Двуликий мир Глава 5

Легко только сказать: «спать»… Звонок Дины неожиданно взволновал.
Глеб чувствовал, что не уснет и всячески тянул время, придумывая себе дела. Он тщательно вычистил зубы, и встал под душ. Распаренная горячими струями кожа уже слегка поскрипывала под пальцами, а он снова и снова с наслаждением растирал себя мочалкой.
Приятные ощущения располагали к философии.
Вот, мочалка... Казалось бы, мелочь, а баня без нее не баня. Не может без мочалки русский человек. Зато шведы запросто! Они вам предложат всевозможные скарбы, специальные чистящие мыла, гели, в лучшем случае, шершавую рукавичку…, но только не замечательную нашу мочалку из люфы.
Когда к Свенссонам собирались приехать гости из России, на вопрос, что с собой привезти, Дана всегда напоминала:
- Не забудьте мочалки!
Но всем остальным гостинцам из России неизменно предпочиталась самая обычная соленая селедка. Да, не рыба дорогих сортов: не лосось, не форель, и не палтус, коих в Швеции продавалось в изобилии, и которым была грош цена в базарный день для русской души, а именно наша атлантическая селедочка пряного, маринованного или специального баночного посола.
Эту роскошь чистили, тщательно выбирая косточки, мелко рубили ножом и с любовью наряжали в шубу из отваренных и охлажденных овощей. И уже празднично одетую в несколько слоев, посыпанную тертым яйцом, ее торжественно подавали к столу.
С ней, селедкой под шубой, была связана и семейная байка, которую непременно вспоминали всякий раз, когда готовили любимый салат.
Впервые приехав в Россию, Никлас прямиком попал к новогоднему столу, где на самом почетном месте аппетитно смазанная майонезом традиционно возвышалась свекольная шуба. Проголодавшись с дороги, он, положив глаз на это колоритное великолепие, с трудом дождался, когда пригласят к трапезе, и, не раздумывая, выбрав именно это блюдо, тут же приступил к еде.
Не успела Дана даже пожелать ему приятного аппетита, как глаза заморского гостя буквально вывалились из орбит, он в ужасе выскочил из-за стола и прямиком ринулся в ванную, грохоча по пути падающими стульями.
Следующие полчаса он тщательно промывал рот с мылом, и никакие уговоры, что это всего лишь рыба, на него не действовали. Так и состоялось первое знакомство Никласа с русской селедкой, которая навсегда стала для него персоной нон грата.
Но что с них взять, с этих шведов, с их извращенным вкусом!? Ведь надо же было додуматься, например, мясные блюда подавать с брусничным или морошковым джемом, да и та же селедка у них тоже продавалась, но только сладкая и очень отдаленно напоминающая ее саму.
Правда смягчающие обстоятельства у Никласа все же были: он до беспамятства обожал русские пельмени, мог съесть их в необъятных количествах и даже иногда пропустить под них рюмочку водки.
- Это рай! – говорил он в такие минуты и был искренне счастлив.

