12

- Почему все-таки притчи?
- И в самом деле, если ты узнаешь, что ближний твой – это не этот и не вот тот Кай (намекаю на известный силлогизм), но, с одной стороны, душа (для духа), а с другой – дух (для души) и с третьей – Отец (для объединившихся того и этой), тогда ведь ты, чего доброго, похеришь всякого Кая вообще, и – что тогда? А так: верный в малом (любящий Кая), ему и многое (Сам) доверится. Другое дело, что не любя Б-г’а (в самом себе), ты не полюбишь и Кая (в Б-г’е), а потому любовь к Нему и устанавливается первой Заповедью, а уже второй – любовь к ближнему, и как бы ты его ни понимал – она все равно выведет тебя к Главному.
___

… а может быть и так: любую литературную кашу можно свести к одному единому зерну (ведь и каша – это всего лишь множество зерен, но сваренных), например такому: все со всем взаимосвязано. В связи с этим подумалось вот что: ведь шурин Ивана Ильича не по глазам только разглядел стоявшую рядом с тем смерть, но увидел ее, так сказать, воочию, своими собственными глазами, о чем, впрочем, не отдавал сам себе отчета (не состоялась такая традиция – ни  в России, ни в русской литературе); так вот – точно так же и я ее видел однажды, году этак в 1983, когда отдыхал в палате номер шесть вместе с философом (он занимался эстетикой) Канарским, и вот как-то вечером, играя с ним в шашки (которые не люблю, а шахматы – так те и вовсе терпеть ненавижу), я поднял голову и вдруг увидел мимолётно, но совершенно отчётливо, явную антропоморфную черную тень за его спиной, и дело даже не в том, что эта фигура оказалась действительно такой, какой ей и надлежало быть, а в том непреложном знании (Откуда? Как?), что это именно она и есть – смерть (говорят, также и монахи, когда и если им является Сам, знают наверное, что это – именно Он). И вот я, как последний идиот, так ему об этом прямо и брякнул: смотрите, мол, сзади вас смерть стоит – чернющая! Он, конечно, не поверил мне, или сделал вид, что не поверил, потому что тем же самым знанием я знал совершенно точно – он все понял. Как ни странно, но я тут же и начисто забыл об этом – уж такова особенность моего психотипа – все и сразу забывать подчистую. Канарский выписался, а я остался там еще на некоторое время. И вот однажды, уже выйдя из больницы, я – «совершенно случайно» –  проходил как-то мимо Университета, и в тот самый миг, когда я поравнялся с входными дверями, те вдруг «зловеще» (именно так) открылись и вышел некто, неся в руках плакат, на котором было написано, что тогда-то и так-то скончался Канарский, похороны его такого-то числа и т.д. и т.п. Я даже не успел замедлить своего шага…
___

С ужасом вспоминаю и то потрясение, в которое меня поверг пример Мамардашвили: вот некая барышня ходит по музеям, восторгается и знает толк в живописи, а на самом деле (этот оборот до сих пор вызывает во мне внутреннее содрогание и омерзение, особенно в «научных» текстах) она просто-напросто боялась одиночества, боялась остаться наедине с самой собою. И я подумал: а вдруг и я думаю потому только, что боюсь что-то делать? Или еще того страшнее: вдруг я тоже думаю потому и для того только, чтобы не оставаться наедине с самим собою?
___

(Друскин): убедительно недоказуемое, а доказуемое как раз и не убедительно; меня можно переспорить, но никак не переубедить.
___

Вот дом – он состоит из некоторого количества видимых  элементов, но есть еще некая не видимая совокупность их, исходя из которой я могу констатировать – да, это именно дом (что хорошо видно в процессе рисования: вот штрих, вот линия, а вот еще, и тут – ага, да это же дом, хотя он еще целиком не нарисован); теперь представим, что я беру из некоего другого целого по имени «дом» один штрих за другим – потому что я не вижу там за штрихами самого дома – и выстраиваю их так (исходя из своего собственного представления о том, какими бывают и должны быть дома), что в конце концов получается именно – ура! – дом. Не так ли работает и каждый толкователь (Библии например) – он одно целое переобустраивает в другое, а потом с невинным видом заявляет, что второе и было первым, только он это видел, а мы, слепые – нет, а теперь вот, благодаря ему, сподобились.
___

