Детство полудемона. Глава 1

Звонок.

Она сняла черную трубку телефона.

Скрипучий старушечий голос молвит:

- Убери, наконец, своего крокодила со двора! Он жрет воробьев! Он искусал всех детей! Совсем совесть потеряла, дура! Мы...

Трубка летит в стену с голубыми узорчатыми обоями.

- ... вызовем! Гадина! С...

Треск ломающейся пластмассы. Все равно телефон не нужен. Последний раз подруга звонила почти год назад.

Она заходит в комнату, садится на старенький диван. Опустив голову, смотрит на темно-коричневую поверхность обшарпанного журнального столика: граненый стакан, бутылка водки... Перевернутая фотография. Никак не получается ее выбросить.

В распахнутое окно залетел ветерок и принес с собой теплый запах лета, надежд, свободы. Нежно окатил лицо, испарился. Она вдохнула, подняла голову. На корешках книг в шкафах, лишенных стеклянных дверец, играли лучи солнца. Снова опустила взор к перевернутой фотографии. Такое необычное было лето в прошлом году. Как ей нравилось просто гулять по городу, ясные летние дни столько всего обещали... Лукавые дни, обманули.

Что-то стукнуло у окна.

Она вздрогнула, но головы не подняла. Она знала и ненавидела этот звук: "крокодил" вернулся. Надежда на то, что однажды все это окажется плохим сном не желала умирать.

Хлопок, звон. Скрип раскачивающейся люстры. Треск, тихий шорох падающих на ковер осколков. Ничто стеклянное с тех пор долго не жило. Сделать бы плафон... Но работы нет, откуда средства... Раньше было больно от того, что не закончила университет, раньше вообще было больно.

Снова посмотрела на граненый стакан. Уже за полдень, а во рту не побывало и капли спиртного, впрочем, как и крошки хлеба. Голод редко мучает, и хорошо - денег  дольше хватает.

Звонок. В дверь, на этот раз. Глухие удары. Визгливый противный голос, хорошо, что приглушенный. Все о том же.

 - Поговори с ними. Дверь не заперта. - Говорит она бесцветным голосом, не отрывая взгляда от стакана, лишь боковым зрением улавливая покачивание люстры.
Глухие хлопки. Лицо обдало потоком воздуха, на этот раз холодным, как смерть.
Клацанье по паркету... Затихло. Слышны лишь глухие удары и гневные крики.
Скрип двери. Голос становится отчетливым.

 - А, гаденыш! Володя, раздави-ка! У, пьянь, крокодилов развела! Управы на вас нет.

На лице появилась слабая ухмылка...

Послышалось топанье. Раздавить пытаются?.. А вдруг им удастся. Какая-то часть ее на это наделась.

Хриплый визг. Клацанье, хлопки... Матерные вопли старой соседки. Потом мычание соседа. И, наконец, спешно удаляющийся топот. Затихающие угрозы напополам с матом.

 - Мы тебя засудим, дрянь!

Обращаются, конечно, к ней, а не к "крокодилу". И ей абсолютно все равно. Милиция уже была, ничего не доказали. И не только милиция, и не один раз... Да и пусть бы арестовали. Ей все равно.

Горько усмехнулась. Вот только в такие моменты она чувствовала что-то вроде удовольствия. Хоть какая-то польза от него. Все остальные соседи предпочитали держаться подальше от ее квартиры и не отпускали кошек и детей гулять без присмотра. Только эти ограниченные, глупые старики из деревни ломились к ней. Недели без этого не обходилось. А что? И то развлечение.

Клацанье приближается к комнате. Хлопки, холодное дуновение, стук со стороны шкафа.

Она вспомнила попугая-кареллу. Бросила взгляд на пустующую клетку в углу комнаты. Когда-то карелла так же летала по комнате, садилась то на люстру, то на шкаф, то на плечо...

Хриплый визг прокатился по комнате...

А когда-то тишину нарушало беззаботное чириканье попугая, птицы - воплощения жизни. Карелла была верным её другом с пятнадцати лет. Так было, пока птицу не съел... Сын? Дочь? Возможно, просто паразит. Только, несмотря ни на что, какая-то часть души относилась к этому существу как к ребенку. И это было непреодолимо...

Из далекого прошлого всплыли в памяти строчки из сказки:

"...Родила царица в ночь
Не то сына, не то дочь,
Не мышонка, не лягушку
А неведому зверушку..."

В детстве ей и в страшном сне не могло приснится, что эти строчки станут реальностью, и реальностью для нее.

И ведь даже сейчас есть шанс все исправить. Но она сидит и переводит взгляд со стакана на перевернутую фотографию. Почему-то она уверена, что из-за ее бездействия погибнут тысячи людей. Но не может сделать и шага.

Вспоминает лучшую подругу, которая теперь, при редких встречах, делает вид, что не знает ее. Вспоминает последние минуты жизни попугая. Вспоминает, как хорошо было жить. И ведь можно все вернуть, можно переступить через боль. И нельзя - через материнские чувства. Почему? Она не знает. Не знает. Знает, что до конца ее короткой жизни не будет больше друзей: ни людей, ни пернатых...


Рука уверенно наливает водку в стакан.

Поднимает голову, приложив стакан ко рту. Горло обжигает спирт. И взгляд ее встречается со взглядом двух больших глаз, как-будто подернутых тусклым оранжевым светом. Темные, с большим вытянутым зрачком. Слишком умные, хитрые, злобные, у детей таких не бывает.

Глаза сощурились. Монстреныш прицелился, прыгнул со шкафа на люстру, взмахнув темно-красными крыльями. Оставшиеся стеклянные шары люстры посыпались на пол осколками, вместе с лампочками. "Ребенок" радостно зашипел. Короткая треугольная морда будто ухмылялась.


Покачался на том, что осталось от люстры. Спланировал. Приземлился на задние лапы. Покрутил головой, похожей на локатор за счет двух широких отростков.
Подскочил к шкафу, выцарапал трехпалой лапой одну книгу с полки, схватил пастью несколько страниц. Потряс головой, изорвал страницы в клочья. Скучно.
Развернулся, подпрыгнул, взмахнул крыльями, вылетел в окно.

Хвост с клешней на конце скрылся из виду. Пора представить, что его на самом деле нет, и никогда не было, хотя бы на время.