Избранный

Это был тот тёмный час, когда фиолетовая мгла останавливает движение звёзд и кажется, что ночь будет длиться вечно.
  Но даже в этой темноте были свои тени.
  Они выползали из под кирпичных стен и деловито перемещались по сиреневато-желтой от света фонарей брусчатке, отдыхавшей теперь после тысяч ног, попиравших её в дневное время.
  Патриарху Герману не спалось.
  Он смотрел через пуленепробиваемое стекло на кажущийся пустынным двор, на застывший на бархате неба редкий рисунок звёзд, и размышлял...
  Ни один звук не долетал до его слуха извне, хотя город никогда не спал. Только тихое шуршание маятника огромных кабинетных часов и звук собственного дыхания. Какая роскошь - тишина! Иногда Герман готов был отдать за неё всё.
  Сегодня был тот редкий день, когда Кремль молчал. Герман не знал почему так случается. Наверное сонмы духов, гнездящихся в глубинах подземной трехгранной пирамиды, увенчанной, а вернее замаскированной Кремлевским комплексом, тоже должны когда-то отдыхать.
  В остальное время он постоянно слышал их голоса, возню, и ощущал присутствие, проявляющееся холодными змеями сквозняков, подземным призывным гулом и тупым нытьем под ложечкой, избавиться от которого помогала только Иисусова молитва.
  Герман не боялся того, что гнездится там, внизу, но его не покидала мысль перенести свою резиденцию из Кремля куда-нибудь в Подмосковье.
  Он догадывался, что такое Кремль и как он действует на своих обитателей. В его подземельях хранились тайные и опасные вещи, а Патриарх не желал подвергаться их искажающему действительность излучению.
  Настороженно относился Герман и к обслуживающему комплекс персоналу.
  Десятилетиями работая здесь, эти люди стали с Кремлём единым целым, как ракушки, приросшие к днищу корабля.
  И чем ближе он знакомился с Кремлем, тем сильнее изменялось восприятие: от знакомого с детства - "Сердца столицы - гордости русского народа!", до яркого образа хищного растения, призывно раскинувшего красные звездчатые листья, чтобы поглотить очередную жертву.
  Как Патриарху, Герману были доступны все или почти все тайные комнаты Кремля. Он отлично помнил, как впервые спустился на несколько уровней вниз, туда, где в давние времена хранились припасы, держались в заточении узники, возносились молитвы священниками в особых подземных церквях. Помнил эту "многослойность ощущений", с которой ему пришлось ещё долго разбираться, чтобы увидеть истинную картину. Владыка* был сенситивом, и то, до чего он докопался, ему совсем не понравилось.
  В экскурсиях Германа всегда сопровождал пожилой, вежливый Антон Всеволодович - смотритель этого подземного мира. Проработав здесь почти полвека он знал то, чего никогда не напишут ангажированные историки.
  После общения с работниками, смотрителями и архивариусами Кремля, Патриарх пришел к выводу, что эти люди, номинально подчиненные администрации, на самом деле живут своей особенной жизнью в мире древнего, страшного, уходящего вниз, в черную бесконечность, Кремля. Они были странными, эти "специалисты", они несли его печать на своих лицах.
  Эти склады, лаборатории, конторы и хранилища никогда никто не проверял и не инспектировал. Ревизоров пугала мысль заблудиться в лабиринтах комплекса, куда не проникают звуки мегаполиса и где продолжают скитаться души сотен убиенных в этих подвалах людей.
  Там, в глубине, оглушающее давление древних, каменных, покрытых слоем праха сводов, буквально лишало рассудка.
  Герману было неуютно осознавать себя живущим на вершине пронизанного ходами муравейника, самые нижние ярусы которого терялись в неизведанном.
  Именно поэтому, некоторое время назад, им было решено перебазировать свой кабинет в Талеж, в Давидову пустынь. Он любил это святое место.
  Неожиданно, его идея столкнулась с мощным сопротивлением со стороны администрации.
  Кремль олицетворял собой пристанище уязвленных первым смертным грехом**и являлся призом в битве на звание "Властелина мирской суеты" для карьеристов всех весовых категорий. Поэтому Герман был буквально втянут в непонятную, идиотическую борьбу с внутренним бюрократизмом.
  На словах, представители администрации были только "за", с воодушевлением расписывая, как здорово будет работать в Талеже и как разгрузится центр столицы. На деле же тихо и слаженно план саботировался, оттягивались сроки, терялись документы и невозможно было найти виноватого.
  Кремль гипнотизировал прорвавшихся к власти, как удав кролика, манил сильнее, чем свет - мотыльков, возбуждал больше, чем запах самки во время гона. Это была обоюдная любовь, которую так некстати задумал нарушить Патриарх.
  У Германа не было времени разбираться в чём задержка, было очень много работы.
  Так, что переезд откладывался...
  Оскалив красные зубы стен в победной ухмылке, Кремль не отпускал пленника, который мнил, что он вершит судьбу страны, сидя в мышеловке.
 
  ***
  Тени на брусчатке побледнели и стали медленно расползаться по черно-фиолетовым углам, чтобы переждать там, пока хозяйничает солнце.
 
  ***
 
  Герман считал нонсенсом, что церковь отделена от государства, в то время, как религия пронизывает жизнь каждого гражданина, даже исповедующего атеизм. И именно религиозное, а не светское государство - ответ Дьяволу, пытающемуся захватить мир.
  Это он понял давно, едва вступив на путь послушания после семинарии. А после окончания академии только укрепился в своей идее. У Германа хватило ума не обсуждать это с причастниками, он много лет вёл умственный и духовный штурм единолично.
  В высшей иерархии духовенства- множество мудрых людей. Но единственное, что их всех объединяет - абсолютная скрытность внутренней жизни и глубоко законспирированное мировоззрение. К сожалению, эта таинственность обоснована и самая лучшая исповедь есть открытое перед Богом сердце.
 
  Пастыри Божии решили - если Германа изберут, то им уж точно будет хорошо, поэтому в избирательной компании все служители культа оказали ему беспрецедентную помощь. Впервые он понял, что недооценивал их силу.
  И на физическом плане и на метафизическом Владыка получил мощнейшую поддержку.
  Сам Лев XIV приглашал Патриарха Германа на аудиенцию. Папа дал понять, что Ватикан с удовольствием следит за новостями из России - церковь по всей Земле усиливала свои позиции после "беззаконного века". И подарил Патриарху ларец из горного хрусталя с пером Архангела Михаила.
  ***
  Итак, по милости Господа нашего Иисуса Христа и Пресвятой Богородицы, ему удалось свершить небывалое!
  Сначала повернуть к себе общество, как к политику и лидеру РДП.***Преодолеть сопротивление противников и завистников из числа иерархов. Переждать шквал публикаций и карикатур, грубо высмеивающих "...попов и инквизиторов, лезущих управлять светским обществом", "...мракобесов, пытающихся сделать венцов творения - рабами, тлями и прахом".
  Затем заставить трубить о себе телевидение, интернет и газеты мира.
  Подняв настоящую бурю в обществе, Герман сумел постепенно утихомирить её достойными и мудрыми речами.
  Любителям кричать о свободе он предложил осмотреться и увидеть, куда приводит "свобода внешняя", и какая разница между ней и "свободой внутренней". Все эти популярные шоу, где юные девушки и парни не стесняются сказать, что познали "радость" содомского греха, программы, где демонстрации постоянных склок, лицемерия и проституции, подается, как "школа взаимоотношений"!
  С каким удовольствием он даст распоряжение прикрыть все эти "творения", перебравшегося в телевидение, старого шипящего знакомца, соблазнившего некогда праматерь Еву и теперь растлевающего её детей!!!
  ***
  Патриарх победил на выборах с перевесом в два с половиной процента. Общество с настороженностью следило за его шагами.
  Ему пришлось пройти через длительные дискуссии о тонкостях поведения новоизбранного главы государства. О форме повседневной одежды, проведения светских и религиозных праздников, атрибутов власти и облачения на инаугурации.
  Это было утомительное, но необходимое занятие, ибо он был первым Патриархом Всея Руси, официально ставшим Президентом России.
  Герман, в миру Герман Сергеевич Решетников, не стал отходить от основных канонов своей деятельности, явившись на инаугурацию в патриаршем облачении, добавив к нему только орден Андрея Первозванного.
 
  ***
  Герман пересматривал подготовленные за ночь бумаги.
  Специальные духовные практики помогали ему раздвигать границы возможностей человеческого организма.
  "Плоть немощна, дух животворит!", любил поговаривать Патриарх, бодро просыпаясь после короткого сна.
  Сегодня ему предстоял разговор с премьер-министром Александром Яковлевым, которым он пока был очень доволен. Первые шаги сотрудничества прошли под знаком позитивных перемен.
  Например, в школах были введены практические религиозные занятия, что хотя и вызвало возмущение "просвященного электората", но было успокоено подконтрольными СМИ, ясно раскрывающими пользу духовных практик.
  Владыка запретил показывать по ТВ старух, истово бьющихся лбом и изможденных молитвенными бдениями фанатиков.
  Герман сделал ставку на здоровую христианскую семью, счастливую, многодетную, для которой соблюдение заповедей и работа над смертными грехами была не архаикой, а скорее, психологической работой над собой.
  Конечно, учащимся был дан выбор, ходить или нет на занятия по религиозной практике, которые вели частью дипломированные психологи, а частью специально подготовленные, пользующиеся всеми современными гаджетами священники.
  Но родители отказавшихся предупреждались, что имена их отпрысков вносятся в "специальный реестр".Что за реестр, родителям никто не сказал, но это напугало их сильнее, чем прямые угрозы.
  На крестные ходы приглашались молодые крепкие ребята, потеснившие постоянных церковных обитательниц постпенсионного возраста, омрачающих картину. Разумеется, всё это неплохо оплачивалось, но и давало отдачу. Поток прихожан, в том числе и молодых, за последнее время увеличился.
  Церковь более не была отделена от государства, а стала её важной частью, влияющей на повседневную жизнь. Пока это было де-факто. Герман надеялся, что вскоре и де-юре. Четырнадцатая статья конституции жгла его душу огнём.
  Они не ведали, что творили, когда принимали её!!!
  Итак, церковь стала популярнее, особенно после того, как Патриарх заставил всех батюшек открыть "ООО", брать лицензии и торговать в храме, оплачивая налоги и ведя бухгалтерию. Тем самым прекратив обманывать прихожан, делая вид, что церковь - организация некоммерческая.
  Впрочем, церковь всё же имела льготы по налогообложению, как заведение культуры.
  Пришлось разделить большие епархии на меньшие и взять под контроль отчетность. Это вызвало страшное недовольство иерархов, лишившихся привычных сфер влияния и бесконтрольной прибыли. Им в противовес, радовались новоназначенные губернаторы от христианства, усиливая влияние Патриарха Германа.
 
