Интересный случай Марина

Доктор Штельман сидел у себя в кабинете и пилил взглядом дверь. Не смотря на то, что он уже два часа находился на рабочем месте, мысли его были далеко-далеко. Он был на море, в Сочи. Именно туда он ездил каждый год в отпуск. Доктор безумно любил Сочи и других курортов категорически не признавал. Скорей всего эта привычка осталась еще с советских времен. А может виной всему его прагматичность и нежелание что-либо менять в своей жизни, некий страх перемен. И если уж старый педант Штельман решил, что будет всегда отдыхать в Сочи, то ни в Адлер, ни в Ялту, ни за границу его не заманит даже обожаемая жена Роза, которую он уже больше тридцати лет слушался во всем, если это не касается отпуска.
И сейчас он сидел и думал про теплое море, пальмы, вечерние прогулки по набережной под ручку с Розой Давидовной. На лице промелькнула улыбка, когда он вспомнил, как Розочка ругалась со всеми поварами в каждом ресторане и громко кричала, что «лучше Розы Давидовны никто не готовит форшмак и цимес!». Он мог бесконечно мечтать, вспоминать и восхищаться своей ненаглядной женой, если б в его дверь резко не постучали.
Доктор нервно подпрыгнул на стуле и крикнул - Да, да, войдите уже. 
Дверь быстро распахнулась, да так, что находящиеся в коридоре люди могли разглядеть чуть ли не все мелочи в кабинете Штельмана.
- Здравствуйте, Семен Абрамович. С возвращением вас, мы очень скучали, как отдохнули, как Сочи, вы же там были? Хахаха, ну конечно там, что я спрашиваю, вы ж не изменяете старым привычка. Хотя я бы вам посоветовал…
- Что вы, что вы голубчик разговорились, - прервал доктор -  я только вышел из отпуска, ради Бога, пожалейте мою отдохнувшую голову. Давайте таки ближе к делу.
Молодой, но уже очень опытный заведующий отделением Андрей Андреевич Затишный недовольно улыбнулся, но злить старого еврея не стал.
- Ну, к делу так к делу. Итак, быстро расскажу, что у нас тут новенького и пойдем на обход, вы же должны сами все проконтролировать. Значит, начну с того, что пациентов в это месяце гораздо меньше, что не может не радовать. За эту неделю всего один Достоевский и Евгений Онегин, безумно страдающий от неразделенной любви. – Андрей Андреевич хихикнул и продолжал.- Многие пошли на поправку, а четверых мы даже выписали. Кстати, ваш любимый Гамлет тоже выздоровел. Ну, как выздоровел, видны значительные улучшения и мы разрешили родным забрать его домой. Так что просить вас помочь ему найти череп бедного Йорика больше никто не будет.
- Ну, слава Богу – облегченно вздохнул и улыбнулся Штельман.
- Так, вроде бы все. Никто не уволился, и новых сотрудников тоже нет. Все по старому, только пациенты новые, поэтому, пройдемте-с на осмотр. Есть один случай, я хочу, чтоб вы лично им занялись, думаю, вас заинтересует. Прошу! – Андрей Андреевич сделал жест руками, указывающий на дверь, как бы приглашая главного врача пройти на осмотр.
Доктор Штельман медленно поднялся, как обычно скрестил руки за спиной, опустил голову и направился к выходу. Пока они спускались по лестнице и шли к отделению, где, собственно и появились новые больные, Андрей Андреевич молчал. Хотя по его виду было понятно, что он еле держится, чтоб не начать громко рассказывать очередной анекдот про психов. Не то, чтобы Затишный не любил свою работу, просто от природы он был таким веселым. К больным он относился хорошо, можно даже сказать, что у него была своя методика общения с ними. Он вроде бы и придерживался общепринятых правил в поведении с подобными пациентами, но все же иногда позволял себе встать на их место и перевоплотиться в какого-нибудь Люка Скайуокера.
Врачи подошли к первой палате, Андрей Андреевич открыл дверь и любезно предложил Штельману войти. Семен Абрамович решительно перешагнул порог и остановился посреди  комнаты.
- Итак, голубчик, что тут у нас? О_о вижу знакомые лица…ну, господа, как поживаете, как делишки у вас?
Психи радостно заулыбались при виде старого доброго еврея и начали перебивать друг друга и рассказывать, у кого что произошло в период отсутствия врача. Покрутив головой и сделав вид, что услышал каждого, Штельман обратился к Андрей Андреевичу:
- Голубчик, так кто же новенький, что-то не пойму?
- А вот, товарищ на койке у окна, – Затишный указал рукой на молодого человека, который задумчиво смотрел в окно – поступил к нам неделю назад, и все это время сидит у окна и ждет любимую. Родные рассказали, что во время первой брачной ночи его новоиспеченная жена вышла, якобы в магазин, а он сел ждать ее у окна. Вот, до сих пор ждет. Она не вернулась, сбежала прям в свадебном платье, а он умом тронулся. Любил ее, говорят, страх как.
