Вокруг Майдана

       Это было, по-моему, году в 70-м. Прошлого века. Окончил первый или второй курс. На лето отправился на Украину (тогда так и говорили – «на» а не «в»), в Киевскую область, в Чернобыль. Ехали поездом, с тещей брата, тетей Гашей, у которой там, рядом с Чернобылем, в Залесье был свой дом. Который, впрочем, как раз в эту поездку и предстояло продавать.   
       Это самое Залесье я посетил в следующий раз уже в 1986 году, после аварии, в морозном и снежном ноябре. Небольшой рассказ «Чернобыльские яблоки» - о том посещении.
       А тогда был июль или даже август, скорее. Отличная погода. Часто сам пешком ходил в Чернобыль, мимо колхозных яблоневых садов, в тот год отдыхавших. По вечерам с тетей Гашей, а после приезда брата с молодой женой и почти годовалым Андрюшкой – с ними ходили по многочисленной их родне, жившей и в Залесье, и в самом Чернобыле, и в Калиновке, с которой плавно сливалось наше Залесье, впрочем, как и с тем же Чернобылем.
       Если Андрей уже был и ему не было еще года, значит, это точно был 1970-й год. В тот год, как раз во время этих моих каникул, вспыхнула холера в Одессе, были проблемы с возвращением домой, в Казахстан.
       Все здесь было любопытно. Люди были другие, окружающее немножко напоминало кино… Слушал жалобы Маньки на Ольку, шестидесятилетней Ольки – на Ганну… Слушал о детях, внуках… Все было интересно. Всегда обильно поили. Угощали и самогоном. Тогда впервые попробовал у дядьки Кузьмы малосольные огурцы с медом. Очень вкусно!
       И еще обратил внимание на то, что в каждом их доме и даже хате на кроватях были горы подушек, а в шкафах, по-нашему - в гардеробах или шифоньерах, были застекленные оконца, через которые просматривались стопки разноцветных платков и платочков, которые здесь называли гарусками.
       А как-то были у той самой «Ольки». Крупная, шумная… Она много говорила, с шуточками, с прибауточками.
       - Ох, я вам покажу, почем сы'ри в Мозы'ри, а в Наровли – гребинци, - запомнились мне ее шутливые угрозы в адрес расшумевшихся внучек.
       Почему эта ее приговорка касалась белорусских городов, не знаю. Может, потому что с Чернобылем, да и почти с Залесьем их соединяла красавица Припять? О Мозыре я к тому времени что-то слышал. А о Наровле узнал только после аварии, так как Наровли коснулся ее чернобыльский след. Уж очень этот городок на юге Беларуси оказался близко к атомной станции.
       Сколько ни искал в интернете, так и не нашел, есть ли в Мозыре сыроварни, славилась ли когда-нибудь Наровля «гребинцями»? 
       А еще чем запомнилась тетка Оля, так это пирожками. Собственно, это были не совсем пирожки. Когда мы пришли, она в летней кухоньке что-то пекла или жарила. Было дымновато. На небольшой электроплитке в глубокой сковородке попыхивали большие бесформенные не то оладьи, не то пирожки. Я наблюдал за процессом.
       Хозяйка большой ложкой наливала на сковороду жидкое тесто, через минуту-другую на эти начинающие поджариваться оладьи бросала по ложке какого-то варенья, а еще через минуту прикрывала это варенье другой ложкой теста. И все это быстро переворачивала. И через пару минут в тарелке уже призывали нас три-четыре оладья - пирожка. И было очень вкусно! После, уже дома, несколько раз пробовал приготовить такие же, ничего не получилось. Жидкое тесто растекалось по сковородке, изливающееся варенье начинало пригорать… Хотя просто блины, блинчики у меня получаются очень даже ничего.
       И оладьи тетки Олины запомнились, и она сама. Может, этому способствовала еще одна встреча с ней.
       Мы, хорошо помню, с братом и Верой – невесткой пошли на чернобыльский базар, в воскресенье. Базарчик был живописный, многолюдный. Впрочем, я мало что запомнил. Как-то почти сразу встретили тетку Ольгу. Она шла навстречу нам, прижимая к себе живую курицу.
       - Сколько просите, - подошел к ней брат, который тоже не прочь пошутить; поприкалываться, сказали бы сейчас.
       - Та хоть рубля три. Только вам не продам, - обнажила в широкой улыбке крепкие зубы тетка. – Вон, шишка какая-то выросла, - показала она просвечивающееся сквозь перья под крылом безучастной курицы довольно объемное образование. – Зато тяжелая стала, - подкинула курицу в руке.
       Несмотря на то, что я начинал свою врачебную карьеру, от обследования объекта продажи я воздержался.
       Прошло не так много времени, да и на что его тратить на этом пусть и экзотичном, на первый взгляд, но однообразном базаре, и вот снова встречаем тетку Ольгу, откровенно довольную.
       - Продала! За пять! Якись учителя купили! – возбужденно делилась она своей радостью.
       Мне представилась учительская пара – недавние выпускники, распределенные далеко от дома, в этот чужой Чернобыль. Представилось, как они во дворе дома, где снимают маленькую комнатку, стоят с приобретенной курицей, с приготовленным топором и никак не могут решиться убить ее, отделить эту глупую головку с подернутыми серой пленкой глазами от жирного тела. Им ведь пока не ведомо, что это и не жир вовсе, от которого желтыми звездочками покрывается бульон…
       - Может, это был пакет куриных лимфоузлов? – думаю сейчас. - Может, куриный лейкоз?
