Казнь

Серый рассвет поднимается над землей. Заглядывая в зарешеченное, узкое окошко тонким, мутным лучом, он будит меня, тусклым зайчиком бегая по лицу. Содрогаясь, я кашляю, и с трудом распрямляюсь, не в силах сдержать стона от боли в окоченевших суставах. Тонкое рубище, в которое меня нарядили, слишком плохая защита от сырого камня темницы, и металла решетки в который упираются скрюченные ноги. Словно по сигналу раздается звон ключей. Тюремщик гладко выбрит, но от него все равно разит кислым вином и крепким дерущим легкие табаком. Гадко ухмыляясь, он почти силой вытаскивает меня из клетки, бросая на застеленный соломой пол. Кажется, на мгновение теряю сознание. И, когда он с силой ударяет меня подкованным сапогом в спину, кричу. Уже привычно, отчаянно и безвольно. Всего месяц в каменном мешке сделал из гордеца ничтожество.
Острый нож быстрыми и уверенными мазками снимает с моего лица отросшую бороду. Цирюльник молчалив, и кажется, еще более безволен чем я. Просто инструмент, как и смертельно опасное лезвие в его руках. Лишь в серо-голубых глазах еще теплится подобие жизни. Что кроется в их глубине? Насмешка, глубоко скрытая гордость, презрение… или жалость? Мне наплевать. Ушат холодной воды выливается мне на голову, и невольно сжимаюсь в комок, в тщетной попытке сохранить остатки тепла. Горстка соли растворенной в воде, тут же начинает неимоверно щипать недавно зажившие раны. Да. Я дорого отдал свободу. Вспышкой памяти мелькают озлобленные лица мятежников. И, лишь новый не сильный удар в затылок, заставляет меня очнуться. Тюремщик брезгливо кидает мне под ноги кучу тряпья, и с легким удивлением, я понимаю, что передо мной замена опостылевшему рубищу. Мягкая, почти невесомая шелковая рубашка и штаны из грубой кожи. А к ним сапоги на толстой подошве. Кажется я заплакал. В этот момент разум помутился вновь.
Следующей яркой вспышкой стал гомон. Огромная толпа собралась вокруг недавно сколоченного деревянного помоста, со свежей еще не облупившейся краской. Только теперь, я осознал, что меня тащат два дюжих молодца, по коридору образованному городской стражей. Лишь новые незнакомые лица. Плохо подогнанная форма и разномастные лица. Набранные из той же толпы. Конечно, предыдущую стражу я отбирал лично. Ненужные врагам люди и, вероятно, сломанные из-за меня судьбы. Просвистевший рядом камень чиркнул меня по лбу, оставив длинную, кровоточащую царапину, отвлекая от невеселых мыслей. Злорадные вопли усилились, и я с ужасом посмотрел на окружающих людей. Озверевших от предстоящего зрелища. Радостно вопящих. Держащих на руках детей. Молодые и старые. Юноши и совсем еще молоденькие девушки. Застывшие в предвкушении. Меня замутило, и тогда тащащие меня парни замерли. Вот и конечный пункт. Эшафот.
Мои враги обладают бесконечной иронией. Правя железной рукой, я никогда не одобрял публичных казней. И посему, для моей, им пришлось нанимать нового палача, и срубать новую еще пахнущую смолой плаху. Вышедшее из-за туч солнце, весело играет бликами на наточенном клинке палача. Жилистый, сгорбившийся мужчина с дурацкой шапочкой-колпаком на голове. Засаленные волосы и улыбка с кривыми зубами. Воистину не самое приятное зрелище для последних минут жизни. Я чуть повел плечами, разминая затекшую спину с удивлением поняв, что руки мои скованы сзади тяжелой, железной цепью, оставляющей грязные следы масла на штанах. Последним усилием, гордо поднимаю голову, не обращая внимания на сочащуюся из царапины на лбу кровь.
Это была не самая плохая жизнь. Рожденный единственным наследником престола и рано лишившийся отцовской опеки, я с детства был вынужден войти в мир придворных интриг и сплетен. Обреченный на вечно привязанную к трону судьбу, я никогда не пытался ее изменить. Да я был жесток, и к своим врагам, и к друзьям. В меру справедлив, и  в меру добр. Не отделимо от того, что считал правильным. Все во славу и для процветания моего народа. Моей страны. Отвоеванные границы, и улицы по которым можно ходить без страха напороться на нож в темном переулке. Города, где нет шарлатанов-волшебников, и процветают наука и творчество. Все это забылось в одночасье. Глядя на радостно ревущую толпу, я как никогда остро осознаю всю бессмысленность моих действий. Всю тщету глупой попытки изменить людскую природу. Там, где не действует потакание их чаяниям, в дело вступает кнут. Но и он приносит лишь ненависть. Несмотря на все, что достигнуто под его угрозой. И лишь одно лицо не смеется. Сморщенное, словно печеное яблоко, с пучками редких седых волос. Залитое беззвучными слезами. Я всего на мгновение выхватил его из толпы и уже не смог оторвать взгляд. Вплоть до того момента, когда мою голову силой нагнули к плахе, одним пинком ставя на колени. И легкая чуть безумная, но свободная улыбка осветила мою душу в тот момент, когда над головой тихо свистнула смерть. Старый балетмейстер, в детстве учивший меня танцам. Добродушный, но не глупый, всегда готовый поддержать советом в часы, когда я в ярости возвращался с заседаний парламента, уже не в силах слышать напыщенную лесть и ложь придворных.
Он будет моим вестником. И передаст детям и внукам память о короле умершим молодым. О том кто стремился изменить жизнь других, так и не начав жить своей. Это будет их уроком и тайной. Жизнь, прожитая для толпы бессмысленна. Ибо она ей безразлична. Прочие скоро забудут. Меня, и все, что я сделал. В их памяти останется лишь жестокое развлечение. Скотское удовлетворение и жажда чужой крови. Экстаз последнего мгновения. Моя казнь.