Враждебен ли гаммадион кресту?

RLD

НЕОБХОДИМОЕ ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ

Настоящая публикация ни в коей мере не является апологией преступного гитлеровского режима, Национал-Социалистической Германской Рабочей партии (НСДАП) и (или) пропагандой справедливо осужденных всем прогрессивным человечеством национал-социалистических, фашистских или иных тоталитарных человеконенавистнических символов, движений, партий, взглядов и идей, антисемитизма или юдофобии, нося исключительно популярно-ознакомительный характер.


На рукаве его - мерзкого знака
Топоры палачей скрещенные.

Сергей Поделков. Возмездие.


В принципе Свастика является символом Христа, так как
в ней заключена та же эзотерическая идея, только несколько
менее связанная с историческими деталями Воплощения
Слова.

Александр Дугин. Крестовый поход Солнца.


Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь.

На тему враждебности, якобы существующей между «гаммадионом» (так называется по-гречески свастика, образованная, в глазах всякого знатока греческого алфавита, четырьмя заглавными буквами «Г», или, по-гречески, «гамма») и крестом - главным символом Христианства, было написано множество опусов разного качества, но одинаково неосновательных по сути. Прежде всего, следует заметить, что как правосторонняя, так и левосторонняя свастика-гаммадион (именуемая на Руси по-разному - коловрат, конь, ярга и т.д.) одинаково часто использовалась в  христианской символике и в христианском искусстве периода Античности и Средних Веков, да и более поздних эпох - скажем, в виньетках Псалтыри Святой Царицы-Мученицы Александры Феодоровны, или на капоте автомобиля Святого Царя-Мученика Николая II. Обе варианта коловрата, как право-, так и левосторонний, с самых первых веков христианства считались - вопреки дальнейшим бредоумствованиям всевозможных любителей «наводить тень на ясный день» - в равной степени связанными с третьей ипостасью Пресвятой Животворящей Троицы, а именно - со Святым Духом. Правосторонний «мученический крест» (еще одно название свастики в христианской традиции) служит символом «собирания (концентрации) Святого Духа», левосторонний - символом его «рассеивания (распространения)».
 
Как с полным основанием писал в свое время наш российский «конспиролог» Александр Гельевич Дугин:

«Крест - это четыре ориентации пространства, четыре элемента, четыре реки рая и т.д. На пересечении этих компонентов находится уникальная точка - точка Вечности, откуда все исходит и куда все возвращается. Это - полюс, центр, земной рай, Божественный правитель реальности, Царь мира. Особым образом этот «пятый», интегральный элемент, Божественное присутствие, «высшее Я», проявлен в символе «вращающегося креста», т.е. Свастики, которая акцентирует неподвижность Центра, Полюса и динамическую природу периферийных, проявленных элементов. Свастика, равно как и Распятие, была одним из предпочтительных символов христианской традиции, и особенно она характерна для «эллинской», арийской, манифестационистской линии...Пятый элемент здесь - сам Христос, Бог-Слово, Имманентная ипостась Божества, Иммануил, «С НАМИ БОГ». В принципе Свастика является символом Христа...»
 
В данном случае Александр Дугин совершенно прав. В «Православном собеседнике» за июль-август 1869 года известный русский богослов Илья Степанович Бердников писал о свастике-гаммадионе следующее:

«Что касается до памятников (катакомбных христиан в первые века Христианства - В.А.), относящихся к 2, 3 и началу 4 в., то за немногими разве исключениями, на них употребляются только прикровенные изображения Крестного знамения, как-то...особенно фигура, представляющая четвероконечный крест с загнутыми концами (курсив здесь и далее наш - В.А.).
 