Русский язык со всем его не шуточным размахом ухватил-таки в максиме Декарта то, что утаилось от латыни, ибо сказавший: я мыслю, следовательно существую – не сказал тем самым: я мыслю – значит я живу
___

Если с этой повести Толстого снять, как мякоть с персика, всю ее образную плоть, то оставшееся ядро все как есть уместится,  словно в матрицу, в этот вот постулат Кафки: кто познал всю полноту жизни, тот не ведает страха смерти, ибо страх смерти – лишь результат неосуществившейся жизни.
___

Я мыслю, следовательно существует мое. Мое – это Б-г: мой Пастырь. И не мое – «я» – тоже мое, потому что Его. Мое Б-г’а – для меня – это Твое. Я – это Твое «я», и потому оно – мое, а совсем не потому что не мое, и потому Твое. Когда я – «свой» Б-г’у, тогда я свой и Сам самому себе: аз есмь.
___

В каком смысле число зверя есть число человеческое? Не в том ли, что суть его не в имени (при всем моем уважении к Его, прости Господи, разработкам у Флоренского и Лосева) вовсе (которое можно ведь и поменять, не изменив при этом ни на йоту самого своего существа, тем более что зверь по самой своей сути безымянен, и ничего, кроме клички, носить не вправе), а в устроении человека (однако же не в его анатомии) – прообраз которого дан в образе Храма, например?
___

(Друскин): уныние – это некоторая борьба при очевидном перевесе сил противника;
распишу это так:
уныние – борьба в астрале;
скука – борьба в ментале;
бессилие – борьба в витале;
и тогда победа противника будет иметь такой вид:
агрессивность – его победа на поле астрала
одержимость (идеей например) – победа на ментале
победу на витале лучше всего выразить максимой Петра Первого: дело делать надо!
___

А вот уродливо-искривленное дерево, стоит себе одно-единое в широком поле, вызывая мое умиление тем, что в нем прозревается, скрытно присутствуя, и дикий лес, и ухоженный парк, и вся нелепость моего окультуренного существования. Не потому ли мне так близок Китай – однако не как тип культуры вовсе, но как иероглиф?
___

Владимир Сергеевич витиевато рассуждает о путях человеческих и решает вдруг, что, мол, для человека путь животного (как именно путь) закрыт, так что можно идти либо ниже его, либо выше – а вот третьего (то есть – собственно пути животного), мол, ему не дано. Наивное человеколюбие! Для вас «человеческое» (неизвестно только, почему именно) уже и, так сказать, изначально дано, а между тем к нему ведь еще только нужно прийти, так что путь животного вовсе не тот, на который, следуя вам (не слабый оборот?), нельзя ему встать, а тот, на котором он давно уже-еще стоит (в связи с этим, хотя и о другом, прекрасно сказано в христианском апокрифе: есть много  животных в образе человека), так что дело не в том, чтобы встать, либо не встать на этот путь, а в том, чтобы с него, наконец-то, сойти.
___

Бедный Франц! – ты так и не встретил на своем жизненном пути «Слово, целиком наполненное Тобою» (27.12.1910).
___

Глядя на это, подумал: есть то –
то озарилось сияньем зато;
здесь прозябая, надеюсь на там –
там не хватает размаха за-там;
не умещаясь меж этим  и тем –
как же надеюсь вместиться в за-тем?!
___

Аз вем, что не искал бы мучительно Тебя, если бы Ты уже меня не нашел, и все же я лишь знаю это, и знание этого не проникает до самого нутра моего, до разделения костей, суставов и мозга, и оттого душа моя скорбит смертельно, и аз не иму ничесоже: пища для чрева и чрево для пищи, но Ты упразднишь и то, и другое – а с чем же я, грешный, останусь? – ни с чем? – или же с Кем?
___

- Сейчас ты страдаешь от того, что тебя кольцом лаокооновым обхватили и сдавливают страдания. Но ведь завтра ты будешь страдать оттого, что страданий этих нет, а есть докука и засасывание тебя заглатывающего ничто.
___

