Corona Borealis глава 2

               

      Через  неделю  после  его  возвращения  из Монголии  позвонила  Инга  ,  из  Германии.  Она  сообщила,  что  приняла  окончательное  решение  переселиться  в  Америку,  в  Вашингтон.  Она  уже  купила  дом  в  Чеви-Чейзе, и рассчитывает  получить  место  в  университете. Во  всяком  случае  там  она  смогла  бы,  наконец, продолжить  свою  научную  деятельность,  так как  только  в  американских  архивах  сохранились  те  документы,  которые  ей  необходимы.  И  она   хотела  бы  попросить  его  сопровождать  её  и    престарелую  мать  в  этом  перелёте  в  Новый  Свет, как  врача  и  как  друга. Разумеется,  все  связанные  с  этим  расходы  она  берёт  на  себя.
     Предложение  было  ошеломляюще  заманчивым  -  побывать  в  Америке,  да  еще  на  таких  условиях!  В  детстве  ему  несколько  раз  снилось,  что  он  в  Америке,    стоит  на  Бродвее в  людском  круговороте  и  над  ним  нависают    рекламные  щиты  в  электрических  гирляндах,  бурые  стены  небоскрёбов,  и  сердце  готово  лопнуть  от  восторга,  что  он оказался  здесь.  А  однажды  приснилось,  что  он  добрался  до  Америки  на  подводной  лодке, во  время  службы  на  флоте.
     Конечно,  он  ответил  согласием, нисколько  не  веря  в  возможность  осуществления  этого  проекта.  Предстояло  получить  три  визы  -  шенген,  американскую  и ещё швейцарскую,   так  как  Инга  намеревалась  лететь  из  Цюриха. Ей предстояло  везти  с  собой  двух  грингаутов, приобретенных  еще  во  время    пребывания  в  России – Вербу и  Варяга – а  швейцарской  авиакомпанией  это  выходило  значительно  дешевле. 
    Вскоре  пришло  письменное  приглашение,  где  подробно  излагались  все  детали  предстоящего  путешествия: цель,  маршрут  и  требуемые  гарантии. В  германском консульстве  шенгенскую  визу  открыли  без  проволочек,  но  он,  как  и  Инга,  опасался, что  трудности  возникнут  с  получением  американской  визы. Ещё  при  первом  телефонном  разговоре  Инга  сказала,  что  их  домашнюю  прислугу -  филиппинку  Офелию, в  Америку  не  пускают,  так  как  штаты  рассматривают  Филиппины  как  страну  опасную  в  плане  терроризма.
    Непременным  условием  получения  визы  было  прохождение  собеседования  с  консулом –  так  называемое  «интервью».  Длинную  очередь, ранним  утром   выстроившуюся  на  сквере  Фурштатской  улицы  перед  американским  консульством, запустили  внутрь, и  потекли  часы  ожидания    в просторном,  но  плотно  заполненном  людьми,  зале.  Он  прождал  почти  целый  день, пока  его  пригласили  на  собеседование. Разговор  проходил  ,  как  у  билетной  кассы,  через  окошечко. Лысоватый,  уставший  от  общения  с  людьми,  зависящими  от  его  воли, билетёр  поначалу  никак  не  мог  взять  в  толк ,какая  необходимость  переть  в  Америку  93 летнюю  старуху,  и  в  чём  ,  собственно, заключается    роль  Серова,  как  сопровождающего? «Ну,  братцы, это  уже  даже  не допрос,  а  целое  следствие  по  делу,    для  такой  демократичной  страны,  как  США, это  ни  в  какие  ворота  не  лезет» -но  он  решил   вести  себя  как  можно  сдержаннее  и  без  всякого  подобострастия  отвечал  на  расспросы  консула. «В  крайнем  случае  надо  будет   намекнуть,  что  своим  отказом  дипломатический  работник  нарушает  права  пациента,  прописанные  в  уставе  ВОЗ».   Под  конец  беседы  консул  сообщил,  что  у  него  отец  тоже  врач,  но  всем  своим  видом  дал  понять,  что  это  обстоятельство  никак  не  может  повлиять  на  принятие  положительного  решения. Может  быть,  даже  наоборот  - придётся  быть  более  независимым  и  объективным.  Но  в  конце  концов  всё   обошлось,  визу  ему  дали.   
    Получить  швейцарскую  визу  оказалось  делом  формальным,  и  единственная  проблема,  с  которой  он  при  этом  столкнулся,   это  припарковать  машину  на  Марата. 