Автору данного краткого очерка самому доводилось, при посещении «туристического заповедника» Суздаля (каковым он еще оставался, по крайней мере, в 1983 году) видеть в одной из тамошних церквей (являвшейся тогда музеем) выставленный на всеобщее обозрение великолепно сохранившийся саккос православного епископа, украшенный золотыми, на красном фоне, свастиками, причем именно в «нацистском» варианте - левосторонними, «лунными», да еще и вращающимися! Мы уже не говорим о стенах киевского Собора Святой Софии, украшенных поочередно право- и левосторонними гаммадионами, и о других аналогичных узорах и изображениях на бесчисленных предметах христианского культа - от колоколов до окладов Святых Образов! Впрочем, отсылаем всех, желающих углубленно заняться изучением места и роли гаммадиона в Христианской и, в частности, Православной церковной символике, к книге Романа Багдасарова «Свастика: священный символ» (второе, расширенное издание данного труда называется «Мистика огненного креста»).
 
Во-вторых, германские «народники»-ариософы, являвшиеся - якобы! - предшественниками, тайными покровителями, вдохновителями и «закулисными кукловодами» Гитлера - преспокойно использовали как правосторонний, так и левосторонний «крюковидный крест», а иногда - оба варианта коловрата одновременно (как, например, Г(в)идо фон Лист в своей знаменитой магической формуле «АРЕГИСОСУР»).
 
В-третьих, как с полным основанием отмечал еще такой авторитетнейший исследователь и критик фашизма и национал-социализма «справа», как барон Юлиус Эвола:

«Возникает сильное сомнение в том, что национал-социалисты, начиная с самого Гитлера, по-настоящему осознавали значение основного партийного символа - свастики. По словам Гитлера, она символизировала «миссию борьбы за победу арийского человека, за триумф идеи созидательного труда, который всегда был и будет антисемитским»... «Поистине примитивное и «профаническое» толкование!» - восклицает по этому поводу барон Юлиус Эвола. Совершенно непонятно, каким образом древние арии могли связать воедино свастику, «созидательный труд» (!) и еврейство, не говоря уже о том, что этот символ (коловрат - В.А.) встречается не только в арийской культуре. Не дали внятного объяснения и левостороннему (противоположному общепринятому при ее использовании в значении солнечного и «полярного» знака) вращению национал-социалистической свастики». Вряд ли нацисты при этом знали, что «обратное (левостороннее, «лунное» - В.А.) вращение знака символизирует могущество, тогда как обычное (правостороннее, мужское, «солнечное» - В.А.) - знание. Когда свастика стала эмблемой партии, у Гитлера и его окружения напрочь отсутствовали знания подобного рода».

На иллюстрациях к древнеиндийским, джайнским и буддийским рукописям (как и на скульптурных и архитектурных памятниках в обширнейшей - от Тибета, Китая и Японии до Малайи и Индонезии - зоне распространения древнеиндийских культуры и искусства) в огромном изобилии встречаются как «лунные», так и «солнечные» свастики. А изображенная на фоне восходящего солнца, в обрамлении дубовых ветвей и в сочетании с коротким мечом (или кинжалом) острием вниз свастика на эмблеме «Общества Туле» была, хотя и левосторонней, но имела совершенно иную форму, чем гитлеровская, и дугообразно загнутые концы (так называемое «солнечное колесо»), иначе говоря - не являясь гаммадионом по самой сути своей.

В своем исследовании барон Эвола настойчиво подчеркивает следующую мысль: «Можно считать чистой фантазией всякое «демоническое» толкование гитлеризма, свойственное многим исследователям национал-социализма, которые считают, что обратное движение свастики является непредумышленным, но явным знаком демонического характера. Такой же выдумкой являются все намеки на «оккультную», инициатическую или контринициатическую подоплеку (мы утверждаем это со знанием дела). В 1918 году возникла небольшая группа «Tуле Бунд», выбравшая своим символом свастику и сияющий солнечный диск; однако, за исключением германизма, ее общий духовный уровень был не выше уровня англосаксонских теософов. Имелись также другие группы и авторы, как, например, Гвидо фон Лист и Ланц фон Либенфельз (также создавшие каждый свой «Орден» )...и использовавшие свастику; но все эти течения были поверхностными и не имели никакой связи с подлинной традицией, в них царили путаница понятий и разнообразные личные заблуждения».
 
