Двуликий мир Глава 9

Аромат утреннего кофе был таким насыщенно-ярким, так фривольно расплывался по всем даже самым отдаленным и потайным уголкам дома, что разогнал-таки сон Даны, а следом и Никласа. Вчера они, уставшие с дороги, засиживаться допоздна не стали и разошлись по своим комнатам довольно рано.
И вот теперь, хорошо выспавшиеся, умытые и довольные собрались в накрытой к завтраку, столовой. Линда и Лео, обласканные хозяевами, уже орудовали вилками и ножами, то и дело облизывая ложки со сгущенкой.
- Ах, блинчики! – обрадовалась Дана румяным, ноздреватым, аппетитно дымившимся блинкам.
- С добрым утром, - непринужденно-тепло улыбнулся Глеб, наливая себе еще кофе, – тоньше блинов, чем у Валентины нигде не пробовал. Ох и хороши!
- С добрым утром, - эхом вторила ему женщина, - присаживайтесь за стол. Вот икорка, мед, сметана, маслице, - вкусно перечисляла она, пододвигая поближе к ним глиняный горшочек с растопленным сливочным маслом.
Она сейчас сама напоминала сдобную тетушку-плюшку, светилась добротой и приветливостью. Судя по всему, ей очень хотелось сгладить возникшую вчера неловкость.
- Нет, рыбных детей я есть не буду, - рассудил вслух Никлас, отодвинув плошку с икрой, - пусть сначала вырастут.
- В селедку? – спросила Дана, - и сразу соленую, - и все, кто знал историю с селедкой под шубой, разулыбались.
- Зато на обед будут пельмени. Обещаю, Никлас! - обрадовал его Глеб.
Он с нежностью и умилением поглядывал на разрумянившихся детей, которые налегали не столько на блины, сколько на сгущенное молоко.
Вот уж сладкоежки! Особенно Лео. Тот еще и настоящий охотник за «Мишками на Севере»! Вспомнилось, как дети делили сладости, и сентиментальная слеза навернулась на глаза.
- Лёв, - случайно получилось на русский манер, - я ведь вам с Линдой «Мишек» теперь много накупил. Как только мама разрешит сладкое, угощу.
- Спасибо, - чисто, без акцента, ответил Лео, увидел в глазах окружающих одобрение, покраснел и вопрошающе посмотрел на Дану.
- Не сейчас, - строго отозвалась та, мельком поймав на себе взгляд Валентины, брошенный как бы невзначай, украдкой.
Дана чувствовала, что от быстрых, суетливых глаз этой женщины не ускользает ни одна мелочь в доме, что все и вся здесь находится под пристальным ее вниманием и контролем.
Она боится? Но чего? Это как-то связано с Диной? И почему Глеб никогда не говорил о том, что женился? Что-то во всем этом не сходилось, напрягало.
Но, какое ей-то собственно дело, по сути, до чужой жизни!.. Человек проживает или прожигает свою единственную так, как считает нужным.

Дана уже начала задумываться о том, правильно ли они сделали, приняв приглашение Глеба, и тем самым невольно вторглись в его личное пространство.
И уже почти загрустила, вспомнив, что с мамой и сестрой они увидятся только завтра, как внезапно все в доме пришло в движение.
Что-то хлопнуло, громыхнуло, пахнуло прохладным уличным воздухом. И тут же, выразительно постукивая посохом, присутствующим предстал совершенно роскошный, словно только что пришедший из сказки «Морозко», Дед Мороз.
- А вот и я! – многозначительно, с чувством, произнес он, - я, Дед Мороз! Привез всем вам подарков воз!
Он и в самом деле с трудом тащил за собой большущий мешок, украшенный блестящими звездами.
Дети взвизгнули, выскочили из-за стола и с нетерпением запрыгали, ожидая подарков. Но незнакомца, правда, слегка опасались, и приближаться не спешили.
Вот так однажды нежданно-негаданно может ворваться в твой дом сказка, стремительно перевернуть все с ног на голову, заставить поверить в чудо, а все остальное сразу покажется вдруг неважным и несущественным.
Всецело поглощенная начинающимся действом, Дана, забыв о сомнениях, смотрела на Мороза во все глаза, тот час же превратившись в маленькую девочку.
- Начинаем Новый год! Все под елку! В хоровод! – Дед уверенно взял инициативу в свои руки.