       И еще думаю, что наша мама такую курицу никогда и никому бы не продала. Попросила бы отца или брата зарубить ее и выбросить, закопать где-нибудь. Да у нас и не продавали никогда ничего, кроме картошки по осени. Стал перебирать в памяти, кто все же в нашей деревне продал бы такую куру. Нашел две-три женщины. А сейчас думаю, может я и не прав. Может, и они не продали бы. Кто дал мне право судить?
       А тетка Оля продала! И из всей многочисленной тети Гашиной родни запомнилась так четко именно она. Почему?
       В другой раз сравнил бы это со славой Герострата. Действительно, на дольше и сильнее запоминается негатив. А тут, только вспомнил о Герострате, как моментально, автоматически перескочил на Майдан, в Киев. Не так далеко от чернобыльского базарчика. Горящие автопокрышки, безликие под масками молодчики с битами, арматуринами, бутылками…
       Им тоже славы захотелось? Чем Киев хуже Эфеса, чем Народный дом хуже храма?!
       Или они заблудились? Заблудились на Майдане? Как тот слепой лирник у Коротича, который без посторонней помощи не может перейти площадь? Посмотрите как похоже:
           Переведи меня через майдан,-
           Он битвами, слезами, смехом дышит,
           Порой меня и сам себя не слышит…
       А в оригинале еще лучше: «…де часом i себе й мене не чують…»!
       Кто бы сегодня «перевел через майдан» мерзнущих там и праведников и не очень… Кто бы мне подсказал, кто там больше прав!?

       На днях позвонил племянник. Из Киева. Они живут там вот уже лет восемь. Умница жена, трое детей-киевлян. Хорошая работа - бизнес. Налаженный быт.
Но сегодня мы за них волнуемся.
       - Все нормально! – успокоил. – Больше разговоров…
Может и так. Дай бог! Правда, не очень верится пока в «нормальность». И оснований для неверия предостаточно.
       Недавно, абсолютно не преувеличиваю, чуть не запустил в экран пультом. Надоевший до тошноты Соловьев на истерических нотах вещал: «А посмотрите, кто там на Майдане?! Униаты!!! И Папа Римский поддержал Майдан! По четыре раза на дню служат мессы…».
       Я совершено не на стороне этой массы, за которой наблюдаю вот уж какую неделю по телевизору. Равно как и не на противоположной…
       А Соловьеву не верю a priori. И не помню, в этот же вечер, но на другом канале, или в другой раз, обрадовался, сознаюсь, совершено неуместно, когда увидел, как один из майдановских молодчиков перед тем, как бросить очередную бутылку с «коктейлем» в ОМОНовцев, размашисто перекрестился, завершив знамение на левом плече. По-православному! Возможно, перекрестился он уже после того, как метнул бутылку. По-православному! Я не злорадствую. Я разоблачаю рупор «духовных скреп».
       Есть два непререкаемых для меня авторитета – академик Андрей Дмитриевич Сахаров и Иоанн Павел II – Папа Римский. На первый взгляд, клетчатая ковбойка последних дней академика не совсем гармонирует, вернее, совсем не гармонирует, с белыми папскими одеждами. Мудрый, как будто умиротворенный взгляд Понтифика тоже не похож на наивно-страстный прищур Сахарова. Но как они похожи!
       А в последнее время я нахожу все больше общего с Иоанном Павлом II у Папы Франциска. Да, у него не так изысканны туфли, попроще лицо. Взгляд более открыт. А недавно был поражен, увидев спускающегося по трапу самолета Папу в привычной белой сутане с большим кожаным портфелем в руке. Как у меня. Так почему-то и привиделось, что в портфеле том маленькая папочка с тезисами выступления, молитвенник, электробритва…
       Иоанна Павла II с портфелем я не видел. Но почему-то, несмотря на кажущуюся отстраненность от аудитории, всегда хотелось прижаться к его плечу, почувствовать его большую теплую ладонь на своей голове… Так же, как хочется сейчас ощущать Франциска.
       - Молитвой я близок к Украине, - цитирует Папу интернет. – В сердце каждого человека должны преобладать дух мира и поиски общего блага, - подчеркивают корреспонденты призывы Престола к конструктивному диалогу между институтами власти и гражданским обществом в Украине, к отказу от насильственных действий.
       Как тут не швырнуть пульт в этот «воскресный вечер», испорченный нашим ни на минуту не смолкающим красующимся собой рефери! Но ведь все равно не достану до этого «чревовещателя». Тем более, что он, как всегда, затянут в черный, наглухо до подбородка застегнутый мундир. По-моему, высокий воротник закрывает ему даже уши.
       Еще мне кажется, что стравливая участников своих «поединков», наблюдая сладострастно за почти кровавыми их драками, наш в очередной раз верный супруг и многодетный папаша получает явное, кто-то бы сказал – порочное удовлетворение. Думаю, при внимательном наблюдении, да еще с помощью хорошего телеоператора, можно видеть, как он вдруг багровеет, как «плывут» в такие моменты его прячущиеся глубоко глазки….
       - Не думал, что нашу передачу смотрят в Ватикане, - всего лишь прокомментировал Соловьев отзыв службы Престола на его выпад. Не покаялся.
       Но не все потеряно, если он со своими «продюсерами» еще понимает, что аудитория его весьма специфична, в том числе по интересам. Ведь многие включают телевизор только для того, «дабы дурь каждого видна была»…