Таким образом, использование германскими национал-социалистами свастики-коловрата было обусловлено исключительно пропагандистскими и эстетическими мотивами, так что поиски в этой сфере каких-то злокозненных «тайных умыслов» представляются нам совершенно бессмысленными. И уж совершенно нелепо в этом смысле звучит «интерпретация» свастики неофрейдистом Вильгельмом Рейхом (Райхом), утверждавшим, что этот символ якобы «действует на подсознание как обозначение двух человеческих тел во время полового акта».
 
Последователи Вильгельма Рейха (которого, к слову сказать, судили в США за шарлатанство и оскорбление властей, приговорив к тюремному заключению) договорились до того, что объясняли успех НСДАП тем, что национал-социалисты, в качестве партийного приветствия, вскидывали правую руку ладонью вперед и вверх (что, якобы, символизировало эрекцию и, тем самым, присущую их движению мощную потенцию!), а их основные политические оппоненты - социал-демократы - использовали в качестве эмблемы созданного ими объединения «Железный фронт» три вписанные в красный круг белых стрелы без оперения, направленные по диагонали остриями вниз, что, якобы, символизировало импотенцию, и, соответственно, политическое бессилие СДПГ и ее союзников)!
 
Так же прозаично, как и использование свастики германскими национал-социалистами, объясняется, между прочим, и выбор ими коричневого цвета для своей партийной униформы. Просто нацистам (да, кстати, и не только им, но и членам праворадикальной организации Гергарда Россбаха, а также - что выглядит просто курьезом - «сионистам-ревизионистам» Владимира-Зеева Жаботинского!) в свое время удалось приобрести по сходной цене большую партию «бросового товара» - рубах светло-коричневого (а точнее - светло-табачного) защитного «тропического» цвета, предназначенных для обмундирования германских «охранных (колониальных) войск» в африканских и азиатских колониях Второго рейха, оказавшихся невостребованными после утраты Германией своих заморских владений в результате проигрыша Первой мировой войны. Лишь позднее, задним числом, партийными идеологами было придумано объяснение (впрочем, вполне удачное) коричневого цвета нацистской униформы как символизирующего почву (как мы помним, лозунг верности «крови и почве» - «Блут унд Боден» - получил в НСДАП широкое распространение, с легкой руки «Имперского крестьянского вождя» Рихарда Вальтера Дарре). Вероятно, именно поэтому Гитлер вообще ничего не пишет в «Моей борьбе» о партийной «коричневой» рубашке, хотя уделяет немало места теме выбора партийного знамени и партийной эмблемы.
 
Впервые свастика появилась на партийном знамени национал-социалистов (все еще являвшихся в описываемый период мелкой региональной партией, ограниченной рамками Баварии) летом 1920 года в столице Баварии - Мюнхене (через два года после начала ее использования советскими большевиками). Окончательные пропорции и форму национал-социалистической свастики определил сам Адольф Гитлер. При этом следует заметить, что ни Гитлер, ни кто-либо еще из представителей НСДАП или других аналогичных или сходных с ней в идеологическом плане немецких или австрийских партий и организаций, использовавших древний символ, никогда не именовали его «свастикой», предпочитая пользоваться заимствованным из средневековой геральдики немецким термином «гакенкрейц» - «крюковый (крюковидный) крест». В европейской геральдике гаммадион известен издавна и именуется «головчатым крестом».

Здесь конец и Богу нашему слава!

ПРИЛОЖЕНИЕ

Марат Зуфарович Салихов.

О МЕТАФИЗИЧЕСКОЙ СИМВОЛИКЕ КОЛОВРАТА

(ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО ВОЛЬФГАНГУ АКУНОВУ)

Любезный Вольфганг Викторович!

Хочу предложить Вам ещё несколько обширных цитат, развивающих тему символики коловрата в её богословском аспекте.