Выключив воду, Глеб, наконец, вышел из душа. В свете неяркого настенного бра, его взору предстал во весь рост силуэт высокого исхудавшего мужчины.
Нет! Он не хотел принимать себя таким…, таким отвратительно жалким. Глеб интуитивно тщательней завернулся в полотенце. Он не хотел видеть себя таким!.. И он решительно не хотел, чтобы его увидела таким бывшая жена. Глеб невольно представил ее скисшую брезгливую физиономию. И, посмотрев на себя ее глазами, внезапно устыдился.
Черт! Черт! Черт! Но ведь он еще не умер! Слабо ли взять реванш?
Зачем она едет? Почему именно сейчас? Какое нелепое совпадение…
На часах было около двух ночи. Глеб привычно перевел в уме на московское время – скоро полночь. Всего-то. Два часа разницы во времени немного расслабляли в плане режима. Тем более, что по утрам его обычно никто не беспокоил, и он мог поспать подольше. Свенссоны же убегали из дома чуть свет: кто на работу, кто на учебу.
Дана, правда, иногда работала сутками, но на время его обследования отказалась от ночных дежурств. Если Никлас был занят, она водила его по врачам.
Встречаясь с ней в холле клиники, он всегда невольно приосанивался. Сердце радостно подпрыгивало и начинало стучать наполнено, размеренно и более осмысленно. Нет, он не мог признаться даже самому себе, что любил ее до сих пор, но то, что боготворил, было очевидно всем.
Дане безумно шел медицинский халат и строгий светло-голубой колпак, скрывающий великолепные волосы. Это придавало ее все еще девчачьей внешности некоторую основательность и солидность.
Коллеги относились к ней с симпатией и уважением. И когда Глеб видел, с каким почтением они прислушиваются к мнению доктора Даны Свенссон, он и себя чувствовал более значительным. В нем просыпалась даже какая-то гражданская гордость, типа - знай наших! Это ведь наша, русская женщина, с русским менталитетом, душой, с российским образованием, стала таким серьезным, знающим специалистом. А вот фиг вам – «русские проститутки»! Нет! Не стыдно ему за Россию!

Спать все еще не хотелось, и Глеб наугад раскрыл книгу, взятую накануне у Даны.
«Целуя икону, Дмитрий горячо и страстно молился Богу, чтобы тот устроил ему встречу с Анной где-нибудь наедине, подальше от бдительных глаз ее сварливой и неприветливой тетушки. И в своих мольбах доходил до абсурда, почти реально представляя ее обнаженную и распластанную в своих объятиях. Взмокший, обессиленный…».
Глеб взглянул на обложку: автор и роман незнакомый. Что за чушь?! Возможно, ли молиться об этом Богу? И Дана…, ее книга?..
Подкорка помимо его сознания, выдала вдруг ее образ желанный нежный и… обнаженный. Она не отстранилась, не исчезла, а губы, мягкие, чуть шероховатые и горячие раскрылись навстречу его губам. Как упоительны были эти поцелуи!.. Вкус и запах ее кожи, волос, прерывистое дыхание, доходящее до стона, пьянили, будоражили, сводили с ума. Доведенный до пика блаженства, когда тело стало почти невесомым, и вселенная готова была принять его восторженный крик, откуда-то явственно донеслось:
- Лавров!!!
Глеб подскочил и… проснулся. Что это было? Бред, сон, искушение? Каких дьяволов он носил в своей душе? Стыд жег воспаленный мозг, который только что произвел плоды безумия, похоти и греха. Еще долго, взъерошенный, с выступившим холодным потом на лбу, Глеб сидел в кровати, боясь коснуться подушки, подсуропившей ему эдакое видение.
Только эротических снов, которые, как он считал, снятся созревающим юнцам, ему сейчас и не хватало!
«Гад! Гад! Урод!» - линчевал себя Лавров.
Раскрытый том лежал рядом - вот он, источник искушения! Виновник был найден.
Глеб захлопнул книгу.
«Господи! Не мучай, отпусти! И не введи нас…, и избави нас…» - горячо вырвалось из сердца.
Он поймал себя на том, что впервые молился не о чуде исцеления, а об абсолютно реальном, земном.
- Бог поможет, - говорила Валя, его экономка, - надо только искренне просить.
Когда он выгнал жену, а следом уволил повариху, как-то так сложилось, что Валя осталась в его жизни единственной женщиной. Она взвалила на себя все заботы по дому, и постепенно заменила ему мать, жену, любовницу…
Сейчас он уже и не помнил, как они оказались в постели. Вероятно, он в какой-то момент сдал, возможно, даже плакал, а она утешала. Но однажды он проснулся в ее мягких, но крепких объятиях… Лавров не стал задумываться, зачем ему это, не стал усложнять ни себе, ни ей жизнь. Моложавая, энергичная, справная, она была всегда под руками, и это было несомненным плюсом. Ему даже нравилось, что кто-то может принимать за него решения, быть сильней его.
Наверное, она оказалась рядом в тот самый момент, когда он, словно долго сжимаемая пружина, просто сломался, и был готов подчиниться чужой воле.
Он безропотно пил ее целебные отвары и чаи и однажды, преодолевая свои принципы и стыд, согласился пойти в церковь.
Уверовал Глеб в Бога, или просто в отчаянии хватался за любую ниточку надежды, только на исповедь и к причастию он стал ходить регулярно.
А самое главное, Валя позволяла ему быть слабым, жалела до самозабвения и ничего не требовала взамен.
- У меня никого и ничего нет кроме тебя, Глебушка, - часто говорила она.
И иногда Лаврова одолевало сожаление, что она не так молода и при всем желании не сможет родить ему ребенка.