   
   Он  первый  раз  летел  на  Берлин, до  этого  всякий  раз   путь  в  Германию  для  него   лежал  через  Франкфурт.  Хотя название  «Schonefeld»  ему  было  знакомо  ещё  со  времён  ГДР. Отец,  служивший  тогда  в  ГСВГ,   пару  раз  летал  именно  из  этого  аэропорта  домой.
    При  подлёте  в  глаза  бросались  желтые  прямоугольники  полей, засеянных рапсом. Эта  картина  как  бы  подчеркивала,  что  вы  прибываете  в  страну  с  высокоразвитыми  технологиями  -  немцы одними  из  первых  в  Европе  стали  использовать  биотопливо. Само  здание  аэровокзала  не  шло  ни  в  какое  сравнение  с  колоссальным  франкфуртовским  комплексом  и  напоминало  вытянутые  в прямую линию  трибуны  ипподрома. Терминал  России  находился  в  самом  конце, затерянный  среди  стран  третьего  мира,  как  и  во  Франкфурте,  но  в  Берлине это  воспринималось более  обидно.  Пройдя  паспортный  контроль  и  получив  багаж,  он  вышел  на  улицу.  Издали    увидел  Ингу   возле   старенькой  «вольво»  на пустой  автостоянке. Она  уже  собиралась  уезжать,  так  как  Серов долго  не  выходил,  и  она  решила,  что  он  вообще  не  прилетел сегодня. Прежде,  чем  сесть  в  машину,  он  наспех  выкурил  сигарету,  изголодавшись  по  куреву  за  время  полёта. В  багажнике  «вольво»,  куда  он  пристроил  свой  чемодан,  громоздились  два  больших  ящика  из  плотного  пластика  с  дырами  по  бокам  - контейнеры  для  перевозки  собак. Их  Инга  приобрела   сегодня,  здесь,  в  Берлине. «Вам  предстоит  их  монтировать, Сергей. Думаю  это  не  трудно,  в  инструкции  описано  всё  подробно». Её  русский  по-прежнему  был  великолепен, несмотря  на  отсутствие  практики  в  течение  пяти  лет   -  с  той  поры,  как  она  покинула  Россию. Хотя,  её  ведь  навещают  друзья  из  России,  он  сам  был  у  неё  в  гостях  два  года  назад,  на  Мillenium, но  всё же  этого  недостаточно  для  хорошей  языковой  практики.  Впрочем, она  свободно  владела  и  английским,  и  французким  и  ещё  тремя-четырьмя  европейскими  языками,  плюс  иврит.  Ей довелось  работать  и  во  Франции,  и  в  Израиле… Сейчас  он  вспомнил,  как  однажды,  гуляя  по  петергофскому  парку  ,  они  зашли  в  павильон  Марли  и  вышедшая  к  ним   экскурсовод,  набивая  себе  цену,   спросила,  на  каком  языке  проводить  экскурсию  -  немецкий  или  русский?  «Дорогая,  не  волнуйтесь,  какой  Вам  удобнее»  и  Инга  перечислила  несколько  возможных  языковых  вариантов  для  общения,  ну,  та  и  притихла  сразу…
    Салон  «вольво»  показался  довольно  обшарпанным, кожа  исцарапана,  повсюду  на  сиденьях  валялись  клочья  светлой  собачьей  шерсти.
    Был  очень  тёплый  и  даже  немного  душный  вечер.  По  пути  они  заехали  на  бензоколонку,  заправились,  а  потом  хлынул  дождь  и,  может  быть,  из-за  него  или  просто  увлекшись  разговором,   проскочили  поворот  на  Ваймар,  пришлось  съезжать  с  автобана  и  разворачиваться.   Километров  за  двадцать  до  Бланкехайна  он начал  узнавать  дорогу.  Вот  -  Bad –Berkа,  место,  где  находилась  лучшая  из  когда-либо  виденных  им  больниц.  Окруженная  лесом –гордостью  Тюрингии, в  гэдээровскую   эпоху  больница  считалась  элитным  медицинским  центром,  предназначенным  для  лечения  партийных  бонз. Сюда  приезжали  руководителя  страны, высокие  гости  из  социалистического  зарубежья. После  объединения   сюда  были  вложены  колоссальные  частные  средства,  больница  была  подвергнута  полной  модернизации  и  превратилась  в  нечто  уникальное,  по  его  мнению. Он  вспомнил   отделение  реанимации,  коек  на  пятьдесят, напичканное  самой  современной  аппаратурой. Проходя  по  коридору  ,  он  видел  через  стеклянные  стены  палат  больных. , мужчина  с  острым  инфарктом  миокарда  брился,  стоя  в  трусах перед  зеркалом,  -  на  первые  сутки  после  стентирования! Но  больше  всего  поразил  внутрибольничный  сад  в  главном  корпусе  -  гигантская   многоярусная  оранжерея  с  пальмами, диковинной  растительностью,  гротами  и  водопадами…Ничего  подобного  он  не  видел  даже  по  телевизору. И  всё  остальное  в  том  же  духе  -  комфортно,  уютно,  добротно. Перед  входом  в  больницу  -   площадка  санавиации,  откуда  взлетали  вертолеты   на  аварии  на  автобане.