Итак Юлиус Эвола в работе «Коловрат как символ полюса» пишет:

«Говоря о солярном характере протокультуры, необходимо обратить внимание на два аспекта: идею солнечного культа, и идею солнечной власти.(...) Не смотря на гипотетичность такого утверждения, оно, безусловно, заслуживает внимания. Следует также отметить, что между солнцем и божественным огнем существует некоторая связь (акцент на которую заметен в индогерманской традиции). Культ огня в традиционном античном міре (согласно Бахофену), связывался как с ураническими и «солнечными» компонентами ритуала патрициев, так и с понятием «солнечного» и «божественного» царства самого по себе.
Ведь то, наличие чего в различных культурах отличает изначальную лидерскую расу: ирано-арийская «слава» — «хварено», (тождественная «агни-рохите», ведийскому огню как, «покоряющей королевской силе», и огненному истечению под названием «жизненная сила», «аншус», египетского царства), является именно «солнечным» огнем...

Коловрат, безусловно, можно квалифицировать, как огненный, солнечный (а значит и северный, полярный) символ. Однако следует иметь в виду, что древний человек не «обожествлял» суеверно силы природы, а, напротив, использовал их, для выражения высших смыслов. Истинная символика, очень далека от того, чтобы быть произвольной и «субъективной». Следует забыть о том, что пламя всегда представлялось всем народам божественным откровением, забыть, что у всех ариев практиковался точный священный обряд возжигания и сохранения огня, что с огнем явственно связывались как мистическая сила «героев» рода, так и «местопребывание порядка». Все это заставляет нас ошибочно полагать, что коловрат (как символ огня) — это лишь натуралистическое отображение примитивного орудия, служившего этим народам для возжигания. Коловрат, безусловно, связан с порождающим началом Огня и Света, но не в бытовом, а в высшем — духовном, королевском — смысле. В некотором высочайшем смысле он может быть назван таинственной печатью «Пра-Света» и «Пра-Огня», которые снизошли, чтобы воплотиться и возжечься в правящих кастах, в их «солнечной» работе над силами более низкого порядка и отстающими пока в совершенстве расами...
Коловрат не только огненный, но и полярный символ. Ведь «солнечная» функция, воплощаемая вождями в великих, укоренённых в традиции культурах, имела самое прямое отношение к функции «полюса». Вождь — это персонифицированное постоянство, неподвижная точка («вождь», от слова «водить», «король», «rex» от «regere» — направлять, править). Вокруг него происходит организованное движение сил, окружающих его, словно свита короля.

Существует определенная связь между исполненной глубочайшего смысла дальневосточной поговоркой: «неизменность в середине» и словами Конфуция: «Тот, кто правит посредством добродетели (небесный, рожденный из неизменности в середине), равен Полярной Звезде. Он твёрдо стоит на своем месте, а все звёзды движутся вокруг него». Аристотелево понятие «неподвижного движителя» является теологической передачей того же самого понятия. То же можно сказать и о «господине міра» или «чакрварти» — «того, кто заставляет колесо крутиться», в то время как сам является неподвижной точкой, «полюсом», опорой для его упорядоченного движения. Недалеко от «полярного» символизма отстоит и то, что можно назвать «олимпийским превосходством». Это непреодолимая сила, спокойная мощь, способная узаконить себя через свое чистое присутствие, сила, вызывающая непосредственное и опасное переживание трансцендентного (Горнего міра, который традиционно изображается огненной символикой)».

Значит, согласно Эволе, коловрат является символом круговорота энергии здешнего, явленного міра. В центре этого круга неподвижный Ум-Перводвижитель, в своём попечительстве понуждающий энергию принимать всё более сложные и совершенные формы, диктуемые міром эйдосов, как non qua non существования здешних вещей. Для социума это попечительство проявляется в стремлении власти к справедливости, т. е. к такому распределению благ, которое объективно устраивает большинство членов данного социума (подробнее по теме справедливости смотри М. Хайдеггер. «Слова Ницше «Бог мёртв»). Власть утратившая таковое стремление, обречена на уничтожение. Воля к Власти, таким образом, укоренена в попечительстве, ибо только находясь в центре міра, она в силах структурировать вещи этого міра.

