О наболевшем...

   Бывают такие недуги, одна мысль о перспективе которых вызывает у меня стойкое желание умереть.  А когда эта перспектива начинает неотвратимо светить осуществиться в ближайшие пару дней – это желание превращается  в навязчивую идею. Хочется умереть, не дожидаясь. Причём, желательно, немедленно. Сию минуту и мгновенно… Но, как назло, не умирается…
   «Чудесный» сей недуг под названием «паратонзилярный абсцесс» преследует меня настойчиво и регулярно. Уж не знаю, что ему во мне так понравилось, но он, пошлявшись по другим несчастным людям, все равно возвращается ко мне. Никакие мои угрозы и истерики на него не действуют, а так же абсолютно не волнует его моё устойчивое желание и прилагаемые усилия распрощаться с ним навсегда – он возвращается, невзирая ни на что. Причём всегда в самый неподходящий момент. Хотя, если вдуматься, то для него никакой момент не будет подходящим – этож абсцесс! Разве может человек в твердом уме и трезвой памяти возжелать себе абсцесс???  Но… не буду говорить за всех, но уж я – точно нет.
    Первые два дня  я героически пыталась его игнорировать – делала всё как обычно – ходила на работу, ругалась с мужем, воспитывала ребёнка, готовила ужины и завтраки. Думала, может он увидит, что ему не рады, и уйдет по-английски, не прощаясь? Но ему было по барабану. Он меня любил и в мыслях не держал убираться восвояси.
    А в семье меж тем наступила благодатная тишина и умиротворение. Кричать и громко разговаривать было некому, ибо мать (то бишь я) страдала жестокими болями в горле и отёком связок, а больше нарушать тишину было некому. Все ходили просветлённые и торжественные.
    На третий день к ночи я сдалась – легла на диван с твердым намерением непременно умереть усилием воли. Ибо игнорировать эту боль стало просто невозможно, и жить с ней – тоже.
    Всех домашних выгнала из комнаты ночевать на отдалённый и изолированный диван, подбодрив их словами:
    - Идите, идите! К утру придёте и проверите, жива ли я…

    В итоге, излишне ободрённые и возбуждённые, они каждые полчаса по очереди прокрадывались к дверям моей комнаты и проверяли… Половицы скрипели, они сопели и пыхтели, как паровозы, громким жарким шёпотом сообщали другим на всю квартиру:      
    – Пока дышит! – и с громким топотом, не заботясь уже о конспирации, уносились обратно на изолированный диван к остальным сообщникам.
    Каждый раз этими своими вылазками они вырывали меня из ненадёжного, мучительного, но всё же – сна, и поэтому, когда это повторилось в шестой раз, я, проявляя выдержку и хитрость, подманила лазутчика к себе усиленными жалобными стонами. Им оказался Лексус. Муж. Ему не повезло – он был схвачен, скручен и уложен спать рядом со мной. В наказание за непослушание. И всю ночь он был вынужден стоически терпеть мои душераздирающие стоны, хрипы, сипы и температурный бред, бояться пошевелиться, громко вздохнуть и получать болезненные тычки в бок.
    В виду того, что никак не умиралось, к утру я совсем отчаялась. И когда Лексус сделал попытку ненавязчиво ускользнуть с дивана под предлогом того, что ему пора на работу, я решительно и бесцеремонно схватила грубой рукой его нежное хозяйство и прохрипела:
    - Дай мне йаду!!! Немедленно!
    Лексус обиженно засопел и заёрзал, пытаясь высвободиться и думая, что я шучу. Но я не шутила. Дышать было очень трудно и больно и мне было не до шуток. Тогда Лексус слегка порозовел и перестал вырываться. Я пристально посмотрела на него, подозревая, вдруг ему нравятся мои манипуляции с его хозяйством. Во избежание такого варианта, я усилила хватку. Лексус охнул, задёргал ножкой, замахал руками и поспешно пообещал принести требуемое. Я очень доверчивая. Особенно, когда болею. Особенно с теми, кто ночью спит рядом, повернувшись беззащитной спиной… Я разжала руку и его как ветром сдуло за дверь комнаты, откуда он злорадно сообщил мне, что последний яд он потратил на крысу в подвале неделю назад. Поэтому мне придётся своими силами, как-нибудь уж….
    Вот и верь после этого беззащитным спинам... Если бы я могла – я бы заплакала. Но я не могла – спазмы в горле только усилили бы боль, хотя это и казалось невозможным.
    Судя по количеству шагов, Лексус уже дошел до туалета, но не поленился вернуться, чтобы ехидно сообщить мне в приоткрытую щёлочку двери:
    - Я вчера в инете вычитал, что заглоточный нарыв очень опасная штука. Если он прорвётся наружу, то тебе повезло… А вот если внутрь, в пространство между лёгкими, то….. яд не потребуется.
    Оказывается, он тоже умеет ободрить.
...

