Больше не могу! Никогда, никогда больше!

Мы едем в машине. Он за рулём, мой палач. Джип мягко катится по мокрым улицам, шуршит колёсами по пружинящему асфальту. По лобовому стеклу маячат дворники, мечутся в неутолимой тоске. Сегодня небо плачет, жалуется мне.  Крупные, патологически гигантские капли срываются с листьев, с зелёных округлых ладошек и плюхаются в лужу. Вокруг расходятся круги. И постепенно затихает это круговое движение, эта радуга на ртутной поверхности озера в миниатюре - лужи.

Мы подъезжаем к его дому. Хлопают сзади стеклянные двери. Охранник за стойкой скучающим взглядом провожает нас. Небольшая хрустальная люстра в холле висит над головой, переливается и моргает. Дом не простой.

Он поворачивает ключ и мы заходим. Солнце туманным лучом проскользнуло сквозь шифоновую тонкую портьеру и легло на деревянный пол из белого дуба. С серыми глазкам сучков. На мягкий огромный диван. Палевый, с квадратными подушками и дымчатым пледом. На светлые стены, цвета топлёного молока. Я стою у окна и смотрю сквозь занавеску в глаза солнцу. Он плюхается на диван  и проводит узкими зрачками по моей  спине. Я чувствую движение его глаз. Сверху вниз. Волосы, ползёт по позвоночнику, задерживается в выемке на спине, очерчивает выпуклость и скользит по ногам до самого пола.

Потом шепчет:
- Иди ко мне!
Потом он начинает тянуть жилы из меня. Он не может просто так, без боли. Зачем ты так сделала, это гадко. Ты всё делаешь не так, радость моя! И когда уже слёзы стоят в глазах, мой палач делает ещё больнее. Я не пойму, что это? Он, секс, боль, полёт, вся печаль о нём.  И, когда уже совсем становится невыносимо, то я тону в болоте его претензий. Лежу на дне и смотрю вверх, и вижу серебряную зыбкую поверхность и камыши колышутся от ветра.

Всё! Больше не могу! Никогда, никогда больше!

Никогда, я клянусь, даже взглядом
Я к тебе ни за что не коснусь.
Твоих писем клянусь листопадом,
Своим розовым утром клянусь.
Небом бездной, и раем, и адом.
Я к тебе никогда не вернусь.