Вселенная есть живой организм. Ведь только живое, преизобилуя энергией, может стремиться к более сложному состоянию, которого ещё нет в наличном бытии, в явлении.

Так что жизнь здешняя, будучи отцентрованна попечительствующей Волей к Власти, тем самым уже укоренена в міре Горнем, в Жизни Вечной, как неотъемлемой предпосылке своего существования.

Посему, положа руку на сердце, должно сделать вывод, что лишь коловрат может с полным правом быть символом философии энерговитализма Михаила Иосифовича Веллера. Ибо эта филосвофия является законным завершением всей новоевропейской философии воли и равно, всего гегельянства.

Вот как резюмирует в своей работе «Большой Хлопок. Михаил Веллер и Максимальное Действие, к которому стремится человечество» систему Веллера современный российский литературный критик Михаил Бойко:

«Книга Веллера состоит из развернутого очерка «Всеобщей Теории Всего» и нескольких афористичных резюме — для закрепления. В приложении — четыре художественных рассказа, излагающих абсолютно то же самое, только в художественной форме.

Мы выделим три наиболее существенные мысли.

1. Человек стремится к максимуму оптимальных ощущений, как положительных, так и отрицательных.

Иллюстрацией этого тезиса служит «цилиндр Веллера» (который мы так и предлагаем назвать), изображение которого приводится в книге дважды(с. 119, 474). Суть его в том, что ощущения положительные и отрицательные, достигая некоторого предела, смешиваются и даже переходят друг в друга: боль — в наслаждение, горе — в счастье, и наоборот. Отсюда выход на социологию, психологию и эстетику.

2. Стремление к максимуму оптимальных ощущений обуславливает совершение человеком максимальных действий, ибо в человеке больше энергии, чем потребно для простого физического выживания.

3. Предельное Максимальное Действие, к которому направлен вектор человеческой истории, — это уничтожение нынешней Вселенной и зарождение новой Вселенной.
Существование Вселенной от Большого Взрыва и до схлопывания — это и есть энергоэволюция. Просто всё существующее — это энергия, и она эволюционирует.
Цель Истории, таким образом, — уничтожение известной нам Вселенной и порождение новой.(...)

«Человек — логично, целесообразно, необходимо — может являться тем самым этапом существования Вселенной, посредством которого оформится Ее конец и одновременно зародится новая Вселенная. (...)

Если мы не одиноки во вселенной — мы можем совершить свое Максимальное Действие раньше, на более низком уровне, и ограничиться, скажем, уничтожением лишь земной жизни.

Но покуда у нас нет достоверных сведений о наличии жизни вне Земли — можно полагать, что мы будем жить. Пока не сможем выполнить Главную Задачу. Ибо все прочие варианты самоуничтожение — как и достижение любых научно-технических успехов — есть промежуточные этапы…»(...)

«Если отграничивать из общей — именно Человеческую историю, — то её целью может оказаться создание сверхквази-существ, энергопреобразующих и эволюционирующих, которые смогут подхватить у биологическо-социального человечества эстафету энергопреобразования — и вывести энергопреобразование Бытия на новые уровни скорости, эффективности и объёмов. Типа материализовывать поля и излучать энергию из вакуума (сейчас и предположить трудно). Но, короче, чтоб способами, нам еще неизвестными и даже принципиально не представимыми, таки грохнуть нашу Вселенную и засветить Новую» (с. 295).

Ну, хорошо. Мы выяснили цель человечества — уничтожение известной нам Вселенной (Большой Хлопок) и порождение Новой Вселенной. А что будет в Новой Вселенной? Там, в свою очередь, возникнет какая-нибудь форма разумной жизни, цель которой будет состоять уже в уничтожении Новой Вселенной и порождении следующей по счету. И так до бесконечности.