  ***
  Владыка был уверен - все беды страны от безбожия.
  Патриарх был ярым противником практики, описанной в Евангелии от Матфея:"...все, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте; по делам же их не поступайте, ибо они говорят, и не делают..." или как шутит Бахаулла Рафиев:"Делай не так, как мулла делает, делай так, как мулла говорит."
  Он был идеалистом и жаждал "Идеальной Церкви". На этом строилась программа его партии, к этому он стремился, будучи Патриархом.
  Герман отлично знал, что священники в большинстве своём как раз далеки от идеала, а некоторые и вовсе позорят Православную церковь, поэтому ему пришлось произвести "Великую чистку", что повергло в страх весь клир, но подняло популярность среди мирян.
  В интервью Владыка сказал:"Безспорно, человек и сам может говорить с Богом напрямую - это истина. Истина так же в том, что для этого нужен талант, как для художника или поэта. Либо собственный упорный труд. Либо облегчающие поиск пути Учителя, коими и должны быть духовные пастыри. Это особенно необходимо сейчас. В людях никакого смирения, терпения. Агрессия и алчность празднуют победу. Смертные грехи одолели и больших и малых! Рожденные в стране, где более четверти века восхвалялась жизнь, полная наслаждений и потребления, молодёжь, вообще не имеет никаких духовных ориентиров и помощи в жизни, не зная, как справиться с отсутствием или потерей обладания и как нужно бороться со страстями. На помощь этим людям Правительство и Церковь и направят все свои силы."
 
  ***
  Герман оторвался от размышлений, снова взглянув в окно. Утро вступило в свои права. Погода испортилась.
  Над безукоризненными, картинными голубыми елями, едва не цепляясь за их сизые ветви, повисли тяжелые свинцовые тучи. В натопленном кабинете остро чувствовалось, как неуютно сейчас снаружи, какой холодной безысходностью веет от унылого ноябрьского дня.
   "Разогнать тучи, что ли?- пошутил про себя Патриарх, едва заметно улыбнувшись, - ведь я могу себе позволить... как Президент".
  Бывший глава страны частенько пользовался услугами ВВС по установлению приятной глазу погоды за счёт налогоплательщиков и ни в чем себе не отказывал.
  Герман понимал, что никого вызывать не будет, портить себе имидж не входило в его планы. Никто не мог упрекнуть Владыку в расхождении с общепринятым образом высшего духовного лидера. Его никогда не сравнивали с Иоанном Златоустом, как предшественника, и он "не копил на Земле, а стяжал богатства на небе".
  Именно такими словами описывал его жизнь личный секретарь Патриарха, а теперь и Президента страны - Иларий.
 
  ***
  После утренней молитвы, гигиенических процедур и трапезы наступало время многочисленных встреч, работы. График был напряженный.
  Иларий, как всегда бледный и подтянутый, уже занял свой пост. По решению Патриарха секретарь одевался в гражданский костюм.
  Рыжеватая бородка аккуратно подстрижена, а серые глаза глядят вокруг внимательно и строго. Герман питал к нему почти отеческие чувства.
 
  Вот и первый посетитель.
  В кабинет вошёл Бахаулла Рафиев со своим секретарем и штатный фотограф администрации, Константин Лаптев. Верховный Муфтий был давним компаньоном Владыки по философским беседам и сильным религиозным оппонентом. Умный и образованный человек он тяготел к суфизму и был в своём роде провидцем.
  Встреча была консультационной. Обсуждали давно лелеемый Германом проект.
  Церковную десятину, которую президент решил сделать обязательной для всех жителей страны. Группа аналитиков подготавливала документы для рассмотрения в парламент. Законопроект предвещал великие баталии, но президенту было чем подсластить пилюлю и привлечь к себе новых сторонников.
  Именно поэтому он назначал консультации со всеми видными экономистами, представителями духовенства и специалистами по PR.
  Бахаулла склонил голову в белой чалме. Он полностью поддерживал идею десятины, хотя это не совсем вписывалось в законы по выплате закята****.
  Ввести десятину для всех мусульман означало вступить в противоречие с Кораническим закятом, чётко толкующем, кому и сколько платить. Хотя древние источники называют также и десятину Торы - закятом, но ломать многовековые устои подобно слону в посудной лавке было чревато.
  Как наиболее традиционалистская и ригидная, исламская религия могла создать задержку к достижению цели.
  Герману же было необходимо единое решение для страны.
  Придется придумывать что-то специальное для этих четырнадцати с половиной процентов россиян...
  Он с некоторым раздражением посмотрел на Бахауллу, его скуластое непроницаемое лицо, зеленый халат из дорогой парчи и пересел к нему поближе, чтобы Лаптев сделал пару постановочных фото. Выразив всю возможную мудрость и доброту на лицах, они терпеливо позировали, после чего Иларий передал секретарю муфтия документы на рассмотрение и они распрощались.
  -Хорошая вещь, закят, - думал Президент, провожая взглядом пролетающих за окном и подгоняемых ветром ворон, - мудро и человечно. Хотя все равно найдутся люди, которым не страшны гипотетические муки ада, за его невыплату.
  Да, в любые времена, в любых странах никто не хочет расставаться со своим добром. Но, сказано:"Чти Господа от имения твоего и от начатков всех прибытков твоих, и наполнятся житницы твои до избытка, и точила твои будут переливаться новым вином..."- Взглянув на свой тяжелый золотой наперсный крест Герман усмехнулся. - Хорошо, что я не мусульманин.
  После визита муфтия и до встречи с премьером оставалось двадцать две минуты.
 
  Иларий раскладывал на столе документы для следующей аудиенции.
  Патриарх молча смотрел в окно, где собирались над Кремлём, подобно крышке над кастрюлей, пугающие, тёмно-синие, медленно закипающие, громоздящиеся одна на другую, тучи. Сегодня снова снился Преподобный Сергий, разговаривали о чём-то важном...
  Иларий обратился к Герману:
  - Владыка! А что будет, если парламент отвергнет законопроект о десятине?
  По жаркому кабинету пробежал поток невесть откуда взявшегося холодного сквозняка, заставив покрыться кожу мурашками.
  Кремль проснулся...
  - Предам анафеме, - усмехнулся Герман.- Смотрю ты ещё больше побледнел, сын мой? Не бойся, псалмокатару*****читать на них не буду, а вот не попасть в телевизор на Пасху для них будет очень неприятно.
  Внезапно Патриарх нахмурился.
  - Пригласи-ка мне на приём господина Фалькина. Пора его вразумлять.
  Иларий занес просьбу Президента в свой календарь.
  Борис Леонидович Фалькин был главой президентской администрации, доставшимся в наследство от прошлого Президента. Через два с половиной года он поставит на его место архимандрита Варлаама, отличающегося нужными Владыке Герману качествами.
  Пока же он должен был терпеть Фалькина, в обмен на лояльность важных людей, поддержавших кандидатуру Патриарха и давших ему около шести с половиной процентов избирателей.
  Уговор дороже денег, но Герман всё-таки решил нажать на Фалькина, чтобы тот поторопился с Талежем.
  Близость зимы, которую Президент должен был провести в Кремле, психологически напрягала его.
  После переезда Германа в кабинет главы государства там появились его любимые кабинетные часы и небольшой иконостас с несколькими дорогими сердцу иконами. Ему нравилось, что часы идут почти бесшумно, не так заметно, как уходит время. А молитвенная беседа с иконами всегда умиротворяла его кипящий ум...
  ***
 
