоле я стал. И минутой позже, глядя на бледное, серое лицо, осознание происходящего обрушивалось как удар грома – в стеклянных глазах из-под отяжелевших век отныне никогда не вспыхнет огонь жизни.


Тем днем ливень не прекращался несколько часов. Некоторые радовались, подобно дворовым ребятам, что втайне от родителей выбежали на улицу и ловили языком холодные капли, а кто-то же про себя чертыхался, откладывая планы и оставаясь в постели до самого вечера. Пасмурная погода не остановила маму, когда она, взяв ключи от машины, хлопнула входной дверью, сказав напоследок только, что ее срочно вызывают по работе. Следующее, что я помню, это протяжный и надоедливый звонок домашнего телефона и сожалеющий голос какой-то незнакомой женщины. Разобрать тогда удалось лишь первые несколько слов, а после меня будто опустошили, лишив смысла существования. В квартире стало непривычно тихо, даже вечно громко тикающие часы в гостиной словно остановились, не смея перечить смерти. Смерти, что внезапно ворвалась в этот дом и вырвала душу у всего живого, а человека превратила в немую скульптуру скорби и отчаяния. Я несколько часов тогда обессиленно просидел на холодном полу, держа трубку в ладони и слушая монотонные гудки. А потом резко поднялся и начал крушить все, что видел. Поток слез застилал глаза, а из груди то и дело вырывались истошные крики.

Я не был в силах вернуть прошлое. И от этого становилось еще больнее.

Я погубил не только себя, но и ту, которая меня спасла. Жадный, ненасытный, я слепо старался обратиться вспять. А когда понял, что это невозможно, в моей руке уже лежал опустошенный шприц, в то время как разрушительная жидкость головокружительным теплом разливалась по венам.

Забыться – я желал этого всем своим естеством. Каждая клеточка тела ныла в ожидании новой дозы – своеобразной кисти, что раскрасит этот серый мир яркими красками, а еще хотя бы на секунду избавит меня от призрака покойной матери за спиной. Мне действительно казалось, что она наблюдает. Безмолвно следит за каждым сделанным шагом по пути к пропасти, лишь изредка грустно вздыхая.

Будто бы она все еще может дышать.

Впустив в себя наркотик однажды, я понял, что не смогу дальше существовать без него. Я нуждался в эйфории, раз за разом окутывающей тело и приносящей неописуемые ощущения. Счастье. Я жил. Снова.

Но в мире, который я заново отстроил, не было одной важной детали – ее. И решение пришло само собой.

Стоя на пороге, насквозь промокшая, озябшая, она не верила своим глазам. Соленые капли катились по красным щекам, светлые волосы прилипли к бледной коже. Ей было холодно, но еще больше - страшно. Ее била дрожь от искусственной улыбки, что красовалась на моих тонких губах. От того, как неестественно это выглядело. Будто кто-то насильно натянул на лицо маску, в фальши которой можно было захлебнуться.

Она сорвалась, и охрипший голос разрезал тишину помещения. Я не помню, что она говорила, да и не хотел знать этого. Мне было плевать, насколько она злилась, все равно, насколько слабым я теперь казался в ее глазах. Я нуждался только в одном – чтобы она последовала за мной. Больше ничего не надо.

Я сделал шаг, и она в испуге попятилась к порогу. А, увидев в моей протянутой ладони наполненный шприц, застыла.

Он был для нее.

Мы не считали дни, это было пустой тратой времени. Мы терялись в секундах, проведенных вместе. Мы не оттягивали неизбежное, вдоволь наслаждаясь наркотиком. У нас была своя сказка.

И теперь, еще не оправившись от принятой дозы, она босыми ногами ступала по мокрому песку, держа меня за руку, и улыбалась. Мелкий дождик, что моросил сегодня с самого утра, усиливался с каждой минутой, но я не обращал на это никакого внимания, лишь нарочито пытаясь поймать взгляд расширенных зрачков, полюбоваться едва различимым цветом глаз.

Черная поверхность грунтового озера, что расположилось неподалеку, манила, как оказалось, нас обоих. Зайдя по колено в воду, она решительно нырнула, и я незамедлительно последовал за ней. Как только мы с головой погрузились в эту глубокую пучину, мое сердце наполнилось диким ликованием. Я не хотел возвращаться к серым будням, не желал изо дня в день вылезать из кожи вон, чтобы достать жизненно необходимый наркотик. Я не хотел всплывать. Перед глазами пронеслись сотни картинок жизни, все горести сплелись в один большой клубок с моментами неожиданных радостей, образуя длинную киноленту. А затем убийственная тьма поглотила меня, унося в забытье.

Очнувшись чуть позже, я долго пытался поднять тяжелые веки. Белые, почти стерильные стены ударяли в глаза непривычным, резким светом, заставляя их наполняться влагой. Голова гудела, горло невыносимо жгло, тело будто стало свинцовым. Боль была спутницей каждого неосторожного движения, от чего я лишь шипел сквозь крепко стиснутые зубы, через силу поднимаясь на локти.

Вокруг кто-то засуетился, а после меня силой уложили обратно на жесткие простыни. Я сдавленно вздохнул, фокусируя взгляд на человеке подле кровати.

- Где она? – получилось тихо, с болезненной хрипотцой, горло пронзила вспышка боли. Мужчина в белоснежном халате сначала нахмурил брови, но, поняв, видимо, о ком я, сразу же отвел глаза, нервно поправив очки.

А потом все рухнуло. Сердце повторно вырвали с корнем, оставив лишь зияющую дыру.

Теперь я полностью пуст.

Она умерла. Утонула, исчезла в темных глубинах, была затащена в водную пучину, лишена кислорода. Она захлебнулась, беззвучно крича, оставив меня, бросив умирать в одиночестве. Не устояла перед манящей темнотой и камнем пошла ко дну.

Сдалась, как когда-то сдался я.

И теперь, опять стоя на краю, находясь на развилке дорог, я выберу смерть, чтобы снова обрести уют с любимыми людьми. Быть счастливым, но уже бездыханным, холодным и неживым.

За окном шел дождь.