    Вскоре    выехали  к  Илму. Река  неширокая  и  берег  в  этом  месте  просторный,  травянистый  и  ровный,  как  газон. Сюда  Инга  любила  вывозить  своих  собак. Грингауты  -  гончие;  чтоб  не  потерять  форму,  должны  много  бегать. В  Бланкенхайне  она  побаивалась  спускать  их  с  поводка,  опасаясь,  что  собаки  забегут  в  какое-нибудь  частное  владение,  где  их  могут  просто- напросто   пристрелить. «Да,да,  Сергей, таких  случаев  сколько  угодно…  К  сожалению,  среди  немцев  много  злобных,  жестоких  людей,  которые  не  любят  животных.».
    Ну,  а  сам  Бланкенхайн  он ,  конечно,  помнил   очень   хорошо. Всё  узнаваемо. Вот  городской  парк  и  пруд,  где  по-прежнему  полно  уток,  лебяжьи  домики посреди  гладкой  воды.  Вот  отель «Zum  Krone», куда  ходил  пить  пиво,  вот  городская  ратуша  на  невысоком  холме,  а   сейчас  возникнет поворот  направо, на  Christian - Shpek   strasse. Узкая  улица,  застроенная  состарившимися  домами  с иссохшей  бежевой  краской  на  фасадах  и  на  оконных  жалюзи,  с  невзрачными  витринами  магазинов  на  первых  этажах,  где,  как  нарочно,  выставлены  тоже  старые и непривлекательные  товары , словно  попавшие  сюда  из  далёкого  мануфактурного  прошлого. В  прошлый  свой  приезд,  два  года  назад,  его  поразила  разница  между  городами  Западной  и  Восточной  Германии  -  уютные,  сверкающие  радостными  красками,  утопающие  в  живых  цветах,  домики Шварцвальда  и  блеклые,  неухоженные,  исписанные   настенными  лозунгами,  постройки  Тюрингии .
    За  первым  перекрёстком   улица  спускалась   в овальную   ложбину,   раздваивалась и,  как  рукава  реки    остров,  огибала  обнесённый  деревянной  изгородью  сад  с  возвышавшимся  среди  деревьев  особняком  -  владение  Инги. Второго  такого  в  Блакенхайне  не  было.  Естественно  это  частное  имение  вызывало  зависть  горожан,  выросших  при  социализме.
    Остановившись  перед  железными  воротами, выкрашенными  в  белый  цвет,  Инга  достала  из «бардачка»  внушительную  связку  ключей  и  вышла  отпирать  засовы. Из  глубины парка  навстречу   выбежал  Варяг,  громким  лаем  приветствуя  хозяйку. Красивый  пёс,  рыжевато-палевой  масти,  волнистая  шерсть, изящное,  поджарое  и  в  то  же  время  сильное  тело. Его  бег  оставлял  впечатление  разматывающейся  на  ветру  светлой  ленты.
-  А,  где  же  Верба?
-  Она  больна, -  огорченным голосом  отозвалась   Инга. -  Нам  с Вами  еще  придётся  решать  эту  проблему..
    Верба  ждала  в  прихожей,  если  так  можно  было  назвать по-дворцовому  просторную,  квадратную  залу  с  дверьми  в  столовую,  гостиную,  кабинет,  на  кухню  и  с  деревянной  лестницей  на  второй  этаж.  Собака  и  впрямь  выглядела  больной,  хотя  бы  потому,  что  была  сильно  ожиревшей,  что  совершенно  недопустимо  для  этой  породы  Было  видно, как  непросто  тонким  лапам  передвигать  заплывшее  жиром,  бочкообразное  туловище. Чрезмерная  толщина ,  нарушившая  естественные  пропорции, делала  собаку  почти  уродливой.  Верба  была  светлее  Варяга,  почти  белая,  с  гладкой  короткой  шерстью,  а  широкие  чёрные  зрачки  в  обрамлении  красных  склер  придавали  глазам  вечно  воспалённый  вид  и  невыразимую  печаль.  « А  собаки,  кажется,  меня  узнали,  хотя  прошло  больше  двух  лет..» - подумал  он,  поглаживая  Вербу  по  широкой  спине.