  Ровно в десять ноль пять в кабинет вошёл председатель правительства Александр Валентинович Яковлев. Среднего роста, синеглазый и широколобый, он с первого взгляда вызывал доверие. Яковлев был верующий, но нерелигиозный человек и ходил в церковь по обязанности, на Пасху и Рождество, где стоял с окаменевшим лицом, крепко держа свечу в руке.
  Он никогда не обращался к Герману, как к Патриарху, но к его идеям относился с доверием и всячески поддерживал его начинания.
  И сегодня тот собирался удивить своего премьера.
  При разговоре присутствовал только Иларий, но Герман знал, что Яковлев все записывает на диктофон, чтобы потом лучше разобраться в услышанном.
  Иларий разложил перед премьером подготовленный проект и выкладки экспертов.
  Речь шла о специальных христианских воинских подразделениях, набранных из верующих и отдельных корпусов монашествующих чернецов. Эта тема уже неоднократно обсуждалась Священным Синодом, и результат был записан и подготовлен для парламентских палат.
  Яковлев выслушал суть, принял документы, посмотрел на Германа долгим взглядом и сказал:
  -Мне кажется, что это можно было сделать без обсуждения в парламенте. Будет большое сопротивление. И самый главный вопрос будет:"Зачем?".
  - Я понимаю, - отвечал Президент, - но моим воинам необходима легитимность и правовая база. Зачем? Чтобы было войско, объединенное общей идеей. Раньше был патриотизм, теперь его нет. А служить Отечеству только за деньги - грешно. Всегда будет некто, кто может дать больше. А человек слаб. Но ничто не объединяет лучше, чем вера.- Баритон Президента звучал ровно и уверенно.
  Яковлев кивнул:
  -Хорошо, я обсужу это со спикерами и министром обороны. А теперь по закону о цензуре...
  Это был ещё один закон, вызвавший бурю негодования в либеральных кругах. Домыслов было несть числа, крики о свободе слова, о свободе выбора заполонили радиостанции, аналитические программы и интернет. На улицы вышли пикетчики с заклеенными скотчем ртами. Готовые на всё!
  Но выступающих никто не останавливал и не задерживал.
  Тут Патриарх оказался на высоте. Он терпеливо объяснил, что ограничения вводятся на пропаганду всего того, что уже и так запрещено многие годы, а вот дальше существуют некоторые расхождения.
  Если раньше человеку или группе лиц просто отказывали в размещении и публиковании неоднозначного материала, то теперь они будут подвергаться крупному штрафу, а при нескольких таких попытках им грозит тюремное заключение.
  За что?
  За то, что зная заранее то, что публично размещать не разрешено, они всё же продолжают попытки, что говорит либо о злом умысле, либо о глупости. И то и другое лечится. Так сказал Патриарх.
  Так же хозяева ресурсов и главные редактора могут понести наказание за нарушение чистоты и нравственности общества. А если кто-то получил прибыль, распространяя запрещенный цензурой продукт, то эта прибыль изымается в пользу неимущих.
  Вы думаете здесь могут быть перегибы или политическое преследование? Отнюдь. На пути к окончательному постановлению каждый случай будет рассматриваться избранными жребием, дублирующими друг друга анонимными судьями из числа уважаемых людей разного возраста, семейного положения и образования.
  Поэтому любое культурное событие, книга, программа и фильм будет проходить тройной фильтр. Закон начнёт обкатку в пилотных регионах Ленинградской, Белгородской, Ростовской областях.
  Этот закон был принят во втором чтении.
  Патриарх знал, что шестнадцать человек из обеих палат сейчас скрипели зубами и ненавидели его лютой ненавистью, так как занимались именно тем, что теперь будет запрещено. Впрочем, для них оставались узкоспециализированные сайты, вход на которые обязан быть платным, магазины, кинотеатры и кафе-рестораны, которые должны быть вынесены не менее, чем за двадцать километров за черту города. Пусть только берут и оплачивают дорогостоящие лицензии.
  Яковлев ушел.
  Владыка переглянулся с Иларием и оба улыбнулись. Кое-чего премьер не знал. Во всех обителях, семинариях, при каждом приходе, давно уже были свои боевые подразделения, замаскированные под спортивные клубы, кружки и даже церковные хоры. А общая численность этого войска приближалась к двумстам двадцати трём тысячам. Обеспечивались они "добровольными пожертвованиями". С узакониванием "чернецов" части получат государственное довольствие. Следующим номером у Владыки шла "тайная полиция". А вот это он выносить на обсуждение не собирался. На то полиция и тайная, чтобы о ней никто ничего не знал.
  После обеда Герман ожидал троих ближайших сподвижников. Все они занимали посты пресвитеров, но тем ценнее были для Патриарха. Ближе к народу.
  В личной комнате, находящейся за кабинетом ему накрыли стол. Владыка обедал с верным Иларием. Но аппетит куда-то пропал, ныло под ложечкой и он ограничился чаем с бубликами.
  Пока Герман был занят, то почти не обращал внимания на возобновившийся гул Кремля, на невнятные голоса, снова начавшие свой бубнёж, на острые струи ледяного воздуха, на приступы беспричинной тоски.
   Он несколько раз порывался спросить Илария, а слышит ли тот, но каждый раз передумывал. В его голове мелькнула некая мысль, которую он тут же, по привычке, занес в блокнот.
  В четырнадцать часов в кабинет Президента вошли трое в рясах. Неуловимо похожие друг на друга отцы Олег, Михаил и Даниил. Герман называл их " Трое из ларца". По их веселым лицам было видно, что они только что смеялись. Оказывается, администрация решила усилить бдительность и на пути к кабинету их уже несколько раз проверяли, причем металлодетекторы неизменно пищали из-за крестов. Приходилось каждый раз их снимать.
  -Надеюсь, что бесы не успели забраться к нам под рясы! - продолжал смеяться Даниил.
  Все трое знали Патриарха очень давно, с семинарии, но карьеры сделали разные. Они держали себя с ним совершенно свободно, а Герман на субординации не настаивал.
  Эти три человека сделали для Владыки многое, и собирались сделать больше, хотя были посвящены только в часть его плана. Роль "тайных управителей при Президенте" очень им нравилась и они приходили каждый раз с новыми предложениями.
  Иларий приготовил всем кофе, и кое-что покрепче.
  Разговор зашел о "тайной полиции".
  Добыча основных сведений о состоянии дел в городах возлагались на причастников. Опытный духовник мог узнать все, от семейных дел, до готовящихся или совершенных преступлений. И доложить. Нет, не в обычную полицию. А в христианский аналитический центр. А там уже разберутся, что с этим делать.
  Это вопиюще нарушало таинство причастия, и могло стоить Патриарху карьеры. Многие священники ни за что не пошли бы на такой шаг, поэтому он дал задание "Троим из ларца", чтобы они выдумали, как обойти этот щекотливый момент.
  К тому же Герману нужны были хакеры, чтобы заниматься боевыми действиями в интернете. Он понимал, что время "сарафанного радио" прошло и готовился выйти из интернет-окраин в центр внимания молодёжи, а заодно внедрить своих людей на новостные сайты. Нужно было чуть-чуть изменить окраску новостей. А потом ещё немного переставить акценты.
  Полным ходом велась подготовка к открытию нескольких телевизионных каналов, альтернативных существующим, со своими ток-шоу, новостями, спортивными программами и кинофильмами. Главный критерий новостей - правда, для ток-шоу - мораль, кино, разумеется после цензуры. Ибо, как сказал Апостол Павел :"Не обманывайтесь: худые сообщества развращают добрые нравы", а Герман хотел, чтобы русский народ жил в добром сообществе.
  В общем, у Президента были планы.
  Эти планы не просто были грандиозны, они должны были перевернуть сложившееся обустройство и разрушить активно обустраивающееся царство греха.
  И до Германа было множество реформаторов от церкви. Все они действовали напролом, запугиванием, насилием и даже кровью, но Герман был не таков!
  Он собирался предпринять шаги, имеющие в своей основе особенности психологии русских людей, и достичь цели построить гармоничное и христиански ориентированное общество, пусть даже используя хитрость и недоговоренности. Он собирался открыть также массу культурных заведений, принадлежащих РПЦ, не указывая принадлежности, не пугая воинствующих атеистов. Вроде того, как фруктовые соки в магазине, имеют разные упаковки и названия, но принадлежат одной(кстати, религиозной) фирме.
  Он заставил вкладывать богатые приходы деньги в строительство жилых, коммерческих и спортивных объектов, по его велению началась раскрутка христианских банков "Тейя Хримата"****** с "божескими процентами". Люди охотно понесли туда свои деньги. Места паломничества преобразились, превратившись в современные христианские центры с отличными гостиницами , монастырской пищей и продажей, производимой монахами экологической продукцией. Их хмельные квасы, хлеба и пироги, вяленые и копченые окорока, молочные продукты, яйца, разнообразные сыры и вина продавались в широкой сети специальных магазинов "Святой Елисей", а в постные дни там был широкий выбор освященной пищи для верующих и не очень.
  Важно было сначала полностью очистить и реабилитировать понятие Христианства, заставить думать людей, что Церковь совместно в Государством - это защитница, кормилица и утешительница.
  Здесь надо действовать, переводя акценты с плотского, захватившего умы и души на духовное. В общем привести общество к золотой середине. Это был замысел великого переустройства России и подготовка её к восприятию новой реальности. А именно, ко Второму Пришествию.
  Герман знал это точно - духовные откровения у него были с детства. И он верил - всё, что он делает - делает правильно и по велению Божьему.
  Он настолько погрузился в размышления, что почти не заметил, как ушли "Трое из ларца", оставив на столе файл с напечатанными там предложениями по реформированию дипломатической службы, разворачиванию акции "Святой Николай" и созданию христианских тюрем, где с осужденными будут работать священники, приводящие их к истинному раскаянию.
  Герман стал в раздумье мерить шагами кабинет. Он боялся, что общество отвергнет его реформы. Как им объяснить, что здоровый организм состоит только из здоровых клеток, а если клетки больны, то никогда не добиться успеха. Больной организм только и думает о своих проблемах и тратит на них все свои ресурсы, не продвигаясь вперед. Болезни же общества, как и болезни человека происходят от грехов прошлых жизней или же настоящей жизни, не важно.
  Главное дать понять обществу, что оно больно, оттого и людей много больных неизлечимо, даже детей. Святые места заняты без перерыва день и ночь, чудотворные иконы и ларцы с мощами облобызаны до блеска, а греха не убавляется. Бог милосерден, он, конечно даёт помощь своим детям, источник его любви неиссякаем, но так продолжаться не может. Выходя из храма все грешат, как и прежде, а кто и больше. Это непродуктивно, Богу нужны люди, очищающие себя до сияния, а не замарывающие дочерна.
  Мир напоминает Святую Троицу - Бог Отец, Бог Сын и Дух Святой. Если сказать проще - первое - это источник и создатель, второе - это созданное, то, что есть и третье - то, что связывает Отца и Сына, является способом общения и обмена всем сущим. Если Духа Святого нет, изогнан из жизни смрадом греховным, коего гнушается, то и связь прерывается, и вместо широкой, изливающейся материальными и духовными благами реки остается тоненький, пересыхающий ручеёк, не могущий напоить и оживить.
  Как только человек осознает всю свою ничтожность, то, как он далек от Божественного и удаляется всё дальше, устыдится, и начинает разгребать и выбрасывать греховные камни, загромождающие русло.
  Связь восстанавливается, Сын снова един с Отцом и пользуется всеми отеческими благами и купается в его любви...
 
  ***
 
  За окнами пролился дождь и мостовая заблестела, чистая, умытая. Тучи, недавно загромождавшие небо, растворились, оставив за собой едва заметные следы на ясном, тёмно-голубом вечереющем небе.
  Патриарх пригласил Илария поехать на загородную дачу, где он предпочитал жить. Там шла реконструкция, поэтому Герман пока ночевал в кремлёвской квартире. Но сейчас ему надо было немного отдохнуть, прогуляться между сосен, окружающих дачу. Освежить ум.
  Пока ехали в машине, Патриарх просматривал документы из епархий, подписывал назначения,рассматривал прошения. Сегодня вечером он будет служить в Храме Ризоположения, как действующий Патриарх.
  Он задумал, если служба пройдёт без помех, на одном дыхании, слаженно, значит на следующей неделе он объявит о чине Великого Покаяния, к следующей Пасхе. Что будет с обществом, когда он об этом объявит, он не знал. Знал, что будет с клиром, особенно высшим. Синод яростно сопротивлялся его инициативе. Поэтому Владыка не спрашивал аналитиков, ни с кем не согласовывал, просто решил, ибо имел право!
 
  ***
 
  На даче работа кипела вовсю, участок был залит светом. Благословив рабочих, тут же выстроившихся к нему в очередь, Патриарх с Иларием пошли в сторону соснового бора, где прогуливаясь по освещённым дорожкам и обсуждали план "Никола Угодник", предложенный отцом Даниилом.
  План заключался в явлении "чудес", случаемых с истинно верующими христианами. Через исповедников узнавались нужды прихожан, после определенного анализа епархия избирала счастливца и оказывала нуждающемуся реальную помощь. Церковь никогда не давала денег, но всегда могла решить проблемы используя свой авторитет. Затем совершалась огласка.
  Герман нашёл этот план интересным, и вполне приемлемым, после некоторых доработок, огласку он не одобрял, но его планам это споспешествовало бы. Владыка вздохнул. Как сказал Иоанн Богослов: "Дети мои! Станем любить не словом или языком, но делом и истиною."
 