Не понимаю и не принимаю все ваши нумерологические охи с ахами, ибо всякое число (по определению) уже есть некая закономерность и порядок, так что же удивительного в том, если то, во что вы привнесли число, тоже принимает законосообразный вид? – и при чем здесь вообще мистика?
___

И вот ведь что интересно: ну откуда у нас все-таки знание смерти, ее опыт? Вот мы восторгаемся Толстым – как это он верно и гениально и точно изобразил смерть, умирание со всеми физиологическими подробностями (известными нам после публикаций Моуди). Но, пардон, откуда, как и почему вы уверены в правильности этих описаний? И тем не менее каждый может свидетельствовать: да, именно так оно все и есть. Как так? Не так ли, как и я узнал во мною увиденном – ее самое? Конечно же, можно под это подвести какую-либо теорию (и не одну), которая, однако, ничего не объяснит, а только отведет напряженный взгляд в сторону от самой сути, упокоив. Не странно ли, что дело науки сводится в конце концов к премерзкому: спите спокойно! – тогда как действительную науку делают те, кто глаз широко раскрытых никак сомкнуть не может. Более того – именно ими увиденное и есть теория в буквальном смысле этого слова
___

Конечно же, можно ухватиться за такое понятное – смерти не знает тот, кто не знает жизни – но потом, когда пройдет ослепление этой ясностью, и ты опять запаникуешь и подумаешь: ага, так значит сама жизнь и есть смерть, а смерть жизнью жива, и потому у каждого свой опыт и жизни, и смерти. А потом вдруг опять увидишь всю постылую пустоту этих измышлений и начнешь понимать, что это все не то и не о том – и так вот крутишься все время, как белка в колесе сансары (-ага! – вот еще один взгляд, вот и еще одна картинка – чего? – да все того же, так что давай, наяривай! – и снова вдохновение, интерес, а потом – бац! – да что же это я, какая все это мишура, все как-то сбоку припека), но ведь вот же – знаешь?! Так что же это? А ничего…
___

В каком смысле необходимо оправдание (да с чего вы это взяли!) добра? Ну, конечно же, не в том, что добро должно оправдываться (здесь нас морочит наш родной язык), а в том, насколько то, что почитается добром, оправдано в том смысле, что, так сказать, освещено Правдой и обласкано Истиной.
___

Можно сказать и так: у языка есть Правый и Левый путь. Как тот, так и другой имеют свой смысл. И, думаю, нет третьего, с которого как тот, так и другой видны одновременно (такая одновременность является одной из уловок – диалектической? – левого пути).
___

Смотри, как стройно работают (если работают) все три плана человеческого устроения в философском ("теоретическом") мышлении: витал дает сам по себе импульс (или, как говаривали фрицы, волю) к философствованию, ментал занят собственно конструированием мыслимого, тогда как астрал наслаждается "красотой" (соразмерностью) мысли, ее, так сказать, конструкцией. Путаница начинается там, где одно выдают за другое, где одно заменяют другим, где, наконец, просто путаются, что неизбежно при неравномерном использовании в развитии этих "планов", когда "голова" развита до размеров тыквы, а сердце так и осталось горчичным зернышком.
___

Таким образом пресловутая "художественность" русской философии – это ее достоинство, а не изъян; единственное, чего ей не хватает, так это именно соразмерности с ментальной «научностью» и витальной der Wille zur Macht – и это прекрасно понимал, например, "воинствующий" Серафим Роуз, пришедший к христианству через так называемого "антихристианина" Ницше.
___

Собственно говоря эта – моя любимая – тема уже начинает муссироваться в "научных" кругах, правда – пока еще прикровенно. Так, например, самый добросовестный из известных мне исследователей величайшего шейха суфизма, Андрей Вадимович Смирнов, выделяет в "целом" его творчества три (заметим – платонистических) философемы: рационалистическую, эстетическую и мистическую. Отсюда уже рукой подать до видения самой сути (чего буддологи, к сожалению, с их живучей марксисткой закваской, никак не хотят прозревать, добравшись с грехом пополам к всего лишь двум "взаимосвязанным" параметрам – религиозной установке и собственно философствованию, неразрывно с ней связанному).
___