Глеб вспомнил, что давно не звонил Валентине, а она, наверное, беспокоится. Как жаль, однако, что она не может родить, тогда бы он женился на ней. А так не имеет смысла! Ничего не имеет смысла!
И он, наконец, уснул глубоким ровным сном без сновидений.

Дине не везло с самого утра.
Прокувыркавшись полночи со своим «тренажером», как она называла груду мускулов молодого любовника, Дина не выспалась и была в дурном расположении духа. Вместо того, чтобы чувствовать прилив сил, во всем теле ныло и болело.
А это был плохой признак, обозначавший только одно – приближение старости.
Вспомнилось до кучи, что не за горами сороковник, и настроение упало окончательно.
Во всем этом, конечно, были виноваты Лавров и Данка!
Вторым признаком, не предвещавшим удачи, было то, что за рулем такси оказалась тетка. Уж какая верная примета, проверенная на ее горьком опыте: если первой встретится на пути женщина, то и дороги не будет, и весь день насмарку.
Но что-либо менять было поздно, и Дине пришлось натянуть на лицо вежливую улыбку.
Она, разумеется, ожидала неприятностей, но не думала, что они начнутся так скоро.
Пройдя через металлоискатель несколько раз, по частям выкладывая содержимое карманов на стол, Дина, мельком нащупав одним глазом на табло рейс до Стокгольма, направилась к пропускной стойке. Достала документы и очень удивилась, когда служащий своим внушительным телом преградил ей дорогу.
- Но мне до Стокгольма! – возмущенно округлила она глаза, - не задерживайте, я опаздываю уже.
- Это не Ваш рейс указан! Смотрите внимательней на табло. Там отправление в восемнадцать тридцать, а у Вас утренний рейс.
- А где он? Вот же билет! – не желая ничего слушать, она совала в нос мужчине распечатку из интернета.
- Дама! – попытался вразумить ее тот.
«Господи! Я уже «дама»! Еще бы сказал «женщщына!» - подал сигнал мозг, вместо того, чтобы включиться в нужном направлении.
- Да…, - запнулась она, не находя, что возразить.
Все! Вот она старость! Тут!
- Еще раз повторяю, - терял терпение форменный мужчина, - видите здесь написано: «терминал-один»! А Вы прибыли на «терминал-два»!
- А что это терминал? Почему терминал? Это Пулково-два? Здесь всегда международные рейсы были.
Она знала, что терминалы есть в Арланде, но чтобы в Пулково??? И никогда в жизни они не летали за границу из Пулково-один!
Насмешка какая-то!
- Вам в Пулково-один!
- На чем?
- К сожалению, общественного транспорта между терминалами нет, - в довершение обрадовал дежурный.
- А как же??? – сразу потеряв боевой дух, со слезой в голосе выдавила Дина, - туда ведь не меньше сорока минут ехать.
- Только такси или частник! Проще всего, выйти на улицу и проголосовать.
Все, дольше оставаться «блондинкой» было опасно. Или прощай шанс!
Дина, соображая в усиленном скоростном режиме, на автопилоте вылетела из Пулкова-два и опомнилась только, когда уже сдавала багаж в Пулково-один.
- Уфф! – с облегчением выдохнула она, радуясь, что все неприятности уже позади, - я с пересадкой в Арланде на местную авиалинию. Мне надо получать багаж в Стокгольме?
- Нет, - мило улыбнувшись, ответили ей, - Вы должны получить багаж по прибытии в конечный пункт назначения. Вас обслуживает одна авиакомпания САС.
Как же легко и приятно без багажа. Если еще и сумочку повесить через плечо, можно идти немного размахивая руками. Так налегке она прибыла в Стокгольм, предвкушая приятную прогулку между терминалами, где находились самые разнообразные магазины и кафе. До следующего самолета было около двух часов. Вагон времени!
Люди, прилетевшие с ней, получали багаж. Она тоже в раздумье некоторое время смотрела на свой модненький чемодан, призывно катающийся среди других на ленте выдачи.
«Симпатичный, - подумала она, любуясь на его яркие оранжевые полоски, - пожалуй, есть у меня вкус».
Почему-то в их семье считалось, что вкус есть только у Даны.
Чем дальше Дина уходила от чемодана, тем больше ее мучило сомнение, правильно ли ей сказали, что получить его надо в конечном пункте?
И чем больше задвигалось за ней дверей в бесконечных коридорах, тем все тревожней становилось на душе. Она отдавала себе отчет, что тут движение только в одном направлении, и обратно дороги нет.