  Фонари красиво подсвечивали зелёные хвойные лапы, ещё блестевшие от недавнего дождя. Невидимый отсюда мегаполис обозначал себя световым куполом, хвастливо выпятившимся до стратосферы.
  Как бы Президент не хотел остаться тут, вдали от замышляющего на него Кремля, но всё равно нужно возвращаться назад. Невозможно было надышаться этим свежим, холодным, чистым, как родниковая вода, воздухом.
  Уже на выходе он вдруг спросил:
  - Иларий, как ты себя чувствуешь в Кремле?
  Тонкий в талии, подтянутый Иларий, смахнул с волос капли, упавшие с сосен и немного подумав, ответил:
  - Я благоговею перед его историей, перед древностью, перед свершениями, что вышли из его сердца...
  - То есть, ты благоговеешь? Но не робеешь, перед таким-то почти одушевленным местом?- Патриарх испытующе посмотрел своими острыми тёмными глазами прямо в душу Илария.
  - Как вы узнали, Владыка? - с небольшой заминкой произнес секретарь, смахнув с лица очередные капли.- Ещё как робею. Первые дни даже мыслить ясно не мог, так терял себя в этих стенах. Потом как-то пообвыкся. Но всё равно иногда кажется, будто испытывает он меня. Будто следит даже...
  - Запиши мне на понедельник встречу с Антоном Всеволодовичем. А лучше попроси его остаться на ночь с воскресенья. Скажи, я очень просил.
 
  ***
  Служба прошла чисто, возвышенно, как по маслу. С первых слов :"Благословен Бог наш..." и до последнего "Многие лета..." Хор пел стройно, все подносилось вовремя и даже ладан пах особенно сладко, по-райски, настоящий "аромат благоухания духовного". Герман расценил это как хороший знак, хоть и укорил себя за грех гадательства. Но даже если бы вся литургия пошла не по плану, он все равно свершил бы задуманное.
  Между тем, Патриарх чувствовал какой-то недостаток в своих действиях. Чего-то не хватало. Как кусочка паззла.
  Подспудно он чувствовал, что недостающий ответ лежит в Кремле. Герман попробует найти этот ответ, а если надо, то вырвать его силой. А для этого ему надо будет снова спуститься вниз.
  Обычно Владыка ходил по подземельям только с Антоном Всеволодовичем, но теперь решил взять с собой Илария. Может быть тот сможет увидеть молодыми глазами то, чего он сам не мог видеть.
 
  ***
  Пока Иларий дремал на кожаном диване, Владыка разбирал бумаги, ставил резолюции, вчитывался в тексты заявок, прошений, представлений. За долгие годы работы с людьми у него выработалось шестое чувство на важное и неважное, на лживое и правдивое. Обмануть его было нелегко - Герман доверял своей интуиции, и помощи Святого, имя которого носил.
  Это помогало ему не утонуть в ворохе бумаг, несущихся лавиной, как на имя Патриарха, так и на имя Президента. Он привычно раскладывал бумаги на шесть стопок, по важности. Этим мог заняться и Иларий, но Герман решил не будить его, как не стал бы будить утомлённого сына.
  Бесшумные часы показали полчетвертого утра. Владыка потёр усталое лицо ладонями, встал и подошел к окну.
  На яркой желтизне брусчатки, залитой неестественным, неподвижным светом фонарей, резкими линиями выделялись контуры камней, напоминавшие чешую хамелеона. Казалось, что сейчас эта шкура дёрнется, стряхивая с себя налипший сор и двинется, выпростав из-под земли лапы с загнутыми когтями, прямо к Москва-реке, холодной, как его кровь...
  "Надо поспать хоть полчаса"- сказал себе Герман, укладываясь на застеленную кровать и полностью расслабляя тело. Он знал, как знаменитый Штирлиц, что проснётся ровно через тридцать минут, чтобы в очередной раз спуститься за ответом в самое чрево Кремля.
 
  ***
  Звонок вырвал Президента из объятий сна. Звонили с КПП. Иларий подтверждал охране, что они ожидают Антона Всеволодовича. Через пятнадцать минут в дверь постучали и в сопровождении охраны Германа вошёл смотритель Кремлевского корпуса. Герман первый раз увидел его без халата. На сутулых плечах Антона Всеволодовича висел пропахший нафталином пиджак, а на нём Орден Ленина, за какие-то особые заслуги. Казалось, он ничуть не удивился тому, что его вызвали в столь поздний час.
  Смотритель имел с собой сильно потёртую чёрную кожаную папку, с которой подошёл к Герману, и торжественно открыв её, достал плотный конверт и побуревший от старости лист бумаги.
  В конверте была связка ключей с бирками и какая-то затейливо вырезанная пластина из серебра. Он указал Президенту на строчку, написанную в самом конце длинного списка и произнёс мягко и вкрадчиво:
  -Распишитесь, пожалуйста, в получении ключей и клише допуска.
  -Что это за ключи? - удивился Герман.
  -Те, что может иметь Президент, но не Патриарх, - бледно улыбнулся Антон Всеволодович.- А вот здесь, пожалуйста, поставьте вашу подпись. - Он еще раз указал длинным, дрожащим пальцем на последнюю строчку списка, написанную чернилами каллиграфическим почерком.
  Герман просмотрел список, поразился. Это были имена людей, сидевших в Кремле с тех пор, когда он ещё назывался "детинцем". Против многих из них стояли личные печати.
  Президент поставил роспись, предложенной смотрителем ручкой, сильно напоминающей "Паркер" и взяв ключи и пластинку, стал их разглядывать. На одних брелоках стояли номера, на других старинные буквы.Сердце его забухало как молот. Сотни мыслей закружились в голове. Вот оно!
  -Ну, теперь самое время проверить эти двери, - сказал Герман смотрителю.
  Тот согласно кивнул.
  Иларий был потрясён и буквально потерял дар речи.
  Антон Всеволодович, похоже, наслаждался произведённым эффектом. Он сказал:
  -Прошу вас! - и жестом пригласил следовать за ним.
  -Владыка, а куда мы идём? - спросил Иларий, едва поспевая за Германом.
  -Идём искать ответ!- весело отвечал тот и добавил,- Ну, Слава тебе Господи!
  Охранники неслышно шли позади, наверное им тоже было интересно, но Герман собирался оставить их у входа ведущего вниз.
  Вот и офис их провожатого.
  Смотритель включил тумблеры на электрическом щитке и раздав всем по мощному фонарю(не все места электрифицированы), устремился в коридор.
  Несмотря на солидный возраст, Антон Всеволодович шагал очень быстро, смешно переставляя свои худые ноги и двигая лопатками, проступающими даже из-под пиджака. По ходу он комментировал места, где они проходили.
  Но Патриарх уже всё это слышал и раньше, так, что лекция проводилась больше для Илария. Некоторые этажи были оснащены старым, закрывающимся железными сетками лифтом, а где-то можно было спуститься только по лестнице, где не было видно ни зги.
  Наконец они достигли холодного, как ледник, коридора, куда спустились по шести или семи каменным тускло освещённым лестницам.
  Неожиданно там обнаружился вахтер, какие обыкновенно служат на проходных. Он сидел за столом, освещённом настольной лампой и клевал носом, сложив руки на груди. Герман мог бы поклясться, что газета, лежащая перед ним на столе пестрела ятями.
  Антон Всеволодович разбудил вахтёра, сердито отчитав его за сон на рабочем месте и взял у него железный ключ, который хранился в сейфе, встроенном в тумбу стола.
  -Герман Сергеевич, вам ведь секретарь не понадобится? Вы же ничего не собираетесь записывать? В "особые" места ему допуск запрещён, уж не обессудьте. Он и так не должен здесь находиться. Пусть остается с Аполлинарием, пока мы не возвратимся.
  Это было сказано тихим, но настойчивым голосом. Владыке не хотелось с ним спорить, а то ещё нажмёт Антон Всеволодович на какую-нибудь кнопку и из подземелья выскочат скелеты красноармейцев с ржавыми трёхлинейками.
  Герман согласился, но лишь задал вопрос, на который даже не ожидал услышать ответ:
  -Кем запрещён допуск?
  Антон Всеволодович неожиданно ответил уважительно и немного удивлённо:
  -Как, кем? Самим Кремлём и запрещён. Он не любит чужих...
  Владыка не стал расспрашивать далее, отчего-то ему показалось, что смотритель прав.
  Оставив Илария сидеть с вахтером, они отправились вдоль сложенного из аккуратно обтёсаных камней коридора. Холодные змеи сквозняков здесь были особенно сильны. Неясные звуки просачивались сквозь стены и потолок. Смотритель не обращал на это никакого внимания, устремляясь к тупику, где в правой стене темнела низкая кованая дверь в половину человеческого роста.
  Антон Всеволодович подал Герману ключ, который взял у вахтера.
  -Мне не под силу его повернуть. Откройте!
  Он взял ключ, который с трудом вошёл в гнездо замка и немного повозившись открыл дверь. Резкий скрежет разнёсся по коридору.
  -Надо бы сказать Аполлинарию, чтобы смазал,- пробормотал смотритель,- почти тридцать лет не открывали...
  -А кто был тут последним?
  -Юрий Владимирович*******, Царствие ему Небесное, остальных пускать было не велено.
  -А что там? - спросил Владыка, осеняя себя крестным знамением и входя в комнату низко пригнувшись.
  -Я не в курсе, Герман Сергеевич, мне туда тоже нельзя, дальше пойдёте сами. А я подожду здесь.
 
