Человек-лошадь

В нём жила Лошадь... Это не абсурд. В нём жила лошадь, точно так же, как в других жили слоны, черепахи и орлы, змеи, бабочки и рыбы... От сотворения жизни на Земле каждый стремился к выражению своей индивидуальности, всё более удаляясь от первоначального варианта, предложенного ему Природой, которая тоже ошибается, сначала создаёт огромную тушу с неуёмным аппетитом, маленькой головкой и ещё более маленьким мозгом, а затем уничтожает, с опозданием, правда, на несколько миллионов лет...
Человек жил в городе, довольно шумном, в меру грязном и в меру унылом городе, од-ном из тех городов, коих строптивое человечество понатыкало по телу нашей планеты-великомученицы в избытке. У него была однокомнатная квартира с кухней, ванной и туалетом, ночью он, как водится у порядочных людей, спал на своей удобной, широкой кровати, днём работал в одном учреждении, где проектировали примерно такие же дома, с примерно такими же квартирами, где и он сам имел удовольствие жить, но только лучше, потому что год от году всё, как повелось в нашем человеческом мире, должно становиться удобнее, красивее и лучше. На вид сдержанный и даже флегматичный (этот человек с виду был опрятен, вежлив, одевался в чёрный костюм, белую сорочку со спокойного цвета галстуком, не курил и аккуратно выполнял всякую возложенную на него работу), он всё же в душе оставался Лошадью и Лошадь ждала подходящего случая, чтобы проявить себя...
Он сам ни о чём, конечно, не догадывался и считал, что если он живёт однажды заведённым порядком, спокойно, ритмично, даже, может быть, как временами казалось ему, сон-но, – то это неизбежность и её надо выносить, запасшись терпением и отдавшись на волю течения, увлекающего куда-то, к каким-то новым достижениям во всех известных смыслах, не то что отдельного человека, а и всё современное цивилизованное общество в целом. Если улицы были прямыми, строго вычерченными по линейке, значит, так было нужно, – считал человек-Лошадь, если прохожие ходили шагом, а не неслись вскачь, аллюром там, галопом, или какой-нибудь, на худой случай, рысью, – значит, опять, считал человек-Лошадь, так нужно, даже необходимо. Впрочем, подобного рода истины он воспринимал целиком и не мучался над какими-нибудь несоответствиями типа: «Почему парк с зелёными насаждениями произрастает в строго отведённом для него месте, за железной, копьеобразной оградой, а не буйствует где попало, наподобие первобытного леса?..»
По воскресеньям человек ходил в кино, у него был излюбленный кинотеатр, а в зри-тельном зале излюбленное место, причём ему порой было даже неважно, на какой фильм он идёт. Перед сеансом он любил, купив в киоске напротив, жевать пирожок или полизывать мороженое, сидя на скамейке у журчащего и навевающего тихую идиллию фонтанчика. Покончив с мороженым или пирожком, он вставал с одного сидения и направлялся к другому и там проводил время добрых полтора часа. Когда с экрана палили, когда он видел, как чей-то мощный кулак метит в чью-то физиономию, или когда он являлся свидетелем ещё чего-нибудь столь же эксцентричного, как и два первых приведённых способа времяпровождения, тогда с человеком-Лошадью начинали происходить странные вещи, – неожиданно с его памятью начинало твориться нечто необъяснимое, загадочное, миллионы нервных клеток, где со-держались воспоминания его далёких предков, Лошадей, включались, как по команде, и он ощущал каждой клеткой своего тела, что в нём заключена неуёмная сила дикого существа, животного, живущего свободной и прекрасной действительностью, ему чудился острый запах пота, бьющего в ноздри, он видел себя летящим где-то в удивительных пространствах, где нет домов, дорог, транспорта, людей, а всё непривычно и поражает... Голос крови в такие моменты звучал в нём настолько сильно, что ему приходилось сдерживать себя, чтобы не взмыть в воздух и через ряды сидящих людей, не спускающих с экрана внимательных глаз, через их круглые, неизвестно чем наполненные головы, не махнуть куда-нибудь, всё равно – куда, лишь бы пронестись в прыжке, так, чтобы лицо обдавал ветер, и грива развевалась, как огонь, настигнувший свою жертву, через все барьеры пространства и времени и оказаться не ЗДЕСЬ, человеком, скованным цепями, добровольно на него наложенными им самим, а Лошадью, жившей в нём и искавшей случая проявить себя, а то и вовсе выпрыгнуть из него наружу и поскакать, поднимая копытами кучу пыли, облако, по мере своего рассеивания обнажающее груды не выдержавших и обрушившихся конструкций, в сущности шатких и опасно вибрирующих при каждом крике естества...