Песни, пляски, игры и конкурсы развеселили всех, создавая непринужденную обстановку.
Огромный мешок с подарками быстро таял. Многочисленные пакеты, коробки под радостные крики и аплодисменты перекочевывали в руки обитателей дома.
Даже Линда, которая обычно стеснялась петь на семейных празднествах, как только увидела гитару, извлеченную из волшебного мешка, сдалась и дала небольшой сольный концерт из песен собственного сочинения.
Девочка пела так чувственно, так глубок и чист был ее голос, что даже волшебный Дед растрогался до слез.
- Наряжайся милая! – он достал из мешка изумительной красоты белую шубку и шапочку, - побудь моей внученькой-Снегурочкой! Примерь! А чтоб не жарко тебе было, пойдем во двор, прокачу тебя и всех остальных на своей птице-тройке лошадей!
- А я? – закричал раскрасневшийся Лео, осмелевший до того, что не просто не отходил от Мороза, но и украдкой одним пальчиком то и дело трогал его бороду.
Он все еще верил в сказку Нового года, но лишний раз убедиться, что чудный Дед всамделишный, все равно не мешало.
- Всех покатаю! – щедро пообещал Мороз!
Поглядывая на гостей, Глеб радовался, что сказка складывалась так, как он и задумал. Он видел, как сияли счастьем глаза Линды, которая сразу в новом наряде прильнула к зеркалу, любуясь шубкой, пришедшейся точь в точь впору, и шапочкой с пушистыми помпонами. Он видел, как проникся и поверил в сказку Лео, как Дана и Никлас веселились на полную катушку: танцевали и дурачились, и был счастлив сам.
А у ворот, фыркая и пританцовывая от нетерпения, их уже заждалась тройка гнедых, запряженных в карету.
- Ой! Лошадки! – дети, обожавшие животных, подставляли ладошки к их ноздрям, волновавшим влажным горячим дыханием, гладили гривы, крутые бока и смеялись.
Ах, как задорно и весело они смеялись!
Дана слушала этот смех, и сердце ликовало! Что может быть дороже для матери, чем видеть, как счастливы ее дети. Иголочка вины кольнула сердце - как же мало она уделяет им времени… И, конечно, лучшего подарка, чем сделал им сегодня Глеб, не было на всем белом свете. Могла ли она мечтать… Наверное он мог быть хорошим и заботливым отцом, если бы у них с Диной были дети…
Она подошла к лошадям, немного с опаской дотронулась до сбруи с колокольцами. Лошадь приветливо ей кивнула.
- Не бойся, мама, - совсем по-взрослому сказал Лео, - они Дед морозовские, добрые. Они нам ведь подарки привезли.
- Мамма, - Линда вся светилась неподдельной радостью, - а правда, мне Дед Мороз насовсем эту шубу и шапку подарил?
Обновки шли ей необыкновенно! Как только Глеб угадал и размер, и фасон? Похоже, тут не обошлось без участия дизайнера. Облегающая фигурку шуба подчеркивала стройность девичьей фигурки и нежную уже распускающуюся женственность.
- А ты будешь их носить?
- Конечно! Ведь он сказал, они волшебные!
- И не будешь теперь ходить без шапки в холод?
- Мне нравится, очень, - уклончиво ответила дочь.
- Ждет морозова карета! Всем места есть и билеты! – несмотря на всевозможные отступления, сказка продолжалась, и Дед Мороз уже приглашал занять места в карете, раздавая ярко разрисованные билетики, - занимайте места! Помогай, Снегурочка!
- Ну, ты Глеб и придумал! – не мог не восхититься Никлас. – Это где же такие красавцы живут.
- Это наши соседи-фермеры таких рысаков разводят. Вот сейчас и почувствуешь особенную стать Руси-матушки! Садись! Поехали!

Тройка шла сначала шагом, постепенно переходя на бег. И вот уже они мчались быстрее ветра, наполненного звоном бубенцов и цокотом копыт.
- «Какой же русский не любит быстрой езды»! - процитировал Глеб, но его слова потонули в восторженном визге, смехе. И было не понятно, кто с кем и о чем перекрикивается.