  ***
  В политике без мистики не обойтись. У каждого Царя, Председателя правительства или Президента обязательно есть штат колдунов, астрологов и предсказателей. А вот у Германа их не было, вернее не было тех, кто пользовался помощью бесов, чтобы узнать будущее, которое они же и приуготавливают. Православная Церковь богата провидцами и чистыми людьми, осененными Божьей благодатью.
  Таковым был и духовник Владыки - схиархимандрит Анфим. Он один знал о снах и видениях Владыки, с тех пор, когда тот был ещё иеромонахом. Они много разговаривали об этих чудесных посещениях и духовник был уверен, что Германа ждёт великое будущее. Но после смерти Анфима, Герман уже никогда не обсуждал сны с духовниками, коих было ещё трое. И только Иларию он открыл некоторые подробности.
  Владыка вспомнил последний разговор с Анфимом, когда тот уже лежал на смертном одре. Старец, всеми своими помыслами пребывал уже в горних высях, когда в келью вошёл Герман. Анфим погладил сухой, почти невесомой дланью его большую горячую руку и прошептал:
  -Я всегда буду следить за тобой, чтобы ты ничего не натворил на своём пути. Ты ещё страстен, а страсть, даже в любви к Господу - есть страсть. То есть грех... Запомни...
  Почему, оказавшись в темной комнате, один на один с Кремлём, он вдруг вспомнил об Анфиме? Может оттого, что тот был незримо рядом. Положив животворящие кресты на все четыре стороны, Владыка прочёл "Да воскреснет Бог!" и осветил помещение большим галогеновым фонарем. Потолок был сводчатым, пол - пыльным, стены покрыты какими-то разноцветными фресками. Герман подошёл ближе. Осветил. На полустертых рисунках наивно нарисованные люди убивали друг друга. Резали ножами, кололи пиками, вешали, жгли на кострах, топили и разрывали лошадьми, выдавливали глаза и волокли за выпущенные кишки, варили и закапывали живьём. На земле валялись поверженные идолы, а над всем этим великим ужасом, вставали тени крестов.
  У Патриарха сжалось сердце, холод скользнул под рёбра, остановив дыхание. Он покачнулся и с шумом упал на пыльный пол...
 
  ***
 
  -Чувствителен... - Сказал над его головой тихий голос.
  -Совестлив...- Отвечал другой, более твёрдый.
  Герман приподнял голову. Она была неожиданно ясной и лёгкой. "Где я? Как я очутился на полу?" - задал он вопрос и увидев луч фонаря, вырывающего из темноты часть фрески, сразу вспомнил.
  "Господи, Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя, грешного! Господи, Иисусе Христе, сыне Бо..."
  -Ты дальше-то пойдёшь?!- прервал его молитву знакомый до боли голос.
  Герман вскочил и оглянулся. Недалеко от двери, куда он входил, явственно высвечивались два силуэта. Он повернул фонарь в их сторону и ахнул, не веря своим глазам. А там преподобный Сергий и Анфим, стоят подле друг друга, оба в черных рясах, худые, с седыми бородами.
  Владыка с робостью шагнул к ним, рука взметнулась осенить себя крестом, но раздался голос Анфима:
  -Не надо, дитя моё! Не здесь. И крест наперсный бы снял. Не то это место, чтобы в кресте... Так бы и не сомлел.
  Герман вгляделся и увидел, что оба старца были без привычных крестов.
  -Но почему?! Кто вы? Не морок ли? Не бесы испытующие веру мою?- вскричал он. Внезапно все жития святых встали перед его взором. Рассказы, как бесы хитрили и одолевали, пытаясь отвратить от веры истинной. И креста они боятся, как огня!- Господи Иисусе, сыне Божий, помилуй мя, грешного! Да воскреснет Бог и расточатся врази Его, да бегут от лица Его ненавидящие Его!!!- он стал истово креститься сам и крестить своих благодетелей.
  Они лишь добродушно посмеивались, стоя в стороне.
  -Радость моя, - сказал Сергий, - послушай убогого меня. Не страшись! Бог везде Всесилен, в каждом уголке земли и даже в аду его сила не убывает. Если Бог внутри, то и внешнего не надо - это для слабых духом.
  -Место сие есть место скорби народа русского, место ошибки его наигорчайшей и урока претяжелого,- продолжил скорбным голосом Анфим.
  Старцы стояли всё там же, не приближаясь. Тихий свет пульсировал вокруг их тел.
  -Знаю, что держишь в мыслях Покаяние Великое, - сказал Сергий, - но не о том желаешь заставить каяться. Церковь Христова на день сей, вроде человека, грехом отягченного, но правоту свою отстаивающего, мол, делал злое, да для дела доброго. А доброе на злом не строится. Злое стоять не может - шатается. Оттого и народ охладел к вере Православной, что изначально злом добро строили. Пойдём-ка с нами, чадо, до сердца самого дойдём...а крест оставь, вернёшься - наденешь.
  Сказав это, Сергий повернулся и пошёл куда-то в угол, где темнота была особенно плотной. Анфим за ним. Осветив собой в углу кованую дверь, они прошли сквозь неё и исчезли.
  Как громом пораженный Патриарх стоял ещё минуту, колеблясь, затем спросив себя:"Разве ты не за этим пришёл?!", решительно снял с себя наперсный крест и положив на пол, отправился в угол, к двери. Осветив её он увидел, что дверь заперта, но среди ключей, которые он получил от смотрителя, нашёлся один, который подошёл.
  Войдя в следующее помещение, напоминавшее длинный и низкий зал, он прошёл сквозь него, стараясь не смотреть по сторонам, потому что там в нишах стояли чьи-то высохшие головы, недобро скалящие желтые зубы. Рука то и дело порывалась наложить на них крест животворящий.
  Он заметил, как старцы прошли ещё через одну дверь и бросился за ними.
  Помещения, через которые они проходили были разными, одни - маленькими и такими низкими, что приходилось ползти на четвереньках, иные - узкими, как пенал, были палаты тёмные и освещённые каким-то странным отраженным светом, пустые и наполненные вещами. Он видел чаши, оружие, ржавое и почти новое, кованые большие треугольники, золотые пластины с рисунками, чучела неизвестных животных, и незнакомые Владыке механизмы.
  Наконец, путь его привёл в круглую, куполообразную комнату, где мягкий свет, казалось, лился со всех сторон. Старцы были уже там и ласково улыбались Герману.
  Он хотел подойти к ним поближе и они позволили.
  Теперь его сердце ликовало от сопричастности к чуду! Конечно, если он кому-нибудь расскажет, то ему не поверят, особенно собратья по клиру, которые должны верить в Святые чудеса, но не верят. Всё это слишком похоже на сказку. Сам Сергий Радонежский явился, чтобы помочь ему! А возлюбленный духовник, старец Анфим! Владыка хотел броситься им в ноги, но они не позволили ему - "пустое".
  В комнате оказались скамьи, которые он раньше не заметил.
  -Давай-ка присядем, радость моя, - сказал Сергий, - ты утомился, дорога была трудной.
  Он сам, осязаемо, положил свою руку на германову и похлопал ею дружественно, легко. Рука была прохладной.
  - А я боялся дотронуться, не хотел быть подобным Апостолу Фоме,- засмеялся Герман.
  На душе у него было светло и радостно.
  -Сын мой, ты задумал изменить Русь-матушку, сделать людей более верующими, искоренить грех, очистить сердца, так ли? - Обратился к Герману его добрый духовник.
  -Да, отче, смертный грех правит Русью, а я должен изгнать его с просторов наших. Господь даровал мне такую возможность. Избрал меня своим орудием. После долгих раздумий принял я решение начать чин Великого Покаяния. И сделать это не так, как мнил себе наш хитрый клир, что переложил вину за поругание веры, за разрушение церквей, за убийство слуг Христовых. А во всём виновата сама церковь, погрязшая в грехах. Она не донесла Истину, не удержала в чистоте самоё себя. Разделилась в себе и не устояла! Именно Церковь должна принести Покаяние народу русскому. Знаю, что в том камень преткновения нашего. Верю, что смогу сдвинуть его!- Патриарх воодушевился, глаза его горели, он озвучивал свою мечту и верил в свою планиду преобразователя, чьё имя останется в веках!
  - Радость моя, а для чего армию-то завёл? А полицию тайную?- ласково спросил Сергий, покачивая головой. Его серые прозрачные глаза смотрели участливо из-под седых бровей.
  -Как без этого?- удивился Герман.- Мой план без этого не сработает. Православное войско любых бесов остановит. Вера без силы, как вера без дел - мертва! Полиция тайная будет дьявольских слуг отслеживать и отлавливать. Всех, кто малых сих соблазняет - накажу! Людей, вверенных мне Господом - защищу!- Голос его загремел вдохновенно.- Когда православный люд увидит - Церковь Христова её защитница, не только духовная, но и физическая - прильнёт к ней, как дитя к матери. Вот чего хочу я! - он остановился, чтобы перевести дух. Посмотрел победно на старцев. Опешил. Те глядели в пол.
  -Эх, Герман, сын мой, - грустно сказал Амфим, - говорил я - страсть тебе глаза застит... Что делать будем с ним, Преподобный? - спросил он Сергия.- Отпустим? Пусть подумает ещё немного?
  Сергий нахмурился, вздохнул.
  - Мы-то отпустим, да боюсь Кремль не отпустит. Пойдём-ка отче.
  И они исчезли, растворившись прямо перед лицом ошарашенного Владыки.
 
  ***
  Иларий сидел уже два с половиной часа рядом с храпящим Аполлинарием. Антон Всеволодович ушёл, сказав, что Президент вернётся сам, как только захочет. Секретарь начинал волноваться. Он не мог поверить, что Первый человек Государства ушёл один, без провожатых и охраны в какие-то подозрительные катакомбы. Мало ли что могло с ним случиться? В темноте. В холоде.
  Он пытался разбудить вахтёра, но тщетно. Тот оглушительно храпел, закинув голову назад и широко раскрыв рот, занавешенный густыми пегими усами.
  Промерзнув до костей и изведшись от неопределённости, Иларий решил сам идти искать Патриарха.
  Пройдя по коридору, куда скрылся Герман, до самого тупика с дверью, секретарь наудачу попробовал повернуть ледяную железную ручку, и она неожиданно подалась! Дверь отворилась со страшным скрежетом.
  Иларий, согнувшись чуть не пополам, вошёл внутрь.
 