А когда при входе в терминал местных авиалиний потребовали посадочный талон, ей показалось, что она находится в дурном сне, и никак не может проснуться.
С трудом Дина поняла, что талдыкала ей девушка, но когда сообразила, где его получить, выяснилось, что посадочный ей могут выдать только при наличии багажа.
- Получите багаж…, - как заезженная пластинка повторяла служащая.
- Но как? – в отчаянии по-русски спросила Дина.
Она, как собака сейчас, понимать, в конце концов, понимала, но вот объяснить ничего не могла. Кто бы мог только представить, что с ней когда-нибудь случится такой облом. Вот когда бы пригодился английский, который за нее всегда сдавала Данка. Она дико напрягала мозги, стараясь хоть что-нибудь вспомнить из школьно-институтской программы, но кроме «окей» и «вау» в голову ничего не пришло.
И Дина обреченно побрела в обратном направлении, рассчитывая разве что на чудо.
Но судьба продолжала строить мерзкие гримасы, безжалостно подставляя подножки.
Вот он выход из последнего перехода между терминалами. Да, выход был, но не было входа. Не было входа, но у нее-то не было выхода! А значит, надо прорваться.
И дождавшись, когда двери разъехались, выпуская очередную группу пассажиров, она рванулась с быстротой ловкой пантеры в заветное пространство. Уворачиваясь от сумасшедшей тетки, люди расступились, и она, о радость, оказалась-таки в нужном коридоре.
Осталось из него выйти. Но то ли поток пассажиров иссяк, то ли их пустили по другим маршрутам, только Динка оказалась в большой стеклянной ловушке. Она стучалась в большие наглухо закрытые двери и чувствовала себя той самой лягушкой в банке, которую они с Данкой изловили в детстве для девушки Глеба.
Началась фобия закрытого пространства.
- Аааа! – завопила она, - спасииитеее!
- АААА – в тон оглушительно ответила ей сирена, и она увидела перед собой группу вооруженных полицейских. Таких раньше она видела только в телевизионных новостях про теракты. От страха ноги сами собой подкосились, и Дина упала прямо в объятия вовремя подоспевшему стражу порядка.

«Ничего-ничего, - успокаивала она себя уже сидя в самолете, вспоминая, как полицейские переглядываясь, потихоньку хихикали в сторонку, - путь к счастью всегда тернист и труден!»
«Лаггедж, тиккет, хелп ми, …» крутились в голове английские слова, которые она уже до конца жизни навряд ли забудет.