- Мда, печально, и что, какие меры уже приняли, что сделали?
Андрей Андреевич неуверенно пожал плечами:
- Пациент он вроде бы наш, но как-то жаль нам его препаратами накачивать просто так. Мы проводим беседы каждый день, даем успокоительные, чтоб не плакал, посещает групповые сеансы психотерапии, но улучшений пока нет. На контакт с врачами иногда выходит, а вот с пациентами не общается. Единственная надежда на Любовь Петровну, больно уж они подружились. Вот через Любочку и действуем, других способов подобраться к нему пока не видим.
- Ну хорошо, хорошо, если здесь все, пойдемте дальше. Господа, всем до встречи! – Штельман помахал рукой пациентам, и они взорвали комнату восторженными криками и мычанием.
Врачи снова зашагали по коридору в молчании. Штельман вспомнил свою Розочку и подумал, что если б она сбежала в первую брачную ночь, то он, вероятно, тоже тронулся бы умом. «Да-а-а, бывает же такая любовь, как у нас…»
Они вошли в следующую палату и сразу же услышали крик. Андрей Андреевич положил руку Штальману на плече и потянул вниз:
- Семен Абрамович, тут такое дело, это у нас Наполеон Бонапарт, и он ненавидит всех, кто выше его ростом. Давайте не будем расстраивать больного и лишний раз провоцировать его на истерику. А ну-ка, гуськом, гуськом, пойдемте.
И так, на полусогнутых, два взрослых врача промаршировали по палате к постели больного, пообщались с ним и вышли в коридор. Стоит признать, что Штельман, хоть и старый, но тест Наполеона выдержал с достоинством, хотя после никак не мог разогнуться, ноги жутко гудели. А Затишный еще долго улыбался и тешился своим остроумием, и пациента не рассердил, и Абрамовича гуськом ходить заставил.
Андрей Андреевич указал Штельману на открытую дверь, где посреди комнаты танцевала тучная женщина в пижаме.
- Вот, еще одна, три дня назад поступила и все танцует. Сначала пытались ее усмирить, а потом подумали, зачем, она хоть и пышка, но не буйствует, пусть себе пляшет. – Затишный мило улыбнулся как - бы симпатизируя несостоявшейся балерине.
- А, что с ней, объясните-ка мне?
- А-а-а, это у нас Айседора Дункан, мы ее Дуней зовем. С детства мечтала танцевать на большой сцене, но из-за лишнего веса ни в одну танцевальную студию ее не взяли. Она обошла огромное количество талант шоу, но везде получала неодобрительные отзывы. Потом посмотрела фильм про Айседору, пыталась повторить ее танцы, но не вышло. Вот крыша у нашей балерины и поехала. Хотя, согласитесь, ей похудеть, и вполне возможно, все бы получилось. - Андрей Андреевич снова хихикнул и получил подзатыльник от Штельмана.
- Сколько раз говорить вам, голубчик мой, без сарказма, давайте без сарказма, я и так знаю какой вы остроумный. Все ясно с вашей Дункан, пойдемте дальше, дел у меня по горло.
- Да, да, простите Семен Абрамович. Идемте, я вам покажу пациентку, о которой говорил. Уникальный случай…
И так, за разговором о новой пациентке они дошли до одиночной палаты. На кровати сидела девушка, обняв колени руками. Рыжие кудри спускались чуть ниже плеч. Она была невысокого роста, стройная, с задумчивой, едва заметной улыбкой на лице. В руках девушка теребила белые бусы и что-то выразительно нашептывала. Штельман некоторое время наблюдал за ней, стоя в дверях.
- Андрей Андреевич, что же не так с этой милой особой?
- А понимаете, Семен Абрамович, все дело в том, что эта девушка… поэт. – как - бы стесняясь ответил Затишный.
- Поэт? Да вы что, серьезно? – Удивленно выпучил глаза старый еврей.
- Чесслово, чтоб мне провалиться на этом месте.
Семен Абрамович некоторое время помолчал и, убедившись, что пол под Затишным не провалился, а значит, он не врет, спросил:
- И сколько же лет этому поэту?
- Не поверите…- Андрей Андреевич протянул слова так, будто возраст девушки не соответствовал ее внешности.- Двадцать три.
- Ой, ой, ой…так молода, а уже поэт. Ну что ж за жизнь такая, за что детям такое страдание. Ну, допустим, я понимаю, поэт, а дальше то что?
Андрей Андреевич обнял Штельмана за плече и отвел в сторону, что девушка ненароком не услышала их разговор:
- С виду она создает впечатление вполне нормального, адекватного и земного человека, не смотря на то, что поэт. Но она абсолютно уверена, что по ночам к ней приходит, вы только послушайте, сам Сергей Есенин. Да-да…он читает ей свои стихи, рассказывает истории и учит ее поэтическим тонкостям. Она тоже читает ему свои стихи, и уже неоднократно получала одобрительные отзывы.
