Эксперименты

                "Во мне сидят орел и дрозд-пересмешник…
                И орел парит над Скалистыми горами моих
                грез и бьется над пустынными Сьеррами
                моих нужд… А дрозд-пересмешник щелкает
                по утрам, пока еще не поднялся туман,
                высвистывает в порослях моих надежд,
                заливается над голубыми холмами моих
                желаний — и орла и дрозда-пересмешника
                дала мне природа" - Карл Сендберг

   

...Нет нужды доказывать, что  парк я изучил вдоль и поперек, и лучшего места для времяпрепровождения нельзя было придумать.  Все равно – дождь ли за окном наполнит лужи во дворах, или ветер запутается в кронах деревьев, снег насыплет разноцветной листвы, или жара нагрянет неожиданно, - это был мой мир, моя планета детства, единственная и неповторимая. На этой планете я был и удачливым охотником, и благородным пиратом и кровожадным папуасом, короче тем, кем подсказывало мне мое детское воображение, обогащенное первыми книжками. У меня были свои укромные места, знакомые звери и птицы; я без устали изучал природу, экспериментировал. Правда, подкладывая в гнездо иволги яйца удода и наблюдая за¬тем за поведением птиц, я и  не подозревал, что это называется таким ученым словом  «эксперимент»,  но   это  было. И заканчивалось это, порой,  как самый настоящий эксперимент: либо торжеством доморощенного «исследователя» либо…   
      
     Однажды, проводя обычный свой «опыт» и имея при себе несколько яиц дрозда-пересмешника, из которых по моим подсчетам, вот – вот должны были вылупиться птенцы, я спускался с довольно высокого дуба. Рот мой был  набит,  простите,  яйцами,  у нас  так  было  принято, поскольку более удобного и надежного места не сыскать, когда спускаешься с труднодоступного дерева и руки-ноги заняты своими прямыми обязанностями. И надо же было мне (закон подлости) ухватиться именно за ту ветку. К счастью до земли оставалось уже не так много, метра полтора-два. В общем, подсчеты мои оказались верными, и это послужило мне пусть слабым, но утешением: птенцы действительно в скором  времени должны были появиться на свет, и мое падение ускорило этот процесс. Можно даже сказать, что я буквально «вплотную» соприкоснулся с одной из тайн природы и ощутил «горечь» неудачи  эксперимента. Над головой хохотал и плакал дрозд. К чести моей нужно сказать, что когда я выплюнул то, что осталось от яиц и птенцов, то сразу посмотрел, нельзя ли кого-то  оживить и продолжить опыт, и только потом тщательно прополоскал рот озерной водой. 
          
     К вечеру этого же дня спугнул белку, лакомящуюся птенцами синицы-лазоревки, и отобрал у нее полу задушенную мать семейства, которая, не придя в сознание, так и скончалась в моей горсти. Потрясенный открытием того, что сказочный зверек грызет не только орешки и грибочки, но хрустит молодыми косточками и чавкает парное мясцо, похоронил птичку. Поставил крестик из прутиков и надел на верхушку ...скорлупку яйца. Не как символ начала новой жизни. Просто так было красивше. Погребальная «эстетика» подсознательно   отстраняла,  попирала   смерть.  Дома  мама замазала царапины зеленкой, а самую глубокую на спине еще и посыпала  стрептоцидом.  И  меня осенило.  Утром я,  маленький иисусик, помчался воскрешать лазоревку. Отрыл, сдобрил стрептоцидом, упокоил обратно. Назавтра – снова. Увы, тушка издавала сладковатое амбре и даже если бы я, ловец не человеков, но птиц, воззвал – Лазоревка, иди вон! – шла только вонь. 


Рецензии