Ляксандра

      Так называла себя матушка, будучи в хорошем настроении, и предлагала гостям отгадать загадку: "Назовите имя на букву "ля". Когда все отказывались от разгадки, она называла это имя - "Ляксандра". Оказывается, так называла её в детстве бабушка. Гости оживлялись, требовали новых загадок или переключались на воспоминания.

     Воспоминания беспокоят и меня, но отсутствие хорошей памяти требует значительных усилий на оживление давно ушедших дней и восстановление образа, поведения, привычек, характерного говора. Своим говором она и запомнилась больше всего. Кто бы ещё мог так выразиться: "Земли не передать"? Это означало её удивление и изумление, и при разговоре приобретало ещё много разных оттенков. Или, будучи не очень сильна в грамматике, и медлительна, и задумчива, могла сказать: "Умой харю и лицо". Ещё одна фраза: "Кто? Я?" каким-то удивительным образом передалась внучке, до рождения которой она, к сожалению, не дожила.

     Звали маму ещё и Шураньтей. На Тамбовщине так называют многих. "Тань, а Таньтя", например, кричит соседка через огород. Так называли её нередко, когда хотели послать за бутылкой. "Шураньтя, сходишь?.." Или "Шураньтя, сбегай,.. ты у нас самая молодая". В последнее время она работала посудомойкой в школьной столовой. Магазин был в соседнем доме, а работа - не сахар. Попробуй накорми полторы тысячи ртов, да продукты затащи на третий этаж, да учителям прислужи. А в этой школе, надо сказать, у ней и сын учился, и дочь.

     Когда у них с отцом появился свой дом в её родном селе Старосеславино, надо было видеть мамино лицо по приезду. Она раскидывала руки и говорила: "Какая красота! Земли не передать!" И не торопилась хвататься за тяпки и грабли, а долго обхаживала все уголки дома и сада и, как бы мысленно, их обнимала. А когда к ней приезжали дети и внуки, никаких запретов не существовало. И не требовалось никаких разрешений, чтобы бегать по саду и мять траву. Она с радостью подхватывалась исполнять все наши желания. Была полная вольница. И не ждала она от нас никаких подарков или помощи. Приезжали бы сами.

     Мы не знали, болела ли она чем-нибудь? Болела, наверно, но никто никогда не слышал о её болячках. И нам с сестрой не приходило в голову спросить: "Мама, как ты себя чувствуешь?"

     В общем, жили мы, борясь с перестройкой и другими напастями, мало заботясь, что у мамы на душе и в организме. Мы - на севере, а она была удалена от нас на две с половиной тысячи километров. Я снова пошёл в море, чтобы прокормить семью. А когда получили телеграмму из Тамбовского края, я ничего не понял... Я раньше и не догадывался, что могу выть как степной волк.

     Билеты на самолёт покупала сестра на деньги нового мужа-коммерсанта. Дороги на тамбовском чернозёме уже развезло и, чтобы везти гроб сначала до церкви, а затем и до кладбища, пришлось колхозу выделять трактор. Помню, как бабки шикали на отца, который не знал, как правильно вынести крышку гроба из церкви (все мы были безбожниками).

     На поминках я здорово разругался с отцом, что не сберёг он свою любимую Ляксандру... Отец недолго прожил после матери. А я сейчас думаю, что не отца надо было ругать за безвременную потерю, а меня. Где я-то был в лихую годину?

                31 января 2011 года