О правом и левом пути: Наверное именно отсюда мне всегда была подозрительна так называемая (лукавая по-сути) "золотая середина" в ее не постулируемом, но подразумеваемым смыслом: ни «это», ни «то» – значит: мое. Путь золотой середины в этом смысле – самый "яйный" путь, то есть путь, озаряемый светом падшего светила. Вопрос, однако, в том – как именно смотреть (чтобы срединность эта не выродилась в извергаемую Откровением во тьму кромешную тепло-хладность), ибо правильный взгляд может выправить и лукавый уклон левого пути, право направив его: если "это" или "то" увидеть как нисходяще-восходящую вертикаль относительно горизонтали «того самого», тогда золотой путь будет право восходящим на свою Голгофу
___

Раньше я вылавливал мысль – словно золотую рыбку – сетями плетеных словес, оттого и тексты мои были витиеваты, а мысли – ну, как когда повезет. Затем я сидел как Балда, закинув плетеную верьв своих слов в омут не своей мысли и крутил, и вертел ею до тех пор, пока та, роем встревоженных чертей, не вылезала наружу. Так что теперь уже повылезавшие мысли сами вьют из меня веревку.
___

И так я тоже пробовал утешать себя: всю жизнь отдав на поиски тебя, я понял вдруг, что жаждал лишь Его.
___

Однако – вздор! – и ныне, и присно, и во веки веков:
Domino specialiter, tibi singulariter.
___

И это тоже – пусть и благочестивая, но – ложь и кружение левыми путями: «феноменология» аскезы. Или вы действительно полагаете, что ваши "научные" изыскания воистину обогатят нищих духом? Им этого не надобно, да и вам, полагаю, тоже. Разве что подкормить лишний раз суетой и томлением – дух.
___

Конечно, любая «научная» формула дает лишь абрис, форму, которую еще надобно практически наполнить жизнью, ее, пусть и «экспериментальным», но дыханием (воспроизведя тем самым сказанное: вдохнул дыхание жизни), ведь дышать может только полноценная плоть – и вот писатель в чаду творческого вдохновения лепит плоть очередного шедевра, как каббалист своего голема, и неизбежно доходит до той неуловимой грани, за которой вместо живого произведения обнаруживает вдруг этакого монстра, сотканного его словом из его же собственной плоти и крови. Что делать? – ведь рукописи – знаем мы, никак не горят!
___

Но что делает мертвое таким похожим на живое? – жест! Есть жест физический, но есть и жест смысла, даже так: только смысл делает некое движение – жестом. Но ведь смысл – говорят – можно выразить формулой? – и тогда чем же будет душа (смысл) без тела (жеста)? Как ни крути, но и здесь в основе – догмат вочеловечивания, то есть и здесь и там на разном материале решается одна и та же проблема. Так что бесконечно прав мой товарищ своим категоричным утверждением: довольно одной лишь Книги. Да, но ведь к этому выводу он пришел, практически лишившись зрения от беспрестанного чтения  всех этих «ненужных» книг!
___

И в самом деле письма Декарта более живы (и философски значимы), нежели его же "трактаты", но, однако, и они тоже оставляют во мне горький привкус неискренности, показной наигранности (а в своем собственном "писании" разве сам ты не запутался в бесконечных своих масках?), деланной позы, с ее продуманным, а не цзы-жаньским жестом.
___

Да что там апокриф! – открой Екклесиаста (3:18) например, где черным по белому написано, что люди все "сами по себе животные".
___

Истинная веротерпимость исходит не из лукавого просвещенческого гуманизма, а из уразумения божественного устроения человека, и означает не что иное, как приятие любой веры, если это именно вера, а не суеверие.
___

А вдруг и что если все мною прежде написанное, как и то, что пишется прямо сейчас, вместе с уцелевшим от очищения огнем – все это не имеет никакой вообще «самостоятельной» значимости, но является всего лишь своеобразным симптомом циничного эгоизма и мелочности моей мысли, а так же злобной напыщенности, опустошенности (мерзость запустения) и прочих мыслимых и немыслимых прелестей моей души…
___