    В  столовой    ждал   накрытый  стол,  за  которым  в  одиночестве  восседала  мать  Инги  -  фрау  Хельга.  Конечно, это  было  неправильно -  так  её  называть,  за  фрау  должна  следовать  фамилия,  а  не  имя,  но  поскольку  Инга  носила  девичью  фамилию  и  тоже  была  фрау  Digiler, то  для  себя  он  решил  называть  мать  Инги  именно  так.  Ей  было  93  года,  а  в  этом  возрасте  люди  уже  не  меняются  со  временем,  и  фрау  Хельга  выглядела  такой  же, как и десять  лет  назад,  когда  Серов  впервые  познакомился  с  ней  в  Петербурге,  тогда  ему  пришлось  лечить  ее  тромбофлебит.    «Unkraut  nicht  vergeht»  -  «Сорняки  не  умирают»  -  посмеивалась  она  над  собой,  лёжа  на  белой  кожаной  кушетке  у  окна,  из  которого  была  видна  Нева  и  Аврора. Уже  тогда  её  руки  и  лицо   были  сплошь  в  морщинах,  так  что  для  новых  просто  не  хватало  места. И  сейчас,  как  тогда, она  приветливо  улыбалась ,  обнажая  ровный  ряд  искусственных  зубов,  чуть  выставив  голову  вперёд, чтоб  лучше  слышать  собеседника,  и  тонкий  голос  её  звучал  нараспев.
    Стол,  как  обычно,  был  великолепен  -  сочные  ломти  красной  рыбы,  свежая  спаржа,  овощной  суп-пюре,  тушёная  телятина, красное  французское  вино. Заметив  на  столе  бутылку  красного  Бужеле,  Серов позволил  себе  процитировать  Гёте : «Ein  echter  deutscher  Mann  mag  keiner  Franzen  leiden,   doch  ihre  Weine  trinkt  er  gern».  Фрау  Хельга,  с  большим  удовольствием  пригубив  вино,  не  расслышала  и  спросила  у  Инги,  что  сказал  доктор  Серов?  Инге  пришлось  самой  чётко  и  громко  повторить  цитату  из  Фауста.
    За  столом  прислуживала  Офелия.  В  его  представлении  именно  так  должна  была  выглядеть  филиппинка  - невысокая,  коренастая ,  с  грубоватыми выпуклыми чертами  лица  и  предельно  вежливая.  Офелия  была  христианкой,  и  это  было  для  него  открытием,  оказывается   на  Филиппинах   большинство  населения  -  христиане. Тем  не  менее  в  Америку  её  так  и  не  допустили   и,  как  сообщила  Инга,  завтра   предстоит  поездка  в  Эрфурт  на  встречу  с  новой  Pflegerin  для  мамы.
    За  десертом,  за  чашкой  кофе,  он  закурил  и  фрау  Хельга  тут  же  потребовала  сигарету  и для  себя. Возле  её  ног  паслась  Верба,  получая  со  стола  сладости. «Mein  Schatzchen…»  «Они  же  загубят  собаку  своей  добротой,  уже  загубили».
    Столовая,  где  они  сидели  за складным  квадратным  столом ,  была  обставлена  антикварной  мебелью,  знакомой  Серову  по   петербургской  квартире  Инги  на  Кутузовской  набережной   возле  Литейного  моста.  Вместе  с  мебелью  Инге  удалось  вывезти  из  России  и  картины  русских  художников. На  стене  у  окна висел  портрет  Петра  Первого,  в  круглой багетной раме  с  облупившейся  позолотой -  девятнадцатый  век. Этот  портрет  когда-то украшал  её  кабинет  в  Санкт_- Петербургском  университете.
    Сославшись  на  усталость,  фрау  Хельга  покинула  их  общество,  опираясь  на  трость  и  поддерживаемая  Офелией,  с  трудом  передвигая ноги,  обтянутые  компрессионным  трикотажем.  Без  посторонней  помощи  ей  было  не  подняться  на  второй  этаж,  где  располагались  спальни.  Инга  платила  Офелии  1000  евро  в  месяц.  Хотел  бы  он  получать  такую  зарплату.