  ***
 
  В Кремле не спал не только Президент с секретарём и охрана. В одном окне, через плотно завешенные тяжёлыми портьерами с витыми галунами просачивался свет.
  В кабинете, на внушительном кожаном диване сидел Борис Леонидович Фалькин с ноутбуком и вёл конференцию сразу с несколькими оппонентами. На столике мигал золотыми искрами только что поставленный на стол коньяк.
  -Мне не нравится, что он набирает силу, - сказал Фалькину некто, спрятанный на экране за тёмным силуэтом,- Яковлев сегодня пришёл с постановлением о потешной армии, монахи там повоевать хотят. Пересветы хреновы! Мы тут всё смеялись над этой затеей, но люди мои промониторили и оказалось, что их там, чуть не двести тыщ набралось и всё тренируются. Для чего, спрашивается?!
  Борис отпил маленький глоток коньяка, ответил нехотя:
  -План у него какой-то, точно никто сказать не может - хитёр наше святейшество, всех помощников его опросили, консультантов, Лаптева потрясли, зря он что-ли толчётся со своим фотоаппаратом на всех совещаниях. Лаптев сказал, что десятину он хочет со всех взимать. Со всех прибылей, понимаете?!
  Из ноутбука раздался дружный смех. И реплики:
  -Ну, Герман, комик!
  -Это плюс к налогам что ль?!
  -Вот ещё козлина...
  -Заткнитесь!- Крикнул злобно Фалькин. - Десятину будут платить все крещёные, вам это не грозит! Зато с них не будут брать тринадцать процентов налога, а денежки, те, кто платит десятину, сможет держать в золотых рублях, которые уже начинают штамповать.
  -Э-э, нам что теперь, креститься придётся? А что с нашими обрезанными делать будем?
  -Да в церкви к тебе в штаны никто не полезет, нацепи крест, крестись и кланяйся.
  Опять взрыв смеха.
  -Креститься - крестись, а про Мошиаха не забывай! Оглядывайся!
  -Греха большого не будет, в церкви уже тысячи наших служат...
  -А что Синод говорит?
  -Ничего. Присматриваются. Мужики своего не упустят. Главное, чтобы на наше не замахнулись.- Ответил Борис Леонидович.
  -Что там насчёт Талежа? Неужели всех заставит в эту дыру ехать?!- спросил кто-то Фалькина.
  Тот фыркнул:
  -Ага, щас! Будет сидеть, где сидит. Его из Кремля выпускать нельзя, а то вдруг до Бога достучится? Пока он под присмотром, всё будет по нашему.
   -Ну а что, если дрова начнёт ломать? Народ его всё больше любит. Вон рейтинги как подскочили.
  -Как поставили, так и снимем, - раздался густой гулкий бас, и все затихли. -Пусть пока играется. А вы не смейтесь. Президента нужно уважать - он народный избранник, - добавил бас и хмыкнул.
  Остальные осторожно засмеялись.
  -Ну, до связи! - сказал всем Фалькин и отключился от конференции.
  Обладатель баса остался на линии и сказал:
  -Вот что, Боря, праведника нашего святого из Кремля не выпускать, пока не протащим пару-тройку законов. А то мне его бурная деятельность начинает не нравиться.
  -Сделаю. - Ответил Фалькин и отключил связь.
 
  ***
  Долго, очень долго стоял Иларий перед фресками... Он понял, что хотел сказать неизвестный художник. Может быть тот сидел запертый в этом помещении, оставленный умирать и рисовал, чтобы оставить правдивый рассказ о том, как крестили Святую Русь? Или это был храм мести и ненависти, потому, что Иларий чувствовал себя тяжко, даже его нательный крест как бы раскалился и жёг грудь?
  Разумеется, он знал, что христианство насаждалось огнём и мечом, но среди воцерковленных об этом говорить было не принято, вспоминать - стыдно, христиане всячески открещивались от тёмного прошлого, поэтому всё попытки дать правдивую оценку прошлому, заканчивалось нападками на диких язычников, приносящих кровавые жертвы своим многочисленным богам.
  Ведь Христиане несли свет, а кто этого не видел и предпочитал оставаться в своей тьме духовной, да ещё и упорствовал - должен был исчезнуть с лица земли.
  А то, что Господь сотворил и тех и других, и всех любит одинаково, так это сказки для трусов, боящихся пустить кровь "варварам, людям, говорящим на непонятном языке, людям второго сорта, почти зверям..."********
  Вид этой печальной картины вверг Илария в глубокую скорбь. Он вдруг понял, почему христиане делали святыми в основном мучеников за веру. Это от стыда, который жжёт душу, но не хочет быть показан, это от гордыни, которая вопиёт:"Что бы мы ни сделали - это во имя Господа!", дабы не замарать личину "святости". Это от таящегося в самом сердце религии, как червь в румяном яблоке, греха, потому что ложь это грех, и только Дьявол разговаривает на языке лжи.
  "Да, - говорили они, - мы вас убивали, но посмотрите, и нас убивали тоже!"
  "Так кто же мы?!" - ужаснулся Иларий, отступая назад от обличительных картин, немо взывающих об отмщении.
  Шагнув, он наступил на что-то ногой. Это был наперсный крест Владыки.
  "Значит, он тоже понял!" - осенило Илария. Он поспешно снял свой крестик и положил на пол рядом с патриарховым. И тут же ему стало легче. Как будто с него сняли могильную плиту. Он глубоко вздохнул и сразу заметил дверь, притаившуюся в тёмном углу.
 
  ***
  Постепенно шок от случившегося отступил и Герман стал рассуждать. Он не понял последних слов своих покровителей, но как человек учёный, прочитавший тысячу книг, написавший диссертацию и множество богословских текстов, умел хорошо анализировать. Ещё раз припомнив всё, что произошло после того, как он вошёл в ту страшную комнату с фресками, он понял, что огорчил своих светлых покровителей.
  Он что-то сделал не так и Кремль может его не выпустить. Но как он это сделает? Замкнёт все двери? Напустит сонм чудовищ, которые сведут его с ума? Завалит каменьями?
  Он посмотрел на ключи и пластинку-клише, которую держал в руках. Сейчас он выйдет тем же путём, что вошёл и вернётся в свой кабинет, чтобы продолжить государственные дела. Может быть потом, со временем он поймет, что от него хотели Сергий и Анфим... если это на самом деле были Сергий и Анфим.
  И надо будет не забыть свой крест, который он сгоряча оставил на полу. Ведь не может Патриарх Всея Руси ходить без креста?!
  "Господи, Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя грешного!" Он прислушался, осмотрелся, всё было тихо, ничего не произошло. Уже смелее он начал "Отче наш!" и тут же сжался от страха. В дверь забухало, келья наполнилась жутким грохотом. Осеняя себя крестным знамением Герман ощутил, как застыла и не повинуется рука. Господь Всемогущий! Вот оно! Началось!
  -Владыка! Ваше преосвященство! Герман Сергеевич! Вы там?! - раздался из-за двери голос Илария.
  -Да здесь я, не громыхай так! - радостно ответил Герман, вставляя ходящей ходуном рукой клише в фигурный паз.
  Выйдя из кельи, Владыка крепко обнял Илария и они поспешили назад.
  В комнате с фресками, Герман, подбирая свой крест, заметил рядом нательный крестик Илария. Испытующе глянув на секретаря, он не нашёл в его лице ничего, кроме серьёзной сосредоточенности и покоя.
 
  ***
 
  День за днём шла работа. Президент был загружен, как всегда. Несмотря на выговор, сделанный Германом Борису Леонидовичу Фалькину, работа по постройке резиденции и административных корпусов в Талеже буксовала.
  То на участке находились подземные воды, то древние болота, в которые ушли тысячи тонн бетона, то местные жители протестовали против вырубки деревьев, ложась под бульдозеры. Деньги, выделенные на строительство таяли на глазах и исчезали в неизвестном направлении, стройка шла ни шатко ни валко и Герман понимал, что это обыкновенные воровство саботаж.
  Это его окончательно разозлило и он призвал "Троих из ларца". Отцы Олег, Михаил и Даниил, с энтузиазмом взялись за поиск виноватых. Владыка пожалел, что не сделал этого раньше.
  В данное время "Трое" занимались организацией тайной полиции. Они рассказывали Герману, как официальные структуры безопасности, по заданию "спонсоров" пытаются дознаться о характере работы подразделения "Навохудоносор".
  Работники ведомства успешно собирали компромат на всех этих "спонсоров" и на "держателей вожжей", как называли "Трое" олигархов, вцепившихся мертвой хваткой в русские ресурсы. Владыка не скупился на хакеров, добывающих переписки и переговоры людей, пытающихся окольно давить на него. Он захотел знать наверняка, кто ему мешает, кто препятствует строительству.
  Периодически он вспоминал про Кремль, прислушивался к злобному бубнежу, к которому почти привык, отгонял Иисусовой молитвой боль под ложечкой и зяб от ледяных змей, всё так же шнырявших по кабинету.
  Герман не мог сказать, "держал" ли его Кремль, или просто не было времени довести строительство административных зданий и резиденции до конца. Впрочем, он вызвал на помощь отца Варлаама, и со скандалом отстранил Бориса Леонидовича Фалькина от курирования проекта.
  Глава администрации сунул отцу Варлааму папки с документацией и ушёл, криво улыбаясь. Видно было, как он ненавидит и Президента и его людей. Теперь можно было ожидать неприятностей от покровителей Фалькина.
  Впрочем, на него у "Навохудоносора" уже было изрядное досье. Так, что Президент к войне был готов.
  Кстати, в связи с Фалькиным снова всплыл Кремль. Был перехвачен его разговор с одним из олигархов, который просил Бориса придержать Владыку в Кремле еще пару месяцев. Визави Фалькина тоже вычислили, ясно было, что они что-то знали о влиянии Кремля, но спрашивать впрямую было невозможно, поэтому за ними продолжили слежку.
  Посещение подземелья не прошло даром ни для Владыки, ни для Илария. Последнее время его верный секретарь был задумчив, невесел и даже осунулся.
  На все вопросы Германа он отвечал, что пока не может сформулировать мысль.
  Прошло Рождество.
  Пока все задумки Германа успешно воплощались в жизнь.
  К Рождеству был запущен тщательно лелеемый отцом Олегом проект "Святой Николай" и сорока счастливчикам удалось воплотить свои мечты. Резонанс был большим и это добавило церкви сочувствующих, хоть и вызвало волну скептических публикаций в газетах и интернете.
  Впервые Патриарху захотелось слегка придушить ёрников и он подумывал о том, как вывести писак из тени анонимности. Они выступали против Христианской церкви, против её стараний, высмеивали лучшие начинания! Ничего, скоро Герман подчинит себе всё, соберет все нити в своих руках и тогда все эти шавки, лающие из-под заборов быстренько умолкнут.
  Нет, никто не собирается к ним применять насилие. Боже упаси! Но вот от церкви отлучат. А значит извергнут из государства. А это значит они будут платить за всё полную стоимость, как люди не имеющие гражданства!
  Этот ход Владыка придумал недавно сам и очень гордился собой.
  Его детище "Христианские вооруженные силы" начали обсуждаться в прессе и на телевидении. Юристы готовили документы. Для утверждения официального статуса государственных войск было ещё далеко, но процесс пошёл.
  Что касалось десятины, то проект отправился на доработку, и конечно из-за мусульман. По этому вопросу готовился референдум. Рейтинг Патриарха рос и упрочнялся.
  Герман чувствовал свою силу, он был очень доволен и не оставлял мысли о чине Великого Покаяния.
  Единственное, что беспокоило Владыку было состояние Илария.
 