Наверное каждый, кто учился не у немцев (индусов, арабов, китайцев, латинян и иже с ними), а проходил свои университеты в лоне родного – "обыденного" – языка, страдает одними и теми же недугами (от которых наивный Канарский – светлая ему память! – пытался лечить меня: Марксом, а ведь тот, кстати сказать, если заглянуть в подлинники, сам переболел тем же, если уж быть до конца справедливым), и, однако, какой неописуемый восторг испытываешь, когда обнаруживаешь у такой прозрачно-чистой души как Друскин все эти свои "то-это" и прочие изюминки (коих в свое время я наковырял даже более; помнится был даже текст, где главные герои – это именно так называемые «служебные» части речи)..
___

а теперь скажи по-совести: чего здесь больше – искренней радости или красования самим собой?
___

То-то же!
___

Страдание, боль (отчасти даже физическая, которая никогда ведь не бывает "чистой", поскольку ты ведь не только и не столько «тело») – вот то самое место, где раздвигается (пульсирует) "нулевая точка", способная в этом расширении и этим расширением принять в себя целое твоей души. Страдание, как меч обоюдоострый, проникает до самого разделения тела и души, души и духа, духа и Самого, самим этим обнаружением (вынесение из нутра наружу) делая неявное – явным, обнаруживая тем самым и в тебе самом эти тело, душу, дух и Его.
___

Блаженны китайцы, открывшие совершенную красоту несовершенства!
___

Дурак не тот, кто ограничен, а тот, кто не знает границ собственной ограниченности. Поэтому-то Кант, с его неугомонным поиском этих самых границ – умница, а все те, кто в своем всезнайстве снисходительно похлопывает его по плечу, мол, вот здесь, батенька, вы того, а вот там – этого, вот здесь вы имели в виду то, но ошибались, а вот там ошибались, но ведь имели в виду это – все они в этом (как и аз, многогрешный) полные кретины, а Кант – увы нам – невинен.
___

Б-г философов – поскольку не личный – всегда (оставаясь "богом") трансцендентен и вне-положен, но как раз именно в этом вся «трагедия» философии: Б-г здесь пред-полагается, "он" здесь всегда отчужденная, вне положенная "самость" (Фейербах?), и казалось бы – ну копни глубже, узнай что (Кто?) побуждает тебя к этому (философствованию)? Не успокаивайся на само-утверждении, рой глубже, покуда хватит сил, черпая их именно оттуда, где они, казалось бы, иссякают, ибо любая твоя "трансцендентная реальность" никогда не шагнет, не обрушится дальше твоего, как, впрочем, и не шагнет тебе навстречу, подобно Б-г’у Авраама, Исаака и Иакова – который тоже, как и тот, вполне трансцендентен
___

В жертве актуальна сама жертва, а не то, чем и как она была до жертвоприношения и вне жертвоприношения, а если это идеальная жертва, тогда вообще никаких "до" и "вне" не было, нет и не будет, ибо все в ней, ею и она – самое то: жертвоприношение. Поэтому мне и не понятны все эти бесконечные дебаты по поводу "исторического" Иисуса, ведь их ведут ведомые ими неверы. Это понимал уже Павел и – чур меня! – Иуда.
___

Можешь ли ты вслед за Яковом Семеновичем исповедно свидетельствовать: то, что я понимаю в Евангелии, я понимаю и люблю; то же, чего не понимаю – не понимаю и все равно люблю!?
___

Пользуясь (какое кощунство!) Кафкой – скажу: в моих суждениях слышится лишь лязг и скрежет; и дело здесь не в языке, а в стиле, то есть – во мне самом (здесь "то есть" имеет для меня силу логического следования, и плевать на копошение "логиков" в моем цензурированном мозгу).
___

Странное дело: при всей своей чувствительности к затаенным воздыханиям языка как такового, я абсолютно не способен владеть иностранными языками с такой же легкостью, как родным. А с другой стороны, мой приятель-полиглот, которому легче сказать, какого языка он не знает, чем перечислить те, которыми он владеет, при всей своей языковой эрудиции никак не может приблизится к мысли,  потому что не в силах пробиться дальше банальной корневой комбинаторики, под грохот которой абсолютно оглох к стихии языка как такового; ей-богу, прямо-таки натуральный пушкинский Сальери (содрогаюсь при воспоминании наших с ним бесед) какой-то (при том, что я ведь отнюдь не Моцарт). Забавно здесь вот что: тот, что вправлял мои языковые игрища мыслью Маркса, и тот, что правил мою мысль играми своих языков – вполне друг другу созвучны, ибо один был Канарским, как другой все еще остается Куринским…
___