- Да вы что? – протянул Семен Абрамович и вытянул шею вперед, словно гусь. – Ай бедааа, ай бедная девочка. А вы не думали, что таким образом она просто хочет привлечь к себе внимание и не более того? – предположил Штельман.
 А сам подумал о том, что во все времена слово «поэт» было почти диагнозом, неким заболеванием, зачастую с летальных исходом. И давно бы уже пора это диагноз поместить в список психических заболеваний наряду с паранойей и психозом. Бедные люди, эти поэты, хуже детей индиго, ей Богу…
- Думали, думали. Именно поэтому мы пока не давали ей никаких препаратов, кроме успокоительного.
- Правильно, вот это верное решение. И что планируете делать дальше?
Затишный вытянулся и с гордостью произнес:
- Мы уже взяли разрешение у родных и установили в палате больной скрытую камеру. Хотим пронаблюдать, что же будет ночью. Может это просто ее сны, тогда, возможно, мы сможем помочь ей с помощью гипноза.
- Замечательно, Андрей Андреевич, вы на правильном пути. Учитесь, что я скажу, учитесь. Как зовут девочку, мне бы с ней побеседовать? – Штельман снова вытянул шею и Затишный отпрянул назад:
- Марина, Марина ее зовут. Если я вам больше не нужен, я пойду?
- Да, голубчик, конечно, идите. Ах, стойте, вы не могли бы видео с ее скрытой камеры передавать на мой компьютер. Случай действительно интересный, таких у нас еще не было.
- Нет проблем, сейчас скажу кому-нибудь из знающих ребят заняться этим. – Затишный отпустил саркастический реверанс и вприпрыжку пошел на осмотр остальных пациентов.
Штельман снова приоткрыл дверь комнаты, в которой, все так же сидела Марина, и тихо вошел:
- Здравствуй, Марина! Я твой врач, Семен Абрамович. Как дела?
- Вы мой новый врач? А где это клоун Андрей Андреевич? – Марина подняла голову и вопросительно посмотрела на Штельмана.
Доктор улыбнулся и сказал:
- Понимаешь ли, тут такое дело. Ведь ты же вроде как не больная? Но тот факт, что ты поэт, заставляет нас тщательно проследить за тобой, понаблюдать. Ведь в наше время очень опасно быть поэтом. Вы и сами, наверно, это понимаете.
- Ну да, когда мама узнала, что пишу стихи, она повела меня к психологу и сказала, что стихи пишут только умалишенные люди, а я ребенок, воспитанный в любви и ей не понятно, откуда у меня такое влечение к самовыражению в форме поэзии. – Марина горько вздохнула. – Поэтому я переехала и продолжила заниматься любимым делом. Мама думала, что я работаю в магазине, но однажды в Интернете наткнулась на одно из моих выступлений на поэтическом вечере. И вот я тут…
- Угу, хорошо, а как давно вы поэт? И какое отношение к вам имеет Сергей Есенин? – с интересом спросил Штельман.
Марина задумчиво улыбнулась:
- Поэт я уже три года, а пишу стихи с шестнадцати. А Сергей Александрович приходит ко мне по ночам и помогает, учит. Он мой наставник, понимаете…Без него я бы не справилась, а он великий поэт, он знает что и как…все, что у меня есть, это его заслуга.
Семен Абрамович кивнул головой, пожал девушке руку и молча вышел, думая о чем-то своем и морща лоб…
Рабочий день уже давно подошел к концу. Почти весь персонал разошелся по домам, и только три санитара в подсобке играли в домино, громко шлепая ладошкой по столу и выстраивая рыбу. Дежурная медсестра тихо сопела над газетой при свете настолько лампы. Душевнобольные тоже давно выпили все свои лекарства, наигрались в салки, прошли все вечерние процедуры и теперь мирно спят в своих палатах. Ничто не нарушало больничного покоя, если не считать того, что Наполеон, он же Илья Блюмкин, иногда поднимал руки вверх и выкрикивал пару фраз на французском, как бы приказывая своему войску ринуться в бой. Больница была абсолютно спокойной, как буйный больной под действием сильных седативных препаратов.
И только старый Штельман сегодня решил не идти домой. Роза Давидовна уже оборвала телефон, никак не хотела, чтоб ее Семочка оставался на ночь с этими «психами», да еще и голодный, не отведав ее вкуснейший плов, который она целый вечер готовила, чтоб накормить уставшего после работы мужа.
 Семен Абрамович сидел у себя в кабинете в полной темноте, и только свет от монитора слабо освещал его лицо. Он с интересом наблюдал, как в одиночной палате на подоконнике сидела, поджав ноги и, как обычно, обняв колени руками, Марина. Он удивлялся, как душевно она читает стихи и после обсуждает их со своей тенью, называя ее Сергей Александрович.
 Штельман запрокинул голову назад и тихо повторил за Мариной: 
«…Месяц умер,
Синеет в окошко рассвет.
Ах ты, ночь!
Что ты, ночь, наковеркала?
Я в цилиндре стою.
Никого со мной нет.
Я один...
И разбитое зеркало...»