Вечерами он любил предаваться одиночеству в своей однокомнатной квартире, откуда с высоты десятого этажа смотрел на город, постигая его тайную суть. Когда сгущалась тьма и тысячи огней зажигались перед ним, он испытывал что-то орлиное, ему хотелось обрести крылья и повиснуть над этим кишащим человеческими существами фантастическим миром, но это не меняло дела, в конечном итоге в нём тосковала Лошадь, налитая мышцами, красоту которых подчёркивала тонкая и упругая кожа, – всё в ней было гимном силы, жизни и свободы!.. И только когда он погружался в сон, Лошадь в нём полностью отдавалась кипевшей в ней резвости, она энергично работала ногами, храпела и ржала – и ржание это перекликалось с возгласами табуна из чёрных и коричневых тел, – он летел где-то в стороне, похожий на смерч или ураган, состоящий из напряжённых, вытягивающихся в струну при каждом ударе копыт о землю, мускулистых тел, снабжённых длинными, не чующими своей тяжести ногами, правда и то, что эти ноги были лёгкими и быстрыми, привыкшими к длительному бегу по бес-крайней саванне... Лошадь предавалась в человеке, уснувшем у себя на кровати в большом, многоэтажном доме, той первобытной страсти, которая выражала всю её сущность, данную ей от бога, она несла в себе символ чистоты и святости перед лицом целой Вселенной, перед безднами рождающегося и где-то гибнущего интеллекта, ищущего выхода из тупика, перед которым он рано или поздно останавливается, уже чуя подсознанием, что высокий дух животного весь пронизан протестом против вопиющей несправедливости бытия и выражает его движением, когда демон инстинкта берёт верх над призраками зла... Где-то в глубинах бесконечного, неисчерпаемого, поистине бесценного сознания, являющегося причиной величайшего блаженства и величайшей скорби, как порождение высшей материи, составляющей человеческий мозг, эту хитроумную машину, снимающую с этого мира точную копию и являющуюся точной копией этого мира, от самого начала жила Лошадь, вполне самостоятельно существуя в те часы, когда сам человек, не подозревающий о том, что происходит у него внутри, посвящал себя весьма прозаическим вещам, в обиходе называемым повседневными и очень мало раздвигающими рамки его знаний об окружающей его среде и в первую очередь о самом себе...
Она жила в нём, а он тем временем жил среди людей в цивилизованном городе, в своём мире, состоящем из домов и улиц, из стекла и железобетона, где не пахло полынью и репеем, ароматом цветов и теми неповторимыми запахами, которые приносит издалека ветер степей, тут царили другие запахи и Лошадь в этом мире недолго бы предавалась буйству необузданной страсти, инстинкт был бы вымещен голосом холодного размышления, и Лошадь бы задумалась о том, стоит ли быть Лошадью в этих непривычных условиях и не лучше ли переменить облик и хотя бы на время стать добропорядочным членом общества, берущего Лошадей под свою опеку, а в основном поступающего с ними так, как кажется ему нужным... «Вот, Лошадь, твоё стойло, а вот твоя узда и твоё ярмо, а вот твоя обязанность, Лошадь, выполняй хорошо свой долг!» – так говорит человек Лошади, и даже Лошадь тащит вместе с человеком ЕГО нелёгкую упряжку, не вырвешься, не обретёшь однажды утраченную мечту; хорошее, чистое стойло, охапка сена, немного ячменя – и этого вполне достаточно, чтобы приручить Всякую Живность... Вот что случилось с Лошадью: она жила глубоко внутри своего естества, а там, за облаками, меж звёзд, в космических далях – она обретёт вторую жизнь, как сказочное существо, на глазах у целой Галактики, под взглядами тех, кто отдал себя общей идее и поступился глубоко личным, она пронесётся горящей кометой, хвост которой будет развеваться как бы под ветром не завоёванных человеком саванн, когда ещё они не знали городской суеты и шума автомашин, а ещё прежде – рокота надвигающегося воинства стальных комбайнов, тракторов и экскаваторов, – он опалит своим горячим дыханием всех разумных, добропорядочных, интеллигентных и непорочных перед своей Совестью, выполняющих очередную героическую пятилетку, и гордо устремится в неведомое, и Лошадь ждёт этого часа, прочно держат её узды долга, приличия, возложенных от рождения обязательств...
Человек-Лошадь чувствовал в себе к концу дня неимоверную усталость, и с чего бы это, если он не знал ни ярости, ни ненависти, ни борьбы стихий! Он снимал с шеи галстук спокойных тонов, аккуратно складывал его в свой гардероб вместе с серым в клетку костюмом. Привычным движением он включал массивный цветной телевизор, своего рода Генератор Чудес. Это было вчера, сегодня, завтра, будет всегда...
28 марта 1982 г.