Вспомнилось, как мне приснилось однажды, будто у нас не два светила (дневное и ночное), а столько, сколько и органов восприятия, включая манас-ум, то есть на небе висели светило, осязало, слухало, обоняло вкушало и умняло. Пробовал оформить все это в текст, но не смог подобрать лексического материала для адекватного фиксирования, а начатый было стих тут же забросил, так как он не шел дальше стилистики Хармса.
___

Прислушивайся к самому ходу – а если повезет, к полету – мысли, к ее весомой – иль невесомой – поступи, полету, а не к тому, что она – хитроумная – тебе подсовывает вместо себя, и не к тому, за что она цепляет тебя; подталкивай ее, когда она стопорится, тереби себя, когда начинаешь дремать и грезить, убаюканный общими фразами, которые ничего сами по себе не значат кроме того, что являются сигналом – ты задремал, прокинься!
___

- Но ведь думают всегда о чем-то (сознание – уверяют нас – оно всегда чего-сознание)?
- Да нет, думай как раз ни о чем, или о чем-то как ни о чем, иначе скатишься в лукавую деловитость: начнешь изрекать, проповедовать, обличать и призывать (что уже и начал): пора, мол, дело делать (в чем ведь и увяз уже по самое не могу – чем только дышишь?).
___

Думаешь ли ты о том, что есть, или о том, чего бы ты хотел, чтобы оно было?
- Так это же все: одно-другое!
___

- Вы не могли бы написать работу об обэриутах?
- Поправлю: чинарей.
- Ну, да.
- А в каком, собственно, смысле?
- Ну, хотя бы в том, откуда идут их корни? – из народной поэзии, например, или еще откуда.
 - Скажем – из жеста юродивых Христа ради?
- Вот, вот.
- Знаете ли, что касается смысла, то ведь он не имеет ни родины, ни адреса, ни прописки, он просто «либо» есть, «либо» его нет, и совсем не в «ироническом» смысле. Есть ли смысл в "бессмыслице" чинарей? Знаете, их тексты (да и другие тоже, коль скоро они «тексты») как числа: сложи так или иначе, какой-нибудь смысл – любой – обязательно обнаружится. Другое дело – зачем вам это нужно?
- А зачем это было нужно им?
- Этот вопрос уже не имеет адресата. Единственное, что есть – это их тексты и ваше внимание (невнимание), и все, что сможет или не сможет произойти, произойдет (если произойдет) в поле напряжения между этими двумя крайностями – они, вы, и текст между вами, причем первое уже сбылось и замкнуто, так что разомкнутым и не сбывшимся остались только вы в своих отношениях с текстом. Говорить же о самом себе, грешном, прикрываясь фиговым листочком их бессмертных произведений сейчас по крайней мере мне совесть не…
___

- А ты не думал, что – может  ведь и так статься – в  своей мысли ты – тиран?
___

Не так ли, кстати, «работает» и Каноном Перемен? Смотри – вот тебе две крайние позиции, зафиксированные текстами Кафки например («снизу») и Екклесиаста («сверху») – или наоборот, это как кому нравится, а в промежутке (Воннегут сказал бы: в промежности) – ты сам со всем «своим», и дело теперь только за тем, пробежит или нет электрическая искра между этими двумя полюсами через тебя? А она уже начала свой разбег, коль скоро ты решил – что? – а это уже переход на другую позицию-гуа.
___

Нашел у Кафки такой иероглиф: когда он показывает-изображает значимую ситуацию, то у него непременно кто-то что-то (руки, например, или складки платья) держит или сжимает между колен (то есть поближе к «сокровенному» – знаток заметил бы: у него безотчетная тяга вернуться в Эдем утробы из травмирующего его – слышишь лязг и скрежет этого безобразного эха? – мира).