Дальше провал в сознании, потому что абсолютно не помню, как Лексус и Масяня самоликвидировались из моей пульсирующей реальности каждый по своим важным делам – работа, школа…
     Провал закончился в момент, когда ожил мой телефон. Звонил Димча.  Так было написано на дисплее мобильника. Очень надеясь, что Димча – это не слишком близкий друг и что он не сильно обременён моральными планками,  я просипела в трубку горячую просьбу заехать за мной прямо сейчас и завезти меня куда-нить подальше за город. И там бросить на съедение волкам. Или бомжам. Неважно.
    Димча приехал на удивление быстро, он был слишком активный и инициативный, мне он не понравился! Он стал тормошить меня, требовать, чтобы я умывалась, одевалась и шла с ним. Сначала я сильно возмутилась, но потом вспомнила свою просьбу и во мне затеплилась надежда – вдруг этот настырный небритый товарищ таки поможет мне?!
    Кое-как собрались, спустились вниз к его машине и, рухнув на заднее сидение пластом, я сказала:
    - Вези.
    И он повёз. Только ехали мы подозрительно недолго. И когда остановились, я с недоумением увидела неприветливое казённое здание.
    - Решили меня усыпить? – озвучила я единственную мысль, которая пришла мне в голову.
    Димча хмыкнул и приказал мне выметаться из машины. Он на работу опаздывает. А мне – вон туда, за двери на крыльце, там сидит добрая тётя, она и сделает всё, что я попрошу. В том числе и укол яду.
    Конечно, он меня обманул. Это оказалась обыкновенная поликлиника, равнодушная к моим страданиям полностью.  У врача, который мог бы мне помочь, ну, или хотя бы профессионально пожалеть, именно в этот день не было приёма. С ЛОРами у нас напряжёнка, терпеливо объяснили мне в регистратуре. Он у нас всего один и на всех его не хватает. Нет-нет, кроме него никто не может делать такие операции. Приходите завтра.
Это последнее, что я помню более-менее связно. Я села на лавочку под какой-то дверью, прислонилась спиной к стене, закрыла глаза и наконец-то реально почувствовала, что "завтра", похоже, не наступит.
Наверно, так и случилось бы, если бы дверь, под которой я присела, не оказалась дверью заведующей поликлиники, которую чем-то насторожил мой нежный бледно-зеленый цвет лица и обморочная поза. Поэтому она меня растормошила и потребовала объяснений. Видимо, я ей что-то даже объяснила, потому что вскоре (или не вскоре) обнаружила себя лежащей на койке с сидящей рядом медсестрой, пытающейся запихнуть иголку мне в вену. Капельница. Было больно, хотелось вырвать руку, но сил не было. Белый больничный потолок меня просто загипнотизировал. На нем была небольшая трещинка в штукатурке и я водила глазами вдоль неё туда-сюда, как пальцем… И ждала. Уже скоро. Больничная подушка была плоская, голова низко запрокинулась и дышать было уже совсем проблематично. Но менять положение головы… зачем?  Уши заложило, звуки исчезли. Сердце билось в каком-то странном ритме – один удар через три, болезненно и неприятно. Хотелось, чтобы оно уже перестало что ли... Осталась только эта трещинка, за которую я держалась глазами и ждала. Сосредоточенно ждала, потому что чувствовала, что уже скоро. Уже прям совсем сейчас это произойдёт! И это произошло.

   Только не то, чего я ждала. Когда я почувствовала, что отёк перекрыл доступ воздуха в мои лёгкие, стала судорожно пытаться сделать вдох, напрягаясь и дёргаясь… В горле что-то лопнуло и горячей волной хлынуло на язык и в глотку…. В общем, пришлось всё это доверить больничной подушке. «Этого» оказалось охренеть как много, я даже обалдела. Не ожидала. Уж извините, но больше было некуда.  Я так и сказала медсестре, как бы извиняясь за собственное свинячество. Впрочем, медсестра не сильно сердилась. Наоборот, она почему-то даже обрадовалась и на радостях поменяла подушку, а потом стала устраивать новую капельницу.
    Не понимаю, что мне так могло понравиться в этой трещинке на потолке??? Самая заурядная такая трещинка, скучная и невыразительная … И как я могла пялиться в неё несколько часов подряд???
    Отёк и боль в горле ушли практически за пять минут и меня потянуло в сон. В сладкий, блаженный сон без пульсирующей боли и надсадных сипов. Так хорошо, когда ничего не болит... Ну, почти ничего...  Всё равно, так хорошо, что не хочется ни о чём думать… хотя…  ну, Лексус, ну погоди! Я тебе припомню и крысу… и пространство между лёгкими… и Димчу твоего этого... вот только посплю немного… наберусь сил… и всем-всем-всем всё-всё-всё припомню)))