Глеб одной рукой крепко прижимал к себе раскрасневшуюся, хохочущую Линду, а в другую руку, чувствовал, как намертво вцепилась Валя, прильнув к нему изо всех сил. Он понимал, что она ждет… Вчера оброненное внезапно слово, должно было получить продолжение, подтверждение. Он видел немой вопрос в ее глазах все это время, но молчал.
Напротив них Дана от страха крепко схватила в охапку Лео, и Глеб видел, как у нее перехватило дыхание, и как Никлас, пользуясь ее замешательством, что-то нашептывал ей на ушко. Он видел, как ей хорошо в надежных объятиях мужа, и понял, что счастлив за нее. И это была та же любовь, только на каком-то другом уровне сознания, каком-то непостижимом.
Он понял это и ему захотелось петь! Петь громко, задорно, развернувшись душой во всю ширь, которая просила молодецких, удалых русских песен.
- Тройка мчится, тройка скачет,
Вьётся пыль из-под копыт,
Колокольчик, заливаясь,
Упоительно звенит.
Откуда только, из каких закутков памяти взялись и слова, и мелодия, которые он раньше и слушал-то вполуха.
- Едет, едет, едет к ней,
Ах, едет к любушке своей,
Едет, едет, едет к ней,
Едет к любушке своей! – следом подхватили женщины.
Раззодоренные, разогретые, сияющие, даже не заметили, как сделав круг по ближайшему лесопарку, они уже остановились у ворот дома.
- Еще! Еще! – закричали дети, восторгу которых не было предела, и добрый безотказный Дед прокатил их еще несколько раз.

- Банька топится у нас! Освежиться в самый раз! – глянув на часы, в тон Деду, объявил Глеб. Так приятно все-таки устраивать людям праздник.
- А мы не хотим в баню! - орали в две глотки Линда с Лео, напрочь забыв о приличиях и воспитании, - мы хотим с подарками играть!
И они умчались к раскиданным по дому сверткам! Там их ждали самые последние новинки компьютерных приставок, приключенческих фильмов, нарядов для Линды. Хотелось уединиться с ними: распробовать, рассмотреть.
Они также знали, что есть еще подарки под елкой, которые получат и откроют в полночь. А значит, праздник только начинается и все интересное еще впереди.
Дед Мороз начал прощаться.
- Нет-нет, не отпущу, - схватила его за рукав Валентина, и как велел ей Глеб, пригласила отобедать.
- А попариться с нами, Дед Мороз!? – расхорохорился, Глеб, - слабо веничка березового попробовать?
- Слабо, я только в ледяной баньке моюсь, – нашелся тот.
Отобедать, однако, согласился. Дана тоже ушла кормить детей, которые от бани отказались наотрез.
Мужчины пошли мыться первыми.
Парились крепко. Поддавали жару, хлестались вениками, и после, скользкие от пота, с дикими криками, вылетая из парной, с разбегу ныряли в прохладный бассейн. И, наконец, чистые, завернутые в уютные простыни, они явили себя женщинам, которые уже ожидали их в помещении для отдыха. Там стараниями Валентины стол изобиловал всевозможными разносолами, пирожками, напитками. А в центре, как ему было и положено, важно стоял русский самовар.

- Глебушка, - засуетилась Валя, - да тебе же нельзя так сильно париться.
- Ох, и знатную закуску хозяйка приготовила, - не обращая внимания на ее причитания, сказал Глеб, - а что, Никлас, под такую роскошь, не грех и по пивку. А?
- Глебушка, а тебе можно? – снова забеспокоилась женщина.
- Ему можно, – ответил за него Никлас.
Губы слегка побелели, вытянулись в ниточку.
- Валентина! – не церемонясь, приказал Глеб, - ваша очередь париться. И смотри мне, чтобы Дана, как новенькая стала. Уж ты постарайся!
- Я боюсь жары, - отнекивалась Дана, умоляюще поглядывая на Никласа, который всегда брал ее под защиту. Но тот всецело был поглощен банным процессом.
Ей очень не хотелось идти в парную с этой малознакомой женщиной, которая ей совсем не нравилась, но и отказаться было уже неудобно.
- И осторожней, не ошпарь, - добавил строго Глеб, - головой отвечаешь за гостью!
- Понимаешь, Никлас, - с какой-то беспредельной тоской в голосе пояснил он, когда женщины скрылись за дверью, - очень я ей обязан.
- А когда ты жениться-то успел?