Абсурд ad infinitum: … — Большой Взрыв — Большой Хлопок — Большой Взрыв — Большой Хлопок — Большой Взрыв — ...».

Последнее высказывание об уходящем в бесконечность абсурде следует отнести на счёт вопиющего невежества господина Бойко в качестве диалектика. В запале своей критики, он смешал категорию смысла с категорией цели, полностью неотделимые друг от друга, пожалуй, лишь в быту.

Ведь то, что непосредственно укоренено в Жизни Вечной не может стремиться к чему-то, чем бы оно не обладало на данный момент, так как оно вечно пребывает во всех своих состояниях сразу. Смыслом же для него выступают всплески энергии на поворотах в ходе самодвижения его частей.

Именно на таком понимании сущности Жизни сходятся столь различные по стилю доказательства и складу ума мыслители, как нацист Алфред Боймлер и православный христианин, старообрядец Тарас Сидаш.

Альфред Боймлер. «Ницше, философ и политик». (Лейпциг, 1931):

«Воля к власти это не воля, которая имеет власть своей целью, которая стремится к власти. Эта воля не направлена на что-то — все эти представления искажают действительность воления. Если там и присутствуют цели, они устанавливаются волей, они находятся у нее на службе и не могут быть ничем внешним по отношению к ней, к чему бы она стремилась. Она сама не стремится к какой-либо цели, она сама является вечным становлением, которое не знает цели. Это становление есть борьба. А что есть соответственно воление? Ницше объясняет: «Воление вообще равнозначно желанию стать сильнее, желанию роста — и желанию иметь для этого средство». Сила не является целью воли, так как она сама и есть воля. Воля желает только себя: попытка дать этому объяснение ничего не дает. Но рост можно было бы трактовать как пассивный процесс — и тогда картина міра Ницше была бы соответственно неправильно понята. Рост это не процесс: напротив, под ростом Ницше подразумевает образ действий — он есть ничто иное, как следствие побед. Ницше отвергает каузализм, так как он понимает мір как борьбу, на этом же основании он выступает против телеологии: мнимая целесообразность происходящего является только следствием воли к власти: каждая победа устанавливает новый порядок, «обретение еще большей силы приносит порядок с собою, который напоминает набросок целесообразности».

У воления нет цели, которая бы лежала вне его — оно вообще ничто само по себе: воля есть только выражение данного общего состояния существующего. В человеке это выглядит так: воление это повеление, а повеление это аффект, и этот аффект является внезапным всплеском энергии. Путь воли отмечен всплесками энергии. То, что мы подразумеваем под волей в более узком смысле, осознанная воля, является только сопутствующим явлением сущности, которая представляет собой истечение энергии. «Воля только сопутствует». Осознанная воля сопутствует подлинной воле, которая всегда имеет перед собой бесконечность и поэтому свободна. И так она свободна, не потому, что ставит сама себе цели, но напротив, потому что у нее нет целей, так как она, будучи доступной для сознания, постоянно уходит в мрак. Это значит не стремиться к цели, это значит : «производить опыт, чтобы узнать, что мы можем; об этом нас может поставить в известность успех или неудача». Во всех случаях «хотеть» в реальности означает «мочь». Это есть испытание энергии. (...)

Идея цели и воления отправляет нам всю реальность вплоть до повседневных представлений. Всюду мы находим целесообразность в природе — но то, что мы хотим, и то, что мы делаем, это нечто разное. И никакой мост нельзя перебросить от того к этому(...). Имеется только терминологическое, а не фактическое противоречие, когда Ницше иногда совершенно отрицает существование воли, а затем все же говорит о воле к власти. То, что он отрицает, это осознанная, целеполагающая воля, которая принадлежит к вымышленным сущностям внутреннего міра. Поэтому принцип этого учения гласит: «Здесь достаточно чувств и мышления. Воление как нечто третье это лишь воображение». Воля к власти это не воление (Wollen), но способность (K;nnen), это реально работающее единство, на чьем месте идеализм позволяет действовать сознанию. Ошибка прежних философов заключалась в том, что они приписывали единство сознания тому, что в действительности образует единство энергии, которую Ницше называл волей к власти».

