Герой не нашего времени. Часть 4. 33-1

Опять случайно встретил её у фонтана. Княжна тайком от матери сунула мне записку, из которой я узнал, что приглашён на конную прогулку.
    Это была почти победа, но чемпион не испытал никакого восторга. Только губы искривились в усмешке.
     Грушницкий и его друзья офицеры заварили трагическую кашу Что казалось бы произошло? Мери больше не смотрела в его сторону. Ревность, зависть, чувство собственной ущербности, сделали своё дело. В результате - дуэль.
      Лермонтов вёл себя нервно, ну а я был на грани отчаяния. Погибнуть от руки какой-то заурядности - это глупо и невообразимо. И почему я должен умереть, ведь это не моя жизнь?!
      Грушницкий промахнулся, пуля как шмель пролетела возле уха. Пришла моя очередь стрелять и я уже не сомневался, что надо убить. Если не я то он всё равно отомстит, не зависимо от того, кому достанется княжна.
       Выстрел, дым... Когда он рассеялся, на обрыве никого не оказалось. Опять внутри не дрогнул ни один мускул.
       Мери срочно уехала в Питер, меня вызвали в часть и отправили в имение, для решения дальнейшей судьбы. Курорт продолжал жить, но уже без меня.

       По пути мы проезжали мимо крепости, где всё ещё служил Максим Максимович. Вся моя сущность сопротивлялась этой встрече. Но она произошла:
Сухие объятия, пустые восклицания... Холодная туча безразличия так и висела в воздухе. Я уехал, а он остался стоять, как мне показалось, со слезами на глазах. Моя досада быстро прошла, лишь повозка скрылась в лесу.
    Весь путь я размышлял, не утомляя Лермонтова, как у нас в школе изуродовали этого, нормального вообщем-то человека. Он и Герцена Разбудил, а его самого декабристы от спячки избавили...
Словом - бред Ленина в разливе. И одного ли Ленина, у нас философствующих личностей, всегда хватало.. Они для любой ситуации выводы сделают и ярлыки приклеят. Чего изволите, то и будет.
     А вот и пляж, очень напоминает Джупку. Тот же ёжик-гора вечно пьёт море. И волны и галька - те же, знакомые до боли...
Но встречный всадник на вопрос Макара, кричит в ответ - Тамань. Нам татарам - всё равно, Тамань так Тамань.

     Денщик подсуетился, нашёл квартиру, приглашает ехать. Безразлично глядя вокруг еду, устало покачиваясь в седле. И как только можно было так неудобно путешествовать? Этот вопрос, как родился, так и умер в одночасье.
      Квартира оказалась скотным сараем, не по виду, а по запаху. Кругом ковры, а воняет, как на скотном дворе. Хорошо, что поэт и курит и пьёт, ну не так конечно, как я.
       Через некоторое время загорелась свеча, на столе появился ароматный плов, сочные помидоры, украшенные листьями салата и кувшин вина. Я ликовал, вытянув ноги на кровати. Слуга заранее окурил помещение и посыпал все углы едким грузинским табаком.
        Сон был не долгим, насекомые быстро привыкли к запаху табака и пришли всей стаей на трапезу. Тело вздрогнуло, я и он проснулись одновременно.

         Что-то ещё мешало спать, какой-то странный звук похожий на плач, доносился из соседней комнаты. Я зажёг свечу и тут же погасил, решив, что так я ровным счётом ничего не узнаю. Ступая на ощупь, вышел во двор, прислонился плечом к стене сакли и затих.
     Цикады трещали, море шумело, листья шуршали... Других звуков я не расслышал. Рыдания затихли, их как-будто и не было вовсе.
     Я - не при чём, не пошёл на берег смотреть, как контрабандисты отправляют товар, или наоборот принимают его. Событие, вам известное из романа произошло, но на меня впечатления не произвело...
   
      Утром, мы снова в сёдлах и поскакали до ближайшей станции, Прощай море.

К вечеру только добрались до ночлега. Это казацкий хутор. Названия не помню (может станица Лихая?) В романе это зафиксировано, наверно.
      Спал, как убитый, почти до обеда. Дверь внезапно отворил штабс капитан. Я было вскочил, но он снисходительно осадил меня. Сказал, что была депеша и он всё знает обо мне и пришёл пригласить в офицерский клуб, усмехнулся и добавил: "Местного головы курень"

      Посетить, так посетить! Всё оставшееся время, я и ОН провели за столом, записывая события прошедших дней. Они, по описанию, были очень не похожи на настоящие, но я ничего не мог поделать с рукой, бегающей по листу в обнимку с гусиным пером.
    Вечером пошёл. Курень в центре станицы, дым коромыслом, все курят, пьют, играют в карты, сквернословят, пахнет лошадьми и человеческим потом. И это дворяне! Никогда не думал... И зря ведь знал и нюхал и думал.

     В центре стола сидит усач, глаза масляные, бегают. Шулер, не иначе!
Всё ему везёт и все кругом только ахают, когда он срывает очередной банк.
     Я по природной своей справедливости, уличил его в мухляже.
Но он, ни капли не смущаясь, посмотрел своими цыганскими глазами и объявил: А хотите, господа, я при вас застрелюсь? Если поручик прав? Подайте ка мне вон тот пистолет. И указал на ковёр, на котором их было пол дюжины.
       Друзья любезно передали ему ствол. Он взвёл курок, приставил дуло к виску и нажал на спуск...
       Щелчок, это всё, что мы услышали. Все ехидно заулыбались...
Возникла пауза, но банкующий вновь взвёл курок и выстрелил, уже не в висок, а в свечу... Все замерли, действо завершилось...
Я не пытался разуверить подвыпившую компанию в фокусе, пусть тешатся. Но то, что произошло дальше, заставило задуматься не одного меня.
     Ночью, после карт, этот ротмистр был зарублен пьяным казаком, который перепутал его с любовником своей любвеобильной казачки.

    Всё надоело.

Тело качается на волнах, небо - без облачка, солнце висит в зените, крики детей, говор взрослых, всё вновь ворвалось в мою жизнь.
Я плыву к берегу уверенным брасом, отфыркиваясь и хваля Бога, за то что здесь, сейчас и живой...