- Я еще не успел, только решение принял, - сказал, доставая из холодильника вспотевшую бутылку студеного пива, - давай, за женщин!

- Венички-то Глеб, сам выбирал. Разбирается он в них, - приговаривала Валентина, распаривая веник в деревянной шайке.
Дана лежала на пологе ни жива, ни мертва. В ожидании экзекуции крупные мурашки точно лошади и рысью, и галопом скакали по ее телу
- Красивая Вы, - резюмировала Валентина, подумала и добавила, - а вот что нам некрасивым остается?..
- Что? – рассеянно переспросила Дана, несмотря на обжигающий жар, все больше холодея изнутри.
- Знаешь, как я любила своего первого, - прорвало женщину на откровенность, - а как плакала, как убивалась, когда он умер. А вот ты, - сделав нажим на «ты», задала она еще один странный вопрос, - если твой муж умрет, плакать о нем будешь?
Меж тем, веник в воздухе пришел в движение. Неожиданно сильная, Валентина нагоняя пар на Дану, вращала рукой с веником в воздухе не хуже лопасти турбины.
От жаркого, густого пара Дане стало душно. Он забивался в нос и рот, перехватывая дыхание. На секунду, перепуганной, ей показалось, что от этой женщины, которую она безотчетно опасалась с момента встречи, исходит реальная угроза. И что если она задумает, например, задушить ее?.. Ведь даже Никлас может не услышать ее крика о помощи.
- Нииклас! – что было мочи, желая вырваться из липкого страха, пота, пара, в котором красноречиво маячило голое тело страшной тетки, заорала было она.
Но тут же веник опустился на ее спину и прошелся по всему телу уверенно, сильно, хлестко. Управляемый опытной умелой рукой, он лихо отплясывал по коже, мышцам, пробивая ее всю, насквозь. И Дана почему-то подчинилась этому безумию.
- Поешь, березовой кашки, - приговаривала Валенитна, немилосердно охаживая ее веником. Березовый аромат пропитал и насытил воздух, слегка опьяняя, успокаивал, и Дана едва успевала выполнять команды заправской банщицы:
- Повернись на спину, на живот, грудь прикрой! Икры теперь! Пятки! Вот! Хорошо! Порозовела! Беги в бассейн, - и она наконец-то вытолкала ее, полуживую, за дверь.
Дане показалось, что она вырвалась из ада. Как ошпаренная, в прямом смысле слова, в одно мгновение, преодолев расстояние до бассейна, нырнула и охнула от резкого контраста температур. Но это была спасительная прохлада.
Она поплыла, с наслаждением разгребая в стороны хрустально-чистую воду, с удивлением почувствовав, как вся кожа посвежела, точно налившись соком, и задышала жадно, радостно, всеми открытыми порами.
Она увидела, как красиво ее тело. Смущенно подумала:
«Неужели, это я?»
Но, плюхнувшись недалеко от нее в воду, созерцание прервала Валентина.
Дана невольно сравнила их фигуры, но та, бдительно перехватив взгляд, сказала:
- Вижу сама: грудь отвисла и шея короткая, и подбородок двойной. Но Глеб будет со мной.
- Вы его любите? – чтобы замять неловкость, зачем-то спросила Дана.
- Я его жалею… Он тоже одинок.

Слегка навеселе, разминаясь в искусстве красноречия, Глеб с Никласом, уже начали примеряться к политике, когда вошли женщины.
Как перышко, легкая настолько, что если бы Валя столь надежно не упаковала ее в простыню, она бы точно взлетела, Дана предстала перед мужчинами.
«Господи! Какое искушение!» - опьяненный не то двумя глотками пива, не то ее глазами, в которых сейчас можно было утонуть, а лучше сразу утопиться, подумал Глеб.
- Наливай себе чай, - подтолкнула ее к столу Валя, - вот в том чайничке со смородиной и мелиссой.
- Да, Валя у нас мастерица на всякие целебные чаи, - все еще любуясь Даной, рассеяно изрек Глеб.
Незамеченная мужчинами, Валентина сняла с головы полотенце и принялась расчесывать и укладывать волосы. Голова ее синхронно склонялась из стороны в сторону, длинные волосы мотались вправо-влево.
- Глебушка, милый, соленьица еще принести? - между тем спрашивала она.
- Нет, посиди лучше с нами, - и он привлек ее к себе, так как есть, с неприбранными волосами, и усадил рядом.
Она с готовностью прильнула к нему и метнула в сторону Даны победный взгляд.
«Она будет его оплакивать, когда он умрет…», - как-то отрешенно подумала та.

- Ну, что по второму заходу? – после очередной чашки чая расхрабрился Никлас, довольный, что его от души, беспощадно отхлестали веником. – Только, Глеб, я теперь с Даной пойду, ты слишком злой, дерешься прям, как русский под Полтавой.
- А меня значит не боишься? – хихикнула Дана, - я ведь тоже русская и, кстати, горжусь этим!
- Ну, нет, ты уже немного шведка, - не согласился Никлас, - ты теперь больше меня даже шведка. Я вот не такой экономный и прагматичный.
- Да ты вообще ненормальный швед по имени Иван-дурак, - сказала она, имея в виду его безграничную доброту и постоянную готовность прийти на помощь.
Валентина, не привыкшая к препирательствам супругов, насторожилась.
- А еще козел, - словно нарочно обрадовался Никлас, услыхав знакомое слово, - знакомьтесь Валя, я козел! – он игриво протянул той руку.
- Валя, - ответила она. – А почему?
- Так меня Дана называет.
- Ох, это все воспитание, Никлас, - с округлившимися глазами, явно изображая ужас, отреагировала она, - ты хороший, Никлас. Ты такой хороший! – и убедительно закивала.
- Валь, да шутит он, пойдем, может быть, раньше наших шведских гостей постегаем друг дружку? Вон, пока не остыло. Еще и парку поддадим. Им, неженкам, не выдержать.
- Воот, Дана, поняла? Я хороший! – обняв и растроганно чмокнув жену в щеку, резюмировал Никлас.
Но Дану уже всерьез раздражала Валентина. Ей не хотелось встретить Новый год в ее компании. Ведь, «как встретишь, так и проведешь», - крутилось в голове. И когда хозяева подталкивая друг друга к парной, скрылись за дверью, Дана сказала:
- Никлас, давай Новый год встретим с мамой и Динкой.
- Неет, Дана! Неет! Давай уже к маме завтра. Мне здесь нравится. Я еще здесь хочу желание загадать…, под елкой, - и он посмотрел на нее влюбленными глазами-сливинами.
- Какое еще желание? – насторожилась она.
- Я хочу еще ребенка, Даночка, - и он, боясь спугнуть свою мечту, с жаром прошептал ей это в самое ухо.
Она взглянула в его по-детски счастливые, полные ожидания чуда глаза и неожиданно для себя ответила:
- Ну, если Дед Мороз услышит твое желание, то все может быть.
То ли пошутила, то ли сказала всерьез... Он не понял, и решил продолжить эту важную для него тему:
- Оно самое заветное! Я каждый год загадываю, устал даже! А тут, знаешь, мне кажется, что елка волшебная. Где только Глеб такую красивую купил. Вот бы прямо под елкой, а? Может быть, мальчика?..
- Никлас, это же чудо, и где оно произойдет, не знает никто, – чувствуя, что из них двоих, только она способна контролировать ситуацию, Дана все же не удержалась и позволила ему поцеловать себя.
- А вот и мы! - предупредил Глеб. - Теперь ваша очередь!
- Нет, мне, пожалуй, хватит, - сдался Никлас, поглощенный другими мыслями, - как там говорят: «Что русскому хорошо, то шведу…».
- Вот, теперь ты понимаешь, Никлас, почему шведы проиграли бой под Полтавой?!
- Угу, - согласился тот, готовый сам в этот момент сдаться в плен собственной жене.
- А почему немцы проиграли войну в сорок пятом?
- Но зато вы проиграли интеллектуальную войну! – очнулся и свредничал Никлас.
- Почему это ты так решил? – доставая из холодильника пиво, подозрительно спокойным тоном парировал Глеб.
- Не обижайся друг, но сам знаешь, Советский Союз ведь распался.
- Ну, и хрен с ним, - отрезал Глеб, и тут же поправился, - правда, не со всеми, некоторые как были с нами, так и остались, и мы еще объединимся, вот увидишь. А такие, как прибалтийские республики, которые ненавидят Россию, да и пошли они! Мы на себе такой груз тащили этих вечно недовольных, которых от фашизма спасали, отстраивали и кормили. А они только и вопили, что их поработили. Да где ж это видано, чтобы рабы жили в десятки раз лучше, чем поработители?
- Э нет, давай по порядку, - устраиваясь удобней для долгого обстоятельного разговора за жизнь, ответил Никлас. - Советский Союз распался, потому что социалистический строй оказался нежизнеспособным, он себя изжил. Народ в республиках хотел быть самостоятельным.
Никлас с наслаждением припал губами к прохладной пене. Пиво немного охлаждало разгоряченные мозги. Глеб тоже добавил себе.
- Можно подумать, что кого-то спросили! – возмутился он, - Народ однажды проснулся никому не нужный на развалинах большой империи, которую строил, служил ей верой и правдой. Нас просто предали! Горбачев, которого вы там, на Западе, чествуете, - преступник! Это он развалил страну.
- Помнишь, Никлас, - не сдержалась Дана, - какая разруха и грязь была в России, когда ты приехал к нам впервые. Ты еще удивлялся, как много у нас мелких ларьков и лотков торговых, какая грязь вокруг них? Ты еще все это фотографировал, помнишь? Говорил для истории нужно. А помнишь, ты приехал, а у меня как раз практика, по вызовам к больным детям надо ездить. Хорошо, ты тогда согласился меня сопровождать, я ведь ужасно боялась наших питерских заброшенных дворов и парадных. А транспорт разбитый, бомжи, дети голодные попрошайничают…. Как можно было нормальную сильную страну ввергнуть в этот кошмар и хаос?
- Ну, так что? – ответил Никлас, - это естественный процесс свободного рынка. Россию во времена перестройки можно сравнить с Америкой в двадцатые годы прошлого века. А потом она поднялась и сейчас продолжает развиваться. А вклад Горбачева просто неоценим в стабилизации мира на Земле, не зря ему Нобелевскую премию дали. Разве с его приходом не началась свобода слова? Разве он не покончил с диктатом коммунистической идеологии? А войска из Афганистана тоже он вывел.
- Да, он. Только теперь там хозяйничают американцы, и они вырастили такой урожай анаши, что не на одно поколение хватит. Они весь мир наркотой отравят! А Россию в первую очередь…
- Ну, Глеб! У тебя как всегда во всем виноваты американцы! Проще всего все свалить на внешнего врага. Может быть, лучше самим внутри своей страны разобраться?
- Да мы и разберемся! Разберемся, не сомневайся, Никлас, если вы там на Западе перестанете нам свои ценности впаривать. Высмеивать наши традиции, патриотизм, перевирать историю. Когда уж поймете, что святое нельзя полоскать грязными языками.
- Поясни, - тупо уставился на него Никлас, стукнув пустой кружкой по столу.
- Знаешь, друг, вот люблю я тебя, но Победу нашу пачкать не дам! Даже и не открывай рот, а то ведь ни на что не посмотрю! Вот говорят, что евреев много погибло: геноцид, холокост, а то, что русских тридцать пять миллионов жизней оборвалось, это не важно? Нет ни одной советской семьи, которая не потеряла на этой войне родного человека. Представляешь, какая духовная силища была в народе, какая мощь, какая вера в идею! А нам теперь капают на мозги, что мы нация уродов, пьяниц и проституток, и не могли победить. Запад весь лег под немцев, типа «Не виновата я, он сам пришел!» и все вместе двинули на Россию.
- Глеб, - забеспокоилась Валентина, - не волнуйся так. Нельзя тебе волноваться.
- Ему все можно, - не согласился с ней Никлас, - живи полноценно, Глеб, это я тебе как врач говорю. Хочешь ругаться, ругайся!
- За это спасибо, друг! – Глеб протянул ему руку.
Валя потупилась.
- Ой, - пискнула неестественно, - обедать пора! Я там распорядилась к четырем часам пельмени поставить варить. Пойдемте, а то так и Новый год тут встретим.
- Да! Никлас, а подарки-то мы под елку положили? – спохватилась Дана.
- Как только сумку разобрали, я отнес. Там только твоим остались.
- Не перепутал?
- Ты ж подписала все.
Никлас подошел к Глебу, протянул руку:
- Не сердись, приятель.
И они заключили друг друга в крепкие мужские объятья.