  ***
  Приближалась Пасха.
  Время, когда Патриарх задумал объявить о чине Великого Покаяния Церкви перед народом. Церкви нужен был новый прилив сил и энергии, чтобы продвигаться дальше. Он знал доподлинно, что не развязав старые узлы, не поставив точки над "i", невозможно идти вперёд, так как старое тянет назад. Патриарх готовился. Иларий помогал ему писать текст.
  В последнее время его верный секретарь изменился. Похудел, всё время о чём-то раздумывал, но обязанности свои исполнял, как всегда, безукоризненно. Иларий распечатал листы и подал Патриарху.
  Герман взял текст, стал его перечитывать. Поморщился. Вроде бы всё правильно, все слова на месте, но чего-то не хватало. Текст был мёртв. Владыка это чувствовал, а значит почувствуют и другие.
  В досаде он стал зачеркивать слова и целые абзацы, а потом перечеркнул лист и отбросил ручку. Подошёл к окну и посмотрел во двор.
  Брусчатка была оранжевого цвета, залитая светом закатного солнца, похожего на спелый апельсин.
  -Иларий, иди-ка сюда, посмотри какая красота!
  Иларий подошёл, стал смотреть на улицу, улыбка, такая редкая в последнее время осветила его лицо. Он повернулся к Герману и сказал:
  -Владыка, вам надо изменить текст покаяния.
  -Что же я должен в нём изменить?- спросил тот. - Может переставить местами абзацы?
  -Его надо полностью изменить. Не о том каяться надо.
  -О чем же, сын мой?!
  -О том, сколько убили, замучили русских людей, насаждая христианство. Это были жертвы Молоху, не Иисусу. Господь оттого не даёт счастья стране, что до сих пор жертвы те не искуплены, деяния те не оплаканы...- Иларий смотрел на Германа прямо, и даже с каким-то вызовом.
  -Ты понимаешь, что говоришь?- поднял густые брови Патриарх.
  -Я понимаю. Прошу, измените текст. Надо смотреть правде в глаза. Без этого не будет новой Церкви и без этого Господне ухо не склонится ко всем нашим молитвам. Только силою Великих праведников, постоянно замаливающих, искупающих этот грех, держится вера Православная. А замаливают они оттого, что знают - главный грех копьём торчит в груди Христианства!- Взволнованно и убеждённо сказал Иларий.
  -Ты говоришь о действе, предпринятом Иоанном Павлом вторым? Ну что ж, он просил прощения у Господа нашего, просил прилюдно, каялся в грехах католической церкви. Спасло ли это католическую церковь от дальнейшего нравственного и физического разрушения?
  -Я говорю не о прощении у Господа, Господь всемилостивый, он простит. Я говорю попросить прощения у всего Русского народа, потому что обида эта вошла в кровь его и подвергает самоуничтожению. - Иларий улыбался. Он был рад, что сказал об этом,- Закат-то какой красивый...- добавил он, завороженно глядя в окно.
  -Это невозможно! Ты не понимаешь о чём говоришь! - отрезал Патриарх. - Да и не твоё это дело. Иди-ка, займись корреспонденцией, а то дел накопилось выше крыши!
  Иларий вернулся к столу и сел сгорбившись. Медленно взял листки, поднёс к глазам.
  Владыка искоса посмотрел на него. Из-под листков на стол капали слезы.
  Это поразило Германа. Сжалось сердце, сильно заныло под ложечкой. Ему было жалко молодого впечатлительного Илария. Но его просьба была невыполнимой. Каяться перед язычниками?! Да весь церковный клир от самых низших званий до иерархов просто разорвут его на части! Иерархи и так злы на него за то, что существенно урезал денежные потоки, позволяющие вести жизнь сладкую, фарисейскую.
  Моментально затеют архиерейский собор и низложат! И всё, всё, что он делал рухнет в одночасье!!! Воистину, если Господь хочет наказать человека, он лишает его разума!
  Патриарх был смущён и обозлён. Бусины лествицы так и мелькали у него в руках. Иларий сидел молча, глядя на монитор и делая вид, что читает текст. На щеках у него блестели застывшие слёзы.
  "Сопляк!" - сердито подумал Патриарх и вызвал к себе второго секретаря, Адриана.
  Он нагрузил чернявого услужливого Адриана документами и отправился с ним в Епархию, по делам, оставив Илария, как провинившегося школьника посидеть, поразмыслить над своим поведением. Он-то думал, что Иларий радеет о своём патроне больше жизни, а тот спокойно подставил бы Германа, из-за своих бредней!
  Выходя вслед за Патриархом, Адриан победно сверкнул на Илария чёрными очами.
 
  ***
 
  В Епархии накопилось много дел и Владыка постарался погрузиться в них с головой, но то и дело на ум к нему шёл Иларий, его слова, вдохновенные глаза и горькие слёзы. Владыка хотел забыть об этом и досадливо кряхтел, нервно встряхивая документы и желая сосредоточиться на деле.
  "Ишь ты какой! Каяться перед язычниками, нашими лютыми врагами! Да это попирает все основы веры, звучит крамольно и дерзко для уха христианского!Не бывать этому!"- так говорил себе Патриарх и в то же самое время понимал, что где-то Иларий прав. Однако, такое покаяние не только унизит Церковь Православную перед лицом её врагов, но и поставит под угрозу само патриаршество Германа и все его планы! И чтобы забыть об этом, Патриарх стал усердно читать молитвы, бегая белыми холеными пальцами по монашеской лествице.
  А когда Герман вернулся в Кремль, то Илария там не нашёл. Охрана сообщила, что он ушёл примерно через полчаса после Патриарха, а куда, они не знают.
  Телефон Илария лежал на его рабочем месте. У себя на квартире он не появлялся. Автомобиль не брал.
  Наступила ночь, а от секретаря не было никаких вестей. Уже были проверены все места, где он только мог появиться. Увы, Илария нигде не было.
  Владыка работал, пил чай, снова работал, прислушиваясь к каждому шороху, потом подошёл к ноутбуку секретаря. Включил. Введя пароль, который знал, Герман стал просматривать документы и папки на рабочем столе и вдруг наткнулся на документ под названием "Чин Великого Покаяния перед русским народом". Он присел за стол и открыл документ...
 
   "Жертва Богу - дух сокрушенный; сердца сокрушенного и смиренного Ты не презришь, Боже"(Пс.50:19)
  "Если мы говорим, что не имеем греха, - обманываем самих себя, и истины нет в нас. Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи наши и очистит нас от всякой неправды" (1 Ин. 1: 8-9).
  "Может ли связанный когтями гордости иметь внутри себя пребывающим Смиренного Духа Святого? Возможно ли в судороге ненависти и прочих темных страстей видеть недомысленный Свет Божества? Или как "презирающий", хотя бы "одного из малых сих" будет богословствовать о Божественной любви?"(ср. Мф. 18, 10)
  "Я не постыжусь показать духовный свой плач, как наигрешнейшего существа, которое понимая, что есть совершенство и само замысленное совершенством, но потерявшее к нему путь в своей гордыне.
  Церковь есть тело Христово, а оно без греха, невозможно поколебать её тем, что составляет основу принадлежности к ней, а именно к горячему покаянию.
  Пряча в стыде проступки против Господа нашего, заповедавшего любить грешников, церковь Православная пыталась взять на себя функции Бога: " Мне отмщение и Аз воздам", по гордыне своей решив насилием навязать духовное человеческим. Были в истории христианизации Руси не просто насилия, но и вопиющие к небу преступления. Крестили огнём и мечом, преступали заповеди, вольно или невольно делая Церковь пособницей Дьявола.
  Признать за собой тяжкие грехи, пусть даже совершенные не нами, но замаравшие имя Православной Церкви - это великое мужество и сила, это говорит о изначальной святости Церкви, как Тела Христова, стремящееся очистить самое себя и на котором не может быть пятен.
  Виновны ли мы в смертных грехах, лежащих на репутации Церкви тяжким бременем, не дающим двигаться вперёд? Тьму тем виновны!!!
  Мы просим покаянного прощения у Господа нашего Иисуса Христа за отступление от веры и утоплении в грехах.
  Мы просим покаянного прощения у Святой троицы, как последние недостойные сожаления грешники.
  Мы просим покаянного прощения у народов, силой ввергнутых в лоно Христианской Церкви, их предков, умерщвлённых и преданных мученической смерти, пусть даже с благими намерениями спасти их души.
  Мы просим покаянного прощения у каждого, кто имеет слово осуждения, дабы приблизиться к Невечернему Свету, пострадавшего за нас Господа.
  Нет таких слов раскаяния, нет таких слёз сожаления, которые мы должны принести Творцу, за преступления против "малых сих", мы не просим снисходить к нашему убожеству..."
  Не дочитав, Патриарх быстрыми шагами направился к сейфу. Так и есть! Пропали ключи, данные ему смотрителем. Иларий отправился в подземный Кремль!
 
  ***
  Герман взял фонарь и торопливо зашагал во владения Антона Всеволодовича.
  Дорогу он помнил, и до коридора, где сидел Аполлинарий, где быстрым шагом, а где и бегом, преодолел минут за двадцать.
  Вахтёр сидел на том же самом месте и глубоко спал, как и в прошлый раз, поэтому посещение Владыки осталось для него незамеченным.
  Сегодня в коридоре было намного холоднее, несмотря на весну, пронизывающий ветер дул прямо из коридора навстречу Герману так мощно, что он едва преодолевал его силу.
  Наконец, добравшись до двери он нажал ручку вниз. К счастью, Иларий не запер изнутри. Вот и знакомая комната с обличающими фресками, опоясывающими её по периметру. Владыка ощутил, как ледяная рука начинает сжимать его сердце и быстро снял крест, положив его на пол.
  В этот раз старцев в комнате не было, да и вообще в последнее время они не являлись к нему ни во снах, ни в молитвах. А может быть у Германа просто не было времени сосредоточиться?
  Фрески взывали, наливались кровью, становились трёхмерными и казалось, начали оживать и двигаться.
  Сдерживая себя от невольного крика, Владыка быстро пересёк комнату и вышел в следующую, где в нишах чернели пустыми глазницами останки неизвестных людей. Были ли это мощи святых людей, христиан, или поганые останки языческих колдунов, неизвестно. Только эту комнату Герман проскочил так быстро, как только мог.
  Он бежал по комнатам и кельям, полз и протискивался, сквозь узкие стены, чуть не обрывая одежду, и всё время звал Илария. Тот не откликался. Он прошёл их все и в конце-концов, осталась только та круглая келейка, где Владыка разговаривал с Преподобным Сергием и своим духовником Анфимом. Подробности того разговора живо предстали перед ним и Герман устыдился.
  Владыка подергал дверь, та была закрыта. Но из-под двери просачивался мягкий свет. Значит там кто-то был.
  - Иларий! - позвал он, прильнув к двери. - Иларий ты там?
  -Да, Владыка, - отозвался тот после некоторого молчания.
  -Открой мне, я войду.
  -Я... не могу Ваше Святейшество.
  -Почему?
  -Я боюсь, что вы пострадаете.
  -Пострадаю отчего?!
  -От Кремля, он здесь... - ответил Иларий, после заминки.
  -А он кто? И что он мне может сделать? - спросил Герман, ощущая всё же дрожь во всём теле.
  Изнутри к двери кто-то подошёл и остановился.
  Этот кто-то излучал такую древнюю, мощную, несущуюся, как сель, проникающую в каждую клетку тела силу, что дверь ей не составляла преград. В ушах взорвались оглушительно сотни криков мольбы, стонов и проклятий.
  Это было то, что раньше доносилось до него в виде неясного или угрожающего бормотания. Сейчас он услышал все эти звуки вместе, но в то же время мог явственно различить каждый голос или слова по отдельности. Это были голоса мужчин, женщин и детей, стариков, зрелых и молодых. Они защищали свои святыни, они кричали от боли и рычали от ненависти, дети визжали, бросаемые в огонь.
  Внезапно фрески, которые он видел в первой комнате непостижимым образом оказались вокруг него, соединились с разрывающими сердце звуками, и Герман, вдруг очутился в гуще всякого события, становясь исполнителем и жертвой каждого убийста и насилия.
  Он чувствовал презрение, разожженное в сердце ревнителя веры к жалким дикарям, поклоняющимся вырезанным деревяшкам и ложащимся под меч, дабы не поругали их нелепую святыню. И одновременно он чувствовал себя жрецом, протыкаемым мечом, но не отступившим от физического воплощения стихии, намоленного многими поколениями. Кумир - почти одушевлённая вещь, которая является ключом к миру богов, не менее святая, чем Казанская икона Богоматери, почитаемая христианами.
  Этот кто-то, спрятанный за дверью, был настолько страшен в своих возможностях, что удерживал готового упасть Патриарха в воздухе, накачивая его мозг ужасающими картинами, звуками и чувствами.
  Казалось, время остановилось, и Патриарх испытал все муки ада, всё, что было изображено на фресках он почувствовал на своей шкуре. Он кричал и корчился в муках, взывал к милосердию, просил пощады у Кремля.
  И он отпустил Владыку как раз в тот миг, когда тот готов был умереть от боли или сойти с ума.
  Внезапно наступила оглушающая тишина и Герман упал на пол возле двери. Напряжение, испытанное им, было столь велико, что он некоторое время балансировал на грани жизни и смерти, а потом уснул.
  Проснулся он от звука голосов, переговаривающихся за дверью. Герман поднялся на дрожащих, подламывающихся от слабости ногах и прислонился к стене. Ему не хотелось думать или говорить. Он был опустошен.
  Дверь медленно приоткрылась и на пороге показался Иларий.
  Он бросился к Патриарху, буквально подхватив его на руки:
  -Владыка, как вы?!
  Он помог ему войти и посадил на скамью, а сам сел рядом. Герман поднял глаза.
  Напротив сидели трое. Сидели рядом, достойно, спокойно, как братья. Как цари.
  Двоих он знал. Преподобный Сергий и Анфим, а третьего видел впервые. Он так же был одет в светлую рубаху, только вышитую орнаментом, лицо его так же светилось добротой, только морщины были резче, да белоснежная борода достигала самой земли.
  Он привстал и потянувшись к Герману, у которого не было сил даже отшатнуться, дотронулся рукой до лба. Рука была горячая, почти раскаленная, даже обожгла,но тело Владыки мгновенно наполнилось жизнью, сердце застучало ровно, по жилам весело побежала кровь.
  -Кто вы? - спросил он старца.
  -Твой друг молодой, а так же некоторые другие называют меня Кремль, но имя моё Велимир. Случилось, что строения эти выросли на месте большого Капища Велесова, ибо здесь ворота Нави в Явь, а Яви в Навь.
  После его разорения, меня, как главного жреца убили прямо на жертвеннике, кое ничего кроме фруктов, зерна и медов до тех пор не видало. Кровь моя, жертвенник обагрившая, обратила силу, местом накопленное в источник разрушения духовного.
  Тело моё смешали с глиной, легшей в основу строения первого, навечно мой дух сюда привязавши.
  Жертвы кровавые они всегда беду притягивали, ворота между Явью и Навью открытыми остались, что позволило миру навному в Явь вторгнутся и разрушение душ начать.
  Все эти долгие века приходилось мне сдерживать напор навей бестелесных, кое-как силы черпая в памяти людской, да помощь получая от Святых Земли Русской,- он показал глазами на Сергия и Анфима. - Но каждый раз обагрялись эти стены новой кровью и прожигали новые дыры в преграде моей тонкой. Оттого и смута на Руси, войны и беды всякие не прекращались. А совсем худо стало, когда жрецы иноземные, прознав про силу навную, ковчег мраморный на площади поставили, кровью жертвенной постоянно обагряя и мертвеца нетленного там содержа и следя за ним неусыпно, силу над навьями возымели. Теперь навьи по Руси летают, души растлевают, воли народ русский многострадальный лишают, а сами богатства, предками нашими собранные и отвоеванные умыкают и разоряют.
  Велеслав умолк.
  - Скажите, Отче, а то, что храмы Православные на земле сей Кремлёвской стоят, разве благодати здесь не прибывает? Сил на удержание мира вражеского, бесовского не добавляет?
  -Добавляет милый, и много больше бы добавляло, если бы сила та в место чуждое, супротив нас направленное не утекает.
  -Куда же она утекает?
  -Ты зерцало треснутое видел? Солнце в такое зерцало попадаючи лучи в разные стороны посылает, не в силах в одно целое собраться. В вере вашей есть такое слово "грех", у нас грехов не было, каждый за свою жизнь в ответе был, на Бога ничего не перекладывал. Ну да ладно! Грех на вашей церкви разбил её зерцало и сила в ней в десятеро десять раз не та, что вы все отдаёте ей. Часть того света, криво отраженная, миру навному, вражескому попадает. А всего-то зерцало то склеить надобно, от греха очистить, вот как братья Анфим и Сергий говорят.
  -А что делать-то надобно?- спросил Герман, невольно переходя на язык Велеслава.
  -Три вещи сделать тебе надобно. Одну ты сам задумал, сердцем чуя разбитое зерцало - склей его. Вторую вещь надо сделать, ковчег мраморный жрецами иноземными построенный снести, а мертвеца нетленного земле предать, а вот третье ты сделать не сможешь.
  -Почему?
  -Потому что само оно произойдёт, Кремль разрушен быть должен, ты этого сделать не можешь, он сам разрушится, речки подземные своё дело уже сделали, в воду всё и канет, и дверь в мир навный закроется. Так что правильно ты в Талеж перебраться задумался. Места Святые там, капища древние и по сею пору добро людям отдают, хоть и стоят на них здания молельные, христианские.
  Ну вот и всё, идти мне надобно. За науку не благодари...
  Велеслав поклонился всем и вышел.
 
  Пасха выдалась светлая, солнце красным яичком скакало по небу ясному, люд православный нарядный, куличи, пасхи и писанки нёс в Церкви, красиво убранные и торжественные. Ждали зрелища долгожданного, службы всенощной, воскресной.
  Только в этом году отчего-то Патриарх избрал местом проведения службы не превеликий и роскошный Храм Христа Спасителя, а малую церковь Рождества Пресвятой Богородицы в Давидовой пустыни, что в деревне Талеж.
  Удивляется люд православный. Видно место там какое-то особое,благодатное. Народу собралось в Талеже видимо невидимо! Никогда столько здесь разом не бывало.
  Пасха выдалась неожиданно тёплой, весна стучалась в каждое сердце, земля возрождалась, воскрешаясь от долгого зимнего сна.
  И в день такой прекрасный сам Иисус Воскрес! Чтобы сказать, что всё божественное и к Богу прильнувшее обязательно возродится снова.
  Служба транслировалась на всю Россию и за рубеж. Миллионы христиан смогли прикоснуться сердцами к праздничной Литургии, и воскликнуть долгожданное "Христос Воскресе!" и услышать "Воистину Воскресе!".
  Служба подходила к концу.
  Патриарх Герман был сегодня особенно одухотворён и торжественен. В красном праздничном пасхальном облачении, с двумя панагиями и наперсным золотым крестом, с вышитым золотом омофором он вышел к народу, чтобы проповедовать о Воскресении и поздравить мирян и клир с Великим праздником.
  Он обвёл взглядом радостные и счастливые лица с восторгом восклицающие и поздравляющие друг друга словами "Христос Воскрес!" и думал о том, что только что сам воскрес к новой жизни, положив все свои упования на Господа и не заботясь более о дне завтрашнем. Не заботясь ни о чём, кроме Истины, потому что Истина и есть Бог.
  Молодой дьяк Иларий раскрыл перед Германом красную папку с текстом.
  Патриарх шагнул вперёд, крепче сжал свой жезл и произнёс:
  Возлюбленные!
  Все смолкли. Комментатор удивлённо смотрел в свой лист, не зная, что произойдёт дальше. Секретариат Патриархии его не уведомлял об изменениях в ходе службы, и комментатор стал слушать Владыку раскрывая глаза всё шире и шире. Ибо тот начал свою речь такими словами:
  - Я не постыжусь показать духовный свой плач, как наигрешнейшего существа, которое понимая, что есть совершенство и само замысленное совершенством, но потерявшее к нему путь в своей гордыне...
 
  Бригада, занятая съёмками радовалась, что трансляция прошла на высшем уровне. Народ безмолвствовал, потрясенный, а в толпе стояли два никем не замеченные старца и улыбались. Они знали, что в праздник Воскресенья Господня радостью смываются даже самые великие грехи.
 
 
 
 
  Глоссарий:
  * Владыка,Патриарх, Герман, Герман Сергеевич Решетников - одно и то же лицо.
  **Первый смертный грех - гордыня.
  ***РДП- Религиозно Демократическая Партия
  ****Закят - это религиозный обряд, заключающийся в отчислении состоятельным мусульманином каждый год 1/40 части своего имущества в пользу бедных.
  *****Псалмокатара- богослужебный чин проклятия псалмами.
  ****** "Тейя Хримата" - божественные деньги( греч.)
  *******Юрий Владимирович Андропов
  ********Слова Патриарха Всея Руси Кирилла о славянах.
   P.s. Автор нерелигиозен, но верует.


Илл.А.Дворкович "Туманный Кремль"