Тарас Сидаш. «Онтологическая психология Плотина». Введение:

«Как вообще можно различать живое и неживое во Вселенной? Самое общее и, на мой взгляд, самое точное определение живого, известное уже в античности, гласит, что живым называется то, что имеет в себе источник своего движения и, тем самым, само обусловливает своё движение. На первый взгляд, это чисто феноменологическое определение, основанное на том факте, что камень будет лежать, пока его кто-нибудь не сдвинет, растения же, а тем более животные — растут и перемещаются самостоятельно. Применяя это определение к наблюдаемым нами живым и неживым существам, мы достаточно быстро убеждаемся, что всякое наблюдаемое живое живым только кажется, ибо то, что видится сначала его «самостью», оказывается, при ближайшем рассмотрении, суммой отношений к иным предметам. В то же время и неживое, когда мы доходим до последних его оснований, оказывается подозрительно самостным и самостоятельным. В этот момент мы начинаем понимать, что наше первичное понятие либо изначально не было феноменологическим, но лишь ошибочно применялось к феноменам, либо это было все-таки чисто эмпирическое понятие, фальсифицированное дальнейшими наблюдениями. Люди, идущие вторым путём (как показывает опыт развития науки), могут идти им, пока не устанут: конца спорам о живом и неживом нет и не предвидится. Для тех же, кто идет первым путем, нужно объяснить факт наблюдаемого «оборотничества»; именно этим путем и шли древние. То, что всякое живое живым только кажется, обозначает то, что оно обладает именно кажущейся жизнью; то, что неживое с определенного момента ведет себя как живое, говорит о том же самом с другой стороны: живое мертвенно, мертвое живо — таков наблюдаемый нами чувственный мір. Теперь, если абсолютизировать тот факт, что живое лишь кажется живым, мы получим механицизм, если же тот факт, что неживое самоорганизуется, — гилозоизм: то и другое учения могут иметь очень разные формы в зависимости от культур, в которых они возникают. И оба эти кажущиеся противоположными учения имеют то общее, что редуцируют жизнь к неживому, при этом первое — отказываясь и от жизни как самодвижения, второе — от того, что в чувственном міре такая жизнь не наблюдается. Я хочу сказать, что чтобы мы могли говорить о жизни, не редуцируя её к неживому, мы должны говорить о ней не в эмпирическом смысле слова, т. е. не полагать её в сфере телесных предметов; иными словами, для того чтобы понять специфику живого тела, мы должны отрицать жизнь как телесный феномен. Если мы хотим избежать вышеупомянутой редукции, то должны сказать, что сама жизнь есть нечто не данное нам в опыте, равно как и живое в собственном смысле слова, однако из этого вовсе не следует, что мы должны как признавать существование только эмпирических понятий, так и называть существующим только чувственное — это следует уже из некой метафизической предпосылки. Значит, дело с жизнью обстоит так же, как, скажем, с равносторонним треугольником, который, конечно же, не дан в опыте, но благодаря понятию о котором мы фиксируем в опыте множество приближающихся к нему фигур. Итак, жизнь и живое с необходимостью есть именно умопостигаемое содержание; наблюдаемое же нами есть бесконечное количество форм и степеней ее умаления или подражания неживого живому. Жизнь (это слово называет самодвижение как процесс, душа же — источник самодвижения) божественна в себе, и даже — сам Бог, а потому предельно открыта и явлена во всем, оставаясь, однако, как и свойственно высшей природе, сокрытой в этой своей явленности и вездеприсутствии».